Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

* * *

© Д. Абрамов, М. Ковалёва, 2023

© ООО «Издательство „Родина“», 2023

Преуведомление

Многоуважаемый читатель, эта книга не повесть и тем более, не роман. Это – вариант историко-художественного изложения событий, происходивших в России с 1591 по 1606 годы. Последнее время об этом периоде нашей истории писались статьи и монографии, ставились пьесы и художественные фильмы. Но всё ли прояснилось окончательно; сняты ли все вопросы о Смуте и предшествовавшем ей периоде?

Трудно, почти невозможно отказаться от стереотипов, особенно если они прописаны пером выдающихся учёных-историков. Но есть множество причин объективного и субъективного характера, по которым на протяжении трёх столетий невозможно было описать день 14 мая 1591 года, не упомянув при этом обвинённого в «убийстве» главного дьяка города Углича Михаила Битяговского и «заказчика» убийства главу Боярской думы Бориса Годунова. Династии, пришедшие к власти после этих событий, и тем более после убийства в Москве 17 мая 1606 года человека, который уже почти год был венчан на царство, не нуждались в истинном освещении событий. Да и многое в истории нашего Отечества было бы понятно, если бы историки не списывали приглашение на царство в Москву польского королевича Владислава на продажность Семибоярщины.

Авторы этой книги не претендуют выдвинуть её на роль «истины в последней инстанции». Волею случая, который в той или иной степени присутствует в судьбе каждого исследователя, нами были тщательно изучены труды по истории Смутного времени графа Сергея Дмитриевича Шереметева. О нём и его научном методе подробно изложено в «Посвящении». Здесь же авторы стремятся обратить внимание читателя на следующие обстоятельства:

– Шереметев имел возможность использовать материалы архивов, как государственных, так и частных;

– обширная переписка графа, по счастью, во многом сохранившаяся, позволяет выявлять круг его адресатов, среди которых были и профессиональные историки, в разной степени, направлявшие его исследования.

В заключении, многоуважаемый читатель, хотелось бы обратить Ваше внимание на то, что в художественном тексте книги почти нет вымышленных имён и персонажей. В подавляющем большинстве своём все они принадлежат персонам, выявленным графом С. Д. Шереметевым в ходе его многолетних архивных поисков. Да и канва повествования принадлежит его перу.

Так к какому же жанру принадлежит книга? Скорее всего, жанр этот – ЭССЕ. В текст книги введены разговоры графа с некоей собеседницей. Но и в данном случае в уста Сергея Дмитриевича вложены были только его слова, взятые из писем. Авторам показалось важным для осмысления происходящих событий внести в текст книги его научное обоснование и объяснение.

Предисловие и посвящение

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844–1918.) по праву своего рождения занимал высокое положение в обществе и достиг значимых постов. В 1884 году он выходит в отставку в чине генерал-майора и переходит на гражданскую службу действительным статским советником. Дальнейшая его жизнь, вся без остатка, была посвящена любимому делу: охране памятников истории и культуры; их изучению и популяризации; служению тем идеалам, которые он находил главнейшими.

В 1885 году московское дворянство избирает его на два срока своим предводителем. В 1900 году Сергей Дмитриевич становится председателем Археографической комиссии. Опыт отбора материалов и подготовки их к публикации граф приобрёл, работая ещё в Обществе любителей древней письменности, членом которого он состоял с 1888 года. Общество ставило своей целью издания «памятников древней письменности и культуры» и тем самым способствовало введению в научный оборот малоизвестных текстов.

Работал граф и в Обществе ревнителей русского исторического просвещения, членами которого были многие известные ученые-историки того времени.

Надо сказать, что интерес к истории у графа Шереметева появился еще в детстве, чему немало способствовал его учитель – Михаил Петрович Мосягин. Под его руководством был составлен список книг для чтения по истории, и этой привычке – читать исторические исследования – граф оставался верен всю жизнь. Когда же интерес его сосредоточился на Смутном времени, то самым внимательнейшим образом им вновь были перечитаны труды историков по этой проблематике. К тому времени историография Смуты была представлена именами таких исследователей, как: Карамзин, Соловьев, Ключевский, Бестужев-Рюмин, Костомаров, Иловайский, Иконников, Платонов…

Для того, чтобы глубже проникнуть в научный метод исследователя С. Д. Шереметева, постараемся обратить внимание на различия в понимания явлений Смуты у предшественников и современников графа.

Первые профессиональные русские историки – В. Н. Татищев и М. М. Щербатов при описании событий Смуты следовали летописной традиции и летописным свидетельствам (Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в русском государстве в начале XVII века. Л. 1985. С.3.). Татищев, в основном, цитировал произведения XVII века, созданные «в пику» Годунову его противниками, близкими к Романовым. Его работа представляет собой полноценную компиляцию. На этом фоне исследование М. М. Щербатова – значительный шаг вперед. Несмотря на то, что работа Щербатова носит характерное название: «Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства от внутренних и внешних неприятелей и от многих тогдашних времен многих случаев, по преставлении царя Ивана Васильевича… собрано из древних тех времен писаниий» (Спб., 1771.), автор сделал попытку указать причины социальных катаклизмов конца XVI века. Исследование Щербатова выходит на новый уровень понимания Смуты (у Татищева это лишь «безумная распря знатных шляхетских родов»), для него это «буйство народное», причиной которого прямо называется политика закрепощения времен Бориса Годунова. Эту же мысль высказал в свое время и Татищев, но у него она не получила дальнейшего развития и «потерялась» среди борьбы за власть и влияния на слабовольного царя. Щербатов также более критично подошел к анализу летописных свидетельств. Однако летописные данные по-прежнему оставались главным источником не только фактов, но и оценок. Преобладание летописной традиции не может, тем не менее, помешать считать эти два подхода первым научным опытом исследования эпохи.

Н. М. Карамзин в своем исследовании Смуты в рамках «Истории государства Российского» не видел сколько-нибудь закономерных причин в выступлении народа и казачества, однако, в качестве причины событий отмечал болезнь («разврат») общества в целом «от черни до вельможного сана» (Карамзин Н. М. история государства Российского, т. 12 Спб. 1843, С.15.). Щербатов разумел под причинами Смуты сугубо экономические аспекты (аграрную политику правительства, не принятую ни дворянством, ни крестьянством, ни боярством). У Карамзина же на первый план выходило «худое происхождение» Годунова, помешавшее ему стать подлинным царем в глазах народа, узурпаторский характер его власти, а также и внешний фактор – стремление соседей Московии к ее ослаблению всеми возможными средствами. Вмешательство внешних врагов Карамзин считал главной причиной Смуты.

Абсолютно новую трактовку событий Смутного времени предложил С. М. Соловьев. Отбросив «экономические посылки» народных волнений, поставленные на первый план Татищевым и Щербатовым, автор принципиально отошел также и от Карамзинского подхода к изучению этого явления. Господство внешнего фактора он заменил тезисом о плохом состоянии общественной нравственности накануне событий Смуты и о поврежденных нравах – главной её причины. Годунов, сам человек болезненно подозрительный, мелкодушный и боязливый, уже олицетворял, по мнению Соловьева, возможность начала социальных катаклизмов. Подобная же болезнь «прикинулась и развилась во всем общественном теле, потому что тело это заключало в себе множество дурных соков. Борьба между князьями за волости сменилась борьбою государей московских… Борьба эта достигла до ужасных размеров в царствование Грозного. Водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего, сокрушение прав слабого перед сильным…» (Соловьев С. М. Об истории Древней России. М. 1997. С. 280–281.).

Кроме того, развитие конфликтов в московском обществе изучаемого периода благоприятствовало еще одно, указанное автором обстоятельство – стремительное становление и развитие со второй половины XVI века казачьего сословия. Казак виделся Соловьевым как «беглец… из общества», который не мог «согласить своих интересов с интересами государства» (Там же. С. 282.), постоянно действуя вопреки этим интересам. Казак здесь – некий социально-психологический тип. Обладатели «казацкого характера», недовольные своим состоянием примкнули к вступившим в пределы страны «украинцам». Смута, считает автор, была выгодна людям такого рода с их «противуобщественным» бытом. Потому Смута у Соловьева может быть рассмотрена как борьба двух начал – общественного и антиобщественного, борьба земских людей – собственников, заинтересованных в стабильности, с «казаками» – людьми безземельными и «бродящими», стремящимися к жизни за счет общества. Подвергнув резкой критике теорию о закрепощении, как причине Смуты, Соловьев отмечал локальность крестьянских бунтов, нежелание крестьян самостоятельно противостоять деструктивной силе казачества, и, в то же время, нежелание большинства принимать ценностей казацкого быта…

Если рассмотреть концепцию Смуты этого автора в свете его общей теории русской истории, которая легла в основу «государственно-юридической школы», то Смутное время – один из рецидивов пережитков родового строя, когда каждый человек по-прежнему ощущал себя не членом общества, а «особе», в то время, как внешне процесс государственного строительства казался завершенным. Последние события Смуты стали первым этапом процесса формирования подлинного государственного общества, который завершил уже Петр I.

Для русского общества и народа последствия Смуты занимают центральное место в трудах двух крупнейших последователей Соловьева – В. О. Ключевского и С.Ф, Платонова.

Ключевский в своем «Курсе русской истории» применил новые подходы к событиям Смутного времени, предложив сместить акценты в сторону изменения характера взаимодействия государственных институтов (прежде всего, царской власти) и обществом нового типа, нарождающимся в России. Автор видел своей задачей «обзор событий Смутного времени в их последовательном развитии и внутренней связи» (Ключевский В. О. Курс русской истории. М. 1904. С. 285.). Так была создана стройная концепция «постепенного вхождения в Смуту всех слоев тогдашнего московского общества».

Исследование Ключевского опирается на исторические источники и документы – от приговора Земского Собора 1598 года до крестоцеловальной записи 1606 года. Далее автор рассматривает и цитирует договор 4 февраля 1610 года. Главным объектом его исследования становится развитие политических институтов на фоне эволюции русской политической мысли.

Деятельность боярства в первые годы после смерти Федора Ивановича заложила, по мнению Ключевского, фундамент будущих потрясений. Главным же толчком к общественно-политическому кризису стало насильственное пресечение правящей династии и узурпация трона, с одной стороны, а с другой – обнаружившаяся со временем полная неготовность тогдашнего московского общества к новым политическим реалиям. Обстоятельства вытесняли представление о царе, как о хозяине всей земли, о поголовном «холопском» статусе всего населения страны, устанавливая почву для нового понимания ситуации. Приходило осознание того, что не может быть государства без народа; взамен старому стереотипу, что государство может быть без народа, но не без царя.

Одновременно с этим фактором, Ключевский отмечает и другие, подготовившие почву для социального взрыва. Это – тяжелое экономическое положение после царствования Грозного, политические устремления боярской верхушки, несправедливое распределение государственных повинностей, порождавшее социальную рознь. К ним также относится плохое состояние «общественное нравственности», прямым олицетворением которой был в глазах современников образ действий самих верховных правителей, начиная с Ивана IV.

Ключевский, как человек своего времени (времени конституционных мечтаний интеллигенции), особое внимание уделял метаморфозам политического сознания людей эпохи. Во-первых, одной из причин Смуты он видел отсутствие у «выбранного царя» – Годунова – желание дать какую-либо «запись», ограничивающую его власть. Во-вторых, итогом событий рубежа XVI–XVII веков является не только появление новой династии, но также и изменения в мировоззрении – формирование представлений об обществе, как о неотъемлемой составляющей государства, прекращение отождествления государства и персоны царя. Политическими последствиями Смуты автор считает расстройство системы местничества и, как следствие этого, изменение структуры общества в целом (усиление роли среднего и мелкого боярства и дворянства, упадок боярства, как политической силы), возрастание (на определенное время, для поддержания авторитета новой династии) роли Земских соборов.

Еще более полно раскрыл сложный внутренний кризис второй половины XVI века, вылившийся позднее в Смуту, С. Ф. Платонов. В отличии от Ключевского, который считал началом Смуты 1605 год, Платонов вёл ёе отсчет со смерти царя Федора, и, в отличие от своих предшественников, особое внимание обратил не на канву событий, а на борьбу родовых группировок при дворе. Потому он и предложил исследование на уровне персоналий и их личные взаимоотношения на фоне различия политических интересов.

Исследование причин Смуты привело автора к мысли о том, что «Смута имела корни в московской жизни, а не была сюрпризом», подготовленным московскому государству «польскими кознями и папской интригой». (Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве. – м.1995, с. 82.). В государстве время переживаемого тяжелого перелома – это конфликт между властью и землевладельческой аристократией, с одной стороны, и конфликт между землевладельческим классом и крестьянством – с другой. Эту проблему поставят во главу угла в советской историографии исследователи: Греков, Корецкий, Маковский, Скрынников, Зимин и др.

Платонов впервые отмечает, как важнейшую черту эпохи, запустение центральных областей вследствие земельной политики «опричных времен»; говорит об особом развитии «украинного» казачества в рассматриваемую эпоху и об особой, скорее отрицательной, его роли в ходе Смуты.

Такие черты времени, плюс династический кризис, стали фундаментальными причинами начала социальных катаклизмов. «Сильное правительство, – пишет Платонов, – могло бы господствовать над положением дел… но лишь только в Москве сменил Грозного царя слабый и больной царь Федор, болезненные процессы в общественном организме стали выходить наружу». (Там же, с.122.)

В целом, Платонов продолжает традиции изучения Смутного времени, заложенные Ключевским. Это касается и общей концепции Смуты, и анализа ее итогов, в качестве которых он называет качественное изменение общественного сознания, отход от традиционного понимания характера царской власти и роли народа в государстве, политическое «поражение» как старой боярской аристократии, так и казачества.

Рассмотренные выше две концепции Смутного времени оказали огромное воздействие на современников. Труд Платонова вызвал ряд положительных отзывов в научных изданиях. В процессе работы автор учитывал мнение и переписывался с другими исследователями, в том числе и с графом Шереметевым. (Платонов С. Ф. Письма С. Ф. Платонова графу С. Д. Шереметеву о Смутном времени. Архив русской истории, 1993, № 3, с. 177–186.)

Рецензенты отмечали, что Платонов не был сторонником внешнеполитического характера самозванческой интриги, как, например, Д. И. Иловайский, и на первый план выдвигал внешнеполитические проблемы, ставшие почвой для социального конфликта. Однако, некоторые историки (среди них на первом месте следует отметить В. С. Иконникова) справедливо замечали отсутствие необходимых для такого полного исследования характеристик основных действующих лиц Смутного времени.

Эту задачу взял на себя и успешно решал граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Его работы представляют собой разработку отдельных сюжетов, казавшихся автору ключевыми для той эпохи. Но этим сюжетам присуще то, что, в конечном счете, не хватает практически всем исследователями – психологических портретов деятелей времени и психологической характеристики их поступков. Подробно о работах графа Шереметева о Смутном времени будет рассказано ниже.

В работе Н. И. Костомарова «Смутное время Московского государства» приводится широкий источниковедческий материал, на основании которого автор приходит к выводу, что причину «московской трагедии» следует искать за границей – в Польше и Риме. Там специально был создан Отрепьев с «легендой» достоверно убитого Димитрия, и сам самозванец прекрасно знал, какая у него роль в этом «действе». Внутреннее развитие России, по мнению Костомарова, «вообще идущее чрезвычайно последовательно, но его разумный ход будто перескакивает через Смутное время…», то есть эпоха катаклизмов вовсе не была подготовлена событиями предыдущих десятилетий, а была принесена извне. (Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII века: исторические монографии и исследования, кн. П, СПб. 1904.).

С таким взглядом полностью согласен и Д. И. Иловайский. В своей работе «Смутное время московского государства» он прямо называет виновниками кризиса поляков и иезуитов. Смута в его представлении – «адский замысел против Московского государства» (Иловайский Д. И. Смутное время Московского государства. М. 1894, с. 3.). Самозванство он представляет как главную черту времени, а «заводчики» ее в России – Мнишки, Вишневецкие и Сапеги. «Идея самозванства витала в воздухе – как внутри Московии, так и за ее пределами».

Другое кардинальное отличие концепции Костомарова – это утверждение, что Смута ничему не научила русское общество. «Чаще всего в истории за потрясениями такого рода следовали важные изменения в политическом, общественном и нравственном строе той страны, которая их испытала. Наша смутная эпоха ничего не изменила, не внесла в государственный механизм, в строй понятий, в быт общественной жизни, в нравы и стремления… Таким образом, рассмотрев разные стороны русской жизни, мы приходим к заключению, что смутная эпоха не произвела коренного переворота во внутреннем мире исторической жизни русского народа и русской земли…» (Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 779.). Тезис этот довольно спорный, однако же внешние влияния (им уделял и особое внимание и С. Д. Шереметев) в эпоху Смуты интересовали многих исследователей, и точка зрения на нее, как на привнесенную извне, нашла признание у некоторых исследователей, кроме названных (в частности, у И. С. Беляева).

Ближе всех к пониманию и изучению событий Смутного времени позиций, близких С. Д. Шереметеву, стоял К. Н. Бестужев-Рюмин, автор «Русской истории». Одна из глав этой работы была посвящена проблемам рассматриваемой эпохи (Бестужев-Рюмин Н. К. Русская история, гл.10 «Обзор событий от смерти царя Ивана Васильевича до избрания на престол Михаила Федоровича Романова» Журнал Министерства народного просвещения, 1887, №№ 7,8.). Исходя из представлений о закономерности кризиса конца XVI – начала XVII вв. автор пишет: «…в беглецах в пограничную Северскую землю и в казаках разных наименований… было уже готовое войско… Новый порядок только еще создавался в русской земле, еще не примирились с ним окончательно те, кто не успел забыть старого… боярство ожило в своих надеждах ввиду возможного пресечения династии… В старых вечевых городах… ожили старые предания… Правительство Годунова было непрочно, выбор Годуновых на царство хотя и свершился в самых торжественных формах, но в полную искренность выбора едва ли многие верили…» (там же, с. 94.). Наряду с внешними факторами (благодаря особым отношениям с Польшей, Швецией и Австрией) была создана взрывоопасная ситуация, «…но для успеха всех этих разнообразных стремлений… необходимо найти общее знамя. Таким знаменем мог стать только представитель старой династии…» (там же, с. 95.).

Бестужев-Рюмин выдвигал на передний план две основные, на его взгляд (а также и на взгляд С. Д. Шереметева), проблемы в исследовании эпохи – события 1591 года в Угличе, а также связанный с нею вопрос о происхождении и личности Димитрия (самозванца?).

Особым «мотивом» в историографии Смутного времени является переписка исследователей-единомышленников. Например, граф С. Д. Шереметев в процессе работы обращался за помощью в архивных розысках к Н. К. Никольскому – одному из крупнейших исследователей истории монастырей, в том числе и Севера России, автору книги «Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство во второй четверти XVII века». Это был запрос о дьяках Огурцове и Истомине. Ответ на этот запрос должен был заложить фундамент под новую гипотезу (Никольский Н. К. Письмо Н. К. Никольского графу С. Д. Шереметеву о дьяках Кирилло-Белозерского монастыря Огурцове и Истомине 8 июля 1893 года. Архив русской истории, 1995, вып. 6. Cc.170–180.). Еще одним корреспондентом графа Шереметева был И. С. Беляев, который занимался архивными поисками документов Смуты, особенно по Угличу. Беляев разделял сомнения графа в правоте официальной версии о судьбе царевича Димитрия. (Беляев И. Д. К вопросу о смерти царевича Димитрия. Русская старина, 1913, № 4.). Огромный интерес вызывает и переписка С. Д. Шереметева с Н. К. Бестужевым-Рюминым (Н. К. Бестужев-Рюмин Письма Н. К. Бестужева-Рюмина С. Д. Шереметеву о Смутном времени. – СПб., 1898.).

«Письма…» были написаны в период с 1892 по 1896 год, в самый разгар подготовки С. Д. Шереметевым своего труда по угличским событиям и позволяют нам определить ход и динамику процесса исследования. В конце концов, Бестужев-Рюмин принимает концепцию графа, однако в переписке предлагает ему ряд своих вопросов, в том числе и о роли патриарха Филарета в Тушине.

Ответам на них посвящено «Угличское событие», написанное с благословения Бестужева-Рюмина, отмечавшего, что «путь, выбранный Вами, самый надежный. Если до сих пор Смутное время оставалось книгой за семью печатями, то причиной было отсутствие детальной разработки; в такой разработке на первом плане стоят взаимные отношения деятелей, разумеется, на общих основаниях условий времени…» (Н. К. Бестужев-Рюмин. Письма Бестужева-Рюмина С. Д. Шереметеву о Смутном времени. – СПб., 1898. С. 8.). Этот методологический посыл был в полной мере реализован графом в своих трудах…

С. Д. Шереметев, современник расцвета «государственно-юридической школы», по своим методологическим взглядам и манере исследования был близок к М. П. Погодину. Его исследования отличали психологизм, личностный подход к описанию исторического процесса, основным объектом его разработки становились судьбы людей на арене исторических событий. Отсюда и проблематика его работ о Смутном времени, где нет целенаправленного стремления рассмотреть социальные процессы, политическую борьбу. Правда попытка такого рода, естественно, просматривается, но она не является главной в исследовании). Здесь нет и оценки глобальных сдвигов в общественном сознании и в истории государственных институтов (как у Ключевского, Платонова), а есть стремление разобраться в психологии поступков героев Смутного времени.

Несомненно, самым масштабным трудом графа Шереметева стало, так и не увидевшее свет «Угличское событие» (РГАДА, ф.1287, дд. 4410–4424.) в двадцати четырех томах. Здесь автор на архивных материалах, краеведческих и биографических данных о представителях крупнейшей поместной дворянской аристократии – Романовых, Шуйских, Мстиславских и их многочисленных родственников, а также на глубоком исследовании событийной канвы Смутного времени в центре и на окраинах государства, приходит к обоснованию новой гипотезы о судьбе царевича Димитрия в 1591 году.

В этом контексте очень важна одна из магистральных работ Шереметева «От Углича к морю Студеному». Здесь автор прослеживает связи Углича с северными областями Московского государства – Беломорьем, побережьем Северной Двины, Вологодской землёй (Шереметев С. Д. От Углича к морю Студеному. Старина и новизна, кн.7, Спб. 1904, с. 200.).

Через судьбы и родственные связи двух непосредственных современников событий в Угличе – Ивана Пашина и Василия Буторина, посадских людей, чьи фамилии упоминаются в «Следственном деле…». Автор прослеживает их перемещение на север страны после достопамятных событий 1591 года. Далее исследователь также обращается к непосредственной политической связи Углича с Антониево-Сийским монастырем и прилегающими к нему владениями… «Сложное и загадочное Угличское событие… побуждает искать других путей, других „беспристрастных“ показаний, вопрошая даже землю, ради некоторого частного освещения отдельных событий Смутного времени. Такая детальная разработка признана покойным профессором Бестужевым-Рюминым», как объективное исследование (Шереметев С. Д. От Углича к морю Студеному. Старина и новизна, кн.7, Спб. 1904. С.200.). Эта фраза, по нашему мнению, является квинтэссенцией методологии Шереметева – историка.

Опубликованная двумя годами ранее работа «Царевна Феодосия Федоровна» – наполненное разнообразным исследовательским материалом (прежде всего – дипломатическим) – попытка автора проанализировать расстановку политических сил от смерти Грозного и до событий, непосредственно предшествовавших 1591 г. (опала Шуйских, деятельность Андрея Щелкалова и Федора Романова). Особое внимание автор уделяет внешнеполитическим связям московской аристократии, а также впервые акцентирует внимание на исследовании «женских влияний» на политику московского двора, в частности, на ролях Ирины Годуновой и Марии Скуратовой – жены царского шурина (Шереметев С. Д. Царевна Феодосия Федоровна. – СПб.,1902.).

Генетически близка к этой работе – «Ближняя дума царя Федора Иоанновича». Это еще одна попытка на основе биографического подхода рассмотреть политическую ситуацию накануне 1584 года (смерти царя Ивана Грозного), определить, почему верх одержали именно Годуновы и Романовы, а Нагие и Бельские оказались не у дел и были удалены из Москвы. Рассматривая истории родственных связей между членами Ближней Думы, Шереметев делает вполне обоснованные выводы о формировании родовых группировок при дворе, уже ко времени смерти Грозного, готовых вступить, в случае необходимости, в борьбу за власть. (Шереметев С. Д. Ближняя Дума царя Федора Иоанновича. – СПб., 1910.). Примыкает к этой группе и исследование «По поводу родословия Нагих».

Психологизм и личностный подход Шереметева – историка ярко проявляется в еще одной группе трудов, куда можно отнести «Василия Ивановича Шуйского», «Тушинцев» и «Расстригу». Последняя работа так и не увидела свет, видимо, из-за слишком смелых идей.

«Расстрига» (неопубликованная работа, РГАДА, ф. 1287, д. 4449.) полностью посвящен попыткам автора исследовать психологический облик одного из главных творцов Смуты, человека, по мнению автора, безусловно, неординарного и смелого. Задвинув на периферию исследования внешнюю канву событий, автор по-новому пишет исторический портрет человека, царствовавшего в Москве в 1605–1606 гг. и окружавших его людей, прежде всего Филарета, Андрея Щелкалова, Афанасия Нагого, Марии Нагой, Марины Мнишек и др.

Большинство работ графа, посвященных Смутному времени, стали составными частями его глобального труда «Угличское событие». Работа еще до своего выхода ожидалась с огромным интересом в обществе и среди историков-профессионалов, так как от нее ждали и нового комплекса материалов, и нового истолкования уже известных событий и фактов. Этот труд – логическое завершение десятилетних изысканий и еще одна попытка «заполнения белых пятен русской истории» – именно в этом Шереметев видел основную задачу профессионалов. (Шереметев С. Д. О задачах русского историка. РГАДА, ф. 1287, оп.1, д. 3240.).

Граф уделял большое внимание и сюжетам Семибоярщины (в работе 1906 года «Заметки по поводу Семибоярщины» автор тщательно разбирает ее состав и судьбу ее членов и опровергает стремление историков навесить на них ярлыки изменников). Часть работы он посвящает также личности Расстриги. Одной из задач историка он называл «оправдание личности Расстриги и установление его подлинности, так как под наслоением клевет, подтасовок, подлогов скрывается тайна, освещающая весь последующий ход истории». К примеру, Шереметев считал, что личность Петра I получила бы совсем иное толкование, а переход из истории средневековой Руси в Новую историю России не был бы столь резким, если бы благоприятные обстоятельства оставили на троне «законного государя» (РГАДА, ф. 1287, оп.1, д.70, л.161.).

Фигура Расстриги выбрана не случайно – это еще одно «белое пятно» русской истории. Сомнение по поводу происхождения этой личности выражали многие историки, начиная с Миллера и Карамзина – до Погодина и Костомарова (который особо отмечал слишком слабую изученность темы и недостаток материалов для того, чтобы делать окончательные выводы и склонялся к той или иной точке зрения).

Своими изысканиями по истории Смуты Шереметев привлек к себе внимание исторического сообщества. Ходом его разработок интересовались В. О. Ключевский (особенно отмечавший новизну методологического подхода графа к исследованию) и С. Ф. Платонов, лично знакомые с графом, а также авторы крупных исследований о Смуте – В. С. Иконников и К. Н. Бестужев-Рюмин – крупнейшие историки конца XIX века.

Смуте посвящено около десяти работ Шереметева. Все они, как отмечалось выше, закладывали фундамент для воплощения одной цели – создания глобального труда о судьбе «убиенного царевича». Непосредственно по 1591 году им было опубликовано «По поводу родословия Нагих» и «От Углича к морю Студеному». Напомним, что два же основных его труда – «Расстрига» и «Угличское событие» так и не увидели свет при жизни автора.

Разрабатывая собственный метод исторического исследования, Шереметев многое почерпнул у своего современника – М. П. Погодина, прежде всего, стремление объяснить исторические события влиянием субъективных причин. Если реформы Петра I Погодин объясняет как следствие династического кризиса начала XVII века, то для Шереметева практически вся предыстория Смутного времени находится в зависимости от родственных, семейственных и дружественных связей.