Машина смерти. Князья тьмы. Том II

Дальнейшие подробные инструкции предварялись вступительным параграфом:

«Используя организмы живых детей, хормагонт извлекает надлежащие железы и органы, приготавливает экстракты и подвергает экстракты переработке, в конечном счете получая, если все было сделано правильно, воскообразный сгусток. Этот сгусток, будучи вживлен в шишковидное тело мозга хормагонта, предотвращает старение».

Герсен отложил письмо, чтобы изучить обрывок, оставшийся от документа в конверте Хоскинса:

«…микроскладчатость или, точнее выражаясь, штриховые уплотнения. Уплотнения неразличимы невооруженным глазом, и даже при ближайшем рассмотрении их распределение представляется случайным. Их расстановка, однако, имеет решающее значение и определяется последовательностью квадратных корней первых одиннадцати простых чисел. Наличие не менее шести таких штриховых конфигураций на любом из упомянутых участков подтверждает…».

Герсена этот текст чрезвычайно заинтриговал, но он не мог догадаться, к чему относилось описание. Какие сведения, известные господину Хоскинсу, были равноценны секрету вечной молодости?

Он снова изучил отвратительные указания для желающих жить вечно – и усомнился в их эффективности и достоверности. В конце концов Герсен уничтожил оба документа.

В космопорте Авенты он вызвал Бен-Заума по видеофону: «Я вернулся».

Бен-Заум поднял брови: «Так скоро?»

«Задерживаться было незачем».

Через полчаса Бен-Заум и Герсен встретились в зале ожидания космопорта.

«Где же господин Хоскинс?» – деликатно подчеркнув имя Хоскинса, Бен-Заум, чуть наклонился и пытливо прищурился.

«Вам потребуется катафалк. Он покинул этот бренный мир – еще до того, как я покинул „зловредную“, как вы предпочитаете выражаться, планету».

«Он пытался… что именно произошло?»

«Хоскинс и человек по имени Билли Карзини собирались заключить какую-то сделку, но никак не могли договориться об условиях. Карзини, по-видимому, был разочарован позицией Хоскинса и прикончил его. Мне удалось найти и увезти тело Хоскинса».

Бен-Заум бросил на Герсена взгляд, полный укоризненной подозрительности: «Они обменялись какими-нибудь документами? Другими словами, успел ли Хоскинс передать Карзини какие-либо сведения?»

«Нет».

«Вы в этом уверены?»

«Совершенно уверен».

Бен-Заум не успокаивался: «Это все, что вы можете сообщить?»

«Разве этого не достаточно? Вы получили Хоскинса – что и требовалось».

Бен-Заум облизал губы, искоса наблюдая за Герсеном: «В одежде покойного не было никаких бумаг?»

«Нет. Я тоже хотел бы задать вам вопрос».

Бен-Заум глубоко, разочарованно вздохнул: «Хорошо. Если смогу, отвечу».

«Вы упомянули Кокора Хеккуса. Каким образом он замешан в это дело?»

Начальник оперативного отдела МСБР немного поразмышлял, поглаживая подбородок: «Кокор Хеккус скрывается под многими личинами. Один из его псевдонимов, по имеющимся сведениям – Билли Карзини».

Герсен печально кивнул: «Так я и думал… Я упустил редкую возможность. Такой случай может больше не представиться… Вы не знаете случайно, что такое хормагонт?»

«Как вы сказали?»

«Хормагонт. Ходят слухи, что на планете Тамбер обитают бессмертные существа – хормагонты».

Бен-Заум ответил размеренно-дидактическим тоном: «Я не знаю, что такое хормагонт. Все, что я знаю о планете Тамбер – слова из детской считалочки: „Захочу – полечу, что ищу, то найду, если курс проложу на Собачью звезду – там, в конце всех путей, открываются вечности двери на планете пропавших детей, на Тамбере“. Что-то в этом роде».

«Вы пропустили пару строк после „Собачьей звезды“: „Там на юге горит Ахернар, там никто не становится стар“».

«Неважно, – сказал Бен-Заум. – Изумрудный город я тоже не нашел». Он скорбно вздохнул: «Подозреваю, что вы не сказали мне все, что знаете. Тем не менее…»

«Тем не менее – что?»

«Держите язык за зубами».

«Непременно».

«Кроме того, имейте в виду: если вы, паче чаяния, сорвали какой-нибудь план Кокора Хеккуса, он обязательно встретится с вами снова. Хеккус никогда не прощает долги и не забывает обиды».

Глава 2

Из предисловия к монографии «Князья тьмы» Кароля Карфена, опубликованной издательством «Просвещение» в Новом Вексфорде на планете Алоизий в системе Веги:

«Можно задать вполне обоснованный вопрос: почему из огромного множества воров, похитителей, пиратов, работорговцев и наемных убийц, промышляющих в Ойкумене и за ее пределами, следует выбрать пять человек, прозванных «князьями тьмы», и уделять им особое внимание? Автор признаёт некоторую произвольность такого выбора, но может с чистой совестью определить критерии, по мнению автора позволяющие считать именно этих пятерых исчадиями ада и повелителями зла.

Во-первых, «князьям тьмы» свойственно самовлюбленное величие. Задумайтесь над тем, каким образом Кокор Хеккус заслужил репутацию «машины смерти», вспомните о «плантации» на планете Хватирог, где Аттель Малагейт создал нечто вроде уникальной рабовладельческой цивилизации, оцените потрясающий памятник, который воздвиг себе Ленс Ларк, или «дворец любви» Виоля Фалюша – тоже своеобразный монумент в честь самого себя. Невозможно не признать, что свершения этих преступников не относятся к разряду рядовых достижений или к последствиям обыденной порочности (хотя говорят, что Виолю Фалюшу не чуждо мелочное тщеславие в том, что касается внешности, а некоторые авантюры Кокора Хеккуса напоминают чудовищно гипертрофированные эксперименты мальчишки, мучающего насекомое).

Во-вторых, эти люди наделены конструктивным гением. Они руководствуются главным образом не злобой, не извращенностью и не человеконенавистничеством, но необузданными внутренними побуждениями, по большей части окутанными тайной и необъяснимыми. Что заставляет Ховарда Алана Трисонга сеять хаос с таким наслаждением? Каковы цели непроницаемого Аттеля Малагейта? Чего добивается зловещий щеголь, Кокор Хеккус?

В-третьих, каждый из «князей тьмы» окружил себя завесой тайны, настаивая на анонимности и безличности. Даже ближайшие подручные этих людей неизвестны. У «князей тьмы» нет друзей, нет любовниц или любовников (если не считать «любовью» сибаритское потворство Виоля Фалюша своим эротическим прихотям).

В-четвертых, вопреки вышесказанному, «князьям тьмы» свойственно качество, которое точнее всего было бы определить как абсолютную гордыню, абсолютную самодостаточность. Каждый из них рассматривает взаимоотношения между собой и остальным человечеством всего лишь как соперничество равных.

В-пятых, позвольте сослаться на беспрецедентный в истории человечества конклав «князей тьмы», состоявшийся в 1500 году в таверне Смейда (см. подробное обсуждение этого совещания в разделе I), на котором все пятеро признали – скорее всего, вынуждены были признать – что им выгоднее сотрудничать на равных, нежели соперничать, и определили различные сферы своих интересов. Ipsi dixeunt!³».

Таково было второе свидание Герсена с Кокором Хеккусом. В результате этой встречи Герсен надолго погрузился в подавленное состояние, проводя на Эспланаде Авенты каждый длинный альфанорский день, с утра до вечера, и глядя в просторы Тавматургического океана. Поначалу он рассматривал возможность возвращения на Притон Биссома – но такой проект представлялся ему скоропалительным и почти наверняка бесполезным: Хеккус не стал бы надолго задерживаться на этой заурядной планете. Каким-то образом Герсену нужно было снова установить с ним контакт.

Поставить перед собой такую задачу было легче, чем найти способ ее решения. О Кокоре Хеккусе рассказывали десятки историй, от которых волосы вставали дыбом, но крохи фактической информации в этих небылицах попадались редко. Ссылка на планету Тамбер отличалась новизной, но Герсен не придал ей большого значения: скорее всего, «планета хормагонтов» была порождением богатого воображения скучающего подростка.

Шло время – неделя, две недели. Кокор Хеккус удостоился упоминания в новостях в качестве предполагаемого похитителя некоего коммерсанта с Копуса, восьмой планеты Пи Кассиопеи. Герсен был несколько удивлен этим обстоятельством: «князья тьмы» редко занимались похищениями с целью получения выкупа.

Через два дня поступили известия о еще одном похищении, на этот раз в горах Хаклюз на Орпо, седьмой планете той же звезды, Пи Кассиопеи. Жертвой в этом случае оказался богатый поставщик квашеных спор. Организатором похищения снова называли Кокора Хеккуса; по сути дела, лишь упоминание имени «князя тьмы» делало эти заурядные преступления достойными внимания.

Третья встреча Герсена с Кокором Хеккусом стала возможной непосредственно в связи с упомянутыми похищениями, хотя связь эта оказалась весьма неочевидной. Более того, похищения как таковые явились обратными или косвенными последствиями успеха, достигнутого Герсеном в Скузах.

Ускорению последовательности событий способствовала случайность. Однажды утром, ближе к полудню, Герсен снова сидел на скамье посреди Эспланады. Рядом, на другом конце той же скамьи, присел старик, выкрасивший кожу в бледно-голубой цвет – в черной куртке и бежевых брюках представителя образованного среднего класса. Через несколько минут старик тихо выругался, отшвырнул газету и, повернувшись к Герсену, выразил возмущение беззаконием, творившимся в последнее время: «Еще одно похищение, опять ни в чем не повинного человека утащили к Менялам! Почему это не пресекается? Куда смотрит полиция? Нас предупреждают о необходимости принимать меры предосторожности, понимаете ли! Стыд и срам!»

Герсен выразил безусловное согласие с точкой зрения соседа по скамье, заметив, однако, что ему были неизвестны какие-либо способы эффективного решения этой проблемы, кроме повсеместного, в масштабах Ойкумены, запрещения космических кораблей, находящихся в частной собственности.

«А почему бы их, действительно, не запретить? – потребовал объяснений старик. – У меня, например, нет звездолета, и нет никаких причин, по которым мне потребовался бы собственный звездолет. Все эти частные космические яхты – не более чем роскошные игрушки и показные символы статуса, в лучшем случае! А в худшем случае они способствуют совершению преступлений, в особенности таких, как похищения с целью получения выкупа. Вы только посмотрите! – он постучал пальцами по газете. – Десять похищений, и все стали возможными благодаря бесконтрольному использованию звездолетов!»

«Десять? – переспросил Герсен. – Так много?»

«Десять за последние две недели – и похищают, конечно, только богачей, владельцев крупнейших предприятий и так далее. За них, естественно, платят выкуп, тем самым обогащая негодяев в Запределье – эти деньги растворяются в космосе в ущерб каждому из нас!» Старик продолжал жаловаться на крушение нравственных устоев, общепринятых в дни его молодости, на то, что уважение к закону и правопорядку практически перестало существовать, а также на то, что теперь только самый незадачливый и неудачливый преступник нес наказание за свои действия. Для того, чтобы продемонстрировать справедливость своих наблюдений, долгожитель привел в качестве примера тот факт, что только вчера он собственными глазами видел подручного пресловутого Кокора Хеккуса, несомненно ответственного по меньшей мере за одно из недавних похищений.

Герсен выразил негодование и удивление: не обознался ли его уважаемый собеседник?

«Конечно, я его узнал! Какой может быть разговор! Я никогда не забываю лицо – пусть даже с тех пор прошло восемнадцать лет».

Герсен начинал терять интерес – тем не менее, старик продолжал распространяться на ту же тему. «Невозможно или почти невозможно предположить, – думал Герсен, – что этот столичный старожил подослан Кокором Хеккусом».

«Это было в Понтефракте на Алоизии, где я работал главным протоколистом местной Инквизиции, – не унимался старожил. – Его привели в присутствие Гульдунерии, и я прекрасно помню, с какой поразительной наглостью он себя вел, несмотря на тяжесть предъявленных обвинений».

«В чем заключались эти обвинения?» – полюбопытствовал Герсен.

«Подкуп с целью подстрекательства к ограблению, незаконное приобретение древностей и публичное оскорбление должностных лиц. Его дерзость оказалась вполне обоснованной, так как ему удалось избежать наказания – он отделался выговором. Было совершенно очевидно, что Кокор Хеккус запугал членов комиссии».

«И вчера вы видели этого человека?»

«Его ни с кем невозможно спутать. Он проехал навстречу по Скользящей трассе, направляясь на север, к Парусному пляжу. Если я совершенно случайно встретил этого конкретного подонка, представляете, сколько незнакомых мне преступников проходят мимо каждый день?»

«Недопустимая ситуация! – поддакнул Герсен. – За этим человеком необходимо установить наблюдение. Вы не помните, как его зовут?»

«Нет. И даже если бы я помнил? Бьюсь об заклад, нынче он щеголяет не под тем именем, каким назывался в Понтефракте».

«У него есть какие-нибудь особые запоминающиеся признаки?»

Старик нахмурился: «Ничего особо примечательного, нет. Довольно большие уши, нос тоже крупный. Круглые, близко посаженные глаза. Он выглядит значительно младше меня. Тем не менее, мне говорили, что уроженцы планеты Фомальгаута поздно стареют – благодаря составу их пищи, от нее свертывается желчь».

«Ага! Значит, он – сумереченец».

«Он сам об этом заявлял, причем в несдержанных выражениях, которые я мог бы назвать только проявлением извращенного тщеславия».

Герсен вежливо рассмеялся: «У вас цепкая память. Так вы считаете, что этот преступник с Сумеречья живет на Парусном пляже?»

«Почему нет? Где еще собираются люди с неортодоксальными, мягко выражаясь, привычками?»

«Тоже верно». Сделав из вежливости еще несколько замечаний, Герсен откланялся и ушел.

Скользящая трасса двигалась на север параллельно Эспланаде, после чего поворачивала, углубившись в туннель Лосассо, и заканчивалась на Болотной площади в районе Парусного пляжа. В свое время Герсен уже познакомился с этим районом: глядя с площади в сторону Мельных холмов, можно было заметить обрывистую возвышенность, за которой прятался коттедж, некогда служивший приютом Хильдемару Дассу. На некоторое время мысли Герсена приобрели меланхолический характер… Он заставил себя вернуться к рассмотрению актуального вопроса, а именно необходимости выследить безымянного сумереченца. Это было сложнее, чем найти Красавчика Дасса, отличавшегося незабываемой внешностью.

Площадь окружали низкие толстостенные здания из бетона с наполнителем из ракушечника, расцвеченные клеевой краской – белые, сиреневые, бледно-голубые, розовые. В лучах Ригеля они пламенели словно дрожащими в глазах оттенками и отсветами, тогда как оконные рамы и двери были контрастно выкрашены в самый интенсивный, непроглядно черный цвет. С одной стороны площади тянулся сводчатый пассаж, где теснились магазины и лавки, обслуживавшие главным образом туристов. Во всей Ойкумене – за исключением, пожалуй, одного или двух мест на Земле – не было ничего подобного Парусному пляжу, где в культурно изолированных кварталах теснились представители всевозможных инопланетных народностей, посещавшие отвечающие их особым привычкам продуктовые лавки и рестораны. В ближайшем киоске Герсен купил «Путеводитель по Парусному пляжу». Квартал сумереченцев в нем не упоминался. Герсен вернулся к киоску, где восседала низенькая, толстая, почти шарообразная женщина с кожей, выкрашенной в белесый зеленый цвет – возможно, кто-то из ее предков был пещерным бесом с Крокиноля.

«Где тут селятся сумереченцы?» – поинтересовался Герсен.

Продавщица задумалась: «Они редко попадаются. Ниже, на улице Ард, у самого берега, живут несколько сумереченцев. Им приходится там жить, чтобы ветер сдувал в море вонь, исходящую от их деликатесов».

«А где у них продовольственный магазин?»

«Не стала бы называть это продовольствием. Гниль и отбросы! Вы, случайно, не с Сумеречья? Нет, сама вижу, что нет. Есть у них магазин, на той же улице Ард. Поверните вон туда – видите, где стоят два склепца в черных балахонах? Улица Ард – прямо за ними. Не забудьте нос зажать!»

Герсен вернул ей «Путеводитель по Парусному пляжу», не требуя возвращения денег; продавщица сразу выставила путеводитель обратно на витрину. Герсен пересек площадь, обошел двух бледных людей в длинных черных сутанах и повернул на улицу Ард – скорее переулок, нежели улицу, полого спускавшийся к самой воде. В верхней части переулка расположились чайханы и закрытые шторами игорные заведения, откуда исходил довольно приятный запах ароматных курений. Середину улицы Ард занимал обшарпанный квартал, кишащий маленькими черноглазыми детьми с длинными золотыми серьгами-цепочками, одетыми в красные или зеленые рубахи до пупка и больше ни во что. Приближаясь к берегу моря, улица Ард становилась шире и образовывала нечто вроде небольшого двора у волноотбойной стенки. Герсен внезапно осознал значение совета толстой продавщицы из киоска. Воздух на дворе улицы Ард был действительно богат весьма необычными запахами, в сочетании производившими кисло-сладкую вонь, наполнявшую голову тяжестью и напоминавшую о гнилостных органических остатках. Поморщившись, Герсен подошел к лавке, откуда, судя по всему, исходили самые агрессивные дуновения, оскорблявшие обоняние. Сделав глубокий вдох и наклонив голову, чтобы не удариться головой о притолоку, Герсен зашел внутрь. Справа и слева стояли деревянные кадки, содержавшие паштеты, жидкости и погруженные в рассолы продукты неведомого происхождения; под потолком висели гирлянды ссохшихся сине-зеленых плодов величиной с кулак. В глубине лавки, за стойкой, заваленной с обеих сторон мягкими розовыми сосисками, стоял молодой человек лет двадцати со слегка устрашающей физиономией заправского клоуна, в черной блузе, расшитой коричневым узором, и с бархатной черной повязкой на голове. Облокотившись на стойку в полной прострации, продавец без всякого выражения наблюдал за перемещением Герсена по тесному проходу между бадьями.

«Вы с Сумеречья?» – спросил Герсен.

«Откуда еще?» – буркнул молодой человек. Герсену не удалось сразу определить эмоциональный смысл его интонации – в ней было много противоречий: печальная гордость, капризная враждебность, наглое смирение. «Хотите есть?» – спросил лавочник.

Герсен покачал головой: «Я не разделяю ваше вероисповедание».

«Хо-хо! – воскликнул юноша. – Значит, вы бывали на Сумеречье?»

«Нет, но о ваших обычаях много говорят».

Продавец улыбнулся: «Не верьте старым сплетням. Про нас рассказывают, что мы, сумереченцы – религиозные фанатики, что мы едим всякую гниль с целью умерщвления плоти, подобно фанатикам других религий, избивающим себя плетьми до крови. Это неправда! Сами посудите. Вы справедливый человек?»

Герсен задумался: «Пожалуй, хотя я стараюсь не превращать справедливость в культ».

Юноша направился к одной из лоханей и выудил из нее маленьким черпаком кусочек блестящего красно-коричневого паштета с черной корочкой: «Попробуйте! Судите сами! Доверяйте вкусовым ощущениям, а не носу!»

Герсен фаталистически пожал плечами и попробовал. У него во рту возникло покалывание, быстро усиливавшееся и распространявшееся. Герсен судорожно глотнул, подавляя позыв к рвоте.

«Ну, как?» – спросил молодой человек.

«Сказать по правде, – ответил Герсен, когда продышался, – вкус у этой дряни еще хуже, чем запах».

Юноша вздохнул: «Таково всеобщее мнение – среди тех, кто не привык к нашей кухне».

Герсен вытер рот тыльной стороной руки: «Вы знаете всех сумереченцев в округе?»

«Знаю».

«Я ищу высокого человека, слегка косоглазого. У него нет одного пальца, а длинные волосы он перевязывает под затылком на манер конского хвоста».

Молодой человек спокойно улыбнулся: «Как его зовут?»

«Не знаю».

«Таким приметам примерно соответствует Дорогуша Пауэл. Но он вернулся на Сумеречье».

«Понятно. Что ж, неважно. Деньги придется вернуть в провинциальное казначейство».

«Жаль. О каких деньгах вы говорите?»

«О деньгах, оставленных по завещанию. Два сумереченца оказали услугу чудаковатой старухе, и она их не забыла. Другого наследника, как мне дали понять, тоже нет на Парусном пляже».

«А кто второй?»

«Мне сказали, что он улетел с Альфанора месяц тому назад».

«Неужели? – юноша задумчиво почесал в затылке. – Кто бы это мог быть?»

«Опять же, не знаю, как его зовут. Пожилой человек, но еще не состарившийся, с большими ушами и крупным носом, у него близко посаженные глаза».

«Вполне может быть, что это Дольвер Кунд. Но он все еще здесь».

«Как так? Вы уверены?»

«О да. Пройдите вдоль волноломной стенки и постучитесь во вторую дверь слева».

«Спасибо!»

«Как правило, посетители платят за деликатесы, даже если они их только пробуют».

Герсен расстался с монетой и вышел из лавки. Воздух на дворе улицы Ард показался ему почти свежим.

Волноломная стенка тянулась перпендикулярно переулку; в двадцати шагах ниже вздымался и опускался океан, прозрачный и пронзенный лучами Ригеля, как сверкающий звездчатый сапфир. Герсен повернул налево и остановился у второй двери, преграждавшей вход в коттедж с узким шершавым фасадом из общеупотребительного ракушечного бетона.

Герсен постучал в дверь. Изнутри послышались неуверенные шаги. Дверь медленно открылась; выглянул Дольвер Кунд – человек с круглым багровым лицом и посиневшими губами, несколько старше и тяжелее, чем ожидал Герсен: «Да?»

«Позвольте пройти», – Герсен бесцеремонно шагнул вперед. Кунд издал жалобное блеянье, выражавшее протест, но посторонился. Герсен посмотрел вокруг – они были одни в небольшом помещении. Исцарапанная старая мебель стояла на протертом лиловом ковре с красным орнаментом; в кастрюле на плите что-то булькало – Кунд готовил обед. Ноздри Герсена невольно сжались.

Собравшись с духом, Кунд выпрямился и выпятил грудь колесом: «Что означает ваше вторжение? Что вам нужно и к кому вы пришли?»

Герсен бросил на него жесткий презрительный взгляд: «Дольвер Кунд! Восемнадцать лет ты уклонялся от наказания за свои преступления».

«Вы о чем?»

Герсен вынул табличку-удостоверение, имитировавшую «ночник» агента МСБР, с фотографией под полупрозрачной золотистой семиконечной звездой; он прикоснулся звездой ко лбу, и та засветилась. Дольвер Кунд наблюдал за этими фокусами с полуоткрытым от изумления ртом.

«Я представляю исполнительное подразделение нового дисциплинарного управления Инквизиции в Понтефракте на Алоизии в системе Веги. Восемнадцать лет тому назад ты предстал перед арбитражной комиссией, но Гульдунерия была подкуплена. Результаты этого разбирательства объявлены недействительными. Ты задержан на основании вызова в суд и обязан вернуться в Понтефракт, чтобы присутствовать на повторном слушании дела».

Взволнованно заикаясь, Кунд долго не мог ничего сказать, но в конце концов завопил неожиданно высоким голосом: «У вас нет никакого права! Ваша юрисдикция сюда не распространяется! Кроме того, преступление совершил не я!»

«Не ты? А кого я должен арестовать? Кокора Хеккуса?»

Облизывая лиловые губы, Кунд покосился на входную дверь: «Уходите. И не возвращайтесь. Не хочу иметь с вами никакого дела».

«Так как же насчет Кокора Хеккуса?»

«Не произносите при мне это имя!»

«Кому-то придется отчитаться за содеянное – тебе или ему. В данный момент Хеккус недоступен правосудию. Значит, придется задержать тебя. Собирайся – даю тебе десять минут».

«Смехотворно! Чепуха! Вы берете меня на пушку!»

При упоминании о пушке Герсен выставил на обозрение лучемет и направил дуло на Кунда, обжигая собеседника ледяным взглядом. Возмущение Кунда тут же сменилось благодушной ворчливостью: «Послушайте, зачем же так! Достаточно немного подумать, и вы поймете, что совершаете ошибку. Садитесь! Мы – гостеприимный народ. Не хотите ли выпить?»

«Сумереченское варево? Нет уж, благодарю».

«Могу предложить не столь ароматный напиток – от арака не откажетесь? Он здешний, из Морской провинции».

Герсен уступил: «Хорошо».

Кунд подошел к полке, снял с нее бутылку, небольшой поднос и пару стаканов, налил в стаканы арак. Герсен потянулся и зевнул, изображая рассеянную усталость. Кунд медленно поставил поднос на столик и взял один из стаканов. Герсен взял другой стакан и внимательно рассмотрел прозрачную жидкость, стараясь подметить крупицы еще не растворившегося порошка или завихрения, вызванные добавлением другой жидкости, тоже прозрачной, но несколько иной плотности. Кунд с хитрецой посматривал на него. «Этот подонок знает, что его будут подозревать, – подумал Герсен, – и ожидает, что я потребую обменяться стаканами».

«Пейте!» – сказал Кунд, поднимая стакан. Герсен с любопытством наблюдал за ним. Кунд опустил свой стакан, даже не прикоснувшись к нему губами.

«Значит, ты не прочь выпить? – Герсен взял оба стакана и смешал их содержимое, после чего вернул стакан Кунду. – Пей первым».

«Никогда не позволю себе пить раньше гостя. Это неприлично».

«А я не могу пить прежде, чем выпьет хозяин дома. Неважно, однако: мы успеем выпить по пути в Понтефракт. Так как ты не хочешь брать с собой пожитки, пора идти».

Покрасневшее лицо Кунда сморщилось и тут же печально осунулось: «Никуда я с вами не поеду. Заставить вы меня не можете. Я старый человек, мое здоровье оставляет желать лучшего. Имейте сострадание!»

«Ты – или Кокор Хеккус! Таковы мои инструкции».

Кунд снова покосился на входную дверь и сдавленно прохрипел: «Не произносите это имя!»

«Расскажи все, что ты о нем знаешь».

«Не дождетесь».

«Тогда пошли. Попрощайся с Ригелем: отныне тебе придется загорать – и потеть – под Вегой».

«Но я ни в чем не виноват! Неужели вы не можете понять?»

«Расскажи мне все, что знаешь о Кокоре Хеккусе, – настаивал Герсен. – Мы предпочли бы задержать его, а не тебя».

Кунд глубоко вздохнул и закрыл глаза. «Так и быть, – выдохнул он после длительного молчания. – Если я расскажу вам все, что знаю, мне все равно придется тащиться на Алоизий?»

«Ничего не могу обещать».

Кунд еще раз вздохнул: «Мне известно немногое…»

Два часа он утверждал, что его знакомство с Кокором Хеккусом носило исключительно случайный и мимолетный характер: «Мне предъявили ложные обвинения; даже инквизиторам из Гульдунерии пришлось это признать!»

«Оставшиеся в живых члены этой арбитражной комиссии находятся в исправительных учреждениях и несут максимальное наказание за всю совокупность своих преступлений. Никаких уловок, говори правду! Допрос не кончится, пока я не буду удовлетворен!»

В конце концов Кунд обмяк в кресле и объявил, что готов все рассказать. Но прежде всего, по его словам, ему нужно было принести кое-какие заметки и памятные записки, чтобы ничего не забыть. Он отошел в сторону и открыл ящик якобы для того, чтобы достать бумаги, но вынул из ящика оружие. Герсен держал лучемет наготове и одним парализующим выстрелом выбил оружие из руки сумереченца. Кунд медленно повернулся лицом к Герсену, широко открыв слезящиеся глаза. Разминая онемевшую руку, он добрался до кресла, упал в него – и с этой минуты уже не пытался врать. По сути дела, он стал говорлив – практически взорвался информацией, как если бы из него вынули пробку, давно затыкавшую рот. Да, восемнадцать лет тому назад он помогал Кокору Хеккусу обделывать кое-какие делишки в Понтефракте и в других местах. Хеккус стремился приобрести несколько ценных экспонатов. На Алоизии они ограбили замок Крири, аббатство Бодельси и Хоульский музей. В ходе последнего ограбления Кунд был схвачен «сыновьями Немезиды», но Кокор Хеккус воспользовался своими связями и надавил на нескольких людей: инквизиторы, заседавшие в Гульдунерии, объявили Кунду выговор и отпустили его. После этого Кунд реже выполнял поручения Хеккуса и полностью потерял с ним связь лет десять тому назад.

Герсен настаивал на подробностях. Кунд беспомощно разводил руками: «Что я могу сказать о его внешности? Он такой же человек, как все. Ничего особенного в нем нет. Он среднего роста, хорошо сложен, возраст его неизвестен. Он тихо говорит, хотя, когда он не в духе, его голос становится гулким и ухающим, будто он говорит через трубу с далекой планеты. Хеккус – странный человек, обходительный, если на него находит настроение, но чаще всего безразличный. Его завораживают красивые вещи, редкости, хитроумные механизмы. Вам известно происхождение его имени?»

«Эту историю мне никто не рассказывал».

«Кокор Хеккус – эти слова означают „машина смерти“ на тайном языке мира, затерянного где-то в Запределье. Мир этот заселили еще в глубокой древности, но он был забыт или потерял связь с остальными людьми – пока Кокор Хеккус не открыл его заново. Для того, чтобы наказать население вражеского города, Хеккус построил гигантского металлического робота-палача, рубившего людей пополам огромным топором. Ужаснее этого топора был только оглушительный скрежет, который металлический монстр издавал при каждом взмахе. С тех Кокор Хеккус и получил прозвище „Машина Смерти“… Это все, что я знаю».

«Жаль, что ты не можешь объяснить, как его найти, – заметил Герсен. – Одному из вас – тебе или ему – предстоит отвечать на обвинения властей в Понтефракте».

Кунд развалился в кресле, как разорванный бурдюк. «Я все рассказал, – бормотал он. – Какой смысл мне мстить, через столько лет? Разве это поможет вернуть экспонаты в ваши музеи?»

«Правосудие должно свершиться. Если ты не выдашь властям Кокора Хеккуса, ты должен будешь заплатить за преступления, которые вы совершали вместе».

«Как я могу выдать Хеккуса? – срывающимся от напряжения голосом вопросил Кунд. – Я боюсь даже произнести его имя».

«Кто его помощники?»

«Не знаю. Я не встречался с ними уже много лет. В те годы…» – Курд замялся.

«Я слушаю».

Кунд облизал посиневшие губы: «Властям в Понтефракте незачем это знать».

«Только я могу судить, о чем следует или не следует знать властям».

Кунд глубоко вздохнул: «Об этом мне нельзя говорить».

«Почему же?»

Кунд отозвался вялым, беспомощным жестом: «Потому что я не хочу, чтобы меня убили каким-нибудь особо жестоким, зверским способом».

«А что, по-твоему, с тобой сделают в Понтефракте?»

«Нет! Больше ничего не скажу».

«На протяжении последнего часа тебе удавалось преодолевать опасения».

«Все, что я сообщил вам до сих пор, общеизвестно», – изобретательно парировал Кунд.

Герсен улыбнулся и поднялся на ноги: «Пошли!»

Кунд не сдвинулся с места. Наконец он произнес низким, глухим голосом: «Я знал трех человек, работавших с Кокором Хеккусом. Их звали Эрмин Странк, Роб Кастиллиган и Хомбаро – последнего величали только по прозвищу. Странк был родом из Кортежа, с какой планеты – понятия не имею. Кастиллиган родился на Балагуре, в системе Веги. О Хомбаро я вообще ничего не знаю».

«Ты встречался с ними в последнее время?»