Читать книгу: «Мир ходячих мертвецов. Вероятие», страница 4

На момент когда Федор одним мощным ударом переломил кость Татьяне, было поздно, не говоря уже о том, что она потеряла сознание, и ему пришлось волочить обмякшее тело в ближайший многоэтажный потрескавшийся дом хрущевских времен, потянув металлическую прилипшую дверь с домофоном. Вонь, вопли, гул мертвых, первые капни начинавшегося дождя: предательски преследовали его по пятам, заставляя бесконечно оборачиваться, пока он не добрался до спасительной рукоятки, которая с легкостью подалась вперед. По вине давнего всеобщего обесточивания, домофон не работал и магнит совсем уже забыл, когда исполнял свои обязанности, пропустив скрывавшуюся парочку от обезумевшего зрелища с бесчисленным количеством желающих поживать живое мясо. Наспех, натянутая ремнем тугая повязка лишь временно остановила кровотечение, оставив красный протянувшийся след до захлопнутой непреступной двери, у которой быстро скопились первые ряды мертвых.

Федор по привычке вместе с примерно шестьюдесятью килограммами болтавшегося живого мяса поднялся на два этажа повыше, проверяя каждую дверь и как будто на зло, ни одна не была отрыта, словно все жители под началом великой разрухи решили выйти на улицу и подивиться новой природной стихии.

Выругавшись и чувствуя как сердце начало ломиться через грудную клетку наружу, Федор аккуратно положил на плиточный пыльный годами пол женщину с бледным выражением лица. Обрубок продолжал терять кровь, постепенно заполняя серую пыль новым светлым оттенком. Но нельзя было останавливаться.

Переполненный злостью, Федор чувствовал себя также ужасно, как и выглядел. Глаза поймали нумерацию квартир… 15… 16… 17. Голова с трудом соображала, а дыхание сбежало как перепуганный боец с поля боя, когда увидел бесчисленно превосходство наступавших на улице со всех сторон ада. Было что сил, Федор налетел всем телом на старинную оливковую дверь с блестящим номером 15, и та почти поддалась, но смогла лишь немного выдержать натиск, не говоря уж, о накопившейся плесени и гнили в районе петель.

Следующий удар ногой и она со свистом открылась…

Максим рукой остановил своих спутников, укрывшихся за развороченной иномаркой, которую за годы покинула механическая жизнь: оторванные колеса, выбитые стекла, оторванный капот, заржавевший шестнадцати клапанный двигатель и покрытый коррозией кузов, рука по которому прокатилась и была убрана прочь, когда Федор выглянул из-за угла посмотреть на источник звериного шума. Максим проскользнул поближе и укрылся за прочным кузовом мертвого полицейского УАЗА, припаркованным, у проросшего смертью, подъезда, поближе, и подробнее разглядел беднягу мужчину в черной кожанке, ставшей жертвой для голодающих бродяг, рвущих на составные части их новый мясной деликатес. В зените им удалось разглядеть практически каждого кожееда: они выглядели все совершенно по-разному, начиная от младших возрастов и самых старших и заканчивая их телосложением, количеством увечий и, наконец, бывшим уровнем жизни. Их тела были настолько изуродованы, худыми и иссохшими от времени, что невозможно было разобрать кто какой нации, но кое-что, все-таки, являлось их общим – наполнить бесконечный голод новым голодом. Они отрывали по кусочку свежего обеда, не обращая внимания на предсмертный вой и булькающие звуки, отдававшие свои низкие тона, словно рычащего медведя, испускавшего последние силы в пустоту. В пустоту этого мертвого мира, где кровь, насилие, убийства и «расчлененка» заняли главенствующую повседневную норму вместо того, чтобы как раньше люди ходили на работу и выполняли свои привычные обязательства: работай, плати за квартиру, возьми кредит и плати за кредит. Теперь, убивай или будешь убит, умей скрыться или будешь убит, умей вовремя дать отпор или будешь убит.

Картина происходящего пикника была не для слабо нервных, хотя для Федора, видевшего такое ни раз, к сожалению или к счастью, это было обычным делом, однако Катя все равно съежилась. Она посмотрела в русый затылок своего молодого человека, ставшего за такой короткий промежуток времени родным, словно они были знакомы уже много лет, и на мгновенье их взгляды сошлись. Взгляд Максима был полон мужества и твердых решений, несмотря на его ранние годы, по вине обстоятельств которых ему пришлось очень рано повзрослеть, тем более что теперь у него появилась новая обязанность оберегать будущую маму его будущего ребенка. А Катя как зачарованная, смотрела в очаровывающие карие глаза, как вдруг на парня неожиданно из темного переулка один из выживших в такой же черной кожанке с чумазым видом и бородой до груди, выпрыгнул и чуть не заехал деревянной битой по голове. На нем была одета истертая временем демисезонная куртка-косуха с оторванными пуговицами, из-под которых торчал волосатый внушительный живот, а в темных глазах была свирепая глупая ярость. Однако, Максим, зная нормы нового мира, оказался на секунду быстрее и смог ловко заехать левой рукой в почку от чего тот прогнулся, дав замедленную паузу, которую парнишка использовал для отправки негодяя в нокаут. Его неуклюжее тело мертвым грузом рухнуло на спину звездочкой, и на званый обед, едва передвигающимся телом, нарисовался выгоревший и пропахший протухшим навозом безносый коротышка с одной рабочей рукой. А вторая, словно резина, качалась вслед за мертвяком. Он склонился к свежему мясу, получившему подхваченной арматурой в висок. Прозрачные глаза, нацелившись, склонили допотопное тело на корточки и следующую же секунду, едва работающая на последнем вдохе, челюсть проткнула, несмотря на грубые заросли жертвы, глотку. Фонтан красной жидкости как из открытого шланга, полетела брызгами, привлекая остальных желающих вниманием, что сыграло в пользу укрывшейся троицы, которая по сигналу бесчисленного клацанья зубов стремглав рванула в соседний переулок через улицу. Совнархозная была прославлена серьезным производством из металла. Поставляли на своем горбу огромное количество нужных деталей по всей стране. Эх, хорошее дело. Но рано было расслабляться…

Теперь от криков мертвых стало больше. Они были повсюду, окружив улицы мертвого городка со всех сторон, и шли локтями друг к другу, словно пытались зажать в коробочку. Вонь оказалась невыносимее, ежели, когда Федор и Катя пытались выжить, выбравшись с засады, ставшей огромной болью и безмерной утратой в сердцах. Они быстро подбежали к Максиму, а он даже и ни капли не нуждался в их помощи и сам справился еще с двумя мертвяками женщиной и мужчиной в деловых костюмах, а третьего все же оттолкнул Федор и топор, раздобытый в «стройматериалы», вогнал в облысевшую макушку бывшего военного и выдернул. Брызги тухлой серо-черной жидкости разлетелись ручейками, и не успели нагнать пятки троицы, которая уже бежала в ближайший массивный корпус, похоже, являвшимся тем самым прославленным заводом. Со своими синими величественными высокими стенами, за которыми можно было укрыться, поймав безопасность в руки.

Однако что-то пошло не так…какую бы дверь или ворота Федор не дернул, все были закрыты. А мертвецы-то сближались все ближе и ближе, ломая на своем пути все декоративные надстройки бывших работников и переступая через не обстриженный газон, покрытый до безобразия огромным количеством одуванчиков. Их становилось все больше. Их мертвый гул разгулялся повсюду и прибавлял громкость в динамиках со стремительной силой, заставляя даже не слышать собственного дыхания. Некоторые их них, не глядя под ноги, спотыкались об разбросанные арматуры, пакеты и мусор, разлетевшийся по всему городу от беспорядочного накануне ветра. Они как стая мух в миг, скопились в одну общую кучку и побрели на свежее дерьмо, издававшее отчаянные попытки отбиваться от первых рядов кожеедов. Федор орудовал короткими, но точными выстрелами в бездыханные головы, чьи потроха, как встряхнутая газировка, разлетались под взрывной силой летевших пуль, и при этом размахивал крупным охотничьим ножом, которым совсем недавно отрубил руку Татьяне. Каждый удар сопровождался выбросом гнева на этих бездушным тварей: за то, что они убивали, убивают и будут убивать других выживших, сокращая популяцию и переманивая на свою сторону. За то, что они убили слишком много дорогих людей. Его жена Ира, пытавшаяся тогда спасти годовалую дочь Лизу, под гнетом многотонных ударов челюстями по телу. Она ревела со страшной силой, ее муки раскинулись на километры, приманивая на себя весь акцент, а что тогда мог сделать Федор? Ее крик не выходил долгие годы из головы, заставлял просыпаться, а иногда и вовсе не давал заснуть. Краем глаза он заметил Катю, прострелившую ближнему мертвяку молочно-прозрачный глаз. Это был невысокого роста юноша в выцветшей розовой футболке с изображенными иероглифами, часть которых обсыпались и оставили на своем месте едва заметный след.

Стены импровизированной коробки сужались с каждой секундой, гул становился интенсивней, и казалось, что даже самый громкий истребитель не смог бы перекрыть данную симфонию музыки нового мира, не забывая о лучших ароматах неповторимой многозначной вони, ставшей привычным делом в выживании. Хотя, с каждым мертвым шагом каждого кожееда шансов на выживании становилось меньше. Казалось, мир ушел из-под ног, а борьба стала вечным испытанием. Шум, как на функционировавших заводах, сопровождался многослойными кряхтениями, как работавшие зубофрезерные станки, монотонно выполнявшие вращательные движения режущего инструмента в среде изготавливаемого изделия. Точно также это получалось у троицы, которые вращательными движениями своего инструмента, вгоняли невидимую для глаза, пулю или острие в основание черепов ходячих. А те, как хрупкое яйцо, упавшее со стола, валились прочь под ноги других, которые также жаждали получить свою расплату за прегрешения перед утонувшей жизнью.

Дышать уже практически не получалось, а менять магазины, было куда сложнее по вине непослушных рук после долгих физических нагрузок. Пока Федор перезаряжал свой ПМ, выстреливший ни один магазин, Максим принял на себя эстафету, обнажив вспотевшую спину от АК-74, выполнявшим по очередное воспламенявшееся шоу.

Покрывшись в чужой смеси не до крови, Катя испустила вой совместно со слезами и хихикающей манерой. Она снова начала теряться в пространстве. Ей, словно молотком, ударили по голове. В глазах все двоилось, а черепа умерших троились, зрачки бегали, а вслед за ними и шея головы, которая хаотично дергалась из стороны в сторону, пытаясь отыскать хотя бы миллиметр возможности сойти с дистанции, чтобы перевести дух, как вдруг она услышала:

– ЭЙ! ДАВАЙ СЮДА!

Все, как четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, в четыре такта восприняли отдаваемое эхо спасителя. Первый такт – крик, второй такт – сработал орган чувства, в данном случае орган осязания. Третий такт – осознание, что не все потеряно, что все-таки еще не все, черт возьми, потеряно. И наконец, четвертый такт – орган зрения, все увидели кричавшего.

Это был очередной кожаный ушлепок, выскочившего с открытой двери ближнего подъезда, якобы, дружескими намерениям, но, а что было делать? Сзади – мертвецы, спереди – возможно старая вражеская группа, творившая самосуд, и член этой банды, который только несколько минут назад пытался убить Максима. Федор первым ринулся к нему, подготовив плечо к неминуемому размаху, но чья-то мощная рука схватила его за дельтавидную мышцу, и заостренное лезвие прошло прямо у носа Кожаного, не дернувшегося даже с места. Федора как футбольный мячик затолкнули внутрь.

– Давай–давай! – крикнул он паре, забежав вслед за Федором в стены завода.

– Я не хочу мороженое – простонала женщина, выдыхая с трудом, находясь в так называемом бреду своего психически расстроенного мозга и стремительно взлетевшей температуры и непокорного озноба. Она продолжала так диалог внутри своего сна, с самой собой, однако вызывалось каждым брошенным ее словом ощущение, что она говорила со своими родителями или друзьями из далекого детства, так как неоднократно слышались разговоры о мальчиках, косметики и первых поцелуях. Первых поцелуях…посреди всего этого хаоса нового мира. Такая неуместная романтика при таких противоположных обстоятельствах.

Федор за несколько часов бессменного караула, привел немного себя в порядок, умывшись в холодной окисленной воде оставленного тазика. Приготовил кружку быстрорастворимого кофе и лучшую пищу на свете – лапшу быстрого приготовления из личного запаса на случай незапланированной остановки где-то посреди очередной заварушки. Перерыл всю квартиру вдоль и поперек в поисках полезного барахла для себя и кроме как затертого армейского ремня, пачки чипсов и несколько вздутых от времени пальчиковых батареек на его ручной слабо светивший фонарик, не нашел.

Кровотечение ему удалось окончательно остановить найденным медицинским жгутом, обнажив обрубок от нависшего куска ткани, пропитанного фонтаном крови. Рану он промыл фильтрованной водой и чистыми тканевыми салфетками, убрав с места сруба всю грязь.

А тем временем, мертвые, наконец, перестали терроризировать подъездную дверь и отвлеклись на новые источники шума живой плоти, которой не посчастливилось забрести в самое логово людоедов. Вдалеке послышались эхом распространившиеся эффектом Доплера одиночные выстрелы и вскоре затихли. Поймали? Сбежал? Или также как и Федор залег на дно?

Федор расхаживал из одной комнаты в другую, бесконечно огибая углообразный узковатый захламленный временем коридор, пересматривая новые детали на фотографиях некогда здесь жившей семьи, которые с довольными улыбками висели дюбель гвоздями к стене. Красочный зеленый мир на заднем фоне обнимавшейся семьи из пяти человек, взаимно дополнял забытый сюжет отдыхавших в сказочном ушедшем дне. Как и фотографии, оставшиеся для случайных заблудившихся посетителей, как Федор. Обычным куском цветной фотобумаги, навсегда оставив семейные ценности, любовь и человеческую культуру в давно забытый или скорее потерянный ящик с ненужным барахлом.

Неожиданно Татьяна, вытащив Федора из орбиты личных воспоминаний, крутившихся на пленке, напугала вытаращенными красными глазами, как у человека, встретившего тяжелое похмелье, и подпрыгнула как на пружине на ноги. Правда столь, резкая нагрузка для потерпевшего организма огромные изменения, дала первую трещину, и девушку повело назад и если бы не рука Федора, то она непременно стукнулась об острый угол настенной книжной полки затылком и снова потеряла бы сознание.

– Что случилось? – простонала она, чувствуя, как твердая поверхность под ногами покидала ее и словно она лежала в воздухе, а не на мягком матрасе.

– У тебя мало сил – ответил лишь Федор, передав прозрачный стакан фильтрованной воды в единственную руку.

Придерживая за трясущуюся руку, он помог ей умять обезвоживание. Следом она выпила еще полтора стакана воды и после не долгого разговора они покинули временное убежище под предлогом о взаимной помощи. А именно, Федор по их договору, собирался дать ей болеутоляющее и антибиотики, а она в свою очередь поможет с убежищем, однако, сложилось все, как обычно, не в пользу выживавших, словно вселенная, подкидывала все больше и больше испытаний, таким образом, издеваясь, или эта была обычная карма за человеческие деяния.

– Что за спектакль вы развели? – разозлился один из стоявших с папиросой в зубах, вдыхая и выдыхая никотин.

Этот давно не видевший зеркала, грубый нахал, выражался по последнему слову самыми низкими словами из запаса русского языка, выдавая интеллект совершенно безмозглого человека – дикаря с отсутствующим пониманием простого человеческого взаимоотношения. Так же, этот высокого роста тупица, изо рта которого исходила сама смерть для зубов с характерным запахом запущенного кариеса, не замечал, что все это время пока он матерился, на него злостно смотрел Федор. В глазах словно был ядерный выстрел, а руки, что могли сил, сдерживались, чтобы не налететь на этого подонка и не выбить оставшиеся два целых зуба среди остальных черных.

– Колян, у нас нет времени. Надо вались! – выкрикнул тот, кто принял незваную троицу.

Куривший доверчиво мигнул остальным четверым, и не обратив внимания на своего соплеменника, продолжил:

– Не обисуйте, но вы их сами привели сюда. Теперь вы останетесь здесь, пока мы благополучно уйдем, а вас… – и пошел за остальными – может быть спасут высшие силы. Скажите спасибо, что мы даем вам возможность прожить несколько минут.

За стеклами нависло бесчисленное количество рук, и каждый силуэт навалился один на другого, создавая сильную нагрузку на трескавшиеся немытые годами стекла, за огромным слоем пыли которого звучало неугомонное улюлюканье кожеедов.

Наставленные стволы поубавили настрой Федора вырвать их языки. Ему пришлось смириться с тем, что виновные в смертях, уйдут безнаказанно так же как они убили и ушли безнаказанно от его группы.

– Но это еще не конец! – подумал Федор про себя, изобразив кривую улыбку безумия.

Оставив троицу посреди широкого зала с брошенными станками СССР, напор тянувшейся резины издал первый запах мертвечины, сопровождаемый нескончаемым кряхтением оголодавших. И наконец, шайка самосудчиков, покинувших основное помещение работавшего производства, оказались на втором этаже в дверях с полными сумками вещей. По цепочке они быстро перетащили крупные баулы за пределы здания и лишь только потом один из них, а скорее всего тот же высокий тупица, крикнул:

– Счастливо оставаться!

Следом они заперли за собой дверь.

Глава четвертая

Запах сырости и въевшегося масла – не последнее что чувствовал Федор, пока адреналин сгущал свои краски и заставлял сердце биться многократно. Времени на раздумье не было. Сомневаться в такой час в своих силах непозволительно. На него рассчитывают, от него ждут светлых идей на чудесное спасение от пасти огнедышащего дракона, способного в один вдох испепелить все живое в прах. Именно с таким рвением мертвецы вломились в стены могучего дома, издавая чудовищное рыкание в разы громче, чем снаружи по вине эха от стен. Они попали из одной ловушку в другую, только уже с более жесткими условиями и ограниченными возможностями, как уровень сложности в развлекательных играх. Ловушка в пользу другим.

Стрелковое оружие успешно забрали сбежавшие из-под винца самосудчики. Правда, они оказались так добры, когда оставили холодное оружие ближнего боя. Но какое это могло иметь значение, если силы мертвой и живой стороны рознились в миллионы раз. Три живых существа против целого города скопившейся нежити, не имевшей жалости и каких-либо человеческих чувств. Мертвая оболочка каждого недочеловека продолжала свой единственный путь с единственной целью и заставляла неукоснительно исполнять собственные прихоти новорожденного вируса с ужасающими желаниями на истребление всего живого планеты.

Первые два зубофрезерных станка, стоявшие в одну шеренгу, приняли на себя родоначальную волну наступавших разоренных мертвецов, размахивавшихся от толчков в спину своих собратьев по делу. Невыносимая вонь снова последовала по пятам спасавшейся троицы. Тем временем пока мертвые продолжали свое наступление, извергаясь в криках, живые устремились к лестнице второго этажа. Этакой пристройке в центре здания, оборудованного рабочими машинами по металлу, протяженностью с сотню метров до заколоченной двери ушедшими самосудчиками. Если бы не окна, разбитые под давлением кожеедов, и тех, что установлены повыше основных, выполнявших роль форточек, то было бы не только страшно, так еще и непроглядно темно. Лучи навострившегося солнца величественно проникли в таинственную глушь нарушенной тишины, разбудив умерших двух несчастных рабочих подняться на подкошенные ноги, вытаращив свои прозрачные глаза. Первый из них мужчина средних годов с распоротым животом от удара тупым предметом, подхваченного возле рабочего места, повалился прочь по лестнице вниз, заставив второго от удара по инерции кубарем полететь в толпу. Сила удара была достаточно сильной для того, чтобы голова бывшего товарища рабочего раскололась как поспевший к созреванию арбуз. Максим, подбегая к закупоренной двери, перехватил поудобнее подобранную кувалду, и остановившись перед металлической баррикадой, принялся долбиться по ней резкими и грубыми ударами. Катя со слезами молилась за спасение, держась за живот, в котором жизнь не так давно начала проявлять первые зачатки эмбриона. А Федор все это время принимал незваных гостей одиночными и точными ударами в основание черепов. Делал он это достаточно звонко, выдыхая после каждого нанесенного удара, чувствуя внутренний ритм устававшего сердца, потому что каждый удар давался сложнее и сложнее. Силы были на исходе.

ЧЕРТ!

Последний удар прошелся по касательной в области черепа изуродованной женщины в грязном темно-зеленом спортивном костюме и налетел на перила, в результате чего произошел звонкий металлический удар расколовшегося инструмента. Разводной ключ пришел в негодность. От удара Федору сильно отдало в руки, от чего он выбросил обрубок под ноги, искривившись от боли.

Убитая вирусом спортивная женщина, не давшая и секунды форы после увиденного, если конечно, она вообще поняла, что видела. Накинулась на Федора, повалив собой. Прозвучали Катины крики, в то время как Федор сопротивлялся напору женщины, пустившей что-то похожее на слюну, попавшую на бородатое мучавшееся в поте лицо. Правда, ее голова взорвалась как воздушный шарик, и все содержимое распласталось пульсирующими брызгами, заставив Федора скукожиться от мерзости. В эту же секунду труп отлетел к лестнице и протянутая рука Максима, заставила выбросить усталость из головы, как и мысли о смерти и мимолетной картинки этапов в жизни.

Катя, вереща, пнула мужчину в белом халате, покатившегося и повалившего остальных цепочкой шедших зомби, и перекинула испуганный взгляд на Федора, бегло осмотрев его на предмет укуса. Но к счастью, все было хорошо. Однако, не все.

– И что теперь? – заплакала Катя, прижавшись к Максиму. Подростку, ставшему для нее главной опорой за то время, пока Федор странствовал повсюду.

Федор внимательно взглянул на молодых, в Катины прослезившиеся глаза, переполненные горестью и не справедливостью, что им суждено быть растерзанными чудовищами в попытке найти новую жизнь, казавшейся полной сказкой. Он чувствовал вину за то, что самонадеянно завел их в пропасть, за то, что он был так уверен как никто другой в успехе, что и позабыл о законе подлости, работавшему в этом гнилом мире. Максим выронил слезу, глянув на отломанный конец кувалды, которая разлетелась после пятого удара вдребезги, потому что за долгие годы она покрылась плесенью и стала хрупкой как стекло. Он хотел было, что сказать Кате в ухо, возможно, прощальные слова или извинения за то, что он не смог справиться. Не смог защитить ее как поклялся тогда, когда узнал, что она беременна. Когда она в руках держала тестер с двумя полосками и не могла сдержать улыбки и кативших слез по щекам. Он вспомнил, как встретил ее тогда с Федором на дороге, когда он возвращался с вылазки за банками энергетиков. А вышел бы на час позже или раньше, или вообще в другой день, то и не пересеклись бы никогда. То бы никогда Максим, возможно, не смог узнать, что это такое быть человеком, которого любят, за которым заботятся. Военные – люди, спасшие его давно, не смогли показать настоящую заботу. Они лишь смогли оградить его от умиравшей мамы, которая лежала в крови со слезами и мольбой спасти мальчика. Не дать ему быть разорванным.

Максим прижался к уху, чтобы сказать, что он…

Федор заорал во всю гортань, и хотел было занести удар ногой по скорчившемуся помятому мужику мертвецу, выставившего перед собой покусанные руки, но прогремел выстрел, и невидимая пуля прочесала дикарю висок. Он кубарем поехал на остальных, а те, в свою очередь снова и снова повалились на спину и некоторые из них под весом так и остались лежать неподвижно.

После выстрела Федор примкнул к полу, как и Катя с Максимом и втроем они ни как не ожидали, что кто-то все-таки решится их спасти. Для чего? Зачем они нужны? Тратить патроны? Вопросов было столько, как и предположений, а выстрелы не прекращались. Град пуль осветился новыми вспышками и брызгами тухлого мяса, а долбежные, зубофрезерные станки в догонку с многослойной пылью приняли на себя новый аромат гнилой темно-зеленой жидкости. Черепушки разлетались в хлам, запах трупного разложения увеличил свой оборот на триста шестьдесят градусов чистого безумия, словно все трупы как в страшных фильмах о зомби, которыми детей пугали родители за не послушание, вылезли и решили нанести визит своим дальним родственникам. Правда, уже давно очевидно с какой целью был этот визит. Запах пороха хоть и подступал прерывисто к ноздрям, но мертвечина не давала уступки и если бы не давняя привычка к ароматам нового мира, то троицу непременно стошнило. Вскоре выстрелы прекратились, и пришла в гости, наконец, та долгожданная тишина, в которой так нуждались живые.

– Федя! Вы в порядке? – послышался знакомый голос.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Федор сорвался с места и чуть у самого проема не въехал в деда Егора. Он как вкопанный посмотрел на покрытого седой старческой бородой худощавого странника, который держал вместо «капризной Светы» поношенный временем АЕК-971. Вид был у него изрядно замученный, но все такой же стабильный боевой дух, которым он пользовался, даже не смотря на годы. Хотя какой там? Есть ещё порох. У Федора пропал дар речи. Неужели ему удалось спастись? Значит, могли выжить и другие!

– Как? – воскликнул Федор, отстранившись в сторону, чтобы Катя могла обнять давнего товарища. Слезы вновь ударили по щекам у этой натерпевшейся девушки, наполненной искренностью и той душевной человеческой теплотой, которой она смотрела на старика, защищавшего ее и остальных людей группы, пока Федор отдыхал или был на очередной разведке.

– Ты…жив! Дед…Егор… – не сдерживая слезы, твердила она, но что-то ее остановило и девушка, озадаченно взглянув в стариковские карие глаза, спросила:

– А остальные? Они тоже выжили.

Минутная секунда ожидания вселила надежду, пока старик не выдохнул:

– Нет, Катюш, остался только я…

В полной тишине спустя полчаса после перестрелки шла группа из восьми человек, растянувшись друг за другом, на случай, если придется отбиваться от надоевших кожеедов. Два мужика, возглавлявших строй, шли почти на одной шеренге, попеременно оглядываясь по сторонам глуши таинственных деревьев, откуда бесконечно веяло страхом, а не той привычной пред летней красотой матери природы. В руках у каждого был пп Р-90 с парными магазинами, обмотанными изолентой и походные сумки, плотно прилегавшие к спинам, набитые, наверное, припасами снизу доверху. И каждый то дело как оборачивался на разговоры других выживающих, которые обменивались короткими фразами, озираясь в поисках чего полезного среди обломков от столкнувшихся иномарок в дни сурового наказания по заслугах человеческим. Некоторые автомобили были брошены посреди автодороги, некоторые вылетели на обочину или в кювет, откуда пассажиры и безответственные водители не смогли выбраться, потому что их трупы, вернее, живые трупы безобидно валялись в проросших кустах и жалостливо поглядывали на пищу, уходящую у них прямо из-под носа. После той стычки с мегаполисом мертвых, вонь от той несчастной шайки, как и от других, сидевших запертыми в машинах, была ничтожной, как и то глупое ворчанье, исходившее от них на минимальной громкости и вскоре вообще пропало из диапазона слышимости.

– Когда все начало идти коту под хвост – начал свой рассказ дед Егор, покуривая маленькую самокрутку – я даже не понял, что именно произошло и как оно произошло. И самое главное, как я умудрился выжить и как я не сломал свои ноги, когда спрыгнул с крыши потом вслед за моей «Светой»…

У Федора сразу перед глазами встала та самая картина, как солнце в небе, которое их нещадно жарило, словно яичница на сковородке. Он отчетливо вспомнил полет винтовки и то, как они выбирались следом по ночному враждебному лесу, наперевес с грузом потери, что его ненароком передернуло.

– Валя полегла, к сожалению самой первой. Она кинулась на них чуть ли не всем весом, понимала, видать, что ей ну ни как…а Владик, бля, как настоящий мужик, по-спартански, пытался защитить всех и каждого…убивал их твоим ножом, испустил целый магазин…пока его…Мне трудно было смотреть на все это, так еще и «Света» падла перестала мне помогать и заглохла, как колымага, блин. Зомбари так быстро навалились, и сбежать уже было ну никак…Мы услышали крики Кати. Я не на шутку перепугался и накрутил себя по-стариковски. Я собрался бежать к ней, Владик вызвался…Ну а какой там толк уж, если на то пошло. Нас это так дезорганизовало, что никто и не подумал выглянуть в чертово окно. А не родившийся ребенок от… Ну а как все дальше развернулось, в принципе, ты знаешь. Хорошо хоть вы с Катей выбрались, а то уж думал один совсем остался…Когда выпрыгнул, первой мыслью было, все, сейчас рассыплюсь…

Дед Егор сделал глоток заварного чая, сидя полукругом на очередном привале и вытер грубую слезу. На хорошо просматриваемом месте, глянув на дозорных. Тех же двух неукоризненных бойцов с железной волей против отдыха. Они лишь изредка покуривали одну папироску на двоих, проглатывая ее табачный аромат теплой водой с фляг, которые, скорее всего, от солнечной ванны хорошо нагрелись. Жарило нещадно.

– Но мне повезло…Я смог не только подняться, но и убежать прочь, куда глядели мои глаза. Дыхалка уже не та, сам понимаешь, потому я и быстро перешел на быстрый темп. Пить хотелось сильно, думал застрелиться. Так не из чего! Шел я так долго и только когда небо уже началось светать, набрел на какую-то постройку с хорошим забором. Пробрался туда без препятствий. Ворота были не закрыты, лишь слегка приоткрыты. Там мне повезло. Ни души…никого. Только я и моя боль. Нашел бутылку Джейсона и всадил ее быстро…Потом ничего не помню. Болела голова, но это пол беды, так как на улице я услышал шорох. Кинулся к окну, а там зомби мальчишка бродил. Переступал аккуратно и медленно, видимо, не мог быстрее. Смотрю на него и вижу сынишку своего, словно меня скалкой треснуло. Так навалились чувства, сердце закололо. Я не выдержал и вышел к нему. Чем ближе подходил, тем меньше мне хотелось убивать его. И вот когда он меня заметил и побрел на меня и зашипел, я и вовсе выкинул кухонный нож. Думаю, пусть он меня сожрет. А когда уже был к нему совсем близко, может метров десять, присел на колени и хотел закрыть глаза, но подумал. Дай-ка я посмотрю на это лицо, и оно будет последним в моей жизни. Таким похожим на сына.