Прекрасные

6

Когда-то я жила в одной комнате с мамой. Ее кровать с балдахином и моя маленькая кушетка ютились в углу наших апартаментов на седьмом этаже Красного Дома Красоты. Украденные из почтового ящика журналы мод скапливались целыми горами под моей кроватью, а изображения известных Прекрасных, утянутые из-под носа Дюбарри, украшали ширму цвета слоновой кости, отделяющую мою часть комнаты от маминой. Полки, на которых хранились сказки и фольклор о птице Фениксе Бога Удачи и серебряной лисичке Богини Обмана, были уставлены безделушками: высушенными лепестками, камушками из заводи и радужными жемчужинами в память о наших с ней приключениях. На туалетном столике стоял таз для умывания, а в камине всегда полыхал огонь. От этих воспоминаний на сердце всегда становилось тепло.

Мне сложно представить, как мама смогла когда-то оставить этот дом, а потом вернуться обратно.

Я окидываю мысленным взглядом сразу всю обстановку. Стены в золотую полоску упираются в потолок, расписанный причудливыми сплетениями роз. Я прохожу под ними, и лепестки вздрагивают и тянутся ко мне. На диванах с изогнутыми ножками раскиданы подушки, расшитые драгоценными камнями. Гобелен с вышитой золотом картой королевства Орлеан занимает всю стену. На широком белом столе в углу комнаты красуются счеты с жемчужными белыми костяшками, рядом стальные сейфы для хранения спинтрий.

Королевские слуги зажгли ночные фонарики и запустили в воздух. В их бледном свечении открываются новые чудеса, которые таит эта комната. В застекленных шкафах заперты бьютископы – небольшие латунные калейдоскопы, рассортированные по годам и месяцам и наполненные изображениями самых ярких и выдающихся придворных, зарисованных с натуры Орлеанской пресс-службой. Падма направляет узкий кончик бьютископа в сторону фонарика, летающего под потолком. Поймав свет, он проецирует на стену портреты элегантных мужчин и женщин. На эти картины не попадешь, хоть заплати огромную сумму. Послаблений нет даже для принцессы. Каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок мечтают увидеть свой портрет.

Дюбарри никогда раньше не позволяла нам разглядывать бьютископы и читать новости, буклеты и сплетни. Нам нельзя было соприкасаться с внешним миром.

– Смотрите, что пожелаете, – проворковала Министр Красоты.

– И ни в чем себе не отказывайте, – добавила Дюбарри.

На богато украшенных журнальных столиках разложены стопки буклетов: «Дульче», «Миньон», «Ботэ», «Сюкрэ» и «Журнал мод для дам». Эдель и Валерия сразу принялись их перелистывать, демонстрируя всем интересные статьи. Буклеты наполняли образы, созданные Прекрасными, результаты голосования о том, кто из Прекрасных сможет обеспечить место в бьютископе, профилями каждой из Прекрасных нашего поколения и прогнозами касательно силы нашей магии в сравнении с предыдущими фаворитками, покидающими двор.

Рядом веером лежат газеты со всех концов королевства: «Трианон Трибьюн», «Хризантемиум Крониклз», «Орлеанзиан Таймс» и многие другие. Я глажу их. Заголовки теснятся и мелькают на бумаге, извещая о грядущей помолвке принцессы Софии и последних королевских законах о Красоте, изданных королевой и Министром Красоты.

ЗАПРЕЩЕНЫ ЛЮБЫЕ ДЕЙСТВИЯ

С КОСТНОЙ СТРУКТУРОЙ

И КАРДИНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ФОРМЫ ЛИЦА и ТЕЛА

РАДИ СОХРАНЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ФОРМЫ ТЕЛА

ОБХВАТ ТАЛИИ не должен БЫТЬ больше 15 ДЮЙМОВ

СТАТЬЯ II – А, РАЗДЕЛ IV:

КОЖА ДОЛЖНА ИМЕТЬ НАТУРАЛЬНЫЙ ОТТЕНОК

МИНИМАЛЬНАЯ ШИРИНА НОСА

ДОЛЖНА ОБЕСПЕЧИВАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ДЫХАНИЯ

ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ПУТИ РАЗВИТИЯ ТЕЛА

ГРАЖДАНАМ СТАРШЕ СЕМИДЕСЯТИ ЛЕТ ЗАПРЕЩАЮТСЯ

ПРОЦЕДУРЫ ОМОЛАЖИВАНИЯ

Амбер заглянула мне через плечо, как будто мы и не ссорились.

– Когда меня назначат фавориткой, я добавлю новые законы.

– Зачем? Их и так слишком много. Или ты забыла те бесконечные списки, которые мы зубрили? – Этот спор повторялся бессчетное количество раз. – Я не хочу отменить их все, только некоторые.

– Как обычно. – Перед тем как отойти, Амбер подмигнула.

Я подняла «Империал Инквайер» и усмехнулась, увидев изображение придворных дам, застрявших в пробке на экипажах за день до Карнавала Красоты. На глаза мне попался заголовок, на который намекал тот юноша у ворот:

ХОДЯТ СЛУХИ, ЧТО КАМЕЛИЯ БОРЕГАРД

СПОСОБНА СОЗДАТЬ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ГЛИНЫ

Я провела пальцем по витиеватому шрифту.

На табуретках стопками лежали издания желтой прессы. На их страницах перечислялись возможные любовники и любовницы принцессы. «Щекотливые Подробности» обвиняли принцессу в многочисленных страстных романах, в том числе с ее собственными фрейлинами. Другое издание, «Грязные Инсинуации», освещало королевские и придворные расставания, виня во всем изменения внешности и недостаток подобных процедур, а в «Непристойных Скандалах и Секретах» рассказывалось о черном рынке косметических снадобий, способных заменить работу Прекрасных. Нелепая статья меня рассмешила. Никакой тоник не сможет воспроизвести нашу работу.

По комнате, разбрызгивая духи, летали крошечные парфюмерные аэростаты.

– Эти покои приспособят под нужды новой фаворитки, – сказала Министр Красоты. – Здесь одна из вас будет встречать клиентов перед началом процедур. – Она прошлась по комнате, прикасаясь к роскошным предметам мебели, затем махнула слугам рукой. Они принялись открывать многослойные портьеры, за которыми оказалась стеклянная стена, отделяющая комнату от восхитительного сада с розами всевозможных оттенков, разнообразными цветами и растениями. – Солярий существует, чтобы черпать в нем вдохновение. Я настоятельно советую фаворитке посещать его ежедневно в терапевтических целях.

Если бы мама была здесь, она бы посоветовала мне набрать в саду лепестков для создания идеальных естественных оттенков и не заглядывать в обширные тома с образцами цвета, составленные Дюбарри. Ко мне подбежала Хана.

– Я сама себе не верю! А ты?

– Я тоже, – ответила я.

Мы разошлись по комнатам подобно тому, как стеклянные шарики раскатываются по полу. Я пошла за парфюмерным аэростатом по коридору. Стены были увешаны портретами прошлых фавориток в золотых рамах. Я остановилась напротив портрета мамы. Ее ясные глаза пристально смотрели на меня. Я представляла, как она ходила из комнаты в комнату, создавала одного красивого человека за другим, подумала про свой портрет рядом.

Я вошла в комнату. Наверное, здесь располагался процедурный салон. На стенах до самого потолка висели многочисленные шкафчики, а на выдвижных ящиках виднелись надписи: «Розовый крем», «Подушечки из лебединого пуха», «Масло» и «Помады». На мольбертах стояли портреты и пустые холсты. Слуги щелкали откидывающимися лестницами, пополняя запасы. Стеклянные витрины были заставлены баночками с пигментной пастой для любого оттенка кожи, в корзинах стопками уложены свечи, кубики воска и пастилки. На пузатой плите в дальнем углу разложили металлические инструменты. На большом столе лежали ворсистые подушки и стопки полотенец.

В дверь просунулась голова Ханы.

– Пойдем, Камиль, – позвала она и вывела меня наружу.

Министр Красоты провела нашу группу сквозь несколько дверей.

– Сюда, девочки. Тут у нас спальня. – Шесть кроватей с балдахинами выстроились в ряд, покрытые изысканными вышитыми покрывалами с изображением наших именных цветов. На полу лежал роскошный ковер. От горящего камина в комнате было тепло и светло. – После объявления фаворитки, разумеется, лишние кровати уберут.

Она открыла еще две двери, и мы увидели балкон, больше напоминавший террасу. Внизу раскинулся королевский пляж. Волны Королевского моря бьются о берег, а корабли императорского флота дрейфуют вдоль береговой линии. Некоторые судна пришвартованы к освещенному фонарями оживленному дворцовому пирсу, где бродят задержавшиеся допоздна торговцы.

Дюбарри встала за нашими спинами.

Я о таком и мечтать не могла. Прямо передо мной в золотистых крышах трех дворцовых павильонов отражалась луна.

– Не будет преувеличением сказать, что вид отсюда – один из лучших во дворце, – объявила Министр Красоты перед тем, как проводить нас обратно в помещение. Она указала в сторону холла. – Купальни и онсены находятся в конце коридора, рядом с процедурными салонами и комнатами отдыха.

– Сколько их всего? – спросила Падма.

– Восемь больших салонов, и все связаны между собой. Много лет назад королева приглашала Прекрасных из чайных домов, чтобы устраивать групповые процедуры. Она дарила их самым приближенным вельможам, и вместе они опробовали новые тренды и экспериментировали. Какие были времена!

Министр Красоты проводила нас в главную гостиную.

– Все до единой фаворитки жили в этих стенах. Воистину благословенное место, – сказала она.

От мысли, что моя мама ходила по этим комнатам, по коже пробежали мурашки.

Я представила, как поменяю эти апартаменты под себя: заменю белые свечки свечами из пчелиного воска с медовым запахом, а тяжелые портьеры – легкими занавесками, чтобы впустить солнце; прикажу передвинуть кровать ближе к балконной двери, чтобы звук океана убаюкивал меня. Я поставлю в спальне перед окном письменный стол, чтобы смотреть на небо над террасой, пока буду писать письма и отправлять почтовые шары.

Я бродила по комнате, гладила пальцами мебель и бархатные подушки, потом остановилась у люльки, свисающей с потолка на изящных цепочках.

– Фаворитке придется менять внешность и младенцам тоже?

– Крайне редко. Королевские особы используют токены для младенцев, посещая детскую комнату в Доме. Хотя и такое случается. – Министр Красоты щелкнула пальцами, и служанка принялась за дело. – Кстати, о токенах… в этом сезоне у них потрясающий дизайн. Я самостоятельно выбирала художника из дома Кузнецов. – Она хлопнула в ладоши. – Принесите мне ключи.

Две служанки поднесли узорчатые жетоны в форме ключей на обитой бархатом доске, блестевшие как упавшие звезды.

– Весьма остроумно, Мадам Министр, – сказала Дюбарри.

– Репортеры были в восторге. Их можно получить только при дворе. Стоят они дороже спинтрий. Выдаются только королем, королевой, принцессой и иногда фавориткой. Мой департамент их отслеживает. – Министр Красоты жестом приказала слугам уйти.

– Мне еще нравились жетоны в форме рук, – сказала Валерия. – Они были два сезона назад.

– Это моя первая любовь, – ответила Министр Красоты. – Пока не появились ключи. – Она постучала по стене за спиной. – И еще одно важное дополнение. Это в помощь Иви, бывшей фаворитке, которая в течение месяца будет помогать своей преемнице осваиваться…

Потайная дверь приоткрылась, и за ней оказался небольшой кабинет, переполненный похожими на подсвечники переговорными устройствами. Отовсюду раздавались дребезжащие звонки. У стены стояла передвижная лестница. Телефонные трубки свисали вниз как церковные колокола.

Мы заметили дочь Мадам, Элизабет Дюбарри. Мать с довольным видом посматривала на нее. У Элизабет узкое длинное лицо, похожее на рисовое зерно, короткая прическа напоминает гриб. Никакие процедуры не способны стереть неизменно кислое выражение ее лица.

Министр Красоты осмотрела ее с ног до головы, сморщив нос.

– Мисс Элизабет Дюбарри также будет находиться при дворе, – сказала она без энтузиазма.

– Я буду находиться в переговорном центре, – сказала Элизабет, шмыгнув носом, – отвечать на звонки и вести запись на процедуры и в чайных домах, и у фаворитки. Я буду заниматься заказами на снадобья и препараты и организую доставку почтовыми шарами внутри двора. – Она замолчала и зацокала языком. – Телефоны звонят не переставая.

Дома, когда Элизабет начинала что-то говорить, мы уделяли ей столько же внимания, сколько бродячим карликовым кошкам. Она любила приврать про другие острова, чтобы напугать, и делала все, чтобы унизить нас.

Эдель тяжело вздохнула.

– Я думала, мы от нее избавились.

Падма ущипнула ее. Я постаралась не засмеяться.

– Вы будете слушаться Элизабет, как меня, в то время, когда я буду работать и дома, и при дворе, – сказала Дюбарри. – Вы меня поняли?

– Да, Мадам Дюбарри, – хором ответили мы, как будто так и остались маленькими девочками у нее на уроке.

– Итак. – Министр Красоты прошлась под гобеленом, на котором была изображена старинная карта Орлеана. – Смотрите, как далеко вы забрались. – Она указала на самый верхний угол, где золотом вышит наш остров и его старое название – Хана. – Я счастлива, что вы наконец здесь. Наслаждайтесь этой ночью, потому что завтра мир – ваш, наш и всего королевства – изменится навсегда.

Дюбарри, а затем и мы похлопали ее словам.

– Я вернусь завтра утром, – сказала Министр, направившись к выходу, и подбитый норкой шлейф потянулся за ней следом.

– Девушки, вы замечательно справились, демонстрируя сегодня вечером свои таланты. – Дюбарри остановилась взглядом на каждой. – Даже ваши старшие сестры были в высшей степени впечатлены. Они готовы помочь вам освоиться, как только вы узнаете места своего назначения. Некоторые даже отметили, что вам потребуется меньше месяца, чтобы приспособиться к жизни при дворе или в чайном доме.

Я покраснела от предвкушения, восторга и немного от страха.

– Сегодня был один из сильнейших дебютов на моей памяти со времен, когда еще моя Матушка была жива. – Она поцеловала два пальца и прижала их к груди. Мы сделали то же самое, чтобы выказать уважение к усопшим. После Дюбарри вынула из кармана молитвенные четки и обмотала нить вокруг ладоней. – Мы проверим и сбалансируем уровни ваших аркан. Потом вы переоденетесь ко сну. – Дюбарри прикоснулась теплой рукой к щеке каждой из нас. – Вы должны хорошо отдохнуть. Сегодня вы впервые так много переживали. Вам необходимо восстановить баланс сил. Не забывайте, что эмоции плохо влияют на кровь, в которой течет ваш дар. Излишнее проявление чувств загрязняет арканы и повышает давление. Я никогда не устану об этом напоминать.

Много недель перед нашим днем рождения и Карнавалом Красоты я слышала это снова и снова, как заевшую мелодию на фонографе. Наши матери, няни и особенно Дюбарри каждый раз, будто первый, рассказывали об арканах.

Красота у нас в крови.

Мы с сестрами бубнили эту мантру, еще когда учили буквы и цифры.

Она дернула за шнур на стене и повернулась ко мне.

– Камелия и Эдельвейс, вас обеих разбудят раньше, – сказала она загадочно. – Нам нужно поговорить.

7

Почувствовав на себе удивленные взгляды сестер, я покраснела. Мой макияж потек из-за выступившего пота. Элизабет ухмыльнулась.

– Зачем? – спросила я.

Дюбарри фыркнула.

– Да, мне тоже интересно. – Эдель встала рядом со мной.

– Камелия и Эдельвейс, мои просьбы необходимо исполнять беспрекословно как дома, так и тут. Вам всем стоит это запомнить. – Она подобрала юбку и вышла из комнаты.

– Спокойной ночи, девочки. – Элизабет отправила нам воздушный поцелуй и поспешила вслед за матерью.

– Все будет хорошо, – прошептала Амбер и взяла меня за руку.

Эдель рассмеялась.

– Эдель, это совсем не смешно, – огрызнулась Амбер.

В помещение зашли слуги. Чтобы восстановить уровень аркан, нас отвели в онсен, где накормили персиками, вымоченными в меду, расплели пучки, помогли снять наряды, вымыли волосы и купали до тех пор, пока наша кожа не стала мягкой, как кекс.

Медсестры встретили нас у дверей купален. Их накрахмаленная белая униформа поскрипывала от движений, на шеях сверкали эмблемы дворцовой медицинской службы. Они прикатили несколько тележек с подносами, заставленными плитками шоколада, чайниками с пряным чаем, дольками апельсинов, засахаренной черникой и нанизанными на шампуры копченым лососем и говядиной, спрыснутой чесноком и имбирем. В руках у других медсестер были арканометры.

Я прилегла в шезлонг, размышляя, о чем Дюбарри хочет со мной поговорить. В мозгу крутились все возможные варианты для разговора. Я очень надеялась, что она начнет расхваливать мое выступление, что толпа хлопала мне громче всех, и удивляться, насколько уникально мое владение второй арканой. Но голос внутри меня прошептал: «Ей не понравилось».

Сестры одна за одной вошли в комнату и расселись кто куда. Слуги вышли.

– Только посмотри. – Падма уронила «Орлеанзиан Таймс» мне на колени. Заголовки рассеялись, а затем собрались снова. – Я не могу оторваться.

ХОДЯТ СЛУХИ, ЧТО у ЛЕДИ ФРАНЦЕСКИ КАРНИГАН

ИЗ ДОМА ХЕЛИ ПОЯВИЛАСЬ ЗАВИСИМОСТЬ ОТ ПРОЦЕДУР у ПРЕКРАСНЫХ

КОРОЛЕВА МОЖЕТ ОТМЕНИТЬ ОГРАНИЧЕНИЯ НА МОРСКУЮ ТОРГОВЛЮ

НЕКОТОРЫЕ ВОЛОСЯНЫЕ ТЕКСТУРЫ НЕ ОТРАЖАЮТ СВЕТА КОСМЕТИЧЕСКИХ ЛАМП

СЛУЖАНКА ДОМА КАННЕН БЫЛА АРЕСТОВАНА ЗА НЕЛЕГАЛЬНУЮ ТРАНСФОРМАЦИЮ и ПОПЫТКУ ВЫДАТЬ СЕБЯ ЗА ГЕРЦОГИНЮ КАННЕН

ГЕРЦОГИНЯ МИШЕЛЬ ЖЕРАР ИЗ ДОМА ЮДЖИН СОЧЕТАЕТСЯ БРАКОМ с ЛЕА БОЕР НА СТЕКЛЯННЫХ ОСТРОВАХ

Эдель выхватила газету из моих рук и плюхнулась в соседний шезлонг.

– У нас проблемы, лисенок. – Она выглядела как привидение. Ее волосы и цвет лица были такими же белыми, как и ночная сорочка.

– У тебя всегда проблемы, Эдель, – сказала Валерия и, сунув нос в тележку со сладостями, испачкала волосы в глазури.

– Надо сказать, Камиль, у тебя тоже. Ты не всегда следуешь инструкциям, – заметила Падма, улыбнувшись.

– Я хотела, чтобы меня запомнили, – сказала я. – И потом, моя модель все время ерзала.

– Так вот почему ты сделала ее своей копией? – поддразнила меня Валерия.

Я засмеялась.

– Не совсем.

– Твоя девочка так здорово получилась, – сказала Хана, зевая. Ее прямые черные волосы обвили тело, словно щупальца. Она старалась держать глаза открытыми, но незаметно для нее они сомкнулись плотно и аккуратно, как складка на бумаге.

– Я и не собиралась нарушать правила.

– Конечно, собиралась, Камиль. – Уголки рта Эдель дрогнули. – Дюбарри выглядела так, будто ее ущипнули. У нее даже щеки стали вишнево-красными. Я так тобой гордилась. Мне надо было вообще отказаться делать трансформацию. Пусть бы меня посадили на платформу, подняли наверх, а потом я просто встала бы. Можешь себе представить? Дюбарри скорчила бы такую физиономию, что уродливее в королевстве и не найти. Я и правда подумывала так сделать, но тогда она выпустила бы из меня всю кровь. Она мне самых злых пиявок дает, клянусь.

– Узор, который ты выбрила на голове у девочки, получился грубоватым, – сказала Падма и захихикала.

– Тебя же он развеселил. – Эдель продемонстрировала почти все зубы в широкой ухмылке.

– А я не видела, – проснулась Хана. – Что ты сделала?

– Я выбрила буквы Н – А—В – О—З. Поэтому она и хочет со мной поговорить, – ответила Эдель.

Мы все засмеялись, представляя изображение девочки и выбритого слова рядом с картинкой коровьей лепешки в вечерних газетах по всему королевству. Когда мы были маленькими и хотели выбраться из комнат после отбоя, мы оставляли друг другу записки с этим словом и указанием, где сейчас находится Дюбарри.

В комнату вошла Амбер.

– Я тоже думаю, что вы обе не должны были этого делать. Я даже слышала, как перешептываются слуги. Вы проявили неуважение.

Эдель вздохнула.

– Конечно же, ты так думаешь. Ты всегда делаешь, как велено. И знай, я подсунула девочке один из токенов Дюбарри, чтобы она смогла прийти ко мне, где бы я ни оказалась, и все исправить. Я это ради смеха сделала.

Амбер повернулась ко мне.

– А ты как будешь оправдываться?

– Меня посетило вдохновение, – заявила я. – Так я и скажу Дюбарри.

Амбер сжала губы, в точности как Дюбарри, и в ее взгляде я прочитала: Я-же-говорила-тебе-следовать-правилам.

– Да какая разница, Амбер. Мы обе показали людям представление и подарили репортерам интересный материал для публикаций. Вот в чем смысл, – огрызнулась Эдель.

Амбер сжала кулаки, как будто собралась подраться. И мне снова вспомнилось, что мы с ней поссорились. В ее глазах заблестели слезы.

– А может, Камиль или меня выберут фавориткой. – Взгляд Эдель чуть не прожег в Амбер дырку.

– Еще ничего не решено, – сказала Амбер. – Нам не стоит…

Вошла служанка с графином теплого масла, и мы замолчали. Тихо, словно полет пера, она втирала масло в волосы Падмы, заставляя их блестеть в неярком свете, словно оникс. Потом пришла моя очередь, и каждый мой локон был пропитан сладкой жидкостью и заколот на затылке. Еще одна служанка прикрыла пледом храпящую Валерию, и затем они снова исчезли.

– Дюбарри запретила нам это обсуждать, – сказала Амбер.

Хана и Эдель бросили на меня раздраженные взгляды. Такие же, как Валерия, когда парикмахер укладывала нам волосы в пучки, а Амбер хвасталась, что никто не может создать кудри лучше нее. За спиной девочки всегда называли ее «пташкой» Дюбарри.

– Боишься проиграть, Амбер? – Слова Эдель лишь подлили масла в огонь и еще больше разозлили сестру.

– Это не игра, – сказала я совсем как Дюбарри. – Успокойтесь все. – Я попыталась улыбнуться Амбер, чтобы спустить все на тормозах. Ее руки тряслись, а сама она покраснела с головы до ног, словно ошпаренная.

– А тебе не все равно, Эдель? Ты же ненавидишь быть Прекрасной, – сказала Амбер. Напряжение распространилось по комнате, как толстое одеяло, готовое задушить всех нас. Пока мы росли, такие ссоры разгорались по любому мелкому поводу: из-за стула на веранде, где мы завтракали, из-за оценок… Мы спорили, кто лучше разбирается в истории Прекрасных, кого больше хвалила Дюбарри. Жаркие споры длились неделями, как палящее солнце в теплый сезон.

Хана подняла руки вверх и замахала.

– Прекратите! Мы уже слишком взрослые для этого.

– А еще у нас сегодня день рождения, – напомнила Падма.

– Ой, да мне все равно. – Эдель поднялась из кресла. – Я просто не думаю, что это должна быть ты, Амбер, просто потому что ты всегда все делаешь по указке.

По глазам Амбер было видно, что ей больно слышать такое.

– Быть Прекрасной – это честь…

– У наших экипажей стоял мальчик, – выпалила я.

Эдель, Хана, Падма и Амбер повернули головы в мою сторону. Готова поспорить, что мои щеки стали пунцовыми.

– Он стоял у ворот.

– Мальчик? – Падма хлопнула в ладоши.

– Что произошло? Что он вообще от тебя мог хотеть? – Амбер обрушила на меня шквал вопросов. – Как он прошел через охрану?

– Что он сказал? – спросила Хана.

– Он спросил, могу ли я сделать человека из глины, как написано в заголовках газет…

– Эти репортеры понятия не имеют… – начала было Амбер.

– Да, Амбер, мы знаем. Дай ей закончить, – ответила Эдель, нахмурившись.

– Мы стояли вдвоем, – сказала я. – Не знаю, куда ушел стражник.

– Ты напугалась? – спросила Падма. – Я бы на твоем месте вся тряслась от страха.

– Нет. – Я вспомнила о том, как юноша меня рассмешил.

– А стоило бы. Это запрещено, – сказала Амбер.

Хана сморщила нос, как будто съела лимон.

– Тихо, Амбер. Как он выглядел? – Эдель наклонилась ко мне, свесившись с шезлонга. – Кто-нибудь, разбудите Валерию. Ей надо это услышать.

Падма подошла к креслу Валерии и потрясла ее за плечо. Та перевернулась и снова захрапела.

– Она опять будет ныть, что все пропустила.

Амбер скрестила руки на груди. Ее лицо сравнялось цветом с копной темно-рыжих волос.

– Какая разница, как он выглядел? Ей следовало не разговаривать с ним, а позвать стражу или присоединиться к нам. Это небезопасно.

– Он красивый, – сказала я. – Очень даже.

Падма, Эдель и Хана захихикали. Глаза Эдель расширились.

– Он хотел тебя поцеловать?

Амбер фыркнула.

– Вовсе нет, – сказала я.

– Я о таком слышала. Некоторые думают, что поцелуй Прекрасной принесет удачу и процветание всему их дому. Дочери Богини Красоты – самые везучие люди в королевстве Орлеан. Наверное, этого он и хотел, – предположила Хана.

– Не смеши меня, – сказала Амбер.

– Что страшного в поцелуе? – Хана подпрыгнула, целуя воображаемую фигуру, и пустилась с ней в пляс по комнате, Эдель присоединилась к ней. Они превратились в вихрь из бледных рук и ног. Все покатились со смеху, кроме Амбер.

– Это была бы катастрофа. – Амбер вскинула руки, а ее глаза наполнились злыми слезами. – Мы Прекрасные, а не куртизанки. Их и так полно при дворе, и все готовы целоваться. Роняя туфли и собственное достоинство, бегают за титулованными придворными из высокородных домов.

Я потянулась к Амбер, чтобы успокоить, но она отвела руку.

– Может, он в тебя влюбился. – Эдель плюхнулась в кресло и мечтательно уставилась в потолок. – Я бы все отдала, чтобы почувствовать или увидеть что-нибудь другое.

Любовь и поцелуи вызвали во мне такое любопытство, что на лбу стали появляться капельки пота. Как бы интригующе это ни выглядело, я не уверена, что мне хотелось бы испытать это.

– Не глупите. Невозможно получить сразу все. Кто захочет любви, когда можно быть могущественной? – сказала Амбер.

– Мы просто поговорили. Вот и все, – ответила я. – Какой же сегодня потрясающий вечер. Давайте лучше это обсудим.

– Помните, что случилось с Роз Мари? С Прекрасной из прошлого поколения, которая пыталась выйти замуж. – Амбер заговорила, словно ученый историк, хотя нам всем было известна эта история. Дюбарри предупредила нас, что Роз Мари подхватила болезнь, которая поражает всех Серых. Когда она вернулась домой из дворца, нам едва исполнилось четырнадцать. Она редко покидала комнату. Иногда мы спорили, кто сможет подойти и посмотреть, что у нее под вуалью. Первая, кому бы это удалось, получили бы славу и право на все наши десерты за ужином. Никто так и не выиграл.

– Это был сын Мадам Бонтам из дома Реймс, одной из королевских фрейлин. Их поймали вместе…

– Мы знаем, Амбер, – сказала Эдель.

– Они посадили его в одну из голодных камер, – добавила она.

Падма заткнула пальцами уши.

– Я не хочу больше про это слушать. Вы же знаете, это для меня слишком.

– Амбер, я не говорила, что хочу влюбиться…

Амбер издала возмущенный вопль и вылетела из комнаты.

– Что с ней происходит? – спросила Хана.

– Она все принимает близко к сердцу, – ответила Эдель.

– Просто день выдался напряженный, не иначе. – Я оглянулась, высматривая силуэт в коридоре, потом встала, чтобы поискать Амбер, но медсестры хлынули в комнату до того, как я успела выйти.

– Пожалуйста, присядьте, – сказала мне одна из них.

Страх поднялся изнутри. Неважно, сколько уколов я перенесла, я никогда не смогу к ним привыкнуть. Вот бы Мадлен была тут, она хотя бы пересказала бы мне все домашние сплетни: как придворные спорили о выборе цвета или выкрикивали оскорбления после процедур. К моменту, когда она бы закончила, вся проверка уровней аркан подошла бы к концу.

На лице у всех медсестер было одинаковое безрадостное выражение. Женщины, неся с собой подносы, подошли к нам. Одна из них взяла мою левую руку, закатала широкий рукав ночной сорочки и повязала красный жгут вокруг бицепса. Я придумывала историю ее жизни и представила, как рассказываю ее Мадлен. Медсестру зовут Жакалин, на Шелковых Островах у нее двое маленьких дочерей, которые пьют розовый лимонад, качаясь в гамаках на частном пляже с видом на Залив Шелка. Муж Жакалин – отъявленный мерзавец, который бросил их, сбежав на Огненные Острова.

Сестра прижала два пальца к сгибу локтя и изучила вену. Зеленые дорожки поднимались над коричневой кожей. Она вынула иглу из серебряного лотка и показала ее перед тем, как воткнуть мне в руку. Я до сих пор терпеть не могу момент, когда игла протыкает кожу, будто тоненькую шелковую тряпочку.

Я сжала пальцы и скорчила гримасу. Медсестра легонько хлопнула меня по руке, чтобы я ее разжала. Кровь змейкой поползла по длинной трубке. Она наполнила три пробирки, каждая для своей арканы. Развязав красный жгут, медсестра убрала иглу. Кусочек ваты, закрывший место укола, показался мне крошечным облаком. Когда его убрали, ранки будто бы и не было.

– Арканометр, – сказала она.

Я подняла небольшое устройство с подноса и держала, пока она не разместила каждую пробирку в одном из трех отдельных углублений. Моя кровь кружилась водоворотами в трех отдельных камерах устройства, пенясь, отделяя протеины, содержащие арканы, и определяя, каким из них потребуется балансировка. Я провела пальцем по латунному корпусу машины, ощущая вибрирующий гул работающих шестеренок и контуры цифр, которые скоро загорятся, демонстрируя мои показатели.

Над первым отделением загорелось слово ХАРАКТЕР, словно внутри задрожал огонь свечи. Идеальный баланс, какой и должен быть у неиспользованной арканы. Медсестра повторила процедуру для второй колбы. Высветилось слово АУРА. Я прикоснулась к буквам. Эта аркана – моя любимая. Прибор показал цифру три.

Глаза моей медсестры расширились от удивления. Я взглянула на нее. Она нажала на кнопку еще раз. Та же цифра наполнилась светом. Она издала странный звук, видимо, означавший крайнюю степень удивления, и сделала отметку в журнале. На уроках Дюбарри говорила, что наши тела по-разному приспособлены к использованию арканы. Она предупреждала, что, если уровень арканы упадет до нуля, Прекрасная потеряет сознание, заболеет или даже умрет. Нам надо быть осторожнее и не злоупотреблять своим даром. «Что Богиня Красоты дает, то она может и забрать».

Эдель покосилась на мой измеритель.

– Это очень мало. Дюбарри говорила, что после Карнавала он опустится только до четырех с половиной.

– А у тебя какой уро…

– Тс-с. – Медсестра шлепнула меня по руке. – Вам не следует обсуждать показатели друг друга.

– Не указывай нам, что делать. – Эдель поднялась.

– Успокойся, – сказала Падма.

– Измерения закончатся через минуту, – добавила Хана.

Я потянулась к Эдель. Она оттолкнула мою руку.

– Тебе разве не надоело, что нами постоянно понукают?

В моей голове загудел ответ «да».

– Вы не медсестра.

Они продолжили спорить, пока медсестра не позвала слуг, чтобы вывести Эдель из комнаты.

– Просто послушайте, – начала я.

– Я уже наслушалась. – Она попыталась отмахнуться от приближающихся слуг, но ее скрутили и утащили, несмотря на сопротивление и крики. Когда мы были младше, Эдель взрывалась как фейерверк, если не хотела читать буклет или книгу, заданную Дюбарри, или идти спать до восхода первой звезды, или есть улучшающую кровь пищу, приготовленную нашим шеф-поваром.

Моя медсестра никак не отреагировала. На ее лице не было ни намека на то, что она вообще заметила произошедшее. Она нажала последнюю кнопку арканометра. Загорелось слово ВОЗРАСТ и появилась цифра пять. Амбер вошла в комнату с арканометром в руках. Интересно, похожи ли ее показатели на мои, успокоилась ли она.

Слуги вкатили тележки с фарфоровыми сосудами, укрытыми серебряными крышками с отверстиями для воздуха. Подняв их, они опустили внутрь серебряные щипцы, чтобы извлечь из воды червей. Пиявок. Те извивались и корчились. Когда их положили на подносы каждой из медсестер, их рты стали открываться и закрываться, демонстрируя маленькие острые зубы. Их спины покрыты пустыми сосудами в форме бриллиантов. От отвращения все внутри перевернулось. Я должна была к ним привыкнуть. Детьми мы ухаживали за пиявками, размножали их, изучали пользу, которую их вид приносит Прекрасным, и как они помогают очищать кровь.