Девушка в лабиринте

3

«…пятнадцать лет без известий, без единой зацепки, без надежды. Пятнадцать лет молчания. Долгий-долгий кошмар, который закончился неожиданно счастливо. Ведь до позавчерашнего дня никто и вообразить себе не мог, что Саманта Андретти еще жива…»

Бруно смотрел выпуск теленовостей и старался расслышать слова журналиста, который вел репортаж у въезда в больницу, но ему мешал старик Квимби: он колотил палкой от швабры по висевшему в баре старому кондиционеру, надеясь таким образом заставить его работать.

– Господи, Квимби, да прекратишь ли ты? Вряд ли эта штука исправится оттого, что ты ее поколотишь палкой. – Гомес, один из самых упорных завсегдатаев бара, подал голос из отдельной кабинки в глубине зала.

– Что ты, на хрен, смыслишь в кондиционерах? – раздраженно буркнул бармен.

– Тебе следовало бы раскошелиться, чтобы твои клиенты дышали свежим воздухом, вот что я смыслю, – убежденно проговорил взмокший от пота толстяк, выбирая из батареи стоявших перед ним пивных бутылок недопитую и поднося ее ко рту.

– Конечно, я бы так и сделал, если бы все в этом заведении исправно платили.

Оживленные дискуссии между Квимби и клиентами были привычны для посетителей. Но в данный момент, кроме Гомеса, в баре находился только Бруно Дженко, которому было не до завязавшейся перепалки.

Дженко сидел на табурете у стойки, сжимая в руке стаканчик текилы, и не сводил глаз с экрана телевизора, стоявшего на верхней полке. Лопасти вентилятора над его головой разгоняли горячий, влажный воздух, пропитанный сигаретным дымом. Спиртное не успело еще перебить гадкий вкус во рту, оставшийся с тех пор, как полчаса тому назад его вывернуло наизнанку за баром, в глухом переулке. В туалет он не пошел, не желая, чтобы кто-то догадался, насколько ему плохо.

Но выглядел он ужасно, и тошнота грозила вот-вот вернуться, но он вдруг вспомнил о содержимом правого кармана своего льняного пиджака.

Талисман.

Дженко отвел взгляд от экрана и одним глотком осушил стакан. Все от жары, подбадривал он себя, прогоняя воспоминание. Никто не должен знать. И, не обращая внимания на перебранку, удары шваброй и рычание кондиционера, он пытался сосредоточиться на том, что говорилось по телевизору.

Новость о появлении Саманты Андретти вот уже сорок восемь часов била все рекорды на местных и центральных каналах, отодвинув на второй план даже волну аномальной жары, которая захлестнула регион, с температурой воздуха и уровнем влажности, ни разу не зарегистрированными прежде.

«…Согласно неофициальным источникам, в настоящее время двадцативосьмилетняя Саманта Андретти получает психологическую помощь от специалиста, и есть надежда, что вскоре она предоставит данные, которые помогут задержать монстра, похитившего ее и державшего в заточении… По некоторым сведениям, в ближайшее время расследование должно сдвинуться с мертвой точки…»

– Да прямо: что они там знают, на телевидении. – Квимби махнул рукой в сторону экрана, как бы стирая начисто и изображение, и всех журналистов, вместе взятых. Потом занял свое место за стойкой. – Переключишь на другой канал – и там та же песня. Уже пятый или шестой раз за утро слышу одно и то же: расследование, дескать, продвигается – ведь больше им и сказать-то нечего.

– Готов поспорить: было бы чем похвастаться, они бы наперебой выступали перед журналистами, – заметил Бруно.

– Начальник полиции держит расследование в секрете, чтобы сукин сын, которого они ищут, ни о чем не пронюхал заранее… Если его не поймают, кто-то за это поплатится: надо же, столько лет в полиции даже не подозревали, что Саманта Андретти еще жива. Хорошенькое дело. – Квимби осекся, от внезапного осознания того, что происходит, его пробрала дрожь. – Господи боже, пятнадцать лет… В голове не укладывается.

– Ага, – кивнул Дженко, встряхивая пустой стакан.

Квимби достал бутылку текилы и налил ему еще порцию желанного лекарства.

– Вопрос в том, как ей удалось выжить…

Бруно Дженко знал ответ, но говорить не хотел. Может быть, и Квимби не хотел бы это услышать. Дело в том, что бармен, как и большинство нормальных людей, хотел верить в сказочку о храброй героине, которой удалось выстоять и в конце концов убежать от монстра. Но в действительности это произошло только потому, что так захотел ее тюремщик. В его намерения явно не входило ее убивать. Он кормил ее и следил, чтобы она не заболела.

Иными словами, заботился о ней.

День за днем лелеял с болезненной нежностью. Как зверька в зоопарке, сказал себе Бруно, поднося к губам стакан с текилой. Мы можем проявлять доброту по отношению к животным, но в глубине души знаем, что их жизнь ценится меньше, чем наша. И Саманта Андретти испытала на себе всю жестокую силу такого лицемерия. Она была зверьком в клетке, которого любят, которым восхищаются. Иметь власть над ее жизнью и смертью – вот чем тешился похититель, вот в чем находил выход его садизм. Каждый день он позволял ей жить дальше. По этой причине наверняка считал себя благородным, даже великодушным. А может, монстр и был прав. Ведь, по сути, он ее защищал от себя самого.

Но обо всем этом обычные люди даже и не догадывались. Им не приходилось бывать в тех кругах ада, куда спускался Бруно. Поэтому он им сочувствовал и, как правило, не мешал свободно высказываться. Ведь в их речах, в болтовне порой проскальзывала ценная информация, которая могла помочь в расследовании.

Для всех Бруно Дженко был частным сыщиком. На самом деле его ремесло заключалось в том, чтобы слушать.

«Кью-бар» идеально подходил для того, чтобы улавливать разговоры, нескромные намеки или попросту сплетни. Это заведение стало излюбленным местом для блюстителей закона с тех самых пор, как лет двадцать тому назад лейтенант Квимби во время обычной облавы схлопотал пулю в почку. Досрочная отставка, конец карьере – но на страховку он обустроил этот паб. С того времени всякий раз, когда полицейским нужно было что-то отпраздновать – выход коллеги на пенсию, рождение наследника, диплом или годовщину, – они собирались в «Кью-баре».

Хотя Бруно никогда не носил мундир, он так часто бывал в заведении, что его считали своим. Конечно, ему приходилось терпеть издевки и шуточки. Но что поделаешь: такую цену приходилось платить за возможность собирать информацию, которая могла оказаться полезной в его работе. Квимби был его основным осведомителем. Все полицейские, даже бывшие, знают, что не следует доверять частным сыщикам. Но старик откровенничал не ради какой-то выгоды. То был вопрос престижа. Возможно, делясь секретными сведениями с гражданским лицом, он чувствовал, что все еще принадлежит к корпорации. Разумеется, Бруно никогда не вызывал Квимби на разговор: задай он бывшему полицейскому прямой вопрос, тот не сказал бы ни слова. Он всего лишь располагался в заведении, иногда просиживая там часами, дожидаясь, пока кто-то другой заведет разговор.

Как и в тот день.

Но сегодня все по-другому, осталось слишком мало времени.

В ожидании он сунул руку в карман пиджака, чтобы вытащить платок и отереть вспотевший затылок. Пальцы нащупали сложенный листок бумаги – Бруно называл его талисманом, поскольку никогда с ним не расставался. Желудок обожгло огнем, Бруно испугался, что его снова вырвет.

– Вчера сюда заходили Бауэр и Делакруа, перед внеочередным дежурством, – внезапно проговорил Квимби.

Бруно поборол тошноту и забыл о листке: на полицейских агентов, о которых упомянул бармен, было официально возложено дело Саманты Андретти. Ну наконец-то, порадовался он про себя. Пришлось долго сидеть здесь, но часы ожидания окупились.

В самом деле, упомянув Бауэра и Делакруа, бармен подлил текилы в стакан, хотя его об этом и не просили. Верный знак, что ему хочется поговорить. Квимби нагнулся над стойкой.

– То, что к девочке приставили специалиста, вроде бы верно: крутой профайлер^[1], эксперт по серийным убийцам, которого нарочно откуда-то пригласили, – продолжал он. – Он использует не совсем обычные методы…

Дженко знал, что, согласно статистике, пережить плен у психопата практически невозможно. Но если такое случалось, в распоряжении полиции оказывался ценный свидетель, к тому же способный предоставить доступ ко всем извивам сложной преступной натуры. К запутанным многообразным фантазиям, неудержимым порывам, инстинктам и непотребным извращениям. Поэтому и призвали профессионала, чтобы тот прощупал рассудок Саманты Андретти.

Бруно отметил, что Квимби говорит о ней так, будто ей все еще тринадцать лет. Не он один. Многие, даже на телевидении, называли ее девочкой или девчушкой. Это неизбежно, ведь в памяти людей осталась последняя фотография, которую распространяли повсюду сразу после исчезновения. И все же, хотя СМИ пока не добрались до нынешнего ее облика и не растиражировали его, Саманта уже взрослая женщина.

– Девочка все еще в шоке, – доверительно шепнул Квимби. – Но в Управлении надеются на лучшее.

Бруно не хотел казаться слишком любопытным, но был уверен, что бармен знает больше:

– В каком смысле – на лучшее?

– Ты знаешь Делакруа: молчун, спокойный, уравновешенный… Но Бауэр уверен: они вот-вот схватят ублюдка.

– Бауэр – трепло, – заметил Бруно равнодушным тоном и снова уставился в телевизор.

Квимби заглотил наживку:

– Да, но они, кажется, взяли след…

Взяли след? Возможно ли, что Саманта уже сообщила им какую-то важную подробность?

– Я слышал, будто они ищут место, где похититель держал жертву, – проговорил Бруно рассеянно, как бы просто поддерживая разговор. – Полицейские окружили пустошь, на юге, у болот. Там патрульные и наткнулись на Саманту, верно?

– Так и есть… Поставили заграждение и никого не пропускают. Держат ротозеев на расстоянии.

– Им ни за что не найти того места. – Бруно нарочно разыгрывал из себя скептика, чтобы собеседник счел своим долгом его разубедить. – Раз его не обнаружили за пятнадцать лет, оно вряд ли бросается в глаза.

– Саманта Андретти передвигалась пешком, к тому же со сломанной ногой; значит, после побега ей не пришлось далеко идти, верно? – Квимби явно злился оттого, что ему не верят.

Сыщик решил бросить кость бывшему полицейскому, польстить его задетому самолюбию:

– По-моему, девушка – ключевая фигура: если она пойдет на контакт, можно надеяться, что монстра поймают.

– Пойдет, – уверенно проговорил Квимби. – Но у них есть еще кое-что в запасе…

Значит, не девушка навела их на след. Тогда кто? Бруно молча сделал глоток. Стратегическая пауза: бармену нужно дать время, чтобы он решил, рассказывать ли все до конца.

– История о том, как ее нашли, не совсем совпадает с версией, которой позволили просочиться в прессу, – заявил Квимби. – Патруль, обнаруживший на обочине дороги раздетую девушку со сломанной ногой, оказался там не случайно…

Бруно быстро прикинул, что следует из этой информации. Зачем скрывать обстоятельства, при которых обнаружили девушку? Что следовало утаить?

– Полицейских предупредили, – предположил он. – Кто-то подсказал, где найти Саманту.

Квимби молча кивнул.

– Добрый самаритянин, стало быть.

– Анонимный звонок, – поправил его бармен.

4

Дженко ступил на порог «Кью-бара», и жара тотчас же вцепилась в него, стиснув голову, шею, плечи. Зной казался живым: невидимый хищник, от которого не было спасения. Бруно с трудом дышал, но все равно сунул сигарету в рот, прикурил и стал дожидаться, пока никотин окажет свое действие.

Как теперь ему может повредить никотин?

Бруно огляделся. К трем часам дня улицы в центре опустели. Непривычное зрелище в такой час, в таком районе и к тому же в выходной. Магазины и офисы закрыты. Ни одного прохожего. Призрачная тишина. Только светофоры бессмысленно продолжали регулировать движение на улицах, свободных от машин.

По причине запредельно высоких температур власти, охраняя здоровье сограждан, были вынуждены прибегнуть к чрезвычайным мерам. Жителям рекомендовалось спать днем и выходить из дому только в темное время суток. Чтобы переход на новый режим прошел безболезненно, были изменены графики дежурств полицейских, пожарных и персонала больниц. Все учреждения открывались ближе к концу дня и закрывались на рассвете. Даже суды начинали работу в вечерние часы. Предприятия и фирмы приспособились к переменам: около восьми вечера толпы рабочих и служащих спешили на работу, как в обычный час пик. Никто не жаловался. Напротив: в универмагах и мелких лавочках наметился подъем в делах, поскольку люди с нетерпением дожидались прохлады, чтобы покинуть дома. Едва солнце начинало клониться к закату, они вылезали из своих нор, будто крысы.

Уже около недели дни начинались на закате.

Погода сошла с ума, сказал себе Бруно, вспоминая то, что случилось в прошлом году в Риме, когда сильная гроза обрушилась на город, вызвав блэкаут и опустошительное наводнение. Последствия загрязнения окружающей среды, глобального потепления и в целом похабного отношения к планете. Много ли нужно времени, чтобы проклятый человеческий род истребил себя, сам того не замечая? Беда, и только. Но тут он вспомнил о талисмане, который лежал в кармане пиджака, и рассудил, что, по сути, эта проблема больше его не касается.

Поэтому решил, наплевав на все, внести свой вклад во всеобщее запустение: сделал пару затяжек, бросил сигарету на раскаленный тротуар и раздавил подошвой. Потом направился к машине, припаркованной за углом.

Анонимный звонок.

Ведя подержанный «сааб» по пустынным улицам, Дженко обдумывал информацию, полученную от Квимби. Кондиционер в машине уже много лет не работал, и Бруно держал окна открытыми. Волны горячего воздуха накрывали его, потом откатывались: казалось, он едет сквозь пожар. Бруно было нужно пристанище, не для того, чтобы укрыться от жары, а для того, чтобы поразмыслить спокойно. Хватит ломать голову, тебя это не касается. Но его мучило сомнение. Кто позвонил в полицию? Почему информатор сам не оказал помощь Саманте? Почему не назвал свои координаты? Этот неизвестный мог сделаться героем дня, но предпочел остаться в тени. Чего он боялся? Или – что хотел скрыть?

Дженко знал, что не в силах рассуждать здраво. Перебрал текилы, а может, мешает проклятый листок в кармане. Он мог затвориться в гостиничном номере, который снял неделю назад, продолжить пьянку, начатую в «Кью-баре», и погрузиться в глубокий сон, надеясь не проснуться.

Это не пройдет безболезненно, старик, смирись.

Он решил, что оставаться одному не стоит. Но в таком его состоянии Бруно мог вытерпеть только один человек.

Когда Линда открыла дверь, Бруно понял по выражению ее лица, что вид у него ужасный.

– Боже правый! Ты сошел с ума – ходить по улицам на такой жаре, – рассердилась она, затаскивая его внутрь. – Еще и напился, – добавила, скривившись от отвращения. Его бледность и круги под глазами Линда приписывала аномально высокой температуре воздуха и алкоголю.

Дженко не стал ее разуверять:

– Можно войти?

– Ты уже вошел, идиот.

– О’кей, могу я посидеть у тебя немного или ты занята? – Его одежда от пота промокла насквозь, голова кружилась.

– У меня клиент через час, – отвечала она, запахивая на бронзовом теле синее шелковое кимоно. Вырез открывал маленькие крепкие груди.

– Мне нужно полежать несколько минут, этого хватит. – Бруно двинулся в комнату, высматривая диван. В отличие от «Кью-бара», кондиционер работал, жалюзи были опущены, и все тонуло в приятной полумгле.

– От тебя, знаешь ли, несет блевотиной. Надо бы и душ принять.

– Не хочу доставлять тебе столько хлопот.

– Ты доставишь мне больше хлопот, если провоняешь квартиру.

Бруно уселся на белый, под цвет паласа, диван, который царил в гостиной среди мебели, покрытой черным лаком, и множества единорогов. Те были повсюду, в самых разных формах – постеры, статуэтки, мягкие игрушки; даже заключенные в стеклянных шарах, где все время идет снег. Истинная страсть Линды. «Я – единорог, – сказала она о себе как-то раз. – Прекрасное создание из легенды: никто в здравом уме никогда не признается, что верит в единорогов, но люди веками искали их и ищут до сих пор, надеясь, что они существуют».

В одном Линда была права. Она настоящая красавица. Поэтому мужчины всегда искали ее. И готовы были дорого платить за ее любовь.

– Иди сюда, давай помогу, – предложила она, видя, что Бруно даже не в силах снять с себя пиджак. Линда стянула с него мокасины, уложила на диван, взбила подушку и подсунула ему под голову. Ласково прикоснулась ко лбу:

– Да у тебя температура.

– Это все от жары, – соврал он.

– Пойду принесу холодной водички, при такой духоте организм обезвоживается… Особенно если пить текилу среди бела дня, – ворчала она. – А эту тряпку положу в сушилку, – добавила Линда, подбирая льняной пиджак. – Может, вони поубавится. – И она исчезла в коридоре.

Бруно глубоко вздохнул. Голова раскалывалась, все тело ныло. И хотя он не хотел в этом признаваться, мучил страх. Уже несколько недель он засыпал с трудом. Стресс пожирал его, и когда организм уже не справлялся с тревогой, Бруно мгновенно проваливался в небытие. Не засыпал – сдавался. В самом деле, максимум через полчаса забвения он возвращался к реальности и вспоминал, что судьба его предрешена.

Он мог поговорить об этом с Линдой, разделить с ней груз. Возможно, это облегчило бы душу. Собственно, он и шел сюда за этим, чего греха таить. Линда не просто добрая подруга. Хотя между ними существовал барьер, который они так и не преодолели, она была для него самым близким человеком, почти женой.

К тому времени, когда шесть лет назад Линда позвонила в слезах, прося о помощи, она уже долгое время занималась проституцией, но тогда звалась Майклом. Преображение не завершилось, прекрасная женщина все еще оставалась заточенной в мужском теле, и легкая щетина обрамляла ангельское лицо – высокие скулы, полные губы, синие глаза. Майкл обратился к Бруно, чтобы тот оградил его от преследований клиента. В то время транссексуал отдавался за гроши и шел с кем попало. И наткнулся на типа, который сначала вступал с ним в сношение, а потом избивал, вопя, что его принудили к противоестественному акту. Но все время возвращался, отыскивал его, каялся. И все начиналось сызнова, каждый раз с одним и тем же эпилогом.

Майкл не знал, как долго еще сможет это выдержать. Он пытался отделаться от преследователя, но безуспешно. Становилось все труднее замазывать синяки. Бедняга был до смерти напуган.

Работая в аду, Бруно легко мог себе представить, чем все это кончится. Транссексуалы – излюбленные жертвы людей, склонных к насилию, и неудачников, пропитанных желчью. И, заглянув в глаза Майкла, частный сыщик сразу понял, что положение серьезное и никакая полиция тут не поможет. Если он не вмешается, этот хрупкий испуганный ангел наверняка умрет.

Чтобы заставить преследователя исчезнуть, недостаточно угроз или даже побоев; наваждение не одолеть физической болью, это все равно что во время пожара пытаться заговорить пламя. Самым надежным способом остановить того человека было убить его, но Дженко не промышлял убийствами, поэтому он выработал план. Поскольку тот тип был брокером в известном инвестиционном банке, Бруно заплатил хакеру, чтобы тот вошел в базу данных и перевел крупные суммы со счетов инвесторов на личный счет обидчика. После оставалось дождаться, когда кто-нибудь обнаружит кражу. Того мужчину осудили на десять лет за мошенничество и незаконное присвоение денег. В тюрьме он сможет дать волю своим инстинктам или оказаться во власти инстинктов чужих. Майкл наконец-то освободился.

– Что это значит?

Голос Линды чуть дрогнул, и, даже не глядя на нее, Бруно сразу понял, что она расстроена. Слегка повернул голову и увидел, как она застыла на пороге, перебросив через руку льняной пиджак и вглядываясь в листок. Все сразу стало ясно: перед тем как положить одежду в сушилку, она очистила карманы, чтобы не испортить содержимое.

– Что это такое?

Бруно немного приподнялся. Ну вот, приехали, сказал он себе. Он ни с кем не говорил об этом, боясь, что написанное воплотится, станет реальностью. Если же слова останутся на бумаге, не вырвутся за пределы листка, есть еще надежда, что все обойдется.

Нет, никакой надежды нету.

– Это талисман, – ответил Бруно.

Но Линда, кажется, растерялась вконец.

– Знаешь, что такое талисман? Это оберег, предмет, которому мы приписываем магическую силу. Вроде твоих единорогов.

– Что ты несешь, Дженко? – Она разозлилась. – Здесь написано, что ты скоро умрешь…

Он понял, в чем дело. Обнаружив, что это медицинская справка, Линда быстро пробежала текст, но, запутавшись в медицинских терминах, стала отчаянно искать ответа. И нашла в последней строке. Два слова.

«Прогноз: неблагоприятный».

То же самое случилось с Дженко, когда он скользил глазами по документу. Все, что написано, не в счет, кроме последней строчки. В справке могло быть написано что угодно. Какая, в сущности, разница? Те слова относились к ушедшему времени, а прошлое уже потеряло значение, жизнь, которая длилась до данного момента, утратила смысл. Эти два слова, холодные, официальные, ставили предел. Больше ничего не будет так, как раньше.

– Что происходит? – Она испугалась по-настоящему. – Почему?

Бруно встал, пошел ей навстречу: она сама не могла даже сдвинуться с места. Взял листок у нее из рук и повел к дивану.

– Сейчас я попробую тебе все объяснить, но ты должна меня выслушать. Хорошо?

Линда кивнула, едва сдерживая слезы.

– Я подцепил инфекцию. – Бруно похлопал себя по грудной клетке. – Бактерия проникла в околосердечную сумку, сам не знаю как, да и врачи не знают. – Какой-то монстр, кто-то чужой пожирал его сердце. – Они говорят, что ничем помочь нельзя, болезнь обнаружили слишком поздно.

Линда перебила его:

– Ты должен лежать в больнице. Они должны хотя бы попробовать… Они не могут оставить тебя умирать просто так, ничего не предпринимая. – Она сорвалась на крик, пронзительный, почти истеричный.

Бруно стиснул ей руки, покачал головой. Не хватило духу признаться, что, когда он спросил, существует ли какое-то лечение, врач посоветовал хоспис. Но Дженко не хотел затвориться там, куда отправляются лишь затем, чтобы умереть.

– Хорошо еще, что это случится внезапно, я практически ничего не почувствую. Что-то оборвется в груди, и через несколько секунд меня не станет. Как выстрел из пистолета. – Невидимая пуля, направленная прямо в сердце, – нельзя сказать, чтобы сравнение ему не нравилось.

– И сколько времени… – Ей нелегко было задать вопрос. – То есть как долго…

– Два месяца.

– Всего? – Линда была потрясена. – И как давно ты это узнал?

– Два месяца назад, – выпалил он, не задумываясь.

Новость ошеломила Линду. Она не в силах была произнести ни слова.

– Срок истекает сегодня. – Бруно рассмеялся, но к горлу подступил шершавый ком, а под ложечкой засосало от страха. – Любопытная вещь: до вчерашнего дня передо мной был какой-то предел, оставалось только дожидаться конца обратного счета. Но с сегодняшнего дня… Что будет начиная со дня сегодняшнего? – Опустив голову, Бруно уставился в пол невидящими глазами. – Я себя чувствую как приговоренный к смерти, которому не сообщили время казни. – Он снова рассмеялся, на этот раз от души. – Вчера вечером я все время смотрел на часы, ждал полуночи. Как Золушка, представляешь? Вот идиот… – На самом деле Бруно был взбешен: шестьдесят дней он готовил себя к решающему моменту. А теперь уже не существовало никаких правил. Дальнейшие события во власти безмолвной анархии. – Вот почему этот листок – мой талисман, – заключил он, аккуратно складывая справку. – Он меня оберегает от хаоса. Ведь можно сойти с ума, ожидая смерти.

Но Линда не в состоянии была мыслить трезво.

– И ты только теперь говоришь мне об этом?

– Мне даже самому себе было трудно признаться… Если бы я открылся кому-то еще, написанное обернулось бы правдой: я вот-вот должен был умереть. – Он поправился: – Я должен умереть. Или уже умер, это как рассудить. – Интересная философская проблема. Когда человек начинает умирать? Когда подхватывает смертельную болезнь или когда ее обнаруживает?

Линда встала с дивана.

– Я сейчас позвоню в пару мест и отменю свидания. Сегодня ты останешься здесь и не сдвинешься с места, – заявила она с невесть откуда взявшейся решимостью.

Бруно осторожно взял ее за руку.

– Я не умирать сюда пришел, хотя в целом это может случиться в любой момент. – Он пытался снять напряжение, избавить ее от чувства вины.

– Тогда зачем? Попрощаться со мной? – Она явно была обижена, раздражена.

Бруно подошел, поцеловал ее в лоб:

– Понятно: ты боишься, что я засуну себе в рот дуло пистолета и покончу со всем быстро, без ожидания. Признаюсь, эта мысль приходила мне в голову, и я не исключаю, что так и будет, если ждать придется слишком долго. Но, удерживая меня здесь, ты не избежишь худшего, ведь худшее уже прописано в этом листке.

– Ты не заставишь меня смириться, понимаешь?

Зная, как Линда любит его, он понимал.

– Ты слышала в теленовостях о женщине, которой двое суток назад удалось бежать от похитителя, державшего ее в заточении пятнадцать лет?

– Да, но как это связано с тобой?

– Я подумал, что если девчушка тринадцати лет столько времени выдерживала весь этот ужас, возможно все… Даже чудо.

Линда глядела на него в смятении.

– Нет, я не думаю, что исцелюсь, – заявил он, отметая все иллюзии. – Но может быть, это не случайно произошло именно сейчас…

Анонимный звонок, вспомнил он. Но нельзя открывать Линде то, что нашептал ему Квимби.

– Обещай, что не убьешь себя…

– Не могу. Могу только заверить, что в данный момент это последняя мысль, какая приходит мне в голову. – Тут Бруно внезапно сменил тему. – Окажи мне любезность, – попросил он. – Неделю назад я снял номер в отеле «Амбрус», маленькой гостиничке у железнодорожного моста. – Он вынул из бумажника визитную карточку. – Номер сто пятнадцать, оплачен еще на семь дней. – На самом деле он не рассчитывал так долго занимать номер. А перебрался туда из страха, что, умри он дома, никто не найдет его труп. Сама мысль о том, что он будет медленно гнить на полу, поскольку у него нет ни друзей, ни родных, которые поинтересовались бы его судьбой, ужасала Бруно. В гостинице все проще. Однажды утром горничная войдет в номер и обнаружит его бездыханным. Но Линде он не стал открывать эту часть плана. – В комнате сейф, шифр одиннадцать-ноль-семь.

– Дата моего рождения, – удивилась она.

– Знаю: поэтому его и выбрал. А теперь послушай хорошенько: когда ты узнаешь, что… – Закончить фразу не получилось. – Одним словом, когда случится то, что должно случиться, пойди туда и забери то, что лежит в сейфе… Ты найдешь там запечатанный пакет.

– И что в нем?

– Не важно что, это тебя не касается, – одернул ее Бруно. – Ты никоим образом не должна его открывать. Тебе нужно как можно скорее избавиться от него, ясно? И не выбросить, а уничтожить так, чтобы не осталось следов.

Линда не могла взять в толк, зачем такие ухищрения.

– Почему ты сам этого не сделаешь?

Бруно как будто не слышал вопроса.

– Я договорился с портье, он тебя пропустит.

Линда не стала настаивать, и Дженко уверился, что она сдержит слово. Он встал, надел льняной пиджак, посмотрел на часы. Шестнадцать – пора идти.

– Ты мне еще позвонишь? – Линда глядела на него глазами лани.

Бруно подошел, погладил ее по щеке:

– Вдруг я забуду, а ты подумаешь, что я помер…

– Главное, ты не забудь оставаться в живых. – Она взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала. – Помни: пока дышишь, живи.

Ему понравилась простая, но светлая мысль, заключенная в ее словах: пока ты дышишь, не забывай жить.

– Будь спокойна: я должен кое-что сделать перед тем, как случится непоправимое… – И он направился к выходу.

Линда не знала, что и думать.

– Куда ты идешь?

Бруно обернулся, улыбнулся ей:

– В ад.