На грани безумия

Глава IV

Когда я очнулась, то увидела, что нахожусь в своей комнате. Я не думала тогда о том, кто перенёс меня в комнату из гостиной тёти Эрны, но нетрудно догадаться, что здесь не обошлось без нее. Думаю, то, что произошло со мной, в какой-то степени её отрезвило, и она, испугавшись ответственности за меня, попыталась сделать вид, как будто она здесь ни при чём. Я всё ещё не решалась подняться, потому что нечаянные движения ног напомнили мне о том, что произошло накануне. При мысли об этом моё сердце снова нервно сжалось, а к горлу подступил удушающий ком, так, что мне казалось, будто мне не хватает воздуха. Приятная атмосфера комнаты – тишина и покой – немного усмирили мою тревогу и душевное беспокойство. Большое окно с зелеными портьерами и позолоченными балдахинами придавали комнате особый уют и тепло. Моя детская кроватка, находившаяся возле окна, казалась мне в этот момент каким-то маленьким особым мирком, скрытым от человеческого взгляда, где я могла сейчас уединиться от всех жизненных невзгод. Через какое-то время постучали в дверь, и я вздрогнула. Мне казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, если вдруг дверь откроется, и на пороге я снова увижу тётю Эрну и услышу её противный голос. К счастью, мои ожидания не оправдались: я увидела крестную – молодую красивую женщину двадцати восьми лет с аккуратно уложенными тёмно-русыми волосами. Она смотрела на меня открыто и добродушно. Рядом с ней стоял её сын – подросток лет тринадцати, высокий, стройный, со светлыми волосами и удивительно умными проницательными глазами, его все называли Максом.. Он почему-то вызывал у меня всегда странные и непонятные мне чувства. При виде него я часто терялась и старалась отвести глаза в сторону, а если в этот момент о чем-либо говорила, то тут же затихала, оборвав фразу на полуслове. С самого детства я замечала, что он относится ко мне как-то по-особенному. Он никогда не задирался, не подтрунивал надо мной, что было характерно для юношей его возраста. Он смотрел на меня особым внимательным взглядом, при этом его глаза источали тихий таинственный свет. Я медленно поднялась и осторожно села. Крёстная села рядом со мной, а Макс устроился на стуле напротив меня. Крёстная потянулась ко мне рукой и, погладив по голове, произнесла:

– Ты какая-то бледная, Кристина. Ты случайно не заболела?

Я отрицательно покачала головой и попыталась встать с кровати, но боль в коленках парализовала меня, и я, сжавшись, остановилась.

– Что такое? – спросила крёстная. Похоже, мои ощущения не укрылись от её пристального взгляда.

– Что случилось, Кристи? – с беспокойством спросил меня Макс и, облокотившись на кровать, нечаянно задел мои ноги. Я зажмурилась, стараясь не показать свою боль. Крёстная, всё это время наблюдавшая за мной, заметила:

– Что у тебя с ногами?

Она протянула ко мне руки, желая осмотреть меня, но я воспротивилась.

– Ты где-то поранилась? – тревожно спросила она, но я молчала.

– Но, Крис? – подключился Макс. В это время громко стукнула входная дверь и в следующую минуту в комнату, как ураган, ворвалась мама. Она была вся вспотевшая и раскрасневшаяся. Было видно, что она торопилась, потому что её до сих пор преследовали одышка и периодический кашель. Она заговорила отрывисто и бессвязно, а затем, немного успокоившись, устало улыбнулась и подошла к нам. Обменявшись радостными знаками приветствия с крёстной и Максом, она присела рядом со мной и прижала меня к себе.

– Ну, как ты тут, моя девочка? – спросила она, погладив меня горячей, слегка дрожащей рукой по плечу.

– Всё хорошо, мама, – ответила я. Крёстная, всё это время тихо наблюдавшая за мной, тяжело покачала головой.

– Что-то случилось? – заметив её беспокойный взгляд, устремленный на меня, спросила мама.

– Мне кажется, что-то здесь не так, – произнесла в задумчивости крёстная.

– Что же?

– Нам показалось, что… – но тут крёстная замолчала, потому что заметила мой взгляд, умоляющий не говорить обо мне ничего больше. Она нахмурила брови и перевела разговор на другую тему, расспрашивая уже маму об успехах на работе. Я облегчённо вздохнула. Когда же мама поинтересовалась, почему я долго не встаю с постели, я ответила, что у меня немного разболелась голова и что это скоро пройдёт, но, к сожалению, мой обман был скоро раскрыт. Уже поздно вечером, когда мы с мамой собрались проводить крёстную с Максом до остановки, мне пришлось переодеться в тёплые гамаши. Когда я, отвернувшись от них, попыталась снять колготки, неожиданно услышала у себя за спиной дрогнувший голос мамы:

– Ну-ка, покажи мне.

– Нет. Мама. Не надо.

Увидев мои обожжённые и разодранные коленки, она воскликнула:

– Что же это такое? Я знала. Тебя нельзя было оставлять с ней.

– Но я сама опрокинула на себя эту тарелку, – сказала я в замешательстве. Но мама лишь тяжело покачала головой.

– Ты не умеешь врать, Кристина. Это опять она? Скажи мне.

– Нет, мама, нет, – попыталась я её заверить. На мгновение она отвернулась от меня, я же чувствовала себя растерянно и неловко. Ко мне подошёл Макс и презрительно покачал головой.

– Она всё никак не угомонится, эта злая вздорная женщина!

Я не раз слышала, как мама рассказывала крёстной про наши тяжёлые взаимоотношения с хозяйкой дома и о том, что она опасается оставлять меня с ней наедине. От этого каждый раз её сердце не на месте, но, к сожалению, у нас не было другого выхода.

– Так не может больше продолжаться. Не может, – сквозь зубы процедил Макс, злобно ударив кулаком по столу, и тут же опрометью бросился к двери.

– Макс, ты куда? – вскрикнула крёстная и кинулась за ним, а следом мы с мамой. Мы остановились у распахнутой двери комнаты тёти Эрны и увидели, как Макс, почти вплотную приблизившись к ней, бесстрашно и грозно смотрел ей в глаза, выражая всем своим видом гнев и ненависть.

Его ноздри в этот момент широко раздувались от негодования.

– Вы… не человек! Как вы можете издеваться над маленькой беззащитной девочкой? Кто вам дал такое право? Вы думаете, что её некому защитить? Так вот, вы ошибаетесь. Я вижу, в вас нет ничего человеческого. Как вы вообще смеете так обращаться с детьми? – сказал Макс, при этом его щеки сильно раскраснелись, а дыхание участилось и стало жёстким. Какое-то время он продолжал выкрикивать отрывистые фразы в адрес тёти Эрны, презрительно глядя прямо ей в глаза. Она стояла, ошеломленная дерзкой выходкой мальчишки, вытаращив глаза, но затем её лицо вдруг резко переменилось, и, окинув нас всех странным взглядом, она вдруг дико рассмеялась, словно её рассудок помутился. Мы стояли в полном замешательстве, не понимая, что всё это значит. Наконец она закричала: – Что? Ещё этого не хватало. Не нравится? Убирайтесь вон! Вас здесь никто не держит. Не хватало, чтобы ещё кто-то, с улицы… указывал мне, что делать в своём собственном доме. Здесь я хозяйка! Слышите? Я!

Она снова рассмеялась. После этого случая лицо тёти Эрны, искажённое злобной гримасой, ещё долго стояло у меня перед глазами. Впечатленная до глубины души, проснувшись однажды ночью от кошмара, я сквозь слёзы потянулась к полотенцу, висевшему на спинке моей кровати. Я хотела вытереть лицо, потому что проснулась в холодном поту, и волосы прилипли к моему лицу. В тот момент мне привиделось лицо тёти Эрны, она бесчувственно смеялась надо мной, громко выкрикивая обрывки фраз: «Ну, ничего ха-ха-ха… Я ещё до тебя доберусь. Поверь мне, придёт время…» Из-за ночного неведения и ужаса, охватившего моё детское сознание, мне почему-то померещилось, что полотенце, сложенное вдвое и висевшее у меня над головой, превратилось во что-то длинное и узкое и движется сейчас прямо на меня. Но что это? Что? В один миг мне показалось, что прямо на меня ползёт шипящая змея. Неожиданные галлюцинации, охватившие меня, сильно меня потрясли. Сквозь сон услышав мои всхлипывания, проснулась мама. Вскочив с постели, она включила свет и бросилась ко мне. Лихорадочно расспрашивая меня обо всём, она принялась успокаивать меня. После всего произошедшего крёстная предложила нам переехать в их старинную усадьбу, но мама наотрез отказалась, сказав, что не хочет никого обременять нашими проблемами и что в ближайшее время она сама подберёт нам что-нибудь подходящее, и мы сразу съедем от тёти Эрны.

Но каждый раз, возвращаясь домой, усталая и удручённая, она тяжело разводила руками. Это означало одно: ей снова не удалось найти для нас другого убежища, так как цены, которые просили хозяева, намного превышали наш семейный бюджет.

Однажды я заметила то, что посеяло во мне мучительную тревогу. Вот уже который вечер подряд мама, склонившись над тетрадками своих учеников, проверяя их домашние задания, доставала из своей сумочки какие-то маленькие таблетки. Её лицо в этот момент силилось преодолеть внутреннюю боль, хотя она и старалась не показывать мне этого, но, как выяснилось, мы не зря пытались как можно скорее покинуть дом тёти Эрны, потому как наши злоключения на этом не закончились…

Глава V

Наступила зима. Лютые холода сковали землю глубоким слоем изморози. А леденящий душу свирепствующий сильный ветер захватил природу в свои суровые дикие объятия. Из-за сильных морозов я редко выходила на улицу и продолжительными тёмными вечерами ждала, когда наконец придёт с работы мама, стараясь по возможности не покидать комнату, чтобы лишний раз не натолкнуться на тётю Эрну. Нам так и не удалось ещё съехать из её дома, потому что мы не могли себе позволить что-либо подходящее. Поздним тихим вечером, когда казалось, снежная буря утихла, а ветер покинул широкие горизонты земли, я и мечтать не могла о прогулке, которую мне предложила мама, как только вернулась домой. В тот момент, когда мы уже начали собираться, к нам неожиданно постучали в дверь.

– Кто там? – с тревогой в голосе спросила мама. Чей-то приглушённый голос ответил что-то совершенно невразумительное. Мама неуверенно открыла дверь. К нашему удивлению, в комнату тут же ввалился сын тёти Эрны. Его сильно качало из стороны в сторону. Невооружённым взглядом можно было заметить, что он был пьян.

На нём был чёрный пиджак, из-под которого выглядывала тёмно-синяя расстегнутая на три верхние пуговицы рубашка, она открывала часть его волосатой груди. Слегка помятые чёрные брюки ещё больше подчёркивали его огромную нескладную фигуру. Копна нерасчёсанных тёмных волос лишь ухудшала его и без того грубый образ. Он стоял над нами, как высокий толстый столб, закрывая нас своей тенью.

– Хм… Что, не ждали? – бросив на маму ехидный взгляд, протяжно произнёс он. Его затуманенные чёрные глаза играли бесовским блеском.

– Нет, – в растерянности отпрянув от него, произнесла она. Мужчина нагло вошёл в комнату и плотно закрыл за собой дверь, направившись к маме. С каждым шагом она отходила от него назад до тех пор, пока не оказалась возле окна и не упёрлась в подоконник локтями. В её глазах была тревога и мольба прекратить всё это, но мужчина не обращал на это никакого внимания. – Ну, что, вот и пришёл мой час. Как видите. Я здесь… – продолжал он, усмехаясь. Затем грубой рукой потянулся к маминому лицу. – Прошу вас. Не надо, – сказала она, нервно убирая его руку. – Не надо? Я что, недостаточно хорош для вас? – Нет, вы… – попыталась объяснить мама. – Что я? – наклонившись к ней и стискивая при этом её руку, сказал он.

– Что вы делаете? – покраснев, произнесла она. – А вы не догадываетесь? Ведь я, как-никак, нахожусь в собственном доме, а значит, могу делать то, что хочу. Разве не так? – разведя руками, сказал он. – Или вы забыли, кто здесь хозяин? – уже придавив маму своей грудью, самодовольно произнёс он. – Вы не имеете права! – пытаясь вырваться, сказала она, беззащитно ссутулившись. В коричневом длинном платье с белоснежным воротничком она казалась ещё более худой, чем обычно, но несмотря на это, её охрипший от волнения голос был твердым.

– Ха-ха-ха! Кто не имеет право? Я? – Да, мы снимаем у вас жильё, но это не значит, что вы можете так обходиться с нами. – То, что вы платите сущие копейки за эту конуру, ещё ничего не значит, и этого недостаточно, поверьте мне.

Он снова подпёр маму своей грудью к подоконнику. Я видела, как она всеми силами пытается вырваться из его крепких рук, но тщетно. Всё это повергло меня в ужас и вызвало сильное чувство тревоги, поэтому я, недолго думая, кинулась к нему и, схватив его за рукава кофты, начала с силой отрывать от мамы.

– Не трогайте ее! – закричала я. – Что? – оборачиваясь по сторонам, словно ища что-то невидимое, ехидно произнёс он. – Не трогайте, – не отступала я. Было видно, как он потешается над моей детской храбростью, и, похоже, это его сильно забавляло, но, обратив свой взгляд на маму, он сказал: – Что, сама недотрога и дочь такой же растишь?

Его руки ещё сильнее сжали мамины. – Нет, – закричала я, пытаясь изо всех сил, что только были во мне, оттолкнуть его от мамы, и он, поскольку и без того неустойчиво стоял на ногах, еще сильней покачнулся в сторону, так, что чуть не упал, и уже в бешенстве закричал:

– Ах ты, чёртова девчонка, – при этом он сильно толкнул меня, так, что я упала на пол и ударилась головой. Мама, тут же с силой оттолкнув его, бросилась ко мне и, подняв меня с пола, прижала к себе.

– Уходите, прошу вас, немедленно уходите, иначе я…

– Что вы? Ну, что вы? Ладно, я ещё доберусь до вас, доберусь, – сквозь зубы процедил он и, шатаясь, вышел из нашей комнаты. Мама тут же кинулась к двери и быстро закрыла её на засов и подошла ко мне, снова обняв.

– Мама, скажи, почему люди так злы? – твердила я, не унимаясь, вспоминая при этом тётю Эрну, её гостей и её грубого сына.

– Тебе не нужно забивать себе этим голову, детка. Ты ещё слишком мала для этого, – в печальной задумчивости произнесла она. – Просто… Они сами не ведают, что творят, и в погоне за желаемым всё больше погрязают в своих грехах.

Я не осознавала до конца, что означали её последние слова. В моём детском сознании сформировался определённый образ этих злых, безжалостных людей. Как ни странно, наблюдая за людьми, по их глазам, мимике и жестам я словно догадывалась, к какому поступку склонна их душа, и, видя всё это, сторонилась их. Я вела себя, как дикая загнанная в клетку птичка. Но иногда, когда дело касалось близких и родных мне людей, я словно вырывалась из оков этой беззащитности и всем сердцем бросалась защитить того, кто мне был так дорог, и мне было уже совсем не важно, что будет со мной дальше, и какие последствия ждут меня. Я должна была во что бы ни стало помочь тому, кто так нуждался во мне.

– Мама, – вдруг встрепенувшись, сказала я. – «Доберусь до вас» – это значит, что он нас не оставит в покое?

– Ты верно всё поняла, детка. Уходить нам надо отсюда.

Она снова прижала меня к себе и мягко погладила по голове.

– Я постараюсь как можно скорее найти нам другое пристанище.

Но спустя несколько дней сын тёти Эрны снова пришёл к нам. На этот раз его наглость не имела границ, а вседозволенность дошла до предела.

– Ну, вот и я. Я же обещал вернуться. Я всегда выполняю свои обещания, – зловеще произнёс он. Мама в ужасе отпрянула от него, кинувшись закрыть дверь, но было уже поздно, он стоял на пороге и собирался пройти в комнату. – Я вижу, мне тут не особо рады? – усмехнулся он издевательски и, оскалившись, посмотрел на меня. – Ну, ничего, – продолжал он. – Я терпеливый, и когда возьму своё, то сам уберусь отсюда ко всем чертям, – уже со злобой глядя на маму, произнёс он. Неожиданно он подошёл ко мне и, присев передо мной на корточки, стал внимательно рассматривать моё лицо своими маленькими чёрными и злыми, как у тёти Эрны, глазками. Затем, оглянувшись на маму, произнёс:

– Хм, как я этого раньше не заметил. А у твоей девочки ангельское личико, – он протянул ко мне свою потную и дурно пахнущую руку и взял меня за подбородок.

– У-у-у, я бы даже сказал, как ни странно, красивее ребёнка я ещё не видел, а эти большие бездонные глаза, только они чего стоят.

Я с отвращением и презрением отвернулась от него.

– Ха-ха-ха! – засмеялся вдруг громко и раздражительно он, затем, снова повернув к себе моё лицо и вглядываясь в него, произнёс:

– Жаль только, что она ещё слишком мала. Сколько ей лет? Семь, восемь? – спросил он, у мамы бросив на неё беглый взгляд. На тот момент мне было около семи.

– Ничего, подождем, когда подрастет, – заключил он с насмешкой в голосе.

– Не трогайте её, – загородив меня грудью от него, твердо сказала мама.

– О, да, конечно. С неё ведь пока нечего взять, зато есть то, что мне вполне подойдет сейчас, – прошипел он и снова схватил грубо за руку маму.

– Нет, отпустите меня, – вырываясь из его рук, взмолилась мама. – Ну, прошу вас, не трогайте вы нас!

Но в последний момент, когда она попыталась вырваться из его рук, оттолкнув его от себя, он от злости молниеносно занёс над ней руку и больно ударил её по лицу. Она в ужасе вскрикнула. Увидев всё это, я, словно обезумев, бросилась к нему и со всей силы укусила его за руку. Он, как ошпаренный, бешено закричал. В это время мама вырвалась из его рук и подбежала ко мне. На его крик в комнату ворвалась тётя Эрна. Она была в тёмно-синем шёлковом халате до пят, а её растрёпанные волосы, которые она, по всей видимости, не успела ещё прибрать, делали её вид ещё более отталкивающим.

– Что здесь происходит? – возмущённо закричала она и, посмотрев на своего сына, который со стоном склонился над своей прокушенной рукой, с беспокойством бросилась к нему.

– Что они с тобой сделали?

– Это благодарность за то, что мы их тут приютили, – злобно поглядывая на нас, произнёс сын тёти Эрны, сплёвывая сквозь зубы. Его глаза, казалось, налились кровью.

– А эта гадкая девчонка совершенно дикая и неуправляемая. Вот, посмотри, что она сделала. Она прокусила мне руку.

Увидев посиневшую руку своего сына и следы зубов на ней, она в ужасе закричала:

– Как? Что это за дикость? Этого ещё не хватало, – уже в бешенстве сказала она. – Ну, всё, с меня хватит. Больше я этого терпеть не намерена. Быстро собирайте свои вещи и убирайтесь отсюда вон, и чтобы духу вашего здесь больше не было.

Я чувствовала, как у мамы в этот момент опустились руки, она стояла, вся побледнев, глядя на всё невидящими глазами.

– Вон! Я сказала, вон отсюда! – уже истерично прокричала тётя Эрна и, указав нам рукой на дверь, остановилась в ожидании. Мама машинально начала собирать вещи в чемодан, а я тем временем быстро оделась, после чего мы направились к выходу. Тётя Эрна всё ещё бежала за нами по лестнице и кричала нам вслед:

– И чтобы ноги вашей больше здесь не было! Оборванцы! Нищие!

Её голос ещё долго звенел у меня в ушах, казалось, что мир в этот момент окончательно обрушился на нас, а фигура тёти Эрны грозной тенью продолжала ещё какое-то время злобно следовать в моём подсознании повсюду за нами.

Глава VI

Итак, мы оказались на улице. Невыносимый жестокий холод тут же сковал наши лица и руки. Ветер неистово стенал и гулом завывал в потрескивающей вершине деревьев, а опускаясь на землю, вихрем поднимал снег и, кружа перед нами, больно, как осколки режущего стекла, впивался нам во всё тело. Иногда мимо нас проходили люди, укрываясь руками, как и мы, от снежной бури. Долго и утомительно, преодолевая снежные препятствия, мы добрели до покрытой изморозью скамейки, одиноко стоявшей среди заснеженных деревьев. Мама тяжело опустилась на неё. Я заметила по выражению её лица, будто она внутренне преодолевает какую-то сильную боль. Увидев моё беспокойство, она тут же произнесла:

– Сейчас, дочка. Я немного передохну, и пойдём дальше.

Наконец приподнявшись, она тут же схватилась рукой за грудь.

– Что с тобой, мама? – в замешательстве, спросила я.

– Ничего, дочка не беспокойся. Это сейчас пройдет, – сказала она, пытаясь меня успокоить, но её лицо говорило о том, что она всё ещё с трудом преодолевает боль в груди. Она свернулась комочком в своём сером драповом пальто, которое казалось очень лёгким для зимы. Она утерла покрасневшей рукой лицо от слёз, которые выбил из её глаз сильный ветер, в обрамлении пушистой белой шапочки её лицо казалось совсем бледным и осунувшимся, несмотря на холод. Вскоре она, будто очнувшись, поднялась со скамейки, а я следом за ней. Мы медленно побрели дальше.

– А куда мы идём? – спросила я, нарушив молчание, которое нарушало разве что гулкое завывание ветра.

– К крёстной, Кристина. Нам ведь больше не к кому идти. У нас никого больше нет.

Мы дошли до очередной скамейки, и мама снова тяжело опустилась на неё. Я присела рядом. Вскоре я заметила, как она что-то долго ищет у себя в кармане, после чего она вытащила оттуда маленький клочок свёрнутой бумаги и протянула его мне.

– Здесь адрес, Кристина, если со мной что-нибудь случится, – её губы в этот момент сильно посинели, она дрожащими руками вложила мне в ладони листок с адресом. Затем, тяжело потянувшись рукой к сердцу, она наклонилась немного вперёд…

– Мама, тебе плохо? – беспокоилась я, видя её болезненное состояние.

– Нет. Нет. Сейчас пройдёт, – успокаивая меня, ответила она.

– Но я же вижу, что что-то не так.

– Сейчас отпустит, – взяв меня левой рукой за руку, сказала она. – Всё хорошо, Кристина, всё хорошо.

Через какое-то время, всё еще сидя на заснеженной скамейке, я почувствовала, как её рука тяжело упала ей на колени.

– Мама, мама? – встрепенувшись и вскочив со скамейки, я бросилась трясти её за руки.

– Мама, очнись! Что с тобой? – сквозь жестоко хлеставший мои глаза сильный ветер кричала я, но он заглушал мой крик. Она сидела неподвижно. Я продолжала трясти её, сколько во мне только было сил, но её тело в ответ вдруг тяжело опустилось, а затем упало на скамейку. Меня охватил ужас.

– Нет! Нет! Мама, прошу тебя, очнись! Мама! – уже плача, твердила я.

Мимо проходили люди, и, казалось, никто из них не обращал на нас никакого внимания. Они продвигались вперёд, сквозь снежную бурю, пытаясь призрачно бороться с ней движениями рук, устремляясь вперёд, и были целиком увлечены своими мыслями и чувствами до самозабвения, не замечая, что творится вокруг. Я не раз задавалась вопросом: что происходит с людьми? Откуда в них это равнодушие и безразличие? Что вообще происходит с миром? Но каждый раз моё сознание заходило в тупик. Кто мы и что мы делаем на этом свете? Созидаем ли мы добро или безжалостно творим зло, опрометчиво следуя своим страстным желаниям? Что движет душой человека, его помыслами и чувствами? Сейчас мне ясно одно: злость и жестокость, неотъемлемо следуя друг за другом, укореняются в нашей жизни. Судьба безжалостно калечит и ломает, кого-то делая злым и мстительным, а кого-то – слабым и бесхарактерным. Но есть и те, у кого сквозь это тяжёлое бремя жизни проявляется луч света, словно их душа понимает что-то, чего не могут понять многие из нас. Хотя они нам кажутся наивными и странными, но именно они несут добро и свет миру, и если бы их было больше, то, возможно, мир бы просветлел от этого чувства разума и души, которая и должна нести свет в человеке…

Просидев довольно долго на скамейке возле мамы, я начала чувствовать, как мои руки и ноги начинает щипать сильный мороз, но мне было уже всё равно. Я сидела, как обречённая, пригвожденная к морозной скамейке. Вскоре острый холод своим болезненным пощипыванием начал отпускать меня, а ему на смену пришло спокойствие. Мои глаза начали медленно смыкаться, я постепенно погружалась в сон, он принёс с собой другое леденящее ощущение в теле.

– Девочка, девочка, – словно с неба кто-то позвал меня на эту землю, но мой сон был так сладок, что я совершенно не хотела просыпаться.

– Девочка, очнись!

Кто-то грубо начал трясти меня за руки, за ноги, затем я почувствовала резкие удары по щекам:

– Очнись же. Очнись! Неожиданный голос своим велением и движением Божьим вернул меня на землю.

– Господи, да ты вся замёрзла. Ты закоченела вся. А ну-ка, вставай. Вставай, детка. Рано тебе ещё на тот свет. Рано, поверь мне…

Перед моими глазами, как в бреду, мелькнуло лицо пожилой дамы в очках с внимательными светлыми глазами. Я начала приходить в себя. Только это возвращение стоило мне невыносимо тяжёлых, я бы даже сказала, адских мук, потому как моё почти омертвевшее тело начало отходить от сна и пробуждаться к жизни. Женщина тем временем, присев рядом со мной, стала с силой тереть мне руки и ноги. Я почувствовала, как волна тепла хлынула к моим жилам, и кровь, почти застоявшись уже в них, пробудившись, новой жизнью с болью бросилась по всему моему телу, так, что у меня выбились слёзы из глаз.

– Больно, – твердила я. Женщина, оглядываясь по сторонам, начала кричать:

– Люди! Помогите! Кто-нибудь! Женщине плохо, и девочка совсем замёрзла… Помогите!

Я смутно помню, что было дальше, кажется, к нам, наконец, подошло несколько человек. Они вызвали скорую помощь, после чего маму увезли, а меня эта женщина привезла к себе домой. Мне запомнились быстрота и лёгкость в движениях этой пожилой женщины. Несмотря на свой возраст, всё, что бы она ни делала: разливала ли чай по чашкам, расставляла ли столовые приборы на столе, – всё она делала с лёгкостью и грациозностью. Её маленькая хрупкая фигура и мягкое выражение лица производили впечатление доброго и внимательного человека.

Обстановка в её доме призрачно пронеслась перед моими глазами и не оставила особого следа, потому как я чувствовала себя настолько усталой и измождённой, что только свет, выбивавшийся из-под красного абажура, бросился мне в тот миг в глаза. Женщина напоила меня горячим чаем с лимоном и попыталась покормить, хотя мне и крошка хлеба не шла в горло после всех сегодняшних испытаний. После она спросила, есть ли у нас здесь кто-то из родных или знакомых, чтобы сообщить им, где я нахожусь. Тогда я вдруг вспомнила, что мама напоследок сунула мне в руки клочок бумаги с адресом. Странное дело, при всех происшествиях сегодняшнего дня скомканный листок бумаги до сих пор находился в моём сжатом кулачке. Словно это был последний остаток моей жизни, точнее, остаток той жизненной силы, который не дал мне уйти туда, угаснуть. Женщина уложила меня в тёплую постель, укрыв пушистым мягким пледом. Слишком тяжёлыми оказались для меня воспоминания сегодняшнего дня, они были для меня непосильной ношей, поэтому сон тут же сморил меня, как только моя голова коснулась пуховой подушки.

Проснувшись, я увидела взволнованное лицо крёстной. Она, тяжело качая головой, протянула ко мне свои тонкие руки и обняла меня, заботливо прижав к себе. Вскоре я оказалась в её доме. Это была старинная красивая усадьба, вокруг неё был расположен большой сад, правда, сейчас все деревья в нем, скамейки для отдыха и лужайка были покрыты толстым слоем снега, словно белым пушистым покрывалом. Создавалось впечатление, что всё здесь было сковано тихим таинственным сном. Внутри дом выглядел уютно и просторно. При входе я оказалась в огромном фойе, по правую сторону которого находились три больших окна. Их украшали объемные бордовые портьеры, они тяжело опускались на пол и по бокам были собраны позолоченными крупными кистями в подхваты. Сверху над окнами опускались пышные оборки. Перед входом был расположен большой персидский ковёр с красно-зелёным узором на пастельном фоне, окаймленным крупными цветами роз. Тут же возносилась вверх парадная лестница с широкими гранеными ступеньками, она вела на второй этаж. По левую сторону фойе находились гостиная и кухня. На втором же этаже были расположены несколько спален, уборная и комнаты для отдыха. Дом произвёл на меня неизгладимое впечатление, невозможно было не восхищаться теплом и уютом здешней обстановки, они невольно погружали в атмосферу жизни дома и его обитателей. Не говоря уже об огромной библиотеке с многочисленными полками старинных книг и бесценной, на мой взгляд, картотекой. Всю центральную стену в библиотеке занимал камин из тёмно-коричневого гранита. Над ним висела большая картина в позолоченной раме с изображением прекрасного пейзажа в летнюю тёмную пору, в центре сияла таинственно-робкая луна, сквозь серые лёгкие облака, плавно проплывающие синеватой дымкой, отблеск этой луны падал на озеро, в котором отражались струйками блики, исходящие от небесного светила. Крёстная познакомила меня со всем домом, затем провела наверх и показала мне мою комнату, которая меня сразу расположила к себе. Спокойные тона стен защитного цвета, шторы и ковёр во весь пол под цвет стен и письменный стол, расположенный напротив большого светлого окна, а рядом – уютный, с роскошной обивкой, мягкий диван. Крёстная решила оставить меня одну, чтобы дать мне время оглядеться и привыкнуть к обстановке, сказав, что перед обедом она обязательно зайдёт за мной.

На следующий день я, уже немного освоившись, спустилась вниз, в фойе, и хотела пройти в библиотеку, но так как гостиная была неподалёку от неё, я заметила чуть приоткрытую дверь. Я услышала громкие голоса, которые привлекли моё внимание, и я тихо подошла к двери гостиной, но то, что я услышала в следующее мгновение, повергло меня в смятение. Опустившись на корточки и обхватив руками коленки, я тихо заплакала. Через какое-то время я почувствовала, как меня кто-то трогает за плечо.

– Кристи, Кристи…

Я подняла от колен заплаканные глаза и увидела Макса.

– Кристи, что случилось? – внимательно глядя на меня, спросил он. – Почему ты плачешь?

Я в ответ попыталась рукавом утереть накатывающиеся на глаза слёзы.

– Моя мама, она… Она умерла! Меня теперь отдадут в детский приют?

– С чего это ты взяла, Кристи? – удивился он.

– Но как? Ведь у меня теперь никого нет. Я осталась совсем одна, – сказала, всё ещё всхлипывая, я.

– Что ты такое говоришь, Кристи? Как это никого нет? У тебя есть крёстная и я – твой крёстный брат, – сказал он и, попытавшись меня успокоить и подняв меня с пола, взял меня за руку.

– Ничего не бойся, Кристи. Ведь я рядом!

Похороны мамы состоялись через три дня. Как ни странно, в это утро выглянуло солнце, оно неожиданно пробралось сквозь призрачно-слабые тучи, которые медленно проплывали по небу, подгоняемые лёгким ветром. Было что-то во всей природе тихое смиренное, упоённое покоем и тишиной.

Всё утро я отрешенно молчала, следуя за похоронной процессией. Но когда в последний раз были сказаны прощальные слова, и гроб накрыли плотной крышкой, опустив его затем в глубокую чёрную яму, тогда я вздрогнула, а когда на него начали бросать комья сухой промёрзшей земли, я вдруг почувствовала отчуждённость, полную глубокого одиночества. Я поняла, что мама ушла навсегда, что её больше нет, и не будет. Чувства протеста и глубокого осознания того, что я осталась одна на этом свете, разволновали меня настолько сильно, что вызвали бурю раздирающих душу эмоций.