Когда медиум взял конверт, в который я положил свою бумагу, внутри него оказался дубликат сложенного листа бумаги того же размера (один дюйм с четвертью на два дюйма), что и тот, который я сложил. Он держал лицевой стороной этот конверт напротив меня, так что я не мог видеть противоположную его сторону. На лицевой стороне его была горизонтальная прорезь, прорезанная ножом. Эта щель была длиной около двух дюймов и располагалась примерно посередине лицевой стороны конверта. Дубликат сложенной бумаги был помещен вертикально в конверт по центру, так что его центр был расположен напротив щели. Этот листок бумаги удерживался в нужном положении благодаря клею в точке, противоположной прорези, что заставляло его прилипать к внутренней стороне обратной стороны конверта.

Когда маг брал этот приготовленный конверт левой рукой, то делал это с разрезанной стороны. Конверт лежал разрезанным боком вниз, прежде чем он поднял его, так что я вообще не видел лицевой стороны конверта, и он держал эту сторону конверта от меня в течение всего действа. Бумага в конверт была втиснута достаточно глубоко, так что ее верхняя часть не была видна мне. Таким образом, конверт выглядел совершенно естественно, как обычный, в котором ничего не было.

Таким образом, маг держал конверт в левой руке, широко распахнув уголок, а тыльную сторону конверта позже запечатал, повернувшись лицом ко мне. Теперь он действительно вложил мой листок в этот конверт правой рукой, когда брал его у меня; но на самом деле он засунул его прямо за спрятанный в конверте листок бумаги. Я имею в виду, что он вставил его между скрытым листком и лицевой стороной или прорезью конверта; и при этом он заставил нижний конец моего листка бумаги пройти через прорезь в центре передней части конверта. Таким образом, нижняя часть моего листка была вынута из конверта с тыльной стороны, между передней частью конверта и пальцами его левой руки, хотя я ничего этого не видел. Он опустил его вниз так, чтобы верх все еще оставался в поле зрения с открытым загнутым углом, а затем закрыл уголок.

Протянув конверт к окну, он обратил мое внимание на то, что внутри лежала моя бумага и что я мог ее ясно видеть. Я видел тень от двух бумаг, которые казались мне единым целым, и поэтому его утверждение казалось верным. Разумеется, он не показал мне ни тыльной стороны, ни лицевой стороны конверта, из которого торчала моя бумага, находившаяся сразу же за дубликатом, так что тень от него тоже была тенью дубликата.

Эта тень также скрывала от моего взгляда тень щели. Конверт был надежно запечатан.

Теперь правой рукой он придвинул к себе маленький сосуд, стоявший на столе. Затем, взяв конверт в правую руку разрезом вниз, он поднес его вплотную к этому сосуду; в то же время левой рукой он достал из кармана спичку и принялся жечь конверт. Это движение скрывало фокус, и оно было очень обманчиво и ловко сделано. Когда он взял конверт из левой руки правой, то, коснувшись пальцами левой руки выступающей части моего бланка, заставил его остаться в левой руке и полностью вынул из щели. Его глаза следили за конвертом, когда он взял его правой рукой; что, естественно, заставило мои глаза следить за ним, так как его внимание, казалось, было сосредоточено на конверте, и он, казалось, занимал всю сцену действия. Этот ход был выполнен в одно мгновение, не требуя никакого времени, достойного упоминания, хотя требуется так много времени, чтобы описать его на бумаге вразумительно. Теперь, когда его глаза (и, конечно же, мои) следили за конвертом, его левая рука без промедления полезла в левый карман, чтобы естественным образом достать спичку. Он, конечно же, оставил мою записку в кармане вместе со своими спичками; а когда он отошел выпить воды, то прочитал мой вопрос.

Что касается трюка с грифельной доской, то все было честно, пока он не взял верхнюю грифельную доску и не написал автоматическое сообщение, и не прочитал его мне вслух, а затем, когда я сообщил ему, что сообщение не отвечает на мой вопрос, он, казалось, был недоволен, очевидно, стер сообщение и заменил большую грифельную доску на стопку грифельных досок. Что он действительно сделал, так это поднял большую верхнюю грифельную доску, повернув ее нижней стороной к себе, и в то же время взял с собой маленькую грифельную доску, плотно прижатую к ее нижней стороне. Он держал большую грифельную доску так, что ее нижняя сторона была наклонена от меня, так что я не мог видеть эту маленькую грифельную доску. Поскольку в штабеле было так много маленьких пластинок, временное отсутствие одной из них не привлекло никакого внимания.

Он держал эту маленькую дощечку рядом с собой вне моего поля зрения и действительно написал послание на маленькой дощечке, которая была рядом с ним, и которая была скрыта от моего взгляда большой дощечкой. Он не читал вслух то, что написал на самом деле, а просто делал вид, что читает, повторяя вместо этого что-то совершенно чуждое этому предмету. То, что он написал, действительно полностью отвечало на мой вопрос. Когда он явился, чтобы стереть послание, его движения были лишь притворством, и он вовсе не стирал ничего. Когда он положил большую грифельную доску на стопку грифельных досок, то, конечно же, положил маленькую, которая была спрятана под ней, сообщением вниз.

Следует помнить, что маг в начале трюка с грифельной доской сначала взял и некоторое время изучал большую грифельную доску в поисках сообщения; и, не найдя ничего, казался разочарованным и, наконец, написал автоматическое сообщение; затем, когда ему сообщили, что оно не относится к делу, он казался недовольным и, казалось, стирал его.

После того как послание было написано и грифельные доски положены на место, он некоторое время рассматривал верхнюю грифельную доску и даже поднял несколько маленьких грифелей, ища надписи, но не перевернул их; затем, ничего не видя, он разбросал грифельные доски по столу, оставив их также сторонами вниз; и, протянув мне ткань, он попросил меня накрыть их и положить на них свои руки.

Теперь фокус был практически завершен. Поскольку грифельные доски были исследованы так много раз и на них ничего не было найдено, даже после автоматического письма, большинство людей подтвердило бы, что на грифельных досках не было решительно ничего, когда медиум вышел из-за стола. Большинство людей никогда бы не вспомнили, что он когда-то написал на большой грифельной доске и стер надпись. Сообщение было написано на маленькой грифельной доске, и они были разбросаны вокруг, и мало кто мог бы знать, что это сообщение действительно появилось на конкретной маленькой грифельной доске, которая изначально была сверху стопки.

Большинство людей подтвердило бы, что они сами очистили все грифельные доски, что медиум никогда не прикасался ни к одной из маленьких пластинок и что он только несколько раз положил руки на верхушку стопки. Некоторые даже забывали, что медиум вообще прикасался к их письму, прежде чем сжечь его.

Я уверен, что в никелированной трубке, из которой вода капала в стеклянную чашу, была вторая трубка, через которую его помощник из соседней комнаты либо продувал, либо посылал с помощью какого-то механизма химические вещества (вероятно, калий), которые воспламенялись и горели при попадании в воду.

. . . . .

Когда я выполняю трюк с грифельной доской, описанный выше, после написания "автоматического" сообщения, очевидно, стирая его и заменяя грифельные доски, я не разбрасываю грифельные доски по столу, как это сделал предшественник. Вместо этого я продолжаю то, что сейчас опишу.

Мы кладем ладони на стопку и через некоторое время изучаем большую грифельную доску в поисках сообщения, но ничего не находим. Я могу между прочим заметить, что этот последний экзамен бессознательно подтверждает в сознании сидящего тот факт, что я действительно стер то, что написал "автоматически."

Теперь я смотрю на некоторые из небольших грифельных досок в поисках сообщения, но ничего не нахожу. Когда я делаю это, я не переворачиваю эти грифельные доски и не смотрю на их нижние стороны, а просто снимаю верхнюю грифельную доску, чтобы увидеть, есть ли сообщение на верхней поверхности той, что под ней. Я просто замечаю: "ну, на этой грифельной доске ничего нет", – указывая на вторую сверху, и в то же время бросаю верхнюю грифельную доску (теперь уже в моей руке) на стол рядом со стопкой. Я немедленно снимаю вторую грифельную доску и повторяю то же самое представление, бросая ее поверх первой. Я продолжаю это представление, пока не уберу четыре или пять пластин и не сложу их во вторую стопку рядом с первой. Затем, казалось бы, обескураженный, я замечаю: "я думаю, что нет никакого сообщения"; и я укладываю вторую стопку на первую. В результате пластина с надписью оказывается четвертой или пятой в стопке.

Затем я поднимаю края маленьких грифельных досок и обматываю их резинкой, помещая их на колени зрителя. Я, конечно, помещаю то, что было верхушкой стопки, вниз, когда делаю это. Поскольку стопка стоит на боку, когда я сначала поднимаю ее вверх, а затем ставлю на место. Теперь легко положить стопку грифельных досок на колени сидящего сверху вниз и не привлекать к этому факту никакого внимания. Затем я беру стопку в руки за края планок и просто кладу то, что было верхней стороной стопки вначале, на дно.

В свое время я говорю испытуемому, чтобы он проверил сообщение, и, конечно, через четыре или пять сланцев он находит сообщение на верхней поверхности одного из сланцев.

Это кажется очень удивительным, так как сланцы были так много раз исследованы и на них ничего не было найдено. Найти послание на верхней поверхности среднего сланца, где всего лишь мгновение назад ничего не было, кажется поистине чудом. Субъект, который сам очистил и сложил эти листы и видел их так много раз, естественно, чувствует, что сообщение приходит от какой-то сверхчеловеческой силы.

Имя умершего

В книге под названием “Экстрасенсы: Факты и Теории” под редакцией Рев. Минот. Джи. Саважа на стр.15 мы найдем следующее:

Вскоре я начал слышать стук, по-видимому, по полу, а затем в разных концах комнаты. На это дама ответила просто, – очевидно, здесь есть кто-то, кто хочет поговорить с вами. Пойдемте в переднюю гостиную, там будет потише.

Так мы и сделали, постукивание последовало за нами, вернее, началось снова, как только мы сели. По ее предложению я взял карандаш и бумагу (которые случайно оказались у меня в сумке) и сел по одну сторону мраморного стола, а она по другую, в кресле-качалке, на некотором расстоянии от меня. Затем она сказала, – вы знаете, какие друзья у вас есть в духовном мире. Напишите теперь список имен – любые имена, какие вам угодно, настоящие или вымышленные, но среди них где-то должны быть имена некоторых друзей в духовном мире, которые, как вы думаете, хотели бы общаться с вами, если бы такое было возможно.

И тогда я начал. Я держал бумагу так, чтобы она не могла видеть того, что я написал, хотя она и не была так далеко. Я особенно старался, чтобы ни одно движение или выражение лица не выдало меня. Тем временем она тихо сидела, покачиваясь и разговаривая. Пока я писал, Возможно, на восьмом или десятом имени, я начал писать имя подруги, которая недавно умерла. Едва я успел написать первое письмо, как раздались три громких отчетливых удара.

– Этот ваш друг, конечно он знает, где он умер. Напишите теперь список мест, включая в него место его смерти, и посмотрите, узнает ли он его.

Так я и сделал, начав с вены, и так далее со всего, что мне пришло в голову. И снова я едва начал писать настоящее название, как снова раздались три стука. И так далее, по другим вопросам. Я говорю о них только как об образцах.

Так вот, я не могу сказать, что в данном конкретном случае стук не был вызван суставами пальцев ног леди. Единственное, что меня озадачивает в этой теории, это то, как суставы пальцев ног случайно узнали имя моей подруги, где она умерла и т. д. о чем сама леди не знала и не могла знать.

Писателю посчастливилось стать свидетелем практически такого же эксперимента, проведенного весьма опытным медиумом, доктором Шлоссенджером, который путешествовал по стране несколько лет назад.

В то время я жил в Фоллс-Сити. Это место с населением в несколько тысяч человек. В течение двух зим я немного путешествовал в качестве мага, поэтому, когда медиум приехал в город и начал творить свои чудеса, некоторые члены общины предложили мне стать свидетелем одного из его сеансов, думая, что я смогу выяснить, были ли его сеансы подлинными или они были выполнены с помощью обмана. Поэтому однажды вечером один известный врач пригласил меня вместе с некоторыми родственниками и друзьями посетить сеанс, который проходил в его гостиной.

Когда мы приехали, меня представили медиуму, пожилому джентльмену с длинной белой бородой и в очках. Он казался слегка глуховатым, когда он приложил руку к уху и я повторил мое имя. Он был представлен остальной компании в массовом порядке, имена посетителей ему не были даны.

Вскоре он объявил, что его миссия на этой земле – доказать человечеству абсолютное бессмертие души. Теперь он предложил сделать несколько опытов тем, кто этого желает, и попросил маленький столик, который был поставлен в соседней комнате. Он неизменно прикладывал руку к уху, чтобы уловить то, что ему говорили, будучи, по-видимому, совершенно глухим. Он также использовал это же средство, когда слушал голоса невидимых духов и сообщал об их посланиях.

Мой отец и еще один джентльмен были выбраны для первого испытания, так как они считались очень скептичными в таких вопросах. Когда они удалились в закрытую комнату, я не видел эксперимента, но передам некоторые его части, как мне сообщили, дальше. Вскоре они вернулись в гостиную и занялись обсуждением этого вопроса; и мой отец заметил, – я не знаю, как вы получили эту информацию, но я уверен, что она была получена не от моего брата, иначе он дал бы верный ответ.

– Если я скажу вам, где умер ваш отец и от какой болезни он умер, вы будете удовлетворены?

– Я думаю, что так и будет, – ответил отец, – если вы сможете это сделать.

Затем они удалились, и медиум частично преуспел в этом эксперименте; и, несомненно, преуспел бы полностью, если бы мой отец следовал его указаниям. Далее я опишу то, что мне сообщили об этом испытании.

Теперь я предложил себя для испытания. Я удалился в комнату с медиумом и между прочим предложил ему один доллар и пятьдесят центов, те же самые, что дал ему мой отец; но он отказался от денег, сказав, – ваш отец не убедился, и я больше не возьму денег.

Теперь он взял лист бумаги из блокнота и провел по нему пять прямых линий, разделив лист примерно на шесть равных промежутков. Затем, взяв меня за руку и серьезно посмотрев мне в лицо, он сказал, – обещай мне, что если я добьюсь успеха, ты не станешь придавать этому значения. Обещай мне, ибо это очень свято для меня.

Я так и сделал. Теперь он велел мне писать имена в пробелах на листе, любые имена, какие я пожелаю, но только по одному имени в каждом месте. Все имена должны были принадлежать живым или вымышленным людям, за исключением одного, но это должно было быть имя кого-то, кого я знал и кто был уже мертв. Он сказал, – будь честен со мной, и я вычеркну имя покойника.

Это были его точные слова, поэтому я ни в коем случае не пытался скрыть от него свои записи, хотя он стоял поодаль и, казалось, не смотрел на меня. Я взял карандаш и начал писать имена; будучи неподготовленным, я должен был думать о тех именах, которые хотел написать. Я хотел выбрать имена людей, живущих на расстоянии, чтобы он никак не мог их узнать. Пока я писал, он говорил без умолку, что невольно отвлекало мое внимание. В то же время он продолжал настаивать, чтобы я писал, и сразу же после этого начинал быстро говорить на какую-нибудь спиритическую тему. Я помню, как он сказал, – ты должен дать мне время подумать.

Мне казалось, что я очень тщательно записываю каждое имя с одинаковой точностью и стараюсь не выдать никаких эмоций, когда пишу имя покойного. Я выбрал имя "Кора Холт" в качестве имени покойника. Так звали тетю, которая умерла в другом штате.

Как только я записал имена, он попросил меня разрезать их на кусочки, чтобы на каждом было по одному имени. Теперь я уже не помню, сложил ли он их сам или попросил меня помочь, так как я не ожидал, что они будут сложены. Тем не менее, мы сложили каждый из них в заготовку с надписью внутри.

Теперь он велел мне положить их в шляпу и держать шляпу под столом, вынимать заготовки по одной и бросать их на столешницу. Так я и сделал, пока он стоял, протянув правую руку к столу, примерно на фут выше него. Бросив на стол несколько заготовок, а затем и следующую, я услышал три громких отчетливых удара. Он сказал, – вот, это тот, который мертв. Открой его и посмотри, прав ли я, но не дай мне увидеть его. Сложи его снова и положи в карман.

Я вскрыл заготовку. Я не знал, что это будет, так как смешал листки под столом, но у меня было ощущение, что это правильно. Я открыл листок, и действительно, там было написано “Кора Холт”.

Я снова сложил его и положил в карман. Я должен признаться, что на мгновение меня охватило жуткое чувство, поскольку мои эмоции были доведены до такой степени напряжением, в котором я наблюдал все детали эксперимента. Я сказал ему, что он прав, но не назвал имени. Теперь он взял меня за руку и повел в гостиную, чтобы я рассказал присутствующим о том, что только что произошло. Теперь, положив руку мне на голову, он сказал: "я постараюсь сказать тебе это имя. Закрыв глаза, он весь дрожал или содрогался в каком-то пароксизме и, по-видимому, с большим усилием произносил имя “Кора Холт”. Это усилие, по-видимому, сильно истощило его, и, выйдя из своего временного транса, он попросил нас извинить его, сказав, что здесь присутствуют противоборствующие духи, и он больше ничего не может сделать в эту ночь. Он сделал для нас все, что было в его силах. Теперь он откланивается.

Все это было очень впечатляюще для меня в то время, за исключением постукиваний. Только потом я придумал объяснение, которое приведу дальше. Как говорит Рапси, их звук похож на звук постукивания карандашом по тонкой полоске дерева или линейке, а не звук, производимый нажатием на столе. Я раньше знал о механических и электрических устройствах, поставляемых определенными колдовскими складами, которые надевались на лицо медиума или крепились к столу. В то время у меня сложилось впечатление, что, возможно, он держал такое устройство в рукаве вытянутой над столом руки, поэтому казалось, что звук исходит от стола. Так как я сидел прямо напротив стола, то скажу, что звук этот, как мне показалось, исходил не от стола, а скорее от его лица.

Снова вернувшись к сеансу, проведенному с моим отцом, медиум сначала объявил плату, которую он возьмет, если она окажется приемлемой. Это было согласовано и оплачено. Затем он попросил моего отца написать на бумаге имена, похожие на те, что я описал выше, за исключением того, что он не просил моего отца написать имя умершего человека; вместо этого он попросил его написать, среди прочих имен, девичью фамилию его матери, девичью фамилию его жены, фамилию его отца, а также имена некоторых членов его семьи и некоторых его друзей, некоторые из которых должны были быть мертвы. Мой отец так и сделал.

Среди имен, написанных моим отцом, была и девичья фамилия его матери -Селестина Редексилана Фелпс – имя, безусловно, необычное. Он также написал девичью фамилию своей жены, фамилию отца, фамилию брата и несколько других имен – всего шесть или восемь.

Когда медиум вынул заготовки из шляпы, он сказал, – у вас там есть имя вашей матери. Имя что-то вроде "Селестия (не Селестина) Роксалена (не Редексилана) Фелпс", – таким образом, давая неправильное произношение первым двум именам. Однако, когда мой отец открыл листок, оказалось, что это девичья фамилия его матери. Теперь мой отец взял еще одну бумажку, на которой было написано имя его отца. Это медиум произнес правильно, заявив, что так звали его отца. На следующем листке было написано имя брата моего отца; его звали Джеймс Асаэль Эббот.

– Твой брат Джеймс здесь, и он просит передать тебе, что он счастлив и что ты совершаешь большую ошибку, не веря ему.

Этого брата всегда называли вторым именем, а не именем Джеймса. Мой отец сказал, – Если ты мой брат, назови мне свое полное имя.

Медиум ответил, – Джеймс Эш-Белл Эббот, – совершенно неправильно произнеся второе имя. Именно это, с некоторыми другими ошибками, привело к дискуссии, которую они провели, вернувшись в гостиную, и в которой мой отец заметил, – если вы получаете информацию от мертвых, они должны уметь правильно произносить свои собственные имена.

Мой отец, не будучи знаком с методами обмана, не мог точно описать все мельчайшие детали этого испытания, как мне хотелось бы; и так как я никогда не имел возможности сам увидеть этот эксперимент, я могу только догадываться о средствах, использованных для его производства.

Второй эксперимент с моим отцом был попыткой рассказать о болезни, от которой умер мой дед, а также о месте, где он умер. Медиум требовал, чтобы мой отец написал на обычной линейчатой бумаге название болезни, а также название места в каждом пространстве, то есть одну болезнь и одно место в каждом пространстве. Он заметил, давая указания, – как Нью-Йоркская корь, Филадельфийская оспа и т. д. Однако он потребовал, чтобы мой отец написал в том же самом месте правильную болезнь, а также правильное место смерти своего отца. Остальные места должны были содержать названия любой болезни или любого места, которое он мог бы выбрать.

Это сделал мой отец, написав в одном месте "Сакраменто дизентерия". Это была правильная болезнь, но город был местом захоронения моего деда, а не местом его смерти, так как умер он в деревне под названием "Хэнгтаун".

Медиум быстро определил дизентерию как болезнь, а Сакраменто – как место смерти моего деда. Было ясно, что если бы мой отец написал деревню, где умер его отец, а не место его захоронения, медиум добился бы успеха.

Это, однако, без сомнения доказывало, что медиум получал свои сведения из записей, а не от духов умерших.. . . . .

Поразмыслив над этим вопросом, я решил, что, хотя я не уверен в том, каким образом доктор Шлоссенджер проводил все эти эксперименты, я могу воспроизвести два из них с такой же уверенностью, как и он. Я немедленно сделал пробу и обнаружил, что могу полностью преуспеть в среднем в девяти случаях из десяти. Я мог бы сказать, что доктор также терпел неудачу в среднем один раз из десяти; тем не менее люди в общине были очень взволнованы, рассказывая о его чудесах группами на улицах в течение нескольких дней. Медиум чеканил деньги, но я нашел несколько случаев, когда он полностью провалился. Неудачи упоминались редко, именно успехи возбуждали народ.

Метод, который я использую при воспроизведении первого эксперимента, представленного мне, состоит в том, чтобы так направить внимание испытуемых, чтобы заставить их бессознательно выбрать имя умершего человека заранее. С этим легко справиться, если немного попрактиковаться в разговоре, и все же люди никогда не догадаются, что это делается нарочно.

Теперь, когда люди начинают писать, они, естественно, останавливаются перед написанием каждого имени, чтобы подумать о том, какое имя написать. Пауза может быть лишь незначительной, но все же есть некоторая пауза. Конечно, когда они пишут выбранное имя, никакой паузы не потребуется. Для этого и ведется непрерывный разговор во время того, когда человек пишет. Если людей предоставить самих себе, то испытуемые примерно в половине случаев будут писать выбранное имя в третьем пространстве сверху. Примерно в половине остальных случаев выбранное имя будет записано в четвертом пространстве сверху. Это особенно верно, если в ваших инструкциях вы указываете субъекту “поместить имя умершего человека где-то среди других, чтобы вы не знали, где оно находится”. В остальных случаях испытуемые обязаны написать выбранное имя в любом месте, как правило это первая или последняя строка. Теперь моя цель состоит в том, чтобы так манипулировать моими субъектами, чтобы заставить их писать выбранное имя, когда я этого хочу. Это делается путем непрерывного разговора и отвлечения их внимания до нужного момента. Я выбираю третье пространство, так как оно, будучи тем, которое они наиболее склонны выбирать сами, легче всего поддается принуждению. Как только они начинают писать первое имя, я вдруг говорю, – теперь не сомневайтесь и выберите имена живых людей, которых я не мог бы знать.

Это почти наверняка обеспечит паузу, и имя живого человека будет написано первым. Я продолжаю свою речь в естественной манере, в значительной степени отвлекая внимание от письма и почти всегда наблюдая очередную паузу непосредственно перед написанием второго имени. Когда второе имя почти закончено, я вдруг восклицаю, – а теперь пиши как можно быстрее!

Если испытуемые были должным образом впечатлены серьезностью эксперимента, они почти всегда, закончив второе имя (повинуясь моему приказу "быть как можно быстрее" и в своем желании угодить мне), спешат написать подготовленное имя, таким образом, записывая выбранное имя в третьем столбце. Если это так, то теперь они наверняка остановятся, чтобы подумать о четвертом имени. Если это так, то я уверен, что теперь знаю выбранное имя. Однако если они быстро переходят в четвертое имя, то тогда неясно, находится ли выбранное имя в третьем или четвертом пространстве. Это, однако, редко случается, если работать в экспертной манере.

В редких случаях субъект не может быть использован исполнителем, и в этом случае это всего лишь догадки; однако даже в таких случаях у меня есть один шанс из шести на успех; и если я провалю второе испытание (не редкость для медиумов), у меня есть один шанс из трех на успех.

Вряд ли стоит говорить, что, складывая заготовки, я складываю третью, немного отличающуюся от остальных, так что, хотя она и не будет привлекать внимания, я сразу вижу, что это такое, когда ее бросают на стол. Я запоминаю имя; кроме того, если я сомневаюсь, я складываю второй выбор еще в другой манере для второго испытания. Часто я запоминаю больше имен, складывая их так, чтобы можно было их выделить. Затем, назвав имя покойника с должным эффектом, я беру остальные, подношу их к голове и выкрикиваю имена. Эффект от этого представления очень впечатляет.

При небольшой практике вышеприведенное испытание может быть дано с очень малой вероятностью неудачи; и в случае неудачи оно может быть объяснено утверждением, что "здесь присутствуют противоборствующие духи", или каким-либо подобным оправданием. Если у кого-то есть другие приемы в его распоряжении, то хорошо, в случае неудачи, объявить, что он попробует что-то еще, а затем дать еще один сеанс. Поскольку эти эксперименты всегда проводятся наедине с одним или, самое большее, двумя испытуемыми, неудача привлекает мало внимания.

Теперь я не могу с уверенностью сказать, что доктор Шлоссенджер проводил этот эксперимент точно таким же образом, но у меня сохранилось воспоминание, как он торопил меня в моем сочинении на каком-то этапе его развития. Я также знаю, что могу добиться успеха так же часто, как и он. Добавлю далее, что через несколько дней я заранее подготовил шесть имен и вместе с женой провел сеанс с медиумом; на этот раз, хотя я и заплатил ему, он потерпел полную неудачу. Он старался изо всех сил и заставил меня написать дополнительные имена. На этот раз я тщательно оберегал пункты вышеприведенного объяснения, но как бы он ни старался, он потерпел полную неудачу. Все трюки требуют определенных условий, и именно поэтому не безопасно повторять один и тот же трюк для одного и того же человека. Существует слишком большая опасность того, что субъект может заметить одинаковость способа действия.

Говоря о втором сеансе, который медиум дал моему отцу, я скажу, что когда испытуемые пишут о городах и болезнях, они, естественно, останавливаются после написания города, чтобы подумать о болезни, которая будет сопровождать его. Конечно, при написании правильных названий, которые уже есть в памяти, никакой паузы не потребуется. Кроме того, можно воспользоваться тем фактом, что небольшой процент людей умирает от оспы или кори. Если, давая указания, кто-то говорит: "напишите вот так: Филадельфийская оспа, Нью-Йоркская корь", – и субъект записывает оспу или корь в список, то их можно смело исключить из дела. Это особенно верно, если написано в связи с каким-нибудь крупным городом, название которого легко приходит на ум. Можно также исключить Филадельфию или Нью-Йорк, если они должны быть написаны, при условии, что вы упомянули эти имена в указаниях и что эксперимент не проводится в этой части страны. Небольшой процент населения страны умирает в любых двух известных местах. Тем не менее, эти места будут легко написаны большинством субъектов, если они будут предложены, или, по крайней мере, будут написаны другие места, имеющие такое же значение. Если нужно написать какое-то необычное место или болезнь, то почти наверняка это именно они.

Легко увидеть, насколько искусным можно стать в этом, постоянно практикуясь, как медиум делает это много раз в день; как можно научиться извлекать выгоду из каждой мелочи и использовать ее с красноречивым эффектом на ничего не подозревающих незнакомцев, которые не знают, что произойдет или что искать.

Мне говорили, что у доктора Шлоссенджера был очень острый глаз, хотя он и носил очки; и что очки, вероятно, должны были заставить испытуемого думать, что он не может читать написанное, когда они были сдвинуты с места и помещены на лоб, как это было во время экспериментов. Было также высказано предположение, что его слабый слух был притворным, чтобы он мог слышать замечания, сделанные о себе в его присутствии. Я подозревал, что его память была натренирована до высокой степени точности, что позволяло ему давать свои эксперименты с таким удивительным успехом, как он делал почти со всеми, куда бы он ни пошел. Я уверен, что он не использует только один набор принципов в своих трюках, но имеет в своем распоряжении еще много других, которые он использует постоянно. Однако я могу лишь смутно догадываться о них, поскольку видел его эксперименты всего один раз.

Теперь я не говорю, что это был метод, используемый леди с преподобным Сэвиджем, приведенный в описании в начале этой главы. Но поскольку эксперименты практически одинаковы, можно с уверенностью заключить, что используемые методы одинаковы или почти одинаковы. Если эксперимент был подлинным в случае упомянутой дамы, то он, вероятно, был подлинным и в случае доктора Шлоссенджера. С другой стороны, если это был обман в одном случае, то, вероятно, это было в обоих.