Будущее уже не то, что прежде

Знаете, что хорошо, когда тебе за шестьдесят? Твоим детям уже за сорок, и можно больше не тревожиться насчет маньяков-педофилов. Если, конечно, их нет среди ваших сорокалетних детей.

Если о ком-то вы не можете сказать ничего хорошего, это еще не повод молчать!

Есть немало людей, озабоченных безопасностью атомных станций и не пристегивающихся в машине.

Стихи больше пишут, чем читают.

Вот несколько описаний сумасшествия, которые меня радуют:

☻Одним колесом в песке.

☻У него спинка сиденья недоподнята.

☻Не все доминошки в коробке.

☻Одной ногой в офсайде.

☻Живет, куда автобусы не ходят.

☻У него давно сыр с крекера свалился.

☻Фабрика у него еще работает, но выпускает что-то свое.А вот странноватое: «у него швабра до дна ведра не достает». Я думаю, надо иметь серьезные трудности с распределением своего времени, чтобы сидеть и выдумывать такие штуки. Тем не менее. Следующий пример звучит забавно, хотя, должен признаться, я тут чего-то недопонимаю: «Ему место в коробке с ватой». Но почему-то это звучит очень точно, верно ведь?

Убьем дерево для детишек!

О рождественских украшениях в городе. Я думаю, кто-то из Рокфеллер-центра однажды взял и сказал: «Парни, у меня отличная идея для Рождества. Давайте найдем прекрасную ель, которая спокойно росла себе в лесу семьдесят пять лет, убьем ее и привезем в Нью-Йорк. Поставим на Рокфеллер-плаза, завесим пошлой мишурой, и пусть несколько недель оно стоит там и медленно умирает, простодушные детишки будут глазеть на него, а всякая деревенщина из Айовы — под ним фотографироваться.

Океаны высохнут, и люди найдут свои вещи, которые много лет назад уронили в унитаз.

Разумный добытчик

Обычно, когда зайдешь к кому-нибудь домой, тебе предлагают кофе. «А хотите кофе?» — спрашивают тебя. Я обычно отвечаю: «Нет, спасибо, у меня кофе есть. Но немного блинной муки я бы взял». Я стараюсь получить то, в чем у меня сейчас нужда. И если кофе дома водится, то я всегда имею наготове варианты...

Мой совет: идите вперед не останавливаясь. Так всякий раз оказываешься в новом месте.

КЕВИН: Многое, брат, поменялось за двадцать лет.

РЭЙ: Уж это да.

КЕВИН: А Нотон жив?

РЭЙ: Фрэнки?

КЕВИН: Нет, Джимми.

РЭЙ: Помер. А Фрэнки помер на его похоронах. Оба померли.

КЕВИН: А Бобби? Что с ним?

РЭЙ: Тоже помер. Много народу перемерло.

КЕВИН: А как звали другого Нотонова парнишку? Томми? Тоже помер?

РЭЙ: Не. Томми не помер.

КЕВИН: Слава богу.

РЭЙ: Томми помирает.

КЕВИН: Госсссспди! Мать, поди, с ума сходит от горя.

РЭЙ: А ее убило, когда бойлер взорвался. В клочья разнесло.

КЕВИН: Госсссспди! А я все вспоминаю дом, где они жили. Такой уютный, как игрушечка, ставни зеленые.

РЭЙ: В него молния попала, лет пятнадцать назад. Дотла сгорел. Собаки погибли.

КЕВИН: Госсссспди! Жалко-то как. Помню, Нотонам еще нравилось, что дом рядом с церковью.

РЭЙ: Церковью Богоматери, спасающей от Вечных мук?

КЕВИН: Ну.

РЭЙ: Той церкви уж нету. В прошлом году снесли. Аккурат в Страстную пятницу.

КЕВИН: А куда тамошние детишки теперь ходят в школу?

РЭЙ: Детишек там мало — не всех поубивал маньяк из бакалейной лавки.

КЕВИН: Дориановой?

РЭЙ: Не, Бэбингтоновой.

КЕВИН: А мне нравилась Дорианова лавка. У них всегда хорошие были продукты.

РЭЙ: Та рухнула десять лет тому назад; девятнадцать человек убило. Всей семье Халлоранов оторвало головы у мясного прилавка.

КЕВИН: Гос-спо... Времена-то и впрямь изменились.

РЭЙ: Ну, жизнь не стоит на месте.