Читать книгу: «Эксперимент S», страница 3

Учеба давалась ему легко, но этот дар он не рассматривал как нечто, само собой разумеющееся. Гуру всегда стремился поднажать, в чем-то опередить одноклассников, потому что знал: это единственный способ выбраться из трущоб, где он родился, и обеспечить лучшую жизнь себе, матери и братьям.

Его приняли в Калифорнийский университет Беркли – в немалой степени благодаря хвалебной рекомендации от начальника отдела школьного образования в его родном городе Дхарамсала, – и мама посоветовала ему заняться информационными технологиями. «Из индусов выходят очень хорошие программисты, Гуру, – сказала она ему. – Это очень хорошая работа, и платят за нее очень достойно. Зачем тебе психология? Среди индусов хороших психологов нет».

Гуру, разумеется, не был согласен с тем, что среди индусов нет хороших психологов, и ответ на вопрос, почему он выбрал именно эту стезю, звучал довольно просто: это то, чем он хотел заниматься.

Его отец страдал от болезни Альцгеймера, один из старших братьев родился аутистом, и в юношеские годы Гуру пришлось ходить с ними по больницам и быть им сиделкой. Он глубоко заинтересовался их заболеваниями, постоянно донимал врачей и сестер вопросами о психическом здоровье, вырезал статьи из доступных газет и журналов. Со временем он стал настоящим специалистом, и когда его отец скончался от связанных с Альцгеймером осложнений, решил посвятить жизнь изучению человеческой души.

Гуру был готов отправиться в это путешествие как можно быстрее, но путь к цели предстоял долгий. Еще два года уйдет на получение степени магистра, а потом еще четыре на то, чтобы стать дипломированным психологом и получить аккредитацию Ассоциации американских психологов. Кроме этого, придется провести еще год или два в университете, стажируясь и приобретая практические навыки. И только тогда, через семь или восемь лет, он получит лицензию на работу клиническим психологом.

Поначалу Гуру мечтал открыть практику в Калифорнии. Но сейчас подумывал об Индии, где сможет что-то менять в системе здравоохранения на низовом уровне. В юношеские годы он видел своими глазами, что здравоохранение в Индии просто удручает. Больницам и поликлиникам на местах не хватает персонала и средств. Медицина нацелена на лечение, а не на профилактику. Во многих деревнях и поселках про терапию и консультации слыхом не слыхивали. Конечно, его голос будет лишь одним в стране с населением в миллиард триста миллионов человек, но с чего-то надо начинать…

– Вы там, док?

Вздрогнув от незнакомого голоса, Гуру поспешил к панели.

– Да, привет. Это Гуру.

– Элвис! – Чед стоял прямо перед зеркальным стеклом и ухмылялся.

– Ага, он самый.

Он еще не привык общаться через интерком.

– Ты в своих окулярах? Я в этом зеркале тебя не вижу.

– Ты про очки?

– Да, дружище.

– Нет, солнечные очки я вечером не ношу.

– Я по ночам ношу очки от солнца, – пропел Чед. – Чтоб видеть, чтоб мог я видеть…

Гуру узнал песню и понял, что Чед над ним посмеивается. Он ничего не ответил.

Перестав петь, Чед спросил:

– Дружище, ты откуда? Из Индии, да?

– Да, верно. Из города Дхарамсала, штат Химачал-Прадеш. Тебе может быть интересно, что там живет далай-лама.

– Неслабо. Ты его когда-нибудь видел?

– Когда в школе учился, было дело. Наш класс повезли в храм Цуглахан, послушать его проповедь.

– Он какие-нибудь волшебные штуки делал?

– Волшебные? – Гуру нахмурился. – Нет. Далай-лама – обычный буддийский монах. Волшебной силы у него нет.

– А я думал, он исцеляет людей, и всякая такая хрень.

– Нет, он даже себя исцелить не мог, когда заболел, и пришлось удалить желчный пузырь.

– Ясно, дружище, понял тебя. Слушай, есть вопрос.

– Про далай-ламу?

– Не-а. Про еду. Рецепты хорошие знаешь?

– Я… нет. – Гуру покачал головой, хотя видеть его австралиец не мог. – Повар из меня так себе.

– Ладно тебе, приятель. Какие-то наверняка знаешь! А то у нас тут жрачки полно, а ни Шэз, ни я ни хрена в кулинарии не разбираемся.

– Я клевый завтрак могу сварганить! – заявила Шэрон, подняв голову от книги, которую читала на кровати.

– Яичница с беконом – тоже мне, крутая повариха, – заметил Чед.

– Могу и кое-что покруче! – возмутилась она.

– Короче, Элвис, – сказал Чед Гуру, – гони рецепт. Что-нибудь изысканное, не то я в этой коробке помру от скуки.

– Если я что дома и готовил, так это карри. Этот рецепт дать могу. Мама научила.

– Карри, шикарно! Типа виндалу, цыпленка в масле, что-то такое?

– Зависит от того, какого хочешь цыпленка – острого или сладкого.

– Острого, дружище! Чем пикантнее, тем лучше.

– Перец чили у вас там есть?

– Да тут целый супермаркет, дружище. Сейчас проверю. – Он подошел к холодильнику. – Ага, битком набит!

– Пряности, наверное, в кладовке…

* * *

Доктор Рой Уоллис жил в Сан-Франциско, в старинном здании с часовой башней в районе Саут-оф-Маркет, если проще – Сома. Построенное в 1907 году, кирпично-деревянное строение занимало два городских квартала на Второй и Брайант-стрит. Когда-то в нем располагалась типография «Шмидт литограф», крупнейшая на Западном побережье. В 1992 году дальновидные инвесторы реконструировали здание, превратив огромное пространство в сотню модных лофтов с высокими потолками, бетонными колоннами, и фабричными окнами.

Уоллис припарковал свой миниатюрный спортивный кабриолет на оплаченном месте в тылу здания и, отказавшись от лифта, чтобы сжечь немного калорий, поднялся по шести лестничным пролетам в свой пентхаус.

Дом, милый дом, подумал он, переступая порог помещения площадью три тысячи квадратных футов. От индустриального прошлого зданию достались кирпичные стены и высоченные потолки с открытыми стальными балками, а масштабный ремонт, проведенный доктором Уоллисом, – окна от пола до потолка, световые люки в крыше, пол из полированного серого камня, черно-серая цветовая гамма – перенес эстетику квартиры в двадцать первый век.

Уоллис никогда бы не смог позволить себе такую роскошь на зарплату преподавателя. Но его богатые родители, погибшие двадцать лет назад в путешествии на яхте, оставили ему около двадцати миллионов долларов. Он тогда жил в скромной квартире-студии в Сома, в то время городе-призраке – лишь пустые склады с прокопченными трубами, несколько ресторанов и ни одного продуктового магазина. Когда он услышал, что в соседнем здании «Часовая башня» выставлен на продажу пентхаус, он из любопытства пошел посмотреть и сразу же влюбился. Просторное, полное воздуха, так еще и с индивидуальным доступом к трехэтажной часовой башне. Уоллис согласился на запрошенную агентом цену и через месяц переехал. С тех пор он называл пентхаус домом и ни о каком другом жилье в городе даже не помышлял.

Доктор Уоллис повесил пиджак на крючок на стене, небрежно бросил ключи в хрустальное блюдо на столике рядом с дверью, потом подошел к бару и сделал себе коктейль: темный ром, имбирный лимонад, лед и ломтик лайма. С бокалом он вышел на террасу площадью двенадцать сотен квадратных футов и глубоко вдохнул, наслаждаясь сумеречным воздухом. Вдали сверкал огнями центр города, а мост Бэй-Бридж волшебно парил над окутанным туманом заливом Сан-Франциско, словно ожерелье из драгоценных камней.

Он собрался закурить, но тут зазвонил телефон.

Уоллис достал его из кармана, взглянул на экран, ответил.

– Ты караулишь меня внизу? – спросил он. – Я только вошел, а ты уже тут как тут.

– Ты стоишь на своей крыше с «Темной бурей» и любуешься вечерним видом, – сказал женский голос.

– Откуда ты знаешь?

– Наблюдаю за тобой.

Уоллис невольно глянул вниз, на окна зданий.

– Неужели я такой предсказуемый? – спросил он.

– Как дедушкины часы.

– Это намек на мой возраст?

Бренди Кларксон рассмеялась.

– Для своих сорока с маленьким хвостиком ты выглядишь отлично, Рой. Так что не парься.

– И не думаю париться.

– В день рождения ты только об этом и говорил.

День рождения был месяц назад. Бренди оказалась в Сан-Франциско и пригласила его в китайский ресторан в Чайна-тауне; видимо, там он ей и поплакался, что стареет.

– Ты в городе? – спросил он.

– Завтра с утра конференция.

Он взглянул на часы: половина одиннадцатого.

– Можем встретиться «У динозаврика», минут через двадцать.

– Нет, джаз мне сейчас ни к чему. Может быть, тихий вечер вдвоем?

Он был к этому готов.

– Хочешь приехать? Где ты остановилась?

– В «Фермонте». Возьму такси и буду у тебя через пятнадцать минут.

Уоллис прервал звонок, допил коктейль, принял горячий душ. Они с Бренди начали встречаться семь лет назад, когда ему было тридцать четыре, а ей – двадцать один, она была студенткой на одном из его старших курсов. После трех лет пылких свиданий отношения переросли в серьезные. Для него – чересчур серьезные, и он решил их прервать, к большому неудовольствию Бренди. Она переехала южнее, в Менло-Парк, устроилась работать аналитиком поведенческих данных в солидную компанию. Два года они не встречались, потом наткнулись друг на друга в видовом баре на тридцать девятом этаже гостиницы «Мариотт», куда частенько захаживали в бытность парочкой. Они выпили, вспомнили прошлое, и дело кончилось постелью. С тех пор они стали проводить время вдвоем всякий раз, когда она появлялась в городе, примерно раз в месяц. В двадцать восемь Бренди – независимая, уверенная в себе, изысканная – нравилась Уоллису еще больше, и он получал удовольствие от этих нечастых встреч.

Но ему, между прочим, уже сорок один. Сколько можно вести холостяцкий образ жизни? Он все чаще думал о подходящей подруге, с которой готов был бы проводить каждую ночь и строить совместное будущее.

Он вытерся полотенцем, побрился, оделся в черное, сделал себе еще один коктейль, и тут в дверь постучала Бренди. Дверь он специально оставил незапертой и крикнул:

– Входи!

– Привет, мой хороший! – пропела Бренди, входя в квартиру с лучезарной улыбкой. В одной руке бутылка шампанского, в другой – черная сумочка. Задом она прикрыла за собой дверь.

– Шикарно выглядишь! – сделал комплимент Уоллис.

– Спасибо!

Она прошла через гостиную, цокая каблуками по каменному полу, на плечах подрагивают завитки светлых волос, голубые глаза сияют. Яркая губная помада под цвет платья, которое облегает бюст и бедра и гордо выставляет напоказ длинные загорелые ноги.

Она запечатлела на его губах поцелуй.

– М-м-м, – промурлыкала она. – От тебя приятно пахнет. Люблю этот бальзам после бритья.

– От тебя тоже приятно пахнет, – сказал он. – Это не я купил тебе эти духи?

– Ты, конечно. Скучал?

– Я всегда по тебе скучаю.

Она надула губки.

– А вот и нет. Иначе ты бы меня не продинамил. Держи.

Она протянула ему шампанское.

– Какой у нас повод? – спросил он, разглядывая этикетку.

– Он еще спрашивает! – Она игриво толкнула его в грудь. – Первый день твоего великого тайного эксперимента, о котором ты ничего мне не сказал!

– Вроде на дне рождения я обмолвился…

– Именно что обмолвился, мистер Молчун. А я тебя слушаю – хочешь, верь, хочешь, нет. Для меня эти так называемые отношения не просто секс.

Уоллис провел Бренди на кухню. Наполнил шампанским два бокала, разложил на гранитной поверхности красный виноград, крекеры и козий сыр.

– За эксперимент S, – он поднял бокал.

Бренди чокнулась с ним.

– Надеюсь, ни тебя, ни меня не сморит раньше времени.

– Ни в коем случае. – Он сделал глоток. Пузырящаяся жидкость отдавала фруктовым ароматом и свежестью.

– Ну, рассказывай, – сказала она. – Прячешь под матрасом горошину, чтобы найти свою идеальную принцессу?

– Я изучаю последствия недосыпа, – просто объявил он.

Она внимательно посмотрела на него.

– И все? Больше ничего не хочешь рассказать?

– Да ничего особенного…

– Перестань, Рой! На дне рождения из тебя тоже ничего нельзя было вытянуть! В чем великая тайна?

– Никакой великой тайны нет. Я наблюдаю за поведением двух участников эксперимента, которым не позволено спать. – Он пожал плечами. – С помощью специального газа…

– Вот это уже ягодки! Что за газ?

– Заменитель амфетамина, из класса амфетаминовых.

– Разве амфетамин можно вдыхать?

– Этот метод предпочтительнее таблеток, потому что так свою дозу не пропустишь, а газ поступает прямо в легкие, ограничивая системную абсорбцию и побочные явления. Пока мои клинические тесты показали, что воздействие на центральную нервную систему равно нулю.

– Нулю? Но побочные явления есть всегда.

Он покачал головой.

– Даже если давать большую дозу, этот газ не влияет на клетки головного мозга. Пока я, конечно, проводил тесты только на животных. Но представь, Бренди, если испытания на людях окажутся успешными…

– По стране будут бродить армии торчков…

Он снова покачал головой.

– В отличие от метамфетаминов, этот газ не влияет на такие нейромедиаторы, как серотонин или допамин. Никакой лихорадки или эйфории он не вызывает. Ничего не добавляет и не забирает. Волнение, депрессия, паранойя, психоз – ничего такого. Ты просто… не спишь.

– И сколько… о каком времени идет речь?

– О днях. – Он пожал плечами. – Неделях.

На лице Бренди отразилось изумление.

– Что за сказки, Рой.

– Пока вдыхаешь этот газ, заснуть не можешь. Вот тебе объяснение, проще некуда.

– Но человек должен спать. Я, ты, кто угодно. Мы не можем не спать.

Доктор Уоллис улыбнулся.

– Эту гипотезу, Бренди, я и надеюсь развенчать в течение следующих трех недель.

* * *

Более или менее удовлетворив любопытство Бренди, он свел разговор на нет и повел ее в спальню. Их секс всегда был шумным, изобретательным и немного опасным.

Посадив ее на кровать, Уоллис стащил через голову красное платье и начал осыпать ее пупок поцелуями. Она запустила пальцы ему в волосы и прижалась к нему бедрами. Он обвил руками ее спину и расстегнул лифчик…

Раздался стук в дверь.

Уоллис выпрямился – кто бы это мог быть?

– Кого-то ждешь? – спросила Бренди, шаловливо улыбаясь.

Он покачал головой.

– Я сейчас.

Уоллис пересек свой пентхаус, на ходу застегивая рубашку.

Кого принесла нелегкая в такое время?

Он остановился у двери. Глазка не было. Он хотел установить камеру, но так и не собрался.

– Кто там? – спросил он.

– Рой? Это Брук.

Черт! Откуда она взялась?

Они договорились о встрече неделю назад, но у него это начисто вылетело из головы.

Не держать же ее за порогом! Он открыл дверь и встретил ее широчайшей улыбкой. Она улыбнулась в ответ.

– Привет!

– Привет!

Внешне Брук Фоксли была полной противоположностью Бренди Кларксон. Черные волосы, короткая прямая челка, в темных глазах – уклончивая скрытность, кожа белая, будто никогда не видела солнца. Несмотря на отсутствие соблазнительных форм, какими могла похвастать Бренди, ее гибкая фигура была не менее женственной, а в тот вечер, в шелковой блузке, тесных джинсах, открытых туфлях на каблуках и с вышитой сумочкой-клатчем, выглядела она просто убойно.

По характеру Брук и Бренди тоже находились на противоположных краях спектра. Брук наблюдательная, спокойная, сдержанная. Не из тех, кто сразу бросается в глаза, но каким-то образом с каждой новой встречей она становилась все прекраснее.

Бренди наоборот – огонь и флирт. Она выставляла свою сексуальность напоказ, использовала ее в своих целях. Когда доктор Уоллис куда-то с ней выходил, ему приходилось делить ее с ее телефоном. Она уверяла, что все эти звонки и сообщения – по работе, но откуда он мог знать? А когда телефон умолкал, она рассказывала ему о какой-нибудь знаменитости из Силиконовой долины, которую встретила на банкете, на яхте или другой пышной тусовке. Ее жизнь была сплошным гламуром, нарциссизмом, буйством… и пустотой. Она была чужой в мире, в который изо всех сил хотела пробиться, изо всех сил делала вид, что находится в нужном месте и в нужное время, что в ее жизни вот-вот произойдет «великий прорыв», изо всех сил тщилась взлететь по ступеням социальной иерархии, нимало не заботясь о нравственности, не проявляя ни малейшего сочувствия к другим людям, которые тоже хотят быть счастливы.

А разве сам Уоллис не такой?

– Я тебе звонила. – Она неуверенно улыбнулась. – Но у тебя отключен телефон.

– Наверное, батарейка села. Весь день едва дышала.

Он оставался в дверном проеме, отчаянно ища выход из ловушки, в которой оказался.

Почуяв неладное, Брук стрельнула глазами в комнату.

– Надеюсь, не помешала?

– Нет, конечно, – сказал он. – На самом деле…

Последовала красноречивая тишина.

– Ясно, извини, – сказала Брук. – Не надо было без звонка… Но мы договорились на сегодня, еще на прошлой неделе. Ты хотел отпраздновать начало эксперимента…

– Да, хотел… и хочу его отпраздновать… с тобой. – Он пытался подобрать нужные слова. – Просто так закрутился, что про нашу договоренность совсем забыл…

– Что здесь творится?

При звуке голоса Бренди Уоллису стало нехорошо. Он обернулся: она шла через комнату в прозрачном кружевном белье.

– О-о! – Брук встретилась с Уоллисом глазами и тут же опустила их. Но этого короткого взгляда было достаточно, чтобы понять: сердце ее разбито. Его сердце тоже затрепетало в груди. – Спокойной ночи! – пробормотала она и пошла вниз по лестнице.

– Брук! – окликнул он ее.

Но она не остановилась. Он хотел позвать ее снова, но осекся. Зачем? Она не вернется, а хоть и вернется – о чем говорить, когда в гостиной стоит полуголая Бренди?

Бренди.

Надо же так вляпаться!

Уоллис вошел в квартиру, закрыл дверь и излил свой гнев на подругу, с которой был не прочь изредка перепихнуться. Та стояла у кухонной стойки, потягивая из бокала шампанское.

– Какого хрена ты это сделала? – взъярился он.

– Она могла бы остаться, – заметила Бренди. – Любовь втроем, такого у меня да-авно не было.

Она держалась как ни в чем не бывало и не повышала голоса, но Уоллис почувствовал, что женщина в бешенстве, и понял, что не единственный, у кого есть повод для раздражения.

Он вздохнул.

– Почему не осталась в спальне? Я бы ее выпроводил.

– Хотелось посмотреть, с кем ты нынче трахаешься.

– Господи.

Он покачал головой. Подошел к бару, плеснул в стакан на два пальца рому и одним махом опорожнил.

– Студентка, как я когда-то? – спросила Бренди.

– Нет.

– Молоденькая.

– Ей тридцать три.

– Значит, хорошая генетика. Черт тебя дери, Рой, ты так никогда и не изменишься?

– Изменюсь? – Он посмотрел на нее с удивлением. – Как это? Не видеться с другими людьми? Мы с тобой друг другу ничего не должны. Ты это знаешь.

– Знаю, но мне казалось… – Ее голубые глаза потемнели. – Думала, ты все-таки меняешься. И, может быть… Не знаю! Все-таки мы встречались… и я думала… Да пошло оно все!

Она вихрем кинулась в спальню.

Уоллис подлил себе рома.

Через минуту Бренди вернулась, полностью одетая. Схватила со стойки сумочку и прямиком направилась к двери.

– Куда собралась? – спросил он.

– В гостиницу.

– Зачем?

– Будь здоров, Рой. – Она открыла дверь, оглянулась. – Знаешь, что самое печальное? Со мной ты бы горя не знал. Я бы сделала тебя счастливым.

– Бренди…

Она вышла, хлопнув дверью.

День 2

Вторник, 29 мая 2018 года

В комнату для наблюдений в подвале Толман-холла доктор Уоллис вошел с портфелем и двумя стаканчиками кофе на картонном подносе, какой дают при покупке навынос. Опустив поднос на стол, он сказал:

– Капучино и ванильный латте. Выбирай.

– Вообще-то я кофе не пью, профессор, – сказала Пенни. – Только чай.

– Мне больше кофеина достанется. – Устало вздохнув, он уселся во второе кресло. – Не помешает.

– Да, вид у вас усталый, профессор. – Она взглянула на него с подозрением. – Развлекались в ночном клубе?

– Стар я для ночных клубов, Пенни. Немножко выпил дома.

– Один?

– Да, один, – ответил он, что по большей части было правдой. После ухода Бренди он просидел далеко за полночь, покуривая травку и потягивая свой лучший ром под громкую музыку. Он потер глаза и посмотрел на подопытных австралийцев. Чед ничком лежал на тренажерной скамье, видимо отдыхая между упражнениями, а Шэрон полулежала в кровати за книгой. – Как они?

– Порядок, дружище. – Пенни предприняла жуткую попытку сымитировать австралийский акцент.

– Господи, – произнес он.

– Не круто?

– Попытка не пытка.

– Шэз научила меня всяким австралийским выражениям.

– Шэз?

– У нее такая кличка.

– Слышал, но…

– Она просила называть ее именно так. Они в Австралии так имена коверкают. Я не хотела бы стать Пенз, напоминает вулканическое стекло…

– Куда хуже, чем денежная единица.

– Ха-ха. Нет, Шэз сказала, что меня звали бы Пакси. А как вас, даже не знаю. Пожалуй, Ройз не подходит. На цветок похоже, слишком женственно для такого маскулинного мужчины.

– Маскулинного?

– Вы очень маскулинный мужчина, профессор. Хм-м… Может быть, вам подойдет Уоллси? Спросите у нее.

– Первым делом и спрошу, – сказал он. – О чем еще вы говорили?

– Знаете, что такое «карта Тасси»?

– Представь себе, Пенни, знаю.

– Правда? И что же?

– На австралийском сленге – женские волосы на лобке.

– Потому что Тасмания по форме похожа…

– Давай при передаче вахты обойдемся без таких подробностей.

– Сами спросили, о чем мы разговаривали.

– Я прочту твои записи. А ты дуй домой и отдохни. Все-таки на ногах с самого рассвета.

– Да у меня ни в одном глазу, профессор. Знаете, что интересно? Чед пошел в туалет в половине седьмого.

– И что здесь интересного?

– Это время, когда он обычно просыпается. А просыпаешься, надо отлить. Так вот, он пошел отлить в привычное время, хотя не спал. Значит, у него печень запрограммирована.

– Это просто эндогенные навязанные циклы организма, соответствующие суточному ритму.

– Извините, профессор. Английский у меня не родной, если что.

– Это его биологические часы, Пенни. Эндогенный означает, что суточные ритмы действуют самостоятельно. А навязанный – что ритмы подстраиваются под внешние условия, такие как свет и температура.

– Значит, его биологические часы подстроятся под новые условия?

– Конечно.

– И он будет писать как попало?

– Будет, когда этого потребует организм. А не когда ему велит циркадный ритм, мол, пора в туалет.

– Профессор, можно вопрос?

– Только не говори, что собираешься побрить голову.

– Чего?

– Валяй.

– Утром я читала в телефоне про всякие эксперименты со сном. Надо же было как-то время убить! В общем, я наткнулась на похожий эксперимент в Советском Союзе, в прошлом веке…

Уоллис улыбнулся.

– Я ждал, когда вы с Гуру меня об этом спросите.

Она говорила о диковинной легенде, которая в последние годы циркулировала в интернете. По самой распространенной из версий, в конце 1940-х годов пяти политическим заключенным в Советском Союзе предложили свободу, если они примут участие в государственном эксперименте: провести в замкнутом пространстве пятнадцать дней без сна, дыша вместо воздуха специальным стимулирующим газом.

– Ведь это похоже на то, чем сейчас занимаемся мы… – сказала Пенни.

– Надеюсь, наш газ не так токсичен, как в том случае, – заметил он.

– Это шутка?

– Русский эксперимент со сном – это легенда, Пенни. Чистый вымысел. Мы проводим тщательно просчитанное научное исследование.

– Но как вы думаете… такая жуть… может случиться в реальной жизни?

– В смысле, если долго не спать, возможны безумные поступки, членовредительство, убийство и людоедство? Ты об этом, Пенни?

– Нет, – ответила она застенчиво. – Просто от этой истории мурашки по коже. Может, потому что я здесь была одна…

– Хочешь совет, Пенни? Бери с собой интересный роман – это будет лучше, чем потреблять всякую дребедень из интернета.

– Верно, мысль хорошая. Может, я сама не чувствую, как устала. – Она зевнула, потом взяла рюкзак и поднялась. – Вы столько работаете, профессор. В свободное время что делаете?

– У меня есть хобби. Иногда заглядываю в спортзал.

– В Беркли сейчас так пусто. И непривычно – никого нет. Все мои друзья и подруги по домам разъехались.

– Я люблю тишину. Умиротворяет.

Пенни кивнула, но осталась на месте.

– Я тут подумала: может, нам на неделе сходить куда-нибудь поужинать?

Доктор Уоллис постарался не выдать удивления. Он уже понял, что Пенни к нему неравнодушна, но не думал, что у нее хватит смелости пригласить его на ужин! Да, он встречался с Бренди, когда та была студенткой, но тогда и сам он был моложе. А Пенни… он вдвое ее старше! Этот печальный факт едва не заставил его принять приглашение… Едва.

– Это было бы очень мило, Пенни, – сказал он. – Только у меня смена до десяти вечера, к тому времени я уже буду не в лучшей форме. Но… спасибо за приглашение.

– Да без проблем, – беззаботно, но не очень убедительно отмахнулась она. – Тогда до завтра?

– На том же месте, в тот же час.

И она вышла, тихо прикрыв за собой дверь, и та закрылась сама, щелкнув металлическим язычком.

Это было не так ярко, как вчерашний уход Бренди, решительно хлопнувшей дверью, но в тишине подвала нарочито бесшумное исчезновение Пенни произвело не меньший эффект.

* * *

Чед Картер не знал точно, сколько времени заперт в этой лаборатории сна, – видимо, около суток, – но и это уже казалось охренительно долго. И вот так еще девятнадцать или двадцать дней? Как бы не опухнуть.

Поначалу, когда они с Шэз размышляли, стоит ли связываться с этим безумным экспериментом, три недели не показались им немыслимым сроком. Но тогда он, понятное дело, не представлял, что, если вовсе не спать, недолго и копыта откинуть от скуки.

Конечно, у него и раньше случались бессонные ночи, столько, что и не сосчитать. Но то была совсем другая история, когда налил глаза и гудишь напропалую, а тут трезвый, как судья, и заняться совершенно нечем, кроме как пялиться в ящик, качаться на снарядах или буравить глазами гребаную стену.

Черт, в прошлом году в это время он отрывался по полной в Европе… а теперь – словно запертая в коробке крыса. Он улетел из Мельбурна в марте со своим хорошим друганом по университету, Шейном Илзом. Они приземлились в Лондоне, где сестра Шейна, Лора, работала в маркетинговой компании. У Лоры было много бойких дружков и связей, и в первую ночь в городе она отвела их в шикарный клуб: сплошь красная кожа и бархат, а в туалетных кабинках стеклянные откидные подносы, предназначенные вовсе не для хранения напитков. Каждый раз, когда Чед заходил в мужской туалет по нужде, из соседних кабинок доносились звуки втягиваемого носом воздуха. Он бы и сам от такой радости не отказался, но денег на дурь не было.

Тем же вечером, чуть позже, в баре появилась Келли Осборн, дочь Князя Тьмы², и парни толпой выстроились в очередь, чтобы перекинуться с ней парой слов. В чем тут прикол, Чед не понял. Сногсшибательной красоткой она точно не была. Избалованная мажорка. Выходит, все эти парни рвались с ней поговорить только потому, что она – дочка знаменитого папы?

Шейн, сорвиголова, взял и подкатил к ней в тот редкий момент, когда она была за столиком одна. Сел рядом, запустил для знакомства какую-то прибаутку, а она возьми и повернись к нему спиной. Потом они над этим ржали до самого утра.

Через три дня они вылетели лоукостером в Испанию, провели несколько дней в Барселоне, потом отправились в Памплону. Городок был полон иностранцев из-за ежегодного фестиваля, который Хемингуэй прославил в своей книге. Все гостиницы и хостелы заполнены под завязку, оставалось одно: купить палатки и разместиться на огромном поле вместе с тысячами других фанатов.

Найти австралийцев в путешествии несложно. Надо просто идти туда, где шумно и льется пиво. Чед и Шейн быстро сошлись с группой из двадцати австралийцев, они разбили лагерь вокруг паршивенького фургона с большим австралийским флагом, приклеенным к боковине, и следующие несколько дней вовсю бухали, перекидывали мяч для регби, опохмелялись поутру, жарили мясо и трахались в крошечных палатках.

За два дня до прогона быков в лагере появилась Шэз. Она приехала в Европу с подругой, но та вернулась в Перт. В постоянно растущей группе австралийцев Шэз была самой сексуальной, и в первую ночь Чед старался изо всех сил, чтобы ее расколоть, но она не поддалась, сказав ему, что у нее дома есть парень.

На следующее утро, одевшись в белое и подвязавшись красными поясами, они сели на зафрахтованный автобус и поехали в город. Там творилось что-то охренительное. Улицы и балконы забиты людьми. Все носились и поливали друг друга сангрией.

Первым делом – по пиву, и к полудню все две дюжины австралийцев или около того были в стельку. Какой-то ирландец, прилепившийся к ним с самого утра, так надрался, что залез на столб и спрыгнул вниз навстречу своей смерти. Он вовсе не хотел сводить счеты с жизнью. Другие прыгали со столба на подстилку из сцепленных внизу рук – вроде как рок-звезды прыгают со сцены в яму с фанатами. Этот несчастный ирландец прыгнул раньше, чем на него обратили внимание. Он бухнулся о землю головой, и его увезли санитары. Позже до них дошли слухи, что в больнице он скончался.

Понятно, что это был большой облом и совсем не то, что нужно для начала фестиваля. Но остаток дня прошел хорошо, с пьяными игрищами, легкими закусками, драками и даже танцами паровозиком. Большинство из тех, кто был в их компании, отрубились или после ужина вернулись на поле, но Чед и Шейн продолжали гулять всю ночь, чтобы успеть занять места у забора вдоль дороги, по которой побегут быки. Чед поначалу хотел в этой беготне участвовать, но после смерти ирландца перспектива быть растоптанным разъяренным быком весом в тонну стала более реальной и пугающей.

Так или иначе, вся эта гонка закончилась до смешного быстро: на все про все, от первого сигнала до последнего пролетевшего мимо быка, ушло лишь несколько минут.

На следующий день фургон с австралийцами поехал в Португалию, и Чед с Шэз отправились с ними. Почти три месяца они ездили вдоль океана, от одного городка к другому, занимались серфингом, пили и веселились, пока не пришло время расставаться. Трое парней, арендовавших фургон, двинули в Германию на Октоберфест, остальные разъехались по домам или откололись. Шэрон сказала Чеду, что хочет посмотреть Францию, и по какой-то причине (в глубине души он надеялся вставить ей пистон, не важно, есть у нее парень или нет) он вызвался ехать с ней.

Он расстался с Шейном, который хотел на личном опыте узнать, что такое Октоберфест, и вдвоем с Шэз они поехали на автобусе в Бордо, где провели ночь в старинном, обветшалом отеле (один номер, две кровати). Утром взяли напрокат машину и покатили через французские села в Париж, который мог стать самым ярким событием поездки. Эйфелева башня, Триумфальная арка, Лувр – вся эта хрень, виденная по телевизору, теперь открывалась за каждым поворотом булыжной мостовой.

Чед и Шэз застряли в Париже на месяц… Возможно, на нее подействовала романтика города – она наконец расслабилась и однажды ночью позволила себе с ним пообжиматься, хотя говорила «нет» всякий раз, когда он пытался расстегнуть ей джинсы.

Ну и ладно. Обжиматься – это тоже забавно, и вся эта подростковая прелюдия тянулась еще месяц, но тут Шэрон сказала, что заказывает билет в Калифорнию. Выбирать не приходится: у нее кругосветный билет, лететь можно только на запад. Чед думал вернуться в Мельбурн через три недели, но решил забить на возвращение и тоже заказал билет в Калифорнию.