Праздники, звери и прочие несуразности

– Вы точно туда хочете? – спросил Спиро.

– Хочу, – подтвердил Ларри. – Вы что, боитесь горстки турок?

Спиро побагровел так, что я испугался, как бы с ним не случился удар.

– Господин Ларри, вы так не говорить. Я не бояться какие-то паршивые турки.

Он пошел на корму и велел Таки направить катер к причалу.

– Ларри, дорогой, зачем ты такое говоришь? – упрекнула его мать. – Обидел человека. Ты же знаешь об их отношении к туркам.

– Да никакие они не турки, они греки, – заспорил он.

– Строго говоря, они греки, но их от турок уже не отличить, – рассуждал Теодор. – Такой вот любопытный сплав.

Мы взяли курс на причал, а мальчишка, удивший там рыбу, подхватил удочку и помчался в деревню.

– Что, если он побежал всех предупредить? И они сейчас выскочат с ружьями? – занервничала Леонора.

– Глупости, – отрезал Ларри.

– Я схожу на разведку, – предложил Мактавиш. – Мне не привыкать. В Канаде, когда я гонялся за преступниками, меня частенько заносило в отдаленные поселения индейцев. Я умею находить общий язык с простыми людьми.

Ларри простонал и уже готов был отпустить ехидную реплику, но был остановлен испепеляющим взглядом матери.

– Главное, – продолжил Мактавиш, беря разработку операции в свои руки, – идти с таким видом, будто мы… э…

– Туристы? – простодушно спросил Ларри.

– Будто у нас и в мыслях нет совершить что-то нехорошее, – уточнил Мактавиш.

– О боже, – воскликнул Ларри. – Можно подумать, что мы оказались в африканских джунглях.

– Ларри, дорогой, помолчи, – попросила его мать. – Мистер Мактавиш знает, что говорит. И не забывай, чей сегодня день рождения.

Мы все высадились на причал и пару минут несли какую-то чушь, тыча пальцами в разные стороны.

– Ну вот, а теперь можно идти в деревню, – объявил Мактавиш.

Оставив Спиро и Таки охранять катер, мы двинули вперед.

Деревня насчитывала тридцать-сорок домов, маленьких, сверкающих побелкой, увитых виноградной лозой либо в богатой одежде из лиловой бугенвиллеи.

Впереди четко, по-военному вышагивал Мактавиш, этакий бесстрашный солдат французского Иностранного легиона, готовый усмирить взбунтовавшееся арабское поселение, а за ним следовали остальные.

В деревне была одна, так сказать, главная улица, а от нее расходились к домам узкие дорожки. Когда мы шли по одной из них, из дома выскочила женщина с закрытым лицом, в ужасе посмотрела на нас и быстро скрылась в боковой улочке. Я впервые увидел такой головной убор и был сильно заинтригован.

– Что у нее с лицом? – спросил я. – Она его забинтовала?

– Нет, нет. Это никаб, – объяснил Теодор. – Если здесь царят турецкие обычаи, то женщины покрывают свои лица.

– Я всегда считал это дурацкой идеей, – сказал Ларри. – Если у тебя красивое лицо, то его надо всем показывать. А вот если она много болтает, то я за кляп во рту.

Улица ожидаемо привела нас к маленькой площади, которую украшала прекрасная раскидистая пиния, а в ее тени были расставлены столики и стулья. Кафешка, как и паб в любой английской деревне, служила источником не только еды и вина, но также местных сплетен и поклепов. Меня удивило, что за все это время мы не встретили ни одной живой души, если не считать женщины в никабе. Если бы все происходило в корфианской деревне, нас бы уже окружала голосящая праздная толпа. Но, выйдя на площадь, мы поняли – по крайней мере, так нам показалось – истинную причину: за столиками сидели мужчины, в основном пожилые, с окладистыми седыми бородами, в шароварах, потертых рубахах и charukias, необычных красных кожаных туфлях с загнутыми носами, украшенными цветастыми помпонами. Нас они встретили гробовым молчанием. Просто уставились, и все.

– Ага! – радостно воскликнул Мактавиш. – Kalimera^[2], kalimera, kalimera!

Если бы дело происходило в греческой деревне, тотчас последовал бы ответ на это приветствие «С добрым утром!». Кто-то сказал бы: «Мы вам рады», другие Herete, то есть «будьте счастливы», третьи Kalimera. Здесь же не было никакой реакции, если не считать того, что один или два старика мрачно кивнули.

– Давайте займем пару столиков и выпьем, – предложил Мактавиш. – А когда они к нам привыкнут, мы все сплотимся.

– Что-то мне это не нравится, – занервничала мать. – Не лучше ли нам с Марго и Леонорой вернуться на катер? Здесь же одни мужчины.

– Глупости. Не заводись, – успокоил ее Ларри.

– Я понял, – начал Теодор, подняв глаза к раскидистой кроне, – я понял, почему этот мальчик побежал в деревню. Когда появляются иностранцы, местным женщинам предписывается сидеть дома. Вот он и побежал всех предупредить. И вообще, когда местные мужчины гуляют, появление дам… э-э… м-м… может им показаться… э-э… необычным.

Еще бы. Лица наших дам не прикрывал никаб, а Марго и Леонора к тому же были в открытых хлопчатобумажных платьях, выставлявших напоказ некоторые части анатомии.

Мы сдвинули несколько столиков, подвинули стулья и расселись. Деревенские, которые вопреки прогнозам Ларри превосходили нас числом раз в пять, продолжали молча глядеть на нас, бесстрастные, как ящерицы. После долгого ожидания, заполненного отрывочной беседой, из кафешки вышел пожилой мужчина и с явной неохотой подошел к нам. Сильно нервничая, мы встретили его дружным Kalimera, и, к нашему несказанному облегчению, он ответил тем же.

– Нам, пожалуйста, выпивку и meze, – сказал Мактавиш, гордившийся своим знанием греческого.

Последнее было излишним, так как meze, включающее в себя оливки, орешки, вареные яйца, огурчики, сыр и все такое, подается в Греции автоматически вместе с выпивкой. Даже бывший офицер королевской конной полиции, видимо, занервничал в этих обстоятельствах.

– Хорошо. – Хозяин кафе кивнул с серьезным видом. – Что вы будете пить?

Мактавиш собрал все пожелания, от имбирного пива и узо до бренди и рецины, и перевел на греческий.

– У меня есть только красное вино, – сказал хозяин.

Во взгляде Мактавиша промелькнула растерянность.

– Что ж, тогда принесите нам красного вина и meze.

Хозяин кивнул и прошаркал обратно в сумрачную кафешку.

– Зачем он меня спросил, что мы будем пить, отлично зная, что у него только красное вино? – риторически произнес Мактавиш.

Он очень любил греков и бойко говорил на их языке, но их логика его озадачивала.

– Все же так понятно, – с досадой ответил ему Ларри. – Он хотел узнать, что вы хотите пить, и если бы вы попросили красное, он бы вам его принес.

– Да, но почему сразу не сказать, что, кроме красного, больше ничего нет?

– В Греции это невозможно. Слишком логично, – терпеливо разъяснил ему Ларри.

Мы сидели за столом под недружелюбными взглядами и ощущали себя актерами на сцене, одновременно позабывшими все реплики. Наконец шаркающей походкой вышел хозяин со старым оловянным подносом, на котором по непонятной причине красовался портрет королевы Виктории. Он поставил на стол тарелочки с черными маслинами и порезанным на кусочки белым козьим сыром, а также два кувшина с вином и стаканы, хотя и чистые, но такие выщербленные и потертые, что с ними мог передаться целый букет редких болезней.

– Не сказать, чтобы мезные жители выглядели счазливыми, – заметил Макс.

– Чему ты удивляешься? – откликнулся Дональд. – Столько паршивых иностранцев свалилось на их бедные головы. Конечно, в Англии все было бы иначе.

– Ага, – саркастически подхватил Ларри. – Мы бы уже с ними отплясывали моррис^[3].

Хотя мужской состав зрителей принципиально не изменился, в нашем нервном состоянии он стал казаться откровенно враждебным.

– Музыка действует успокаивающе даже на дикого зверя, – объявил Свен. – Я вам сейчас поиграю.

– Что-нибудь повеселее, – попросил Ларри. – Если это будет Бах, они сразу пойдут за своими дульнозарядными карамультуками.

Свен пристроил аккордеон на груди и сыграл чудную польку, которая бы растопила сердце любого грека. Но только не нашу аудиторию. Хотя напряженная атмосфера как будто несколько разрядилась.

– Я правда считаю, что нам троим лучше уйти на катер, – повторила мать.

– Нет-нет, дорогая миссис Даррелл, – запротестовал Мактавиш. – Уверяю вас, мне хорошо знакома подобная ситуация. Этим простым людям требуется время, чтобы привыкнуть к чужакам. Но поскольку музыка на них не действует, я думаю, пора попробовать магию.

– Магию? – Теодор подался вперед, с нескрываемым интересом заглядывая ему в глаза. – Это в каком же смысле?

– Фокусы, – пояснил Мактавиш. – Я увлекаюсь этим в свободное время.

– О господи, – вырвалось у Ларри. – Может, сразу раздать им бусы?

– Ларри, помолчи, – зашипела на него Марго. – Он знает, что говорит.

– Ну, если ты так считаешь…

Мактавиш направился в кафе и вынес оттуда тарелку с четырьмя яйцами. Он аккуратно положил их на стол и отступил на шаг, давая молчаливым жителям деревни пространство для обзора.

– Мой первый трюк – с яйцами! – Он произвел манипуляции руками, как профессиональный фокусник. – Могу я у кого-нибудь одолжить нечто, куда я их положу?

– Как насчет носового платка? – предложил Дональд.

– Нет, – он бросил взгляд в сторону деревенских, – что-то более зрелищное. Миссис Даррелл, не будете ли вы так любезны одолжить мне вашу шляпу?

В летние месяцы наша мать носила большую соломенную шляпу, в которой она, с учетом ее миниатюрности, была похожа на оживший гриб.

– Я бы не хотела, чтобы на ней остались пятна.

– Нет-нет, уверяю вас, ничего такого.

Мать неохотно сняла шляпу и отдала Мактавишу. Тот изящным движением опрокинул ее на стол и, убедившись, что деревенские за ним наблюдают, бережно уложил одно яйцо в шляпу, зажал в горсти поля и хлестко ударил шляпой по боковине стола.

– Из того, что нам удастся собрать, можно будет сделать омлет, – объявил Ларри.

Тут Мактавиш раскрыл шляпу и показал всем, включая деревенских, что она пуста. Потом он проделал тот же фокус со вторым яйцом и с третьим, а результат все тот же. Глаза наших соседей заметно оживились, а после повторения трюка с четвертым яйцом, они уже начали перешептываться. Мактавиш широким жестом продемонстрировал всем пустую шляпу. Затем еще раз положил ее на стол и сомкнул поля, а потом снова раскрыл, извлек из шляпы четыре целехоньких яйца и переложил их в тарелку.

Даже Ларри был под впечатлением. Разумеется, это был простой трюк, который сами фокусники называют пальмированием: ты как будто кладешь предмет в ту же шляпу, а на самом деле он остается у тебя в ладони, а затем ты его прячешь на себе. Я видел, как это проделывали с наручными часами и другими мелкими предметами, но с яйцами, да еще так ловко… Их и спрятать труднее, и легко разбить, тем самым все испортив.

Мактавиш поклонился под наши дружные аплодисменты, и, вот уж удивительно, послышались отдельные хлопки за соседними столиками, а кое-кто из стариков, страдающих близорукостью, даже поменялся местами с молодежью, чтобы оказаться к нам поближе.

– Ну, что я говорил! – с гордостью произнес Мактавиш. – Магия способна творить чудеса.

Тут он вынул из кармана колоду карт и стал проделывать обычные трюки: подбрасывал карты в воздух и снова собирал в горсти, расстилал по вытянутой руке, при этом ни одной не роняя. Деревенские, заинтересовавшись не на шутку, перебирались к нам поближе, а близорукие старики и вовсе придвинули стулья практически к нашему столику.

Мактавиш откровенно наслаждался своим успехом. Он засунул в рот яйцо, пожевал его и, продемонстрировав пустой рот, извлек яйцо из кармана рубашки. Деревенские наградили его дружными аплодисментами.

– Здорово, правда? – сказала Марго.

– Я же тебе говорил, что он в порядке, – сказал Лесли. – И еще неплохо стреляет.

– Надо будет узнать, как он проделывает эти… м-м… трюки, – сказал Теодор.

– Интересно, он умеет перепиливать женщину? – задумчиво произнес Ларри. – Так, чтобы можно было забрать себе действующую половину, которая при этом не разговаривает.

– Ларри, дорогой, пожалуйста, не при Джерри, – сказала мать.

И вот для Мактавиша настал звездный час. В первом ряду сидели седобородые старики, а за ними стояли молодые люди и вытягивали шеи, чтобы ничего не пропустить. Мактавиш подошел к самому почтенному старцу, по-видимому деревенскому старосте, ибо ему предложили наиболее почетное и выигрышное место за столом. Подняв вверх руки с растопыренными пальцами, Мактавиш обратился к нему по-гречески:

– Я вам покажу еще один фокус.

Из бороды старейшины он быстро выудил драхму и бросил серебряную монету на землю. У собравшихся вырвался возглас изумления. А иллюзионист, снова показав растопыренные пальцы, на этот раз извлек из длинной бороды монету в пять драхм, которую тоже швырнул на землю.

– Вы все видели, как я с помощью магии достал из бороды вашего старейшины эти монеты, – произнес он по-гречески.

– А еще можете? – дрожащим голосом попросил старейшина.

– Да-да, – подхватили остальные, – еще можете?

– Посмотрим, на что способна магия, – сказал Мактавиш, который уже не мог остановиться.

Одну за другой он выхватывал из бороды старейшины монеты по десять драхм и кидал их на землю, где образовалась уже целая кучка. В те дни Греция была такой бедной страной, что этот серебряный дождь из бороды воспринимался как настоящее богатство.

Мактавиш вконец зарвался. Когда он достал из бороды старика банкноту достоинством в пятьдесят драхм, вокруг все заголосили. Его это еще больше подстегнуло, и он извлек четыре такие же банкноты. Старик сидел как завороженный и шепотом воссылал хвалы тому или иному святому за сотворенные чудеса.

– Мне кажется, было бы разумно на этом остановиться, – осторожно посоветовал Теодор.

Но Мактавиш вошел в такой раж, что утратил чувство опасности. Он выхватил из бороды старейшины несколько банкнот достоинством в сто драхм. Аплодисменты были оглушительные.

– А теперь мой последний фокус!

Он снова продемонстрировал, что в руках у него ничего нет, нагнулся и выдернул из бороды целую пачку банкнот по пятьсот драхм.

В ногах у старейшины лежало в пересчете на наши деньги что-то около десяти или пятнадцати фунтов, что по меркам местного крестьянина было пределом мечты.

– Извольте. – Мактавиш поворачивался перед зрителями с самодовольной улыбкой. – Безотказный номер.

– Как же вы их порадовали, – сказала мать, окончательно расслабившись.

– Я же вам говорил: «Миссис Даррелл, не волнуйтесь», – напомнил он.

И тут он совершил фатальную ошибку. Он нагнулся, собрал все деньги и положил их себе в карман.

Толпа взвыла.

– Я… м-м… ждал чего-то такого, – сказал Теодор.

Старейшина не без труда поднялся и замахал кулаком перед носом у Мактавиша. Негодующие крики толпы напоминали растревоженный птичий базар.

– В чем дело? – не понял иллюзионист.

– Вы украли мои деньги! – возмутился старейшина.

– Вот сейчас, – обратился Ларри к матери, – вам троим лучше вернуться на катер.

Наши женщины выпорхнули из-за стола и с достоинством засеменили прочь по главной улице.

– Почему ваши деньги? – искренне недоумевал Мактавиш. – Это мои деньги.

– С какой стати они ваши, если вы их достали из моей бороды?

Мактавиша в очередной раз сразила греческая логика.

– Неужели вы не понимаете, – старательно принялся он объяснять, – что это всего лишь магия? На самом деле это мои деньги.

– НЕТ! – хором завопила вся деревня. – Если вы их достали из его бороды, то это его деньги!

– Вы что, не понимаете? Это же фокусы, – отчаянно защищался Мактавиш. – Я показывал фокусы.

– Вот именно. Фокус был в том, чтобы украсть мои деньги! – заявил старейшина.

– ДА! – согласилась с ним толпа.

– По-моему, старик выжил из ума, – обратился Мактавиш к Ларри. – Он не понимает самых простых вещей.

– Это вы сваляли дурака, – последовал ответ. – У него своя логика.

– Какая логика? Это мои деньги, – артачился Мактавиш. – Я их просто пальмировал.

– Это мы с вами знаем, дуралей, а они не знают.

Нас окружила толпа свирепых и негодующих жителей, требующих справедливости в отношении старейшины.

– Верните ему деньги, – кричали они, – или мы вашу «бензину» не выпустим отсюда!

– Мы вызовем афинскую полицию! – выкрикнул какой-то старик.

На одни переговоры с Афинами ушло бы несколько недель и еще столько же на судебные разбирательства (если, конечно, оттуда пришлют полицейского), так что ситуация становилась тревожной.

– Мне кажется… м-м… – заговорил Теодор, – что вам лучше отдать ему деньги.

– Я всегда говорю про иностранцев: необузданные и жадные, – заметил Дональд. – Как наш Макс. Постоянно одалживает у меня деньги и никогда не отдает.

– Злушай, не начинай, – отмахнулся Макс. – Нам бы з этими разобраться.

– Теодор дело говорит, – поддержал его Ларри. – Верните ему деньги, Мактавиш.

– Почти пятнадцать фунтов! – возмутился тот. – За невинные фокусы.

– Если не вернете, вы просто так не унесете отсюда ноги. Непременно побьют.

Мактавиш распрямился во весь рост:

– Я готов драться.

– Не валяйте дурака, – устало сказал Ларри. – Если все эти крепкие парни разом на вас набросятся, они вас растерзают.

– Тогда компромисс. – Мактавиш выгреб из кармана все драхмы. – Вот, – обратился он к старейшине по-гречески. – Хотя эти деньги не ваши, я отдаю вам половину, чтобы вы могли купить себе вина.

– НЕТ! – в один голос заорали деревенские. – Вы отдадите ему всё!

Проводив на катер Леонору и Марго, мать вернулась спасать меня, и вид разъяренной толпы привел ее в ужас.

– Ларри! Ларри! – закричала она. – Спасай Джерри!

– Глупости, – крикнул он ей в ответ. – Если кого-то из нас не побьют, так это его.

Тут он был абсолютно прав. Даже в такой ситуации грек может ударить ребенка разве что случайно.

– Надо отступить в угол и попробовать отбиться, – сказал Дональд. – С какой стати мы должны подчиняться этим иностранцам? В Итоне я неплохо боксировал.

– А вы… м-м… обратили внимание, что у большинства из них… э-э… есть ножи? – произнес Теодор так, словно он обсуждал музейные экспонаты.

– Я знаю, как дратьза на ножах, – сказал Макс.

– Только у тебя нет ножа, – заметил Дональд.

– Это правда, – задумчиво произнес Макс, – но езли ты одного из них звалишь, я заберу у него нож, и тогда мы им взем покажем.

– По-моему, это не очень хорошая идея, – сказал Теодор.

А толпа продолжала бушевать, пока Мактавиш пытался уговорить старейшину поделить доходы от его бороды пополам.

– Ты спасешь Джерри или нет? – крикнула мать из-за чужих спин.

– Мать, прекрати, – закричал в ответ Ларри. – Джерри в порядке, а ты только усугубляешь.

– Судя по тону и отдельным словам, будет лучше, если мы его уговорим отдать все деньги, – сказал Теодор. – В противном случае нас ждут большие неприятности.

– Так ты спасешь Джерри? – снова крикнула мать.

– О господи!

Ларри, потеряв всякое терпение, одной рукой схватил Мактавиша, а другой вынул из его кармана купюры и вручил их старейшине.

– Что вы делаете? Это мои деньги! – возмутился Мактавиш.

– А это моя жизнь, с которой вы играете, – отрезал Ларри. Он обратился к старейшине по-гречески: – Вот деньги, которые этот kyrios^[4] с помощью магии достал из вашей бороды. – Развернувшись, он схватил Мактавиша за плечи и, глядя ему прямо в глаза, сказал: – Сейчас вы от меня кое-что услышите, а ваше дело согласно кивать, понятно?

– Хорошо, хорошо. – От такой воинственности со стороны Ларри Мактавиш даже оробел.

Ларри приложил ладонь к его сердцу и продекламировал:

 
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове^[5].
 

Мактавиш, огорошенный неожиданным апломбом, с каким Ларри взял бразды правления в свои руки, а также непонятными стихами, которых он раньше никогда не слышал, вовсю кивал головой после каждой строчки. Ларри повернулся к старейшине:

– Kyrios, поскольку у него доброе сердце, согласился отдать вам все деньги, но с одним условием. Вы ведь слышали про тех, кто ищет воду с помощью лозы?

В толпе закивали.

– Этим людям платят за их работу.

– Да, – согласилась толпа.

– И когда они находят воду, она принадлежит всем, – продолжал Ларри.

Он заговорил на понятном им языке. Вода и хлеб – на этом стоит любая деревня.

– Иногда лозоискатели находят воду, иногда нет. Так и этот господин: иногда находит деньги в чьей-то бороде, иногда нет. Вам повезло, что у вас хороший старейшина, вот у него деньги и нашлись. Почти девять тысяч драхм. А так как, повторяю, kyrios человек добрый, он решил не брать своей обычной платы.

Толпа дружно выдохнула «А-а-а-а», в котором соединились радость и непонимание подобной щедрости.

– Но в ответ он просит вас о милости, – сказал Ларри. – Чтобы старейшина потратил эти деньги на благо всей деревни.

Тут старейшина сильно помрачнел, а толпа зааплодировала.

– Ибо, – как настоящий оратор, возгласил Ларри, который поглотил достаточно вина и вошел в раж, – с деньгами, – как с водой: они должны принадлежать всем.

Грянула такая овация, что слова, промямленные старейшиной, потонули в ней.

– Пожалуй, сейчас самое время откланяться, – встрял Теодор. – Так сказать, на высокой ноте.

Мы шли по главной улице, а за нами следовала толпа, и каждый желал похлопать Мактавиша по спине или пожать ему руку. В общем, к тому моменту, когда мы дошли до причала, он чувствовал себя главным офицером королевской конной полиции и полагал, что такое поклонение вполне оправдывает потерю пятнадцати фунтов. Наше отплытие даже задержалось на несколько минут, потому что старейшина должен был его обнять и поцеловать в обе щеки, а затем его примеру последовали другие старики.

Наконец он присоединился к нам, порозовевший от всеобщей любви, и заявил с порога:

– Ну, что я вам говорил? Я умею находить общий язык с простыми людьми.

– Ноги моей больше не будет в этой деревне! И поскольку сегодня мой день рождения, я надеюсь, что мои пожелания будут учтены, – сказала мать.

– Конечно, матер, дорогая, – заверил ее Макс. – Мы найдем для ваз прекразное место, где можно поесть.

Мы подняли якорь, завели мотор, и громче его тарахтения звучали пожелания удачи и аплодисменты, сопровождавшие наш отъезд.

Когда подошло время обеда, мы облюбовали очаровательную полоску белого и мягкого песчаного пляжа. Накануне Таки поймал на удочку кефаль, и сейчас Спиро, разведя костер, зажарил этих вкусных рыб.

Свен, Дональд и Макс, до сих пор переживающие, что им нечего подарить матери, придумали развлечение. Скульптор Свен соорудил из мокрого песка большую обнаженную женщину, которой имениннице пришлось восхищаться, а затем сыграл ей на аккордеоне – к счастью, не Баха, а разудалые мелодии.

Дональд с Максом о чем-то тайно посовещались со Свеном, и тот с готовностью кивнул.

– Сейчас мы для вас исполним старый австрийский танец, – сказал Дональд матери.

Услышать такое от интроверта Дональда было настолько неожиданным, что даже Ларри потерял дар речи. Свен заиграл живую музыку, чем-то похожую на мазурку, долговязый нескладный Макс и невысокий бледнолицый Дональд, отвесив друг другу церемонные поклоны, взялись за руки и пустились в пляс. Делали они это на удивление хорошо: прыгали и вращались, похлопывали друг друга по коленкам и плечам, подскакивали и шлепали себя по ноге, совершали еще какие-то затейливые маневры. Мне они напоминали танцующих морскую кадриль Грифона и Черепаху Квази из «Алисы в Стране чудес». Когда они закончили, мы все, не сговариваясь, им захлопали, а они, сияя и обливаясь потом, под другую мелодию сплясали нам на бис.

После того как наш кордебалет охладился в морской воде, вся компания, развалившись на песке, ела вкуснющую, сочную, слегка обгорелую рыбу, отдававшую приятным запахом дымка и углей, а на десерт были разнообразные фрукты.

– Праздничный обед удался на славу, – сказала мать. – Мне все понравилось. А музыка Свена и танцы Дональда с Максом стали достойным завершением.

– Надо еще узтроить праздничный ужин, – сказал Макс. – Найдем другой пляж и узтроим праздник.

Мы снова погрузились на катер и двинули вдоль берега. День клонился к закату, и на небе появились яркие красные, зеленые и золотистые мазки, когда мы обнаружили идеальное место для стоянки. Круглая бухточка с небольшим пляжем, который обступили высокие скалы, переливающиеся, как кожа мандаринов, в лучах заходящего солнца.

– Как красиво, – сказала мать.

– Вот тут мы узтроим праздничный ужин, – обрадовался Макс.

От этой предзакатной красоты перехватывало дыхание.

Спиро объявил Таки, что здесь мы заночуем. Таки оказался тут впервые и потому, увы, ничего не знал о существовании песчаной отмели. На нее-то лодка и наскочила, к тому же на приличной скорости, и резко остановилась. Мать, стоявшая на корме и восхищавшаяся закатом, полетела за борт. Хотя она порой отваживалась в жару полежать на мелководье, плавать она не умела. И все, кроме Таки, об этом знали. Вот почему все разом попрыгали в воду ее спасать – включая Спиро, который обожал мать, но тоже не умел плавать. В результате спасательная операция превратилась в настоящий хаос.

Дональд и Макс, ныряя, столкнулись головами, а Леонора зацепилась за борт и разодрала ногу. Марго искала мать на дне, хотя та барахталась на поверхности с помощью Лесли и Мактавиша, и вынырнула, уже задыхаясь. А Ларри лишь с третьего раза удалось выловить тонущего Спиро.

Каждый раз, всплывая и отплевываясь, Спиро кричал матери:

– Не волноваться, миссис Даррелл, не волноваться!

Лесли с Мактавишем отбуксировали задыхающуюся, барахтающуюся мать на мелководье, где она могла сидеть и откашливаться, наглотавшись морской воды, а рядом то же самое проделывал Спиро, которого на песчаную отмель вытащил Ларри. Когда они немного отошли, мы усадили их в лодку и дали обоим по хорошему глотку бренди: матери – чтобы прийти в себя от падения в воду, а Спиро – чтобы оправиться от шока при виде тонущей матери.

– Боже правый, – воскликнул он. – Я подумал, миссис Даррелл, что вы утонуть.

– Я тоже так думала, – призналась она. – На такой глубине я еще никогда не плавала.

– Вот и я, – с серьезным видом сказал он.

Таки завел мотор и дал задний ход, а мы сообща толкали катер, и в конце концов наши общие усилия увенчались успехом. Обследовав песчаную отмель, Таки изменил курс, и на этот раз мы без проблем вошли в бухту.

Мы разожгли костер и полакомились осьминогом и мелкими каракатицами из нашего ледника, а дальше последовали холодная курица и фрукты.

– Теперь ты видишь, какая это была хорошая идея – взять с собой ледник, – проговорил Ларри с набитым ртом, отправив туда щупальце осьминога.

– Да, дорогой, – сказала мать. – Тогда мне так не показалось, но сейчас я с тобой полностью согласна. Правда, лед довольно быстро тает.

– Это нормально. На наш век хватит.

Луна была такая красивая, что мы любовались ею, лежа в теплой воде и попивая вино за разговором. Более безмятежный вечер трудно было себе представить. И вдруг раздались выстрелы, эхом отозвавшиеся среди окрестных скал.

Это Лесли и Мактавиш, ни слова никому не сказав, взяли материнский револьвер с перламутровой рукоятью и отправились в дальний конец бухты, и там Мактавиш демонстрировал, какой быстрой стрельбе учат в канадской королевской конной полиции.

– Какого черта! – воскликнул Ларри. – Они решили превратить тихую бухту во второй Бисли?^[6]

– Боже правый, я подумать, что это мерзкий турки, – признался Спиро.

– Лесли, дорогой, прекрати, пожалуйста! – закричала ему мать.

– Мы практикуемся, – последовал ответ.

– Ты себе не представляешь, какое тут ужасное эхо. У меня разболится голова.

– Ладно, – проворчал Лесли.

– В чем его проблема, – сказал Ларри. – Он не эстет. Прекрасное теплое море, хорошее вино, полная луна – а чем занимается он? Палит из револьвера.

– Можно подумать, ты никогда нас не раздражаешь, – фыркнула Марго.

– Это чем же? – удивился Ларри. – Да я единственный разумный член этой семьи.

– У тебя разума не больше, чем у… чем у лунатика.

– Дорогие, не ссорьтесь, – вмешалась мать. – Сегодня как-никак мой день рождения.

– Я вам сыграю, – предложил Свен и исполнил несколько мелодий, нежных и красивых, что было трудно ожидать от аккордеона. Они прекрасно соответствовали пейзажу и вечерней атмосфере.

После чего мы выгрузили матрасы, расстелили их на песке и один за другим провалились в сон.

Утром, после завтрака, мы быстро поплавали и сели в лодку. Таки выбрал якорь и завел мотор, который кашлянул и тут же заглох.

– Только не говорите мне, что у нас проблемы с мотором, – всполошился Ларри.

Спиро, хмурясь, пошел выяснять отношения с Таки. Сначала они о чем-то тихо переговаривались, и вдруг Спиро взревел, как бык, и обрушил на его голову поток оскорблений.

– Что случилось? – спросил Ларри.

– Болваны, мерзавцы! – Спиро, красный от гнева, тыкал коротким пальцем в сторону Таки. – Извинить меня, миссис Даррелл… он забыть запас бензин.

– То есть как забыл? – спросили мы хором.

– Говорит, что хотел брать, но потом пошел за ваш ледник и совсем забыть.

– Вот! – закричала мать. – Так я и знала! Не надо было вытаскивать ледник!

– Хватит уже об этом, – одернул ее Ларри. – Ближайшее место, где можно достать бензин?

– Говорит, Металура, – объяснил Спиро.

– Нет ничего проще, – заявил Мактавиш. – Сплаваем туда на ялике.

– Я не знаю, заметили ли вы, но у нас нет ялика, – напомнил ему Дональд.

Очень странно, что никто из нас не обратил на это внимания: обычно «бензина», совершающая подобный переход, тащит за собой лодчонку.

– Ничего. – Мактавиш поиграл мускулатурой. – Я в отличной форме. Сплаваю и попрошу о помощи.

– Десять километров, – с мрачным видом изрек Спиро.

– Для отдыха можно выбираться на берег, – сказал Мактавиш. – За ночь прекрасно уложусь и утром вернусь обратно.

Спиро, глубокомысленно нахмурившись, перевел Таки суть предложения. Реакция была резко отрицательная. Здесь сплошные скалы, высаживаться практически негде.

– О боже, и что же мы будем делать? – спросила мать.

– Сидеть и ждать, – сказал Ларри. – Все очень просто.

– В каком смысле просто? – не поняла она.

– Рано или поздно появится какая-нибудь лодка, мы ей просигналим, и она привезет нам бензин. И что вы так переполошились?

– Господин Ларри правильно говорить, – печально подтвердил Спиро. – Больше мы ничего не уметь.

– Тут здорово, – продолжал Ларри. – Если уж надо было вляпаться, то лучше места не придумаешь.

Мы все устроились на берегу, а Таки, усевшись по-турецки на носу катера, внимательно выглядывал какую-нибудь рыбачью лодку, которая пришла бы нам на помощь.

День прошел достаточно приятно, но ни одна лодка так и не появилась, и к вечеру мать не на шутку разволновалась.

– Мать, не нервничай, – сказал Ларри. – Не сегодня, так завтра, а запасов продовольствия у нас предостаточно.

– То-то и оно, что недостаточно, – возразила мать. – Я не рассчитывала на подобную задержку. К тому же лед так быстро тает, что еда очень быстро испортится.

Один аспект нашего затруднительного положения мы точно недооценили. Эта бухточка с обступившими ее скалами не предоставила нам тех удобств, которые Робинзон Крузо обнаружил на своем острове. По скале стекал тонкий ручеек пресной воды, образовывая протухшую лужу; Теодор обнаружил в ней разнообразные формы жизни, но для питья, если наши запасы закончатся, она была явно непригодна.