Книга земного странника

Книга посвящается всем учителям…

Книга издана заботами

Ирины Ф. и Марей М. НАГИШКИНЫХ

«ИМЕНЕМ УЧИТЕЛЬНИЦЫ ПЕРВОЙ НАЗОВУ ОТКРЫТУЮ ЗВЕЗДУ…» – не знаю, чьи строки цитирую, а сами они запомнились мне со времен взлета Гагарина, когда листовки, порхавшие с неба и соседней крыши, дарили поистине всенародную радость праздника человеческого подвига. Титов обошелся без листовок, но подарил удивительное чувство уверенности и в себе…

Конечно, самый первый учитель – моя мать, Галина Иустиновна Черная, которая поддерживала мои руки, когда я, распеленавшись, начинал топать по Земле, а потом учила вытирать сопли и останавливать кровь. Рядом – отец – Дим Димыч, в те годы – вполне известный писатель, который мог и настелить полы, и перелицевать обивку кабинетного гарнитура, и читал мне вслух книги, что и заставило меня однажды и самому взять их в руки… и голову…

Брат Игорь показал, как получать затрещины и как уворачиваться от них, что такое ловить по радио близость чужестранных культур, слушать вечную музыку и найти дорогу в Церковь…

Леонид Варсонофьевич Аристов, акварелист, открыл мне мир акварельных красок, во всей их строгой щедрости и положил начало осмыслению понятия «хочу» и «могу»…

Настоящая «первая учительница» – Нина Федоровна Матвеева – кроме чистописания, арифметики и грамматики, дала умение штопать, клеить… и вообще – мастерить подарки и – учиться новому…

Увы, трудно упомнить всех, но чудес было полно: из-за биологии стало надо недурно владеть тушью и пером, из-за черчения пришлось научиться копировать классику карикатур… – Петр Тихонович Захаров…

История, география, литература, русский и труд – подарили бесконечный Эрмитаж снежно-сказочного С-Петербурга, жаркие всплески «Лебединого озера» Чайковского в яблоневом саду его каннского дома, рукотворные леса усадьбы художника Поленова на заокских просторах, токарный станок по металлу, штыковую лопату археологов среди бескрайних степей среднего Енисея… – Ия Дикарева, Анна Степановна Боричевская, Лу. Па. Корнеева, Григорий Дмитриевич Гусев…

Между школой и домом верстовым столбом пути человеческого возвышалась непохожая ни на что – Татьяна Александровна Спендиарова, дочь, как узнал я весьма впоследствии, автора первой оперы Армении – Спандарьяна, дочь, которая стала, и не только для меня, первооткрывателем забытой в Совдепии настоящей культуры Жизни… Тут был и отголосок комнатных дворянских «шарад», домашний театр, «правильное» веселье…

Она, а потом и сестра ее, Марина, отсидевшая полжизни в ГУЛАГе, поразили меня своею «незаметностию» обучения резвившихся своей же подростковостью гостей… Как благодарен я им, что за месяц до армейского «напильника» успел увидеть их Родину, а там и Мартироса Сарьяна, и католикоса Вазгена 11-го, и собственные покаянные слезы на его службе в Эчмиадзине… Увы, как долго доходила до меня глубина их – незаметного обучения Жизни… и – Духу…

Василий Дмитриевич Аполин, широколобый, сдержанный, бывший летчик и Иван Семенович Петров, ласковый, скромный и точный трудяга из ПТУ № 64 – это теоретик и практик столярного ремесла высокого класса честности умного труда. Они научили меня думать и делать, что надо и, – что хочу.

Легко ли назвать учителем настоящий рубанок, который вскрывает шершавость пиленой древесины и превращает ее в шелковистый муар чистой текстуры дерева, тугой и нежный, как щека младенца?

Зоркая Тимофевна, библиотекарь нашего Училища, дарившая неслыханную свободу лазить по сокровищам стеллажей лестничной высоты! История одежды, орнаменты всех времен и народов, моря путешествий, эстетики, этнографии… Самозабвенная история…

А какое учительское звание можно дать досточтимой стипендии? Всякий, кто знает про первый трепет волнения ума у маленького окошка, вспомнит что-нибудь. А уж «степуха» с одной третью первой оплаты старательств – это свежесть пластинок классической музыки, взрывная радость недельного путешествия в пост-новогодний средневековый Таллинн, и— батареечная радиола уральского ЧТЗ (1969 г.!), которая хоть частью своего Челябинского танкового ширпотреба жива до сих пор, как хорошее радио добрых поселян… Конечно, вынужден добавить и про сладкое мороженое, и про бутылку жгучего кубинского рома на 10 человек: наша группа, «Мы уже большие»!..

Армия это тоже Академия Наук… Начиная от принятия Присяги под крыльями орла на Бородинском поле – до казарменного труда… «Отец родной» – майор Епифанов, чья честь офицера была закалена страшной войной. Такой же фронтовик и необоримый труженик, горевший танкист – прапорщик Сорокин; опора хитрости и незлобия – капитан Малков; тихий автоспец и любитель литературы неглупой – прапорщик Иванов; невидимый пролаза, всевидящий старшина роты – прапор Первеев…

Взвод за взводом: сибирские «деды», заволжский набор русских-чувашей и будущий украинский молодняк и наш московский «промах» подполковника Эпштейна – побивший все рекорды труда и лени, «губы» и изворотливости, – мы все наставляли друг друга, как могли…

И даже не знаю кого благодарить в КБ Ильюшина, из чьей столярки пролегли дороги от профсобрания до Шефского концерта дивной скрипки в крепких руках грузинской красавицы – я почти потерял сознание, задыхаясь от восторга, перевернувшего мне всю душу…

Тот же Профком от своих экскурсий по московской архитектуре заносил сначала в чудоподобный Суздаль, а следом открывал глазам седины Кавказа…

Раузер – начальник отряда геологов – мастер психологии высочайшего класса – сезон за сезоном держал в Якутской южной тайге в равновеликости своих теплой ладони и твердого кулака, ради дела, стаи самолюбивых БИЧей и геологинь…

Там же был и Жень-Женич Даниль-цев – художник и мастер-фотограф, подлинный р а з н о-рабочий экспедиции, настоящий жень-шень человеческой теплоты, внимания ко всему и бережливости всего…

Нина Николаевна Короткова, орденозаслуженная «инженеришка» группы ракетных двигателей наших Земных спутников, имевшая нечастую Библиотеку, настоящий любитель и любомудр бесконечной широты поисков человеческого духа в познавании мира рядом с горячим чаем в своем теплом доме…

Кубанский казак Иваницын был не высунутая, но настоящая голова столярного умения Театра им. Маяковского. Сегодня – киот для иконы, завтра— дворец Марии Стюарт – появлялись на сценических подмостках. Если хитрые артисты подсовывали ему что-либо «дешевокупленное», то его реставрация выуживала оттуда всю возможную красоту.

Игорь Мазнин – детский стихотворец, вежливая энциклопедия поэтического мира, незаметный Меценат, даровавший мне возможность битвы с редакциями тех времен, институтом и самим собой за настоящее свое слово…

Алтайский хозяин конского двора Катуньской турбазы Алексей Егорович был Киплинг, а точнее – Маугли… Он нечаянно ухитрился дать почти невозможный урок: «Ты и я, мы с тобой – одной крови!» И не так важно, кто или что перед тобой: вековая лиственница, родниковая струя, свежее горное сено, поющий кузнечик или тот самый коняка, на которого вспрыгнул невидимый Маугли вместе со мной…

Имперски благородный демократ, кладезь всех достоинств зарубежной литературы, добрейший профессор Борис Иванович Пуришев – он приоткрыл нам, ветреным студиозусам, еще одну скрыню: восхитительную нескончаемую лекцию и по древнерусскому искусству… Как он мог столько вместить, так прекрасно волноваться и ничего не жалеть отдать!..

Седая прядь, орлиные очки, «старая гвардия» танцевального искусства, пылкий и бесподобный учитель английского языка – Флора Ахаковна Ибрагимова… Когда она взирала на меня, то я начинал переводить «с листа» текст с половиной незнакомых мне слов, но – правильно…

Зоя Николаевна Литвина, Галина Александровна Романовская – древнеславянский и историческая грамматика, латынь и древнегреческий – безукоризненные знания, беспорочная требовательность и неправдоподобная пощада… Несходно-схожие и добрые, как две сестры…

Валентин Иванович Федоров, теневой человек восемнадцатого века русской литературы, правильно малозаметный умница с добрыми припрятанными глазами и добрыми делами…

И, конечно, Алексей Плигин, давший целый срез нашей пишущей эпохи, нашего века, ибо жизнь человека и есть его полный век. За то, что он пропечатал и меня…

«И в третий раз повторю: нельзя объять необъятное…»

Думаю, что каждый из нас – Учитель – для десятков и сотен соприкоснувшихся за все время обыкновенной жизни. И – Ученик..

Я БЛАГОДАРЕН ВСЕМ!

(постскриптум: простите, не помянутые, но – помнимые, пусть не всегда, но, надеюсь, – все).

Часть I
Посох

Посох

 
Прими-ка: что дает круговорот
Времен,
И с полной чашею, как шах,
садись на трон,
Бунт и покорность – прах перед
лицом Господним
Испей же свой бокал, что жизнью
поднесен…
 

Омар Хайям

30.12.99

Поправки перевода Дим. Д.Нагишкина

Доброта твоих слов

Познавание мира

Венец человеческий

О, Мать-Земля!

Застолье

Доброта твоих слов

 
«Он пел любовь, любви послушный»
 

А.Пушкин

«Я думал, что подарил…»

 
Я думал, что подарил
Мальчишке
Перочинный ножик,
А он выстрогал из коры
Парусный корабль
И уплыл в дальние моря.
 
 
Я думал, что подарил
Девчонке
Большую куклу,
А она завернула в одеяльце
Своего ребенка
И запела колыбельную.
 
 
Я думал, что подарил
Матери
Цыганскую шаль,
А она накинула на плечи
Свою память,
И ее глаза стали молодыми.
 
 
Я думал, что подарил
Деве
Свежую розу,
А она посмотрела на меня,
И мы пошли вперед
Рука об руку.
 

«Коль прошлое отречено…»

«Падут несмелые цветы моих надежд!»

 

Амир Хосров Дехлеви

 
Коль прошлое отречено,
Оно уже обречено…
Оно сбылось.
И нет возврата
К тому, чем юная растрата
Меня когда-то поманила.
Всё помню…
Но иное мило.
 
 
Спеша за временем текущим,
Исчез тот озаренный миг.
 
 
Мой сон окончен. Я постиг,
Что перестал быть неимущим!
 
 
Моя любовь не умерла —
И не погибнуть ей вовеки.
Она мне силы придала
Переродиться из калеки,
Который хладнокровно жил,
Ничем, казалось, не тужил,
Воспоминанья ворошил
И к смерти медленно
Спешил…
 

Тверская застава,

30 марта 1981 г.

О моей госпоже

 
Ты взгляд метнула мне,
И был он, как кинжал.
И прямо в сердце мне
Он острием попал…
 
 
Судьбина, – не жалей
Отмеченного сердца.
Оно – души моей
Не более, чем дверца.
 
 
Был точен твой удар.
И дверца распахнулась.
Теперь я весь – пожар!
Душа моя проснулась…
 
 
-
 
 
Ты неизбывна, незабвенна…
Тебя мой жребий помнить неизменно,
Пусть я однажды и не встану поутру,
Затем, что в этом мире я умру…
 

Пречистенка

Сентябрь-декабрь 1980

По следам Саади

 
Я честным пламенем охвачен, я – кричу —!
На дивном скакуне любви лечу, любя…
На поле красноречья, собирая жатву,
Пою одну тебя, об остальном молчу, любя.
Среди бесчисленных дорог моих земных
Единственным путем стремглав скачу, любя.
Преодолеть смогу я всё на этом свете,
Всё в этом мире будет по плечу, любя.
На жертвенник любви святой, бессмертной
Я, как Хаджи, несу души свечу, любя!
 

Вал Камер-Коллежский

21/3-1981

«Благой Создатель! Как я поражен…»

 
Благой Создатель! Как я поражен
Великолепною любовью…
 
 
Прекрасный мир в меня был отражен
Сияющей, блистательною новью!
Глаголом тайным я разбужен был
И мир нашел, – какой не находил, —
 
 
Любовь, что оглушительней, чем страсть.
Такую – время – не заставит пасть.
 

Миусы

22/2-81

«Всё больше я привязываюсь к рифме…»

 
Всё больше я привязываюсь к рифме —
Ведь слово прозы – тесно для тебя!
Так, арифметика исчезнет в логарифме,
Задачам новым подчинив себя…
 
 
Ручей стремится к океану, —
Притоком и рекою становясь…
И я противиться не стану,
Законам вечным преклоняясь.
 
 
Отзывчивость – основа всех основ —
В твоей любви я вечно буду нов!
 

Тверская Застава

10/12-80

«В каком великом напряженье…»

 
В каком великом напряженье
Умеешь ты меня держать,
Когда душевное стяжанье
Велит цветы любви сажать!?
 
 
Ты мои тайны видишь прежде,
Чем сам успею их открыть.
Себе внимаю, как невежде,
Что свой порок хотел бы скрыть…
 
 
Но сокровенные глубины
Мудрец увидит без труда:
Златой песок на дне долины
Найти сумеет он всегда.
 
 
Своё вниманье мне даря,
Творишь из нищего – царя!
 

«Я миг вниманья твоего…»

 
Я миг вниманья твоего
Такой сторицей возмещаю,
Как прежде в схватке боевой:
Герольд турнир провозвещает,
И Рыцарь, сколько силы хватит,
За милость Дамы кровью платит…
 
 
Хоть это всё теперь не в моде.
Златой чекан разбит надвое.
Я все же следую природе,
Не глядя в зеркало кривое,
Пусть целый мир к нему прикован,
И – ложным блеском очарован…
 
 
Но ты – милей приманок мира,
Тебе – мой щит и меч, и лира!
 

«Давно светило перешло зенит…»

 
Давно светило перешло зенит.
Мой день окончился. Меня клонит
Ко сну усталость. В окне рассвет.
Где силы я беру, когда их нет?
 
 
Моя Прекраснейшая Дама!
Неумолимейшая Госпожа!
За что со мной ты так упряма?
Зачем не видишь верного пажа?
 
 
Пора любви прекрасней прочих,
Не будь так равнодушна для неё!
Открой блистательные очи…
 
 
В тебе нет сердца? Ну – возьми моё!
Оно поможет душу отогреть…
А я? – Я рад бы за тебя сгореть.
 

«Ну что же? Ты и есть судьба моя…»

 
Ну что же? Ты и есть судьба моя.
И наконечник твоего копья,
Теперь уже всего меня пронзив,
Мне показал, как трудится Сизиф.
 
 
Способен видеть и дышать могу,
Мне служат руки, ноги, сердце, мозг…
Но недоволен чем? Каких прекрасных роз
Я, как иглу, ищу в распавшемся стогу?
 
 
День каждый, каждый час и миг
Воспоминаю твой пресветлый лик!
 

О, лабиринт!

 
Узора хитрых кружев не плету.
Упорной верностью преследую Мечту.
И может скоро я к ней подойду,
Найдя её в божественном саду.
Любовь – вот имя вертограду,
Что крепкой обнесен оградой,
Тумана полон, яростных теней,
Терновника, нечувственных камней…
 
 
Любимая моя, я верю, ты
Взрастила там немногие цветы
И может быть, отдашь мне их нектар,
Приняв меня – ответный равный дар!
 

Концерт органной музыки

 
Музыка тихо возлетала
В угодья горних эмпирей
И за собою увлекала
Греха отпрянувших людей.
 
 
Роятся мысли и, ликуя,
Душа отверзнута любви,
И не телесное волнует,
Хотя полдневный жар в крови…
 
 
Вот арфою орган пролился —
Журчанье падающих трелей;
Давно так сладко не молился,
Бежав уединенных келий…
 
 
И мнится, будто понимаю:
Зачем неведомую стаю
Волшебных птиц поутру встретил
И Деву-Лебедь там приметил…
 
 
Как нож – внезапность озаренья,
И ныне – вечный мир открыт
Скрижалью верной откровенья,
Всё устремившего в зенит!
 
 
-
 
 
Шелковый шарф на колыбели,
Благословение купели,
Времен смертельные качели,
И непорочность верной цели…