Читать книгу: «Тетрадь с гоблинами», страница 5

Глава 8. Маэстро альтернатив

Сижу в классе. В руке яблоко. Передо мной распечатки неоконченного романа. Я смотрю в окно и мечтаю.

– Каноничкин! – говорит учитель.

Встаю.

– Да?

– Что я спросил?

– Не знаю.

Я правда не знаю. Не слышал, а может – не хотел слышать. Осточертело. Хочу в далекие страны. Да и в ближние. А еще больше – в те, что существуют внутри меня.

– Кто бы сомневался, – говорит учитель. Его лысина тусклее, чем огонек в пыльных светильниках. – Яблоко убери. Ты в классе, а не в столовой. – И почти сплюнул: – Каноничкин.

Меня ничего не удивляет. Будто бы это нормально – оказаться в другом классе, в другой школе, с другими учениками. Я знаю их имена: со мной рядом Рома. А это, впереди, Вася. У меня разноцветные глаза. И серая судьба.

– Иди к доске.

– Я не готов.

– Ты у нас не пирог, чтобы быть готовым.

Учитель жестко бьет указкой по столу. Я кладу яблоко на парту, встаю. Слышу издевательский смех задних парт.

– Канон-лохотрон!

Мне кажется чужим то, что я вижу. И те, кого я слышу, – мне чужие. Я должен вернуться обратно, в свою школу, к Роме, к ребятам, к уроку Валентина Павловича. Но решимости нет. Сейчас все так, как должно быть.

– Всем молчать! – требует учитель, когда бесконечные шутки в мой адрес сливаются в монотонный гул оскорблений.

– Покажи на карте самую высокую точку Азии. Детский вопрос, рекомендую не оплошать.

Рома шепотом дает мне подсказку. Я смотрю на широкое полотно на доске, на карту мира, и не вижу высоких точек. Но я понимаю другое: с картой что-то не так.

Орвандия отсутствует. А ведь она должна быть прямо-о-о… Стоп. А где, собственно, ей следует быть? Я растерянно смотрю на учителя.

– Я… я не знаю, – говорю я.

– Это двойка, – отвечает учитель. – И это… – родителей в школу. Марш на место.

Учитель презрительно оглядывает класс в поисках новой жертвы. Я возвращаюсь к парте.

– Это Джомолунгма, – шепчет Рома. – Что с тобой такое?

– Ничего.

– Спятил? Тебя из школы попрут. Фреда уже поперли, но он тупой был.

– Может, и я тупой.

– Ты просто в облаках витаешь.

Кто-то хватает спинку моего стула и, когда учитель отворачивается, начинает дергать. Я держусь за парту, чтобы не упасть. Оборачиваюсь – и так сильно надеюсь, что это Тема Крупный, настоящий Артем, и что я снова в своем классе. Но нет. На меня смотрит и скалится гнилыми зубами незнакомый, долговязый, коротко стриженый тип с неприятным лицом.

– Че пялишься? – зло говорит он. – Отворачивайся.

Смотрю на учителя. Он ругает мою одноклассницу. Когда-то эта девушка мне нравилась, я даже был в нее влюблен.

– Ну? Я правильно понимаю, что в этом классе мне ничего толкового не расскажут? – спрашивает учитель. – Помяните мое слово: этот вопрос придется поднять на педсовете.

Я встаю и говорю:

– Я мог бы рассказать про Орвандию.

– Про что? – не понимает учитель. – Это из какого-то фэнтези? – И смеется: – Тебе еще и к школьному психологу пора, да?

Класс тоже смеется. Надрывается, точно это космически веселая шутка. А потом резко прекращает. Ровно в тот момент, когда учитель подходит ко мне вплотную и отвешивает пощечину.

– Ай!

В глазах вспыхивают звезды.

– Зачем вы… – начинаю я, но тут происходит совсем ужасное.

Увалень, шатавший мой стул, встает, подходит и тоже отвешивает мне пощечину. Следом за ним Рома поворачивается и молча бьет меня по лицу еще сильнее. А потом все остальные встают и надвигаются на меня.

Я вскакиваю. Листы моей рукописи разлетаются по всему кабинету. Что за флешмоб? Я бегу к выходу. Пощечины настигают меня. Они сыплются со всех сторон. С трудом уклоняюсь от одних, чтобы нарваться на другие. Щеки горят.

А те, кто меня лупят, молчат – не хохочут, не улюлюкают, не ругаются. Лица лишены индивидуальности, как и однотонная форма, напяленная на одноклассников. Я выбегаю в коридор. Бегу, позади слышу топот. Как спастись? Куда бежать?

… И есть ли у меня дом? Да, есть. Там живут мама и папа. Другие мама и папа. Не мои. Мои – и не мои. Бежать к ним? Хотя бы так. Главное – подальше от этих псов. Двери кабинетов открываются. Из них выходят дети и учителя, у всех – одна цель: шлепнуть ладонью Каноничкина. Я бегу дальше, получаю еще несколько ударов и оказываюсь на облезлой лестнице.

Ловушка. Снизу, в едином ритме, поднимается десяток человек – порождений общеобразовательной антиутопии. Мой единственный путь – наверх. Бегу два пролета, спотыкаюсь о ступеньку. Сворачиваю в очередной коридор – безликий и неинтересный, о котором, будь он человеком, должен был написать классик – как о “маленьком человеке” – о маленьком, никому не нужном коридоре.

Двери открываются. Из них высовываются руки-кувалды. Принять бой? Драться я не умею. Хотя мысленно частенько навешиваю бандитам, пристающим к Аннет. Замечаю, что одна дверь остается закрытой. Подбегаю ней, дергаю за ручку, она поддается, и я оказываюсь в пустом классе. Закрываюсь на защелку и громко выдыхаю.

* * *

Лицо болело. А голова? Даже не спрашивайте. Но если спросите, я отвечу: она трещала как горящее полено, а пульсация боли перекатывалась из левого полушария в правое, туда и обратно.

Судя по плакатам с ростками и зернами в разрезе и по запаху тления – я оказался в кабинете биологии. Рома бы обрадовался. Биология из-за молодой учительницы Муслименды Венедиктовны стала его любимым предметом, хотя из всех разделов он понимал только главу “Членистоногие”.

Но! Я – не Рома.

До настоящего момента Рома бы не дожил.

А я дожил.

И я не обрадовался.

Угроза не исчезла. Хотя за дверью было тихо. Либо эти зомби фантастически тупы, раз не додумались искать меня в кабинете (а зашел я у них на глазах), либо их что-то пугает. И к этому чему-то пришел в гости я.

По спине прокатился озноб. Зачесалось ухо. Я взял себя в руки и оценил обстановку. В углу стоял учебный скелет. В противоположном – еще один скелет, покрупнее. На учительском столе лежали стопки тетрадей и методичек, а на стуле – портфель.

Напротив доски вдоль стены громоздился длинный стеллаж. На самой доске мелом было жирно выведено:

Гибель Орвандии и ее последствия

– Что… – тихо произнес я и не узнал свой голос – тонкий, истеричный, чужой.

Я не соображал. Но одно уловил точно: об Орвандии здесь все-таки известно. Я почесал затылок.

– Какая еще гибель? – спросил я у пустоты.

Ответа услышать не ожидал, но он, тем не менее, последовал:

– Вот такая. Вероятная.

Я резко обернулся, смахнув с парты зеленый карандаш. Никого. Кроме скелета в углу да груды макулатуры.

– Кто здесь?

Тишина.

– Я спрашиваю: кто здесь?

Меня обуревали подозрения. Взяв с доски указку, я подошел к скелету и по-мушкетерски направил на него острие.

– Какая «гибель Орвандии»?

Скелет шевельнул желто-белыми зубами, и черные впадины глаз озарились проблеском мысли (раз в полугодие я наблюдаю подобное у Ромы).

– Вот такая. Вероятная.

– Гипотетическая, – тут же прозвучало с другого угла. – Гибель как гибель.

Второй скелет тоже говорил! Размахнувшись, я треснул первого указкой по черепу. Скелет слетел с петель, и кости рассыпались по полу, как я – в комплиментах перед Аннет.

– Прекрати так поступать, – скрипнула снизу челюсть обвалившегося скелета.

– Тебе тоже дать анальгину? – сказал я второму скелету и двинулся к нему.

– Не надо. Пожалуйста, – жалобно захныкал скелет.

– Это почему еще?

– Потому что больно. Увечья.

Я остановился. Увечья – это да. Папа учил: разговор – способ решения любой проблемы. Даже если поговорить не с кем – поговори с ситуацией. Или придумай собеседника. Даже врага. Слова все решают… А указки – нет.

– Вы кто? – мпросил я.

Челюсти первого скелета скрипнули:

– Обычно я не даю справок. Но в этот раз отвечу: я – Маэстро альтернатив.

– Я не даю справок и не назову тебе свое имя, – добавил второй скелет.

– Что значит «маэстро альтернатив»?

– Это значит, что я знаком со всеми альтернативами, которые происходят со всеми альтернативами во всех альтернативах.

– Я не расскажу тебе, что это значит, – подхватил второй, более нахальный, скелет.

– Моя природа – игра, – сказал первый. – В какой-то альтернативе я тебе отвечаю.

– А в какой-то – нет, – добавил второй.

Я зарычал и воскликнул:

– А давайте только один будет говорить?

– Нет.

– Да.

Так разговаривать невозможно. Я сел на парту, поболтал ногами и сделал три глубоких вдоха.

– Что вам надо? – Наконец спросил я.

– Когда с нами кто-то встречается, это значит одно: ему грозит ужасающая альтернатива. Допустить ее мы не смеем. Хотим помочь.

Скелеты пришли в движение. Кости первого стали пересобираться, как лего; второй шагнул с подставки и дергаными движениями двинулся в мою сторону. Скелеты тарахтели и преображались. На костях вырастала шерсть. На черепе вытягивались мохнатые уши.

И вот – скелеты перестали быть скелетами. На меня смотрели два потешных зверька размером с кролика: бордовый и зеленый, один с длинным носом, другой – с коротким.

– Я – Маэстро альтернатив! – сказал Бордовый. – Я живу в тех вариантах событий, которые могли бы случиться, но не случились.

– Я – Маэстро альтернатив, – сказал Зеленый. – Я – повелитель сослагательного наклонения!

– Люди думают: что было бы, если бы я выбрал это, а не то? Так вот: я единственный, кто знает, – сказал Бордовый.

– Например: ты хотел бы купить яблоко, но пожалел денег и украл его. И теперь ты вор, – сказал Зеленый.

– А я видел твою жизнь, когда ты яблоко не крал, и вместо вора стал успешным таксистом, – сказал Бордовый.

– Но мелкие события меня не интересуют. Я предотвращаю те, из-за которых история идет по пути страдания, – сказал Зеленый.

– Или боли, – вставил Бордовый.

– Или смерти, – подытожил Зеленый.

Зверьки уставились на меня, ожидая ответа. Я попытался переварить услышанное и задал самый тупой из возможных вопросов:

– И кто у вас главный?

– Нас не два.

– Мы – один.

– Я – Маэстро альтернатив.

И вместе, указывая друг на друга:

– А это – моя альтернатива!

– Получается, вы знаете, что могло бы произойти с любым человеком, если бы он принимал не те решения, которые принял на самом деле. Я прав? И делаете все, чтобы его не случилось.

– Вероятно, да.

– Почему тогда вы допустили Вторую мировую войну?

Бордовый опустил мордаху, а Зеленый наоборот – гордо ее поднял.

– Это был тяжкий выбор. Но, поверь, альтернатива тоже открывалась не сахарная.

– Самая неприятная альтернатива.

– Мы не предотвращаем события. Мы стараемся это сделать. Зависит от множества факторов.

Они замолчали.

– Эта тема мне не нравится, – осторожно сказал Зеленый. Бордовый добавил:

– Лучше слушай: тебя бы могли звать Пуан.

– Что?!

– А в какой-то альтернативе ты – бородач.

– В семнадцать лет?

– Да.

– А есть альтернатива, в которой моя девушка – Аннет?

– Справок не даю.

– Но вы же только что…

– По своей инициативе говорю всякое, но не по чужой.

– Ладно.

Бордовый посмотрел на доску и снова на меня.

– Гибель страны Орвандия перестает быть альтернативой, – произнес он мурлычущим тоном. – Она становится твоей реальностью.

– С другими странами такое бывало, – добавил его приятель. – Мы их помним, а ты – нет. Шунта – зеленое государство, полное заповедников. Линтия – богатое музыкальными талантами. Виналина, Конди, Сантея. Мы потеряли множество стран. Они исчезли из вашей альтернативы.

– Но Орвандия – пока нет.

Я спросил:

– Что уничтожило эти страны?

– Разное. Не ищи в этом системы. Такова жизнь. И не грусти. Есть страны, которые мы спасли. Мексика, Германия, Украина, Новая Зеландия, обе Кореи.

– И что угрожает Орвандии?

– Не даю справок.

– Тогда за каким хреном я здесь?!

– Справок не даю, поскольку ответа на твой вопрос не знаю. – Зеленый перепрыгнул с парты на парту и пожал пушистыми плечами.

– Я поместил тебя в причудливый мир без Орвандии, чтобы ты почувствовал, как там плохо, – наставительно произнес Бордовый. – И мы знаем, что ты играешь в этой истории главную роль.

Зеленый добавил:

– Но я рискую. Потому что ты можешь быть как спасителем Орвандии, так и ее причиной ее гибели.

– Что?!

– Уничтожение Орвандии может идти по одному из нескольких сценариев. В один вписан ты.

– А в другие?

– Справок не даю.

А Бордовый дал:

– А в другие – один из вас.

Тут я совсем ничего не понял.

– Один из нас? В смысле?

Бордовый ответил:

– Ты не один пришел в комнату.

– О, нет, нет, ты вовсе не один, – сказал Зеленый.

– Вы ошибаетесь. Со мной никого нет.

– Можешь считать и так.

– Но я считаю иначе.

Я медленно повернул голову туда-сюда. Развернулся. Никого. Ражд – вспомнил я. Лунатизм. Момент, когда Тень охватывает тебя и управляет твоими действиями…

Мне поплохело повторно.

И еще раз.

И еще.

* * *

И еще раз.

Маэстро альтернатив в обоих своих воплощениях пялился на меня круглыми глазами. Мы проговорили добрых полтора часа. На самые существенные вопросы бордово-зеленые существа отвечали “справок не даю”. Ни про тетрадь с гоблинами-корфами, ни про мое чудесное выступление на уроке истории узнать ничего не удалось. Я предположил, что гибель Орвандии связана с моим лунатизмом, но и на это не получил ответа. Единственная тема, которую охотно поддерживали зверьки, – их собственное ремесло. Про теорию альтернатив они рассуждали подолгу.

– Дайте я подытожу. Вы знаете, как могут развиться те или иные события. И вдруг получили информацию, что Орвандия может прекратить существование. И что какую-то роль в этом играю я. Но какую – не знаете.

– Хочешь узнать, кто виноват в гибели Орвандии? – осторожно спросил Зеленый. – Узнай. Но не у меня. Почему? Потому что я не даю справок.

– Справок я не даю, – так же осторожно добавил Бордовый и запрыгнул на учительский стол. – Но ты должен кое-что сделать.

О! Единственный неожиданный поворот в нашем разговоре.

– Начни с учителя истории. Спроси о гибели Орвандии.

– У Валентина Павловича?

– Или сходи в Башню печали. Там тебя будет ждать сюрприз.

– Или не ходи в Башню печали. Там тебя может ждать смерть.

Зверьки вмиг испарились, не успел я крикнуть: “А домой-то мне как вернуться?”. В дверь забарабанили сотни кулаков, и действовать нужно было быстро, как в шахматном блице. Я последовал пробудившемуся наитию, подбежал к одной из парт и вытащил из ее ящика Тетрадь.

Я абсолютно точно знал, что найду ее здесь. Дверь распахнулась. В класс ломанулась армия. Я открыл Тетрадь на странице Р’сах’ал’а – корфа-навигатора с длинными пальцами и устройствами на ремне, напоминающими компасы, и обнаружил там карту – небрежно набросанный план кабинета биологии. А на нем – короткие стрелки.

Не дожидаясь, пока меня изобьют лже-одноклассники, я проследовал по стрелкам, распахнул окно и прыгнул. Приземлившись на мокрую траву, я почувствовал запах росы и, кажется, солнца. Любимого орвандского солнца.

Глава 9. Кто это нарисовал?

Рома ткнул меня локтем. Я вздрогнул и поймал на себе пару десятков взглядов. К нашей парте подошел историк.

– Дима, ты слышишь меня? Да, ты сегодня звезда и молодец, но спать на уроке – это чересчур. Вернись к нам.

Валентин Павлович произнес это уютным и добрым голосом. Голосом орвандского учителя. Я дома. У меня получилось. Знал бы историк, сколько смысла в его просьбе вернуться!..

– Хорошо, Валентин Павлович. Извините.

Угадаете с трех раз, кто это сказал? Правильно: я. Настоящий я. Не раскосый болван с яблоком, не смурфик. Впервые в жизни я осознал, что Димы Каноничкина могло не быть. Но я есть. И это удивительно.

Окно слева от нас было приоткрыто. Я вдохнул свежий орвандский воздух, произведенный на майской фабрике. Роскошное блюдо от шеф-повара по сравнению с тем пыльным газом, которым я надышался “там”.

– Чего задумался? – спросил Рома шепотом. – Тебе плохо?

– Все нормально, – ответил я, блуждая взглядом по пейзажу за окном: по Башне печали, по трем дубам, по скамейкам, по каким-то прохожим с колясками.

Мой мозг воспринимал разговор с Маэстро альтернатив как сон. Однако что-то внутри меня сопротивлялось и твердило, что миссия спасения на моих плечах все-таки лежит. Жаль, тут нет Фрейда, чтоб нормально растолковал.

Кстати.

– Рома, я тут один? Со мной никого нет… Да?

– Разве что бактерии и возможно вирус. А так ты один.

– Хорошо.

– Каноничкин и Федоткин! Хватит шептаться! Валентин Павлович негодует. Сейчас влепит “неуд” – и ухом не поведет.

– Извините…

– Мне надо в туалет, – шепнул Рома. – Пойду выйду.

– Передавай привет Стэну.

– Кому?

– Корфу. Твоему спасителю.

– А. Ага. А почему Стэн?

Я пожал плечами, Рома тоже пожал плечами и удалился из класса.

– …Кроме строений, – рассказывал Валентин Павлович, – от орвандцев нам досталось кое-что важное, благодаря чему мы можем судить о темных пятнах истории. Кто подскажет, о чем я говорю?

– Деньги, – сказал Крупный.

– Одежда? – спросила Алиса. – Платья?

– Систематические письменные свидетельства… – начал Угрюмов, но я его прервал.

– Фольклор, – сказал я. И нет, это не было магическое озарение, просто я действительно понял, к чему клонит Валентин Павлович и удивился, что тот же Угрюмов не ответил раньше меня. – Устное народное творчество. И мифы.

– А о чем повествуют мифы в первую очередь?

– О происхождении мира.

– Верно! Очень верно. О мире, о человеке и о богах. Орвандцы верили, что божества покровительствуют эмоциям. Скажем, бог страха Сиамон в представлении древних нисходит в Амелиен²⁰, когда человек испытывает ужас, встречая, например, волка. А кто подскажет Валентину Павловичу, какие боги были (или есть) у других цивилизаций?

– Марс – бог войны у римлян, – ответил Угрюмов. – Мне пятерка?

– Нет. Но ответ правильный. И в этом – грандиозная разница между нашими народами. Если греки объясняли гром и молнию гневом Зевса, то орвандцы объясняли не само это явление, а свои ощущения от него. Так вот. Одна из легенд гласит, что Бьенфордский Шар – и есть обиталище богов.

– Он раньше всегда светился? – спросил я.

– Так гласят легенды. Боги жили – он горел. А потом они перестали жить. И Шар перестал гореть. Почему он загорелся снова? Уж не вернулись ли к нам древние боги Орвандии?

* * *

Позвонил Рома. Я нагнулся под парту:

– Ты че? – прошептал я. – Урок же.

– Канон, я в туалете, ты должен это увидеть!

– Уверен, что мне это надо? – осторожно спросил я.

– Иди сюда скорее!

К парте подошел Валентин Павлович.

– Дима, у тебя все в порядке? Ты там чего ищешь, знаний?

– Нет, Валентин Павлович, – я вылез из-под парты. – Мне срочно надо выйти.

– Подожди, когда твой друг вернется.

Но я встал.

– Нет… Извините, мне правда нужно.

Я выбежал из класса и спустился на первый этаж. Толкнул дверь в туалет. Рома как загипнотизированный смотрел на корфа и дрожал.

– Охренеть, – вырвалось у меня, – это как так?

– Вот так, – монотонно ответил Рома.

Корфа дорисовали. Виртуозно. Детализировали фигуру, добавили такие натуральные цвета, что корф, казалось, вот-вот сойдет со стены. Ярко-красные глаза выглядели точь-в-точь как на стоп-кадре видео вчера вечером.

– Страшный, – бормотал Рома.

– И тень реалистичная.

– Клыки такие острые…

– А пальцы здорово нарисованы.

Рядом с корфом на стене было что-то написано.

Я подошел ближе.

“Его оживят во имя Орвандии”

Почерк – как на страницах в Тетради. Поймать логическую связь пока было трудно, но очевидно, автор этого рисунка – и есть ее первый владелец.

– Что это значит?.. – спросил Рома.

– Могу сказать только одно: нарисовано лучше, чем было.

– Это не имеет значения. Скажи мне: что значит “оживят”?

– А ты чего у меня спрашиваешь? Спроси у того, кто это нарисовал.

– А кто нарисовал?

– Не я.

– И не я.

Я открыл воду в раковине и умылся.

– Рома, мне надо тебе кое-что рассказать.

Я коротко рассказал о своем лунатизме и о приключениях в ванне. Рома слушал раздраженно, но терпеливо, однако когда речь зашла о видео, он взъерепенился.

– Серьезно? И ты молчал?! Канон, блин, Канон, да на том видео – я!

– Тихо, Рома. Что ты орешь?

– Я тебя ненавижу!

– Слушай, ты же знаешь, как на нас, орвандцев, действует темнота. Может, меня заглючило и это игра воображения.

– Не может быть такой игры воображения!

Рома замолчал. Не так давно он учился каким-то восточным практикам по “защите духа” и сейчас, видимо, применил одну из них: глубоко задышал, и это помогло.

Корф взирал на нас так, будто хотел откусить нам головы. Я прикоснулся к краске. Следа на пальце она не оставила. Во мне боролись два чувства: одно говорило, что чудище нужно замазать, а другое требовало, чтобы корф ожил.

– Я возвращаюсь в класс, – сказал Рома. – Ты идешь?

– Да. Пора бы.

* * *

– Вы как раз вовремя, ребята! – объявил Валентин Павлович. – У нас возник вопрос на миллион! Готовы?

Я сказал “Готов!” и сел за парту. Рома, не обратив внимания на слова учителя, включил телефон и загуглил слово “проклятия”.

– Вопрос такой, – торжественно сказал Валентин Павлович. – Какое чувство (и, соответственно, бог), по мнению орвандцев, было главным? Кто в Орвандии аналог Зевса, Одина, Ра и Вишну?

Повисла тишина.

– Ладно. Валентин Павлович обещает за правильный ответ высший балл. С внесением в базу!

И тогда разразилась буря. Одноклассники наперебой предлагали свои версии, одна тупее другой.

– Бог любви, – выскочила Алиса, и пацаны засмеялись. – Дураки…

– Бог земледелия? – спросил Никита Евроньюз.

– Земледелие – это не чувство, – поправил историк.

– Радость! Смех!

– Депрессуха!

– Секс!

– Ребята, держите себя в руках.

Варианты продолжали сыпаться на историка со всех сторон, и в какой-то момент он не выдержал.

– Это все неверно, – вздохнул он. – Дима! Может, ты знаешь ответ?

– Знаю, – сказал я.

– Ну, порадуй нас.

– Все равны.

Валентин Павлович так обрадовался, что у него соскочили очки.

– Наконец-то! Правильно! Не могло быть верховного божества! Все чувства, а значит – и боги, равноценны. В других мифологиях (например, скандинавской) вы встретите сюжеты, как какой-нибудь Один приказывает своему сыну Тору сражаться с великанами. Но в Орвандии – ни-ни! Здесь каждый отвечает за себя и никому не подчиняется. В наших мифах вы увидите, как Синто – богиня любви – вступает в столетнее противоборство с богом ненависти Кодом на краю золотого лепестка, растущего из Великого Зеленого Облака – за право обладать человеческим сердцем, которое и поныне, согласно легенде, является ядром Бьенфордского Шара. А рассудить их может кто? Верно. Абсолютно никто. Человеком владеет каждый из богов. И, случись что-то, они борются, чтобы мы проявили именно их эмоцию.

Валентин Павлович улыбнулся.

– Каноничкин, не хочешь сдать тест по истории Орвандии?

– Посмотрим, – сказал я.

– Хорошо. Еще одна отметка тебе. Хорошо поработал!

– Спасибо.

Я взял Тетрадь и открыл на странице Вирадана, по наводке которого был нарисован Стэнли. Перечитал внимательно описание ритуала. И обнаружил несколько новых строк:

Могущественный корф был возведен в этот мир. Стэнли поможет противостоять разрушительной мощи Шара. Стэнли поможет Шахрэ удерживать чудовищ. Стэнли оживет во имя Орвандии. Но истинную суть его явления предстоит выяснить тебе. Выясни – и он станет твоим рабом. Навеки.

Шахрэ – седьмой из корфов. Я перелистнул на его страницу, и обнаружил, что мелких гоблинов стало меньше. Самый смешной из них, в левом нижнем углу, отсутствовал. Значит, битва за Орвандию началась? Или чушь это все собачья?

Я получил эсэмэску от Сени:

“Дим, на перемене меня будут бить в курилке, помаги”

Час от часу не легче!