Сестрица

Глава 14

– Шесть су, – сказала жена пекаря, сложив мясистые руки на обширной конопатой груди.

– Шесть? – повторила за ней Изабель, недоумевая. – Но здесь же написано «три». – Она указала на прилавок с хлебом, где стояла дощечка с ценами, выведенными мелом.

Женщина плюнула себе в ладонь, стерла «3» и написала «6».

– Для тебя – шесть, – дерзко заявила она.

– Но это же двойная цена. Так нечестно! – запротестовала Изабель.

– А превращать сводную сестру в рабыню честно? – отозвалась женщина. – И не отпирайся. Вы были жестоки к беззащитной девушке. Ну и как, высоко удалось забраться? Вон, Элла теперь королева и стала еще красивее. А кто ты? Все та же страшная сводная сестра.

Изабель опустила голову, чувствуя, как пылают щеки. Они с Тави только что приехали на рынок, и вот, уже началось.

Медленно она набрала полную грудь воздуха, вспоминая наказ сестры: «Держи себя в руках». Отсчитала из кармана монеты и протянула через прилавок. Жена пекаря с хамской ухмылкой подала ей самый маленький хлеб, да еще подгоревший снизу.

– Так ей и надо, – заявила одна женщина в очереди.

– Для нее и подгорелый слишком хорош, – фыркнула другая.

Женщины стояли позади Изабель, покачивали головами, показывали на нее пальцами и отпускали замечания. Они источали праведность, как гуси на вертеле источают жир, хотя не далее как вчера первая отвесила маленькой дочке такую оплеуху за пролитое молоко, что у девочки вся щека вспухла, а вторая целовалась с мужем сестры в переулке за таверной.

Известное дело – когда вешают вора, больше всех радуется другой вор.

– Надеюсь, ты им подавишься, – напутствовала жена пекаря девушку, пока та укладывала хлеб в корзину.

Изабель почувствовала, как внутри закипает гнев. Злые слова чуть не сорвались с ее уст, но она вовремя прикусила язык.

– И твоя уродина-сестра тоже пусть подавится.

При упоминании о сестре – о Тави, которая похудела после отъезда Эллы, мало улыбалась и почти перестала есть, – тлеющий гнев Изабель вспыхнул, как сухой порох.

В центре витрины горделиво красовалась пирамида из сияющих коричневых булок. Изабель размахнулась и сшибла с нее верхушку. Не меньше дюжины булок слетели с витрины и закувыркались в уличной пыли.

– Сами вы подавитесь, – заявила она побагровевшей от гнева хозяйке и ее кудахчущим товаркам.

Выражение лица наглой бабы, ее негодующий вопль, ее смятение – от всего этого Изабель на минутку стало легче. «Я победила», – подумала она. Но пока она, припадая на правую ногу, удалялась от прилавка, тошнотворное ощущение беды охватило ее. Выиграла не она. Выиграл ее гнев. В который уже раз.

«Элла не сделала бы так, – пришло в голову ей. – Глянула бы на них кротко, улыбнулась ласково, как она умеет, и они не нашли бы что сказать».

Элла вообще никогда не злилась. И тогда, когда готовила для них еду или убирала дом. И тогда, когда ела в пустой кухне одна. И даже тогда, когда Маман не пускала ее на бал.

Элла спала на жесткой кровати в холодной чердачной каморке; в спальнях Изабель и Тави пылали каминные дрова, на кроватях лежали пуховые перины. Летом и зимой Элла носила одно и то же платьишко, латаное-перелатаное, шкафы Тави и Изабель ломились от нарядов. И все-таки в их семье день за днем пела и улыбалась только Элла. А не Изабель. И не Тави.

– Почему? – спросила себя Изабель, отчаянно желая найти ответ, словно это помогло бы ей научиться быть хорошей и доброй; но ответа не было, только боль, глубокая и гложущая, в левой стороне груди.

Если бы Изабель спросила про эту боль у старых кумушек из Сен-Мишеля, которые сидят у источника на деревенской площади, те рассказали бы ей, откуда она берется. Не зря ведь старухи говорят: «Бойся не того волка, что в лесу, а того, что в клетке».

Сен-Мишель стоит на опушке большого леса, который местные жители называют Диким. По ночам из него выходят волки и в поисках добычи рыщут по полям и фермам. Они любят кур и молоденьких ягнят. Эти волки страшны, но есть один, который страшнее прочих. О нем-то и говорят старухи.

– Увидишь его, беги со всех ног, – учат они внучек. – Говорит он красиво, слова у него – что мед, а зубы острые. Если такой схватит, сожрет живьем.

Почти все деревенские девушки и девочки поступают так, как учат бабки. Но порой одна возьмет и ослушается. При виде волка она не убежит, а, набравшись храбрости, взглянет ему в глаза и полюбит его.

Скоро люди заметят, как ночью она скроется в лесу. А наутро увидят ее с растрепанными волосами и кровью на губах. «Это никуда не годится, – скажут они. – Нельзя девице любить волка».

И они вмешаются. С ружьями и саблями выйдут против волка. И найдут его в Диком Лесу. Но девушка будет рядом с ним и увидит, как приближаются деревенские.

Те поднимут ружья и начнут целиться. Девушка откроет рот, чтобы завизжать, а волк, тут как тут, прыгнет ей прямо в нутро. Девушка впопыхах заглотит его целиком, с клыками, шерстью, когтями. Волк уютно свернется у нее под сердцем.

Деревенские опустят ружья и пойдут домой. Девушка вздохнет с облегчением. И решит, что легко отделалась. Что впредь будет довольствоваться воспоминаниями о волке с золотыми глазами. А ему будет тепло и хорошо у нее внутри.

Но скоро девушка поймет, что совершила ужасную ошибку, ведь волки – дикие твари, а дикую тварь нельзя держать в клетке. Он захочет выбраться на свободу, но внутри у девушки темно, и он не будет знать, в какую сторону податься.

И тогда он начнет выть у нее в крови. Станет глодать ее кости.

А когда и это не поможет, волк сожрет ее сердце.

Все это – вой в крови, боль в костях – сведет девушку с ума.

И она станет вырезать из себя волка, рассекая свою плоть лезвием бритвы.

Будет выжигать его, держа руку над пламенем свечи.

Будет морить его голодом, отказываясь от еды, пока не превратится в обтянутый кожей скелет.

Скоро обоих возьмет могила.

Такой волк живет внутри Изабель. Она старается усмирить зверя, но его голод становится все сильнее. Он уже изгрыз ей хребет и подбирается к сердцу.

Можно убежать домой. Захлопнуть дверь. Задвинуть тяжелый засов. Не поможет.

У лесных волков острые зубы и длинные когти, но на части тебя разорвет не тот волк, что за стенами дома, а тот, что у тебя внутри.

Глава 15

Остальные покупки Изабель сделала без происшествий. Правда, был еще косой взгляд продавца сыров, и мясник сказал ей пару колкостей, но она не обратила на них внимания.

Изабель подходила к деревенской площади. Они с Тави решили разделиться, чтобы поскорее закончить с покупками, а потом снова встретиться у повозки. К ней Изабель и шла сейчас, но она плохо знала деревенские улицы и могла лишь надеяться, что не заблудилась. Раньше Маман почти не отпускала их в Сен-Мишель. «Только простолюдинки слоняются по деревне», – говорила она.

Изабель хотелось домой. Щербатая деревенская мостовая совсем измучила ее изувеченную ногу, и та начала болеть. Лежавшая в корзинке еда – солоноватая ветчина, крохотные маринованные огурчики, острый рокфор с синими прожилками – пахла умопомрачительно, так что голова кружилась, а рот наполнялся слюной. У Изабель живот подвело от голода. Уже много недель она не ела такой вкуснятины.

Выходя на площадь, Изабель приняла решение не смотреть по сторонам, в надежде, что ее саму тоже никто не заметит. Но даже глядя на мостовую у себя под ногами, она не могла не слышать разговоров вокруг.

Стоя у дверей таверн и лавок, деревенские, не понижая встревоженных голосов, обменивались новостями. Фолькмар фон Брук разорил еще одну деревню. Он идет на запад. Нет, на юг. Всюду беженцы. Добрая королева Элла, да благословит ее Господь, помогает чем может. Она приказала дворянам открыть двери своих особняков и замков для детей, которые остались сиротами после грабительских набегов.

Идя своим путем, Изабель услышала стук копыт по мостовой. Она обернулась и увидела группу солдат, которые приближались к площади. Впереди, на прекрасном белом коне, ехал высокий мужчина. Прихрамывая, Изабель отошла с дороги и встала в толпе, у источника. Никто не обратил на нее внимания; люди смотрели только на солдат. Громкие приветственные крики полетели над толпой.

– Да благослови вас Господь, полковник Кафар!⁶ – крикнула какая-то женщина.

– Да здравствует король! – отозвалась другая.

Высокий полковник сидел в седле, выпрямив спину, и смотрел вперед. На его темно-синем мундире и белых бриджах не было ни пятнышка, начищенные сапоги сверкали.

– Хорошо хоть наш Сен-Мишель в безопасности, – сказал кто-то из мужчин, когда солдаты проехали.

Другие поддакнули. Действительно, разве король не прислал сюда свои лучшие полки? И разве добрый полковник не разбил лагерь на пастбище Левека, сразу за деревней? Да в одном только этом лагере тысячи две солдат, не меньше. Так чего же нам бояться?

Хотя день был теплый, Изабель вздрогнула, точно от холода. «Кто-то прошел по твоей могиле», – говорила Адели, когда такое случалось.

Она и понятия не имела, что кровожадный Фолькмар забрался уже так далеко. Ни она, ни Тави, ни Маман больше месяца не выходили из дома. Последние новости – старый король умер, принца короновали, и Эллу тоже, и они теперь король и королева – им рассказали слуги, еще до того, как уйти.

Задумавшись о том, что она услышала от жителей деревни, Изабель не заметила выбоину на дороге и со всего размаха влетела в нее увечной ногой. Слепящая боль взметнулась от пальцев к бедру. Едва не вскрикнув, девушка прислонилась к фонарному столбу, чтобы перенести вес на другую ногу. Морщась от боли, она подняла голову и оглядела улицу из конца в конец, надеясь увидеть поблизости свою повозку, но той нигде не было видно.

Зато она увидела Одетту, дочку трактирщика, которая приближалась к ней, водя перед собой белой тростью. Слепой Одетте трость была нужна, чтобы ходить по петляющим улицам деревни.

Затем Изабель увидела еще кое-кого.

Позади Одетты шла Сесиль, дочка мэра, в окружении стайки подруг. Глаза Сесиль были сведены к переносице, язык болтался снаружи. Своей парасолькой она водила перед собой, подражая Одетте с ее тростью. Подружки хихикали.

Изабель обуял страх. Она знала, что надо пойти и защитить Одетту. Но у нее так болела нога, к тому же ей совсем не хотелось ввязываться в новую свару. Она сказала себе, что Одетта ведь все равно не знает, что происходит. Зато она, Изабель, все видит и понимает, что следующей жертвой станет она сама. В тревоге она завертела головой, ища, куда бы спрятаться, но поздно. Сесиль ее заметила.

– Изабель де ла Поме, ты ли это? – протянула она, тут же забыв об Одетте.

И тут Изабель заметила вход в какой-то переулок. Ни слова не говоря, она кинулась туда и помчалась по узкой дорожке между домами, не обращая внимания даже на боль в ноге. В переулке было сыро и пахло сточной канавой. Откуда-то выскочила крыса и оказалась прямо перед Изабель, потом ей на голову едва не опорожнили ночной горшок, но зато ей удалось сбежать от Сесиль и даже оказаться на той самой улице, где осталась повозка.

Ей сразу стало легче. Тави еще не пришла, но Изабель была уверена, что сестра скоро появится. А пока можно посидеть и отдохнуть. Ногу будто поджаривали на огне. Ковыляя к повозке, она вдруг почувствовала укол совести. Вспомнила об Одетте. Как она там? Оставила Сесиль ее в покое? Или, разочарованная тем, что не удалось привязаться к Изабель, с двойной жестокостью навалилась на бедную слепую девушку?

В книгах по истории написано, что войны начинают короли и герцоги. Это неправда, не верьте им. Войны начинаем мы с вами, вы и я. Каждый раз, когда предпочитаем отвернуться, не заметить, пройти мимо, не связываться.

Плохие поступки совершать проще всего, быть трусом легко. Им становишься незаметно. Достаточно повернуться к злу спиной. Поспешить прочь, сказать себе, что все прошло. Ты больше не видишь зла, значит ты с ним покончил.

Вот только зло, возможно, считает, что еще не покончило с тобой.

Изабель так спешила скрыться, что даже не огляделась по сторонам, когда вышла из проулка и пошла к повозке.

– Изабель, дорогуша! Вот ты где! – окликнул ее чей-то голос.

В животе у нее как будто завязался узел. Она медленно обернулась. За ее спиной с ядовитой ухмылкой на лице стояла дочка мэра.

Глава 16

Сесиль, заносчивая блондинка, c высокомерным видом шагнула к Изабель. Желтое платье, зонтик от солнца, подобранный в тон. За ней следовала свита – девочки из семейств не столь влиятельных.

– Как же давно я тебя не видела, Изабель, – пропела она. – Я столько слышала об Элле и о принце. Расскажи, на что была похожа королевская свадьба?

Девушки за ее спиной принялись хихикать. Перешептываться. Переглядываться. Все знали, что Изабель, Октавию и Маман на свадьбу Эллы не пригласили.

– И как, у вас теперь свои покои во дворце? – спросила одна.

– Элла уже подыскала тебе герцога в мужья? – протянула другая.

– Кого тут выдают за герцога? Я тоже хочу! – воскликнула третья и восторженно улыбнулась. Она только что подошла к остальным. Ее звали Бертой – пухлая коротышка с торчащими передними зубами.

Сесиль обернулась к ней:

– За герцога? Да на что ты ему сдалась, Берта? Мы тебе охотника найдем, вот кому толстые кролики по вкусу.

Улыбка вмиг слетела с лица Берты. Щеки пошли яркими красными пятнами. Девушки вокруг хохотали. У них не было выбора. Если кто-нибудь не засмеется над шуткой Сесиль, она это припомнит. Сочтет это вызовом и отомстит, превратив строптивицу в объект для насмешек.

Под нарядным платьем Сесиль, под планками ее корсета и тонкой нижней сорочкой, билось сердце, гнилое, как трухлявое бревно. Тронь такое, и из-под него полезет на свет всякая гадость. Твари вроде зависти, страха, стыда и злобы. Изабель хорошо это знала, ведь ее собственное сердце тоже стало таким, как у Сесиль, но, в отличие от дочки мэра, она не считала жестокость признаком силы; жестокость всегда выползает из самых темных, вонючих, слякотных уголков человеческой души.

Взгляд Сесиль остановился на предмете, который лежал на мостовой. Это был гнилой кочан капусты. Сесиль пинком подкатила его к Берте.

– Вперед, – скомандовала Сесиль. – Она заслужила. Она страшная. Страшная мачехина дочка.

Берта неуверенно взглянула на кочан.

Сесиль прищурилась:

– Боишься? Ну же.

Ее приказ придал смелости другим девушкам. Они взвыли, словно стая гиен, науськивая бедную Берту. Берта неохотно наклонилась за кочаном и бросила его в Изабель. Тот упал на мостовую, не долетев до жертвы, и только испачкал ей платье. Насмешки стали громче.

Острый коготок страха царапнул сзади шею Изабель. Она знала, что Сесиль еще только начинает. Внутренний голос сказал: «Мне не страшна армия львов с овцой во главе, но я боюсь армии овец, которую ведет лев».

Когда Изабель оказывалась в беде, у нее в голове внезапно начинали звучать слова то одного, то другого известного полководца. Сейчас с ней говорил Александр Великий, и она сразу оценила его правоту: подхалимки Сесиль, отчаянно жаждущие одобрения, сделают по ее приказу что угодно.

Еще Изабель знала: даже хромая, она легко отобьется от одной девушки – но не от дюжины. Значит, придется искать другой выход.

– Хватит, Сесиль, – сказала она и, несмотря на боль, развернулась и поковыляла обратно к рынку. Может, Сесиль надоест эта игра, если она, Изабель, откажется от отведенной ей роли?

Но она ошиблась. Сесиль наклонилась и подняла с мостовой вывороченный булыжник.

– Стой где стоишь, Изабель. Иначе я брошу его в твою лошадь.

Изабель встала как вкопанная. Медленно повернулась.

– Не посмеешь, – сказала она. Это было бы уже чересчур даже для Сесиль.

– Посмею. – Свободной рукой Сесиль обвела своих прихлебательниц. – Мы все посмеем. – Точно желая доказать свою правоту, она вручила камень Берте. – Бросай. Я разрешаю.

Берта смотрела на камень; глаза у нее стали круглыми, как пуговицы.

– Сесиль, нет. Это же камень, – сказала она.

– Трусиха.

– Нет, – запротестовала Берта, и ее голос дрогнул.

– Тогда бросай.

Изабель шагнула к Мартину и встала так, чтобы заслонить его голову. Берта все же бросила камень, но он ударился в повозку.

– Ты нарочно промахнулась, – заявила Сесиль.

– Нет! – закричала Берта.

Сесиль подняла второй камень и снова вложила его в ладонь Берте.

– Ближе подойди, – велела она и толкнула девушку вперед.

Берта сделала пару неуверенных шагов в сторону Изабель. Ее пальцы сжимали камень так крепко, что побелели костяшки. Она занесла руку, и ее глаза встретились с глазами Изабель. В них плескался страх. Изабель показалось, будто она смотрит в зеркало. Она видела панику в глазах другой девушки – знакомую панику, ведь сама она чувствовала то же самое.

– Это хорошо, что ты еще можешь плакать, – шепнула она Берте. – Вот когда перестанешь, тогда все, тебе конец.

– Заткнись. Я не плачу. Не плачу, – ответила та и занесла руку с камнем еще выше.

Изабель знала, что получить камнем по голове больно. Возможно, даже смертельно. Но если это ее судьба, значит так тому и быть. Она не покинет Мартина. Закрыв глаза, стиснув кулаки, она покорно ждала удара.

Но ничего не происходило. Медленно текли секунды. Изабель приоткрыла глаза. Вокруг никого не было, девушки упорхнули, как стайка испуганных воробьев. А там, где только что стояла Сесиль, она увидела очень старую женщину, одетую во все черное.

Глава 17

Смотрела старуха не на нее, а в дальний конец улицы, на убегавших девушек.

Ее лицо было изборождено морщинами. Заплетенные в косу снежно-белые волосы собраны в пучок на затылке. На пальцах руки-клешни красовалось черное кольцо. Изабель она показалась воплощением старости, хрупкой, словно обледеневшая веточка, готовая сломаться в любой момент.

Но первое впечатление рассеялось, когда старуха повернула голову и посмотрела на Изабель. Заглянув в серые глубины ее глаз, девушка сразу почувствовала притяжение воли более сильной, чем ее собственная.

– Заводила в желтом платье плохо кончит, – уверенно сказала старая женщина. – Уж я-то знаю.

Изабель встряхнула головой так, словно хотела освободиться от чего-то. Ее качало, земля норовила уйти из-под ног, точно она не стояла на тихой деревенской улице, а плыла на корабле по бурному морю.

– Вы… это вы их прогнали? – спросила она.

Старуха развеселилась:

– Прогнала? Я? Дитя мое, да моим старым ногам не угнаться даже за улиткой. Я просто подошла, чтобы поговорить с тобой. А эти девушки сами разбежались, увидев меня. – Она помолчала, затем добавила: – Ты, кажется, некрасивая мачехина дочка? Я слышала, они так тебя называли.

Изабель моргнула, уже готовясь к потоку новых оскорблений, но их не последовало. Старуха лишь поцокала языком и продолжила:

– Зря ты выходишь на люди, это глупо. Конечно, злые слова тебя не убьют, а вот камни, особенно брошенные злой рукой, могут. Сидела бы ты лучше дома, в безопасности.

– Некрасивым мачехиным дочкам тоже надо есть, – сказала Изабель, чувствуя, как ее щеки заливает краска стыда.

Старуха уныло покачала головой:

– Люди не забудут. И не простят. Для девушки быть некрасивой – уже преступление. Верь мне, я стара и много повидала. Например, я видела, как одна бесчестная девушка украла столько сокровищ, что хватило бы на королевскую казну, но ее простили за красивую улыбку. Другая грабила дилижансы, наставляя ружье на людей, но вышла из тюрьмы как ни в чем не бывало – из-за своих густых, длинных ресниц. Да что там, я знала одну молоденькую убийцу, которую спасли от виселицы сочные губки и ямочки на щеках: судья влюбился в нее по уши. Но что делать некрасивым? Ах, дитя мое, этот мир создан для мужчин. К некрасивой девушке он беспощаден.

Слова старухи ножами вонзались под ребра Изабель. И ранили так больно, что скоро она уже смаргивала слезы.

– В детстве мне казалось, что мир создан для меня, – сказала она.

– Детям всегда так кажется, – с сочувствием в голосе ответила старуха. – И безумцам. Но ты ведь не сумасшедшая, да и не маленькая. Так что будь осторожнее. Вряд ли эти девушки еще раз осмелятся напасть на тебя, но другие могут.

– Благодарю вас, мадам, – ответила Изабель. – Я у вас в долгу.

– И можешь немедленно рассчитаться со мной, – сказала старуха и показала на повозку Изабель. – Что, если я попрошу подвезти меня? Мы со служанкой с вечера сидим на постоялом дворе, а я все никак не могу найти того, кто отвез бы нас на ферму, к моей родственнице.

– Конечно, я отвезу вас, мадам… э, мадам… – Изабель замялась, сообразив, что не знает, как к ней обращаться.

– Мадам Северина. Я прихожусь двоюродной бабушкой бедному месье Ле Бене⁷, который скончался месяц тому назад, упокой, Господь, его душу. «Тетя Северина», – называл он меня в детстве. Ну или попросту «тетушка». Ты тоже можешь звать меня так, дорогая. Мне нужно к Ле Бене.

Изабель просияла:

– Нет ничего проще, мадам. Ле Бене – наши соседи. Какое совпадение! – воскликнула она, радуясь, что может услужить женщине, которая была так добра и спасла ее от мучительниц.

– Да, действительно совпадение, – сказала та. Уголки ее губ изогнулись в улыбке, но глаза смотрели по-прежнему сурово.

Изабель сказала, что ей надо дождаться сестру. Как только та появится, они отправятся на постоялый двор, заберут вещи и служанку мадам, а оттуда поедут на ферму.

– Зови меня Тетушкой, – поправила ее старуха.

– Хорошо, Тетушка, – повторила Изабель. – Может быть, присядете?

– Не откажусь. Старые кости быстро устают.

Изабель помогла ей забраться в повозку и устроиться на деревянном сиденье. Почему-то она прониклась теплым чувством к этой старой женщине.

– Спасибо тебе, дитя мое, – сказала Тетушка. – Думаю, мы станем с тобой подружками.

– Счастье, что наши пути пересеклись, – ответила Изабель.

Старуха покивала головой. Погладила Изабель по руке:

– Да, многие скажут, что нам помогла удача. Но не я. Как по мне, это судьба.