Можно быть величайшим магом, но для создания комфорта необходимы люди. Крестьяне, которые продадут продукты, ремесленники, которые слепят горшок, скуют нож и сколотят табурет, женщины, которые приготовят еду, соткут полотно и сошьют рубаху…

Вот я и направился к людям. В свою родную деревню. В смысле, в родню деревню своего тела, Самоедовку.

Мой предшественник по телу, Ковкун, был сиротой, жил у дяди на правах батрака. Это и заставило его лезть в опасные развалины – денег на собственное хозяйство батрачеством не заработаешь, а жениться хотелось. Еще и не просто жениться, в грезах парня мелькали то дебелая дочь мельника, то улыбчивая кузнецова дочка. Они, конечно, внимания на него не обращали. Похихикать над его шуткой могли, сидя в компании, а вот погулять за околицей – ни в какую.

К дяде я не пошел. Смысла нет. Вещей у меня ценных там не осталось, радушного приема ждать не приходится. К друзьям Ковкуна, таким же молодым батракам, тоже идти смысла нет. Помочь они ничем не смогут, а особого интереса к общению с ними я не испытывал. Еще заметят, что со мной что-то не так, слухи пойдут. Оно того не стоило.

Я подошел к деревне со стороны огородов.

Нашел нужную хату. Меня интересовал двор молодой, лет двадцати, вдовы. С полгода назад у нее умер муж. Зимой на рыбалке провалился под лед по пояс, простудился сильно и сгорел от лихорадки. Она осталась одна с годовалым ребенком.

По тропинке между картошкой и помидорами я подошел к дому. Окна не светились. Я тихо поскребся в дверь. Потом еще раз.

– Кто там? – испуганный голос изнутри.

– Нетянка, это Ковкун, открой, разговор есть, – вполголоса отозвался я.

Вполголоса – это чтобы в ночной тишине соседи не услышали и собаки не переполошились.

Дверь приоткрылась. В щели показалась женщина, в нижней рубашке, с шалью на плечах.

– Ошалел совсем? Чего приперся? – шепотом заругалась она.

– Пусти, поговорить надо.

Женщина выглянула за дверь, кинула взгляд налево-направо, не видит ли кто?

Пустила.

– Так чего пришел? – зябко переступила по земляному полу босыми ногами.

– Дело есть. Смотри, – я вытащил из котомки и покачал в воздухе амулетом на цепочке.

Амулет был медный, позеленевший от времени. Самый дешевый, какой нашелся в хранилище. Наверное, когда Петор в замке помещения убирал, с трупа какой-нибудь служанки его снял. Если заметит кто – подумает, что простая безделушка, память от родителей или подарок любовника. Более дорогой медальон я побоялся брать, увидят, могут отобрать у женщины вместе с жизнью.

– Это амулет от зачатия и срамных болезней.

– Ты что удумал, охальник?

– Выслушай спокойно. Ты женщина одинокая. Без мужской помощи хозяйство не вытянешь. В этом году еще продержишься, а на следующий тебе надо будет солому на крыше перекладывать, иначе сгниет. Кто поможет? Дров нарубить на зиму, поле вспахать, сена накосить и привезти – везде мужик нужен. Так?

– Ты что ли в мужики мне набиваешься? – заинтересовалась вдова.

Конечно, видным женихом я не был, но хозяйство какое-никакое у нее есть свое, а мужские руки – у меня в наличии… Если одно и другое сложить, вместе не померли бы с голоду. Нетянка уже прикидывала, что лучше – синица в руке, в смысле Ковкун, или поохотиться на журавля в небе – выйти за какого-нибудь вдовца с хорошим хозяйством. Тут я ее обломал:

– Нет. Себя я в женихи не предлагаю, я скоро уеду отсюда. Я подарю тебе амулет от зачатия, вот этот. Он тебе поможет помощников найти и не забеременеть, когда благодарить за помощь станешь.

Вдова задумалась. Амулет стоил недешево. Где-то рубль серебром, а может и больше. И вещь полезная, однозначно. Помощника молодой симпатичной вдове найти нетрудно, но эти помощники будут рассчитывать на благосклонность, а от благосклонности бывают дети…

– И деньги давать буду, – сделал я контрольный выстрел. – А за это до отъезда у тебя ночевать и кормиться стану.

Женщина окинула меня заинтересованным взглядом. Она и сама была не против переночевать с молодым парнем. А если еще и амулет имеется…

– А откуда мне знать, что этот амулет работает? И что он именно от зачатия, а не от вшей?

– Работает, я знаю. Мне маг сказал.

– Врешь ты всё, оболтус, – эта отговорка была уже для видимости, чтобы не слишком рано выкидывать белый флаг.

– Не вру. И деньги у меня есть, смотри, – я показал в ладони несколько почерневших серебряных чешуек, древних, сейчас таких уже не делают. Сейчас мелкие копейки из меди штампуют.

– Заходи в комнату, только тихо. Ты как, сразу в постель?

– Мне бы умыться и поесть сначала.

Хозяйка зажгла от крошечного огонька лампады лучину, воткнула ее в щель чурбачка-светца, стоящего на блюде с песком, чтобы от упавших угольков пожара не случилось.

– Где я тебе поесть ночью искать буду? Хлеб есть, яйца вареные. Завтра могу вареники с вишней налепить. Коровы нет у меня, так что без сметаны.

Я высыпал небольшую кучку монеток на стол.

– Сходишь в город, обменяешь серебро по весу на медные деньги. Покупай мясо или птицу, чтобы каждый вечер было. Ну и прочего – масла, сметаны, молока. Кончатся эти деньги, еще принесу. А пока давай, что имеется.

Ужин, очень и очень скромный, показался мне, после долгого голодания, необычайно вкусным. Вдова сидела напротив и умилялась, как я жадно откусывал большие куски от ломтя белого хлеба и запивал их холодным ягодным взваром.

После мы отправились в постель. Мое тело, ввиду молодости, было готово хоть всю ночь развлекаться. Вдова сначала скромничала, но женщина истосковалась по мужской ласке, так что скромность скоро была отброшена, вместе с нижней рубашкой. Она оказалась темпераментной, даже не сдержалась, разбудила ребенка своим стоном, пришлось ей его убаюкивать.

Утром я ушел огородами, до рассвета, прихватив с собой половинку ковриги, завернутую в чистое полотенце.

Нетянка провожала меня с мягкой улыбкой, вся такая теплая и расслабленная. Через ее рубаху на груди поблескивал в магическом зрении подаренный мной амулет.

* * *

В первые дни Мартель улетел во внешний мир, уточнять, что там происходит, как устроена жизнь в крупных городах.

Память Ковкуна мне мало могла в этом помочь. Парень безвылазно жил в деревне, кроме поля и скотины почти ничего не знал, разве что бывал несколько раз в ближайшем городке, там видел паровозы местечковых богатеев. О магии он вообще практически ничего не знал, кроме того, что магия – это очень сложно и дорого.

Со мной занимался Петор.

Вначале он объяснил мне, почему я воскрес, меня этот вопрос волновал больше других, пусть он и не имеет практического значения.

Переселение душ магические ученые изучали достаточно внимательно.

Оказалось, во вселенной существует круговорот душ. Некоторые после смерти остаются на изнанке и там медленно рассасываются. Часть, от трети до половины всех душ, вселяется в людей для новой жизни.

– У души существует два базовых стремления, тяга к развитию и потребность в покое. Те души, у которых тяга к развитию сильнее – перерождаются.

– То, есть те, у которых шило в заднице, – перевел я на понятный для себя язык.

– Именно.

– А как можно померить эту тягу?

Петор удивился:

– Никак.

– То есть, это просто философское утверждение, ничем не подтвержденное?

Магистр замер, потом посмотрел на меня с уважение:

– Да, господин. Если посмотреть с такой точки зрения – это просто слова. «Веревка – это вервие простое». Есть души, которые стремятся переродиться. Мы говорим, что они имеют тягу к развитию. Так нам понятнее, а как оно на самом деле – никто не знает.

Похоже, мысль про то, что опыт – критерий истинности, тут еще не изобрели.

Маг продолжил:

– Большинство душ вселяется в младенцев до того, как в них зарождается собственная. Такие младенцы магическими способностями никогда не обладают, но имеют более высокую удачу, чем те, чьи души самозародились. Мозг младенца неразвит, потому души при вселении в него забывают свои прошлые жизни.

Наконец, мы перешли к моему случаю:

– Иногда душа вселяется в тело взрослого, недавно погибшего. Для этого тело должно быть свежим и умереть без физических повреждений. Есть несколько редких болезней, при которых человек, обычно ребенок, может так умереть, просто перестать дышать. Есть некоторые яды, которые убивают, а потом разлагаются так быстро, что не вредят воскрешению. Но такие экзотические смерти имеют значение только для инициации магии в мире, где ее до того не было. В обычной же практике пригодные для вселения тела получаются, когда людей убивает некромант, причем не любым способом, а отсечением души. Носитель твоего тела попал под удар магической ловушки, настроенной именно так.

– И часто такие трупы воскресают?

– Редко. Во времена магических войн определили, что не более, чем один на тысячу.

– В моем родном мире каждую секунду умирает один-два человека. Есть и другие миры, там тоже умирают. Почему именно моя душа попала в тело?

– Принято считать, что души притягиваются в тела, к которым имеют наибольшее родство.

Я отметил для себя, что это похоже на правду. Моя душа не хотела стареть, и вот – я в теле молодого парня. У меня было шило в заднице, и Ковкун тоже полез в неизведанные подземелья в поисках богатства и приключений. Я был одиночкой, и он от людей держался на расстоянии.

– Те, кто воскрес во взрослых телах, сохраняют память души полностью, а память тела – частично. Но главное – они сохраняют сродство с изнанкой, потому имеют высший магический уровень, единицу. Как у тебя, господин.

* * *

После вводной лекции мы перешли к практике, развивали мое магическое зрение.

Я смотрел на амулеты и магические печати, сначала в полной темноте, потом при свете лучин, потом днем, для этого мы с Петором выбрались из подземелья наружу.

Следующим шагом стало умение замечать свечение жизни окружающих животных, а потом – и растений.

Самая большая плотность жизненной энергии – в теле у магов, чем ближе их ранг к единице – тем выше. У Петора был второй ранг, чтобы увидеть собственное свечение его костлявого тела, надо было заглянуть под кирасу – его душа была привязана к одному из грудных позвонков, тот и отсвечивал в магическом зрении. У Мартеля душа привязана к кроличьему черепу, вделанному в деревянную подставку. Он тоже светится, и тоже вторым рангом. При жизни у моих слуг-магистров был более высокий уровень. Но после их призыва уровень призраков определялся амулетом привязки, а этот амулет имел ранг на единицу меньше, чем маг, его активировавший. Маг был из Великих, имел первый ранг, соответственно, призраки получили второй. Когда-то это считалось средним уровнем, сейчас же – высоким. Магия в Гее постепенно деградировала.

Итак, ярче всего светятся маги и амулеты, созданные ими. Простые люди имеют плотность энергии в несколько раз ниже, чем средний маг. Высшие животные – примерно в четыре раза ниже, чем человек. Низшие животные – еще ниже. И еще ниже – у растений. Но тут есть нюанс. У низших животных и растений общая энергия зависит от массы. Потому каждая громадная эльфийская секвойя по потоку магической энергии превосходит десятки сильных магов.

Когда я вглядывался в жизненную энергию окружающего леса, я с удивлением обнаружил, что почва светится гораздо сильнее, чем можно было бы ожидать.

Магистр объяснил:

– В почве много корней растений и низших животных. Если бы можно было взвесить энергию, выделяемую разными организмами, то оказалось бы, что половина ее дается растениями. Плотность энергии в них низка, но масса во много раз превосходит массу животных. Из оставшейся половины примерно половину производят черви и прочие мелкие ползучие гады. Они незаметны, но в природной среде их масса превосходит общую массу высших животных примерно вчетверо.

Когда я освоил способность смотреть, перешел к активному использованию магической картины мира.

Следующим этапом моего обучения стало убийство. Магистр объяснил, как это делается, и я научился убивать усилием воли. Не с первой попытки, и не со второй, но у меня получилось гасить огонек жизненной энергии у мелких птиц и животных. Они от этого падали мертвыми.

Это умение принесло мне первую практическую пользу от магии, я убил зайца и отнес его вечером Нетяне.

* * *

Моя жизнь очень быстро наладилась. Вечером, после заката, я приходил к своей любовнице. Нетянка кормила меня простым, но сытным и вкусным ужином. Мы с большим энтузиазмом наслаждались друг другом в постели. Утром я завтракал и уходил в предрассветных сумерках, прихватив с собой сложенные в узелок продукты для обеда.

Вдова купила пару коз, чтобы не тратиться на творог и молоко. Стала делать сыры и сметану. Регулярно покупала у соседок уток и кур.

Соседи, конечно, заметили, что она светится от женского счастья и стала жить богаче. Сделали правильный вывод – мужика завела. Вначале некоторые деревенские бабы решили, что она отбивает кого-то из их мужей. Попытались скандал устроить. Но в ответ на претензии ревнивой мельничихи, высказанные у колодца, Нетяна так заразительно расхохоталась, что остальные к ней лезть побоялись, чтобы не позориться. Вместо этого стали строить самые дикие догадки, вплоть до сожительства с начальником стражи ближайшего городка.

* * *

Мартель вернулся через несколько дней. Ради сбора подробной информации он облетел несколько городов, подслушал множество разговоров, даже посетил незаметно парочку лекций в университете.

Разговор с магистрами велся в подземелье, при свете свечного фонаря, купленного для меня Нетянкой. Так было удобнее – и не совсем темно, и свечение Мартеля хорошо видно. Мебели не было, вся рассыпалась в труху, так что я сел на свернутое в несколько слоев одеяло. И призраков попросил занять сидячее положение, чтобы голову не задирать при разговоре.

Внимательно слушал доклад нашего разведчика не только я, но и Петор, который знал о современном мире не намного больше меня.

Мартелю было удобно не просто рассказывать, а сравнивать нынешнее положение дел с тем, к которому они с Петором привыкли при жизни.

– Население континента сильно разрослось после завершения войн Великих. Распаханы все земли, которые пригодны для земледелия. Лесов осталось мало. Из-за этого крестьяне строят теперь не избы из бревен, а мазанки из глины с навозом. В городах перестали строить из камня, строят теперь из кирпича – так дешевле и быстрее.

Как и раньше, основная часть населения – крестьяне. Только в наше время их было девятнадцать из двадцати, а нынче – шестнадцать. Жизнь крестьян почти не изменилась. Ткани стали дешевле и доступнее, железные орудия труда, а в остальном – по-прежнему. Магия для них недоступна, слишком дорого. Холодными зимами мрут от болезней, в неурожайные годы – от голода, во время войн – от разрухи и эпидемий.

– Почему так? – удивился я. – Прогресс же, он должен облегчить жизнь, сделать ее лучше.

– Потому что люди плодятся. Как только жизнь становится чуть получше, людей становится больше, пищи перестает хватать, приходится осваивать плохие земли, которые раньше никому не были нужны. Плохие земли требуют больше труда и дают меньшую отдачу. От того людям опять становится жить хуже. А раз в несколько лет приходит неурожай или война, слабые и глупые гибнут. Так и продолжается – в хорошие годы плодятся, в плохие – мрут.

Мартель сделал паузу, перевел дух, если можно так сказать о призраке, и продолжил:

– На жизнь крестьян повлияло ухудшение климата на нашем континенте. Он стал прохладнее. Из-за этого урожаи снизились, голодные годы чаще случаются. От этой беды прогресс всё же помог. Появились новые овощи и фрукты. Картофель и помидоры с западного континента привезли и стали выращивать. Зерновые дают больший урожай, чем раньше, и коровы мясистее нынче. Но и тут есть обратный эффект – новые сорта зерновых и породы скота прибыльнее содержать в крупных хозяйствах. Крестьяне-одиночки не могут соревноваться с большими фермами, им остается только трепыхаться, чтобы самим себя содержать.

В целом сказанное Мартелем соответствовало тому, что помнил Ковкун. Крестьяне действительно не жили, а трепыхались. Они плодились, как кролики, надеясь, что дети сделают хозяйство более крепким. И попадали в ловушку: многодетные хозяйства действительно были крепче, за счет труда подростков, но когда вся деревня многодетна, на всех не хватает хороших угодий. И благо для каждой отдельной семьи становится злом для общества в целом.

* * *

– Теперь о других сословиях, – продолжил Мартель. – Самое заметное изменение прошлых столетий – появилась большая прослойка магов-рантье. Они ничего не делают, только заряжают аккумуляторы, и тем себя содержат.

– Как так? – удивился Петор.

– За эпоху Великих количество магов в нашем мире сильно выросло. Великие маги умерли, но они оставили множество потомков, эти потомки тоже плодились. Уровень магов падал, но их количество росло. И теперь в среднем на десяток людей есть один с магическим даром, как правило слабым, на уровне третьего ранга. Такие маги самостоятельно ничего серьезного не наколдуют, но могут заряжать аккумуляторы. И это стало их основной службой. Целое сословие магов-рантье образовалось.

– Вот ведь кривая удача! – выругался Петор.

– Маги со вторым уровнем считаются сильными сейчас. А с единичкой давно никого не бывало.

– Почему? – я спросил.

– Высокоранговые маги не появляются больше. В войнах теперь стараются убивать не отсечением душ, а другими способами, после которых воскрешение невозможно.

Петор заговорил:

– Есть еще способ из простых людей искусственно создавать магов и ведьм с высшим рангом. Его некоторые короли использовали. Надеялись так усилить свою власть. Потом отказались – каждый такой маг в конце концов восставал против своего господина.

Я для себя отметил – получается, маги не заинтересованы в том, чтобы у них появлялись сильные конкуренты. Значит, и меня они вряд ли примут с распростертыми объятиями.

* * *

Я зацепился за мысль, которая меня заинтересовала:

– А почему вообще была и кончилась эпоха Великих? И почему снижается уровень магов?

Об этом стал рассказывать Петор. Он в дуэте призраков больше теоретик, Мартель – практик.

– Я говорил тебе о том, как души вселяются в мертвые тела, погибшие от удара некромантов. До эпохи Великих это обеспечивало стабильный приток магии в наш мир. Кто-то воскресает, становится магом первого уровня, детей плодит. За счет этого общее количество магии растет. Постепенно его потомки спариваются с более слабыми магами и ведьмами, или с простыми людьми, уровень потомков с каждым поколением снижается. Ведь ребенок не может быть сильнее самого сильного из своих родителей, его уровень равен среднему от родительских. Магия постепенно размывается в обществе, становится такой малой, что ее влияние выражается только в росте удачи.

Петор глянул на меня, понимаю ли. Я кивнул, мол – продолжай.

– Так происходило, пока у нас не стали возрождаться души из другого мира. Попаданцы. Видимо, наш мир в какой-то момент стал родственным для их душ. Такие воскресшие не просто оказывались сильными магами, они приносили новые способы применения магии, подталкивали магический прогресс. Их и стали называть Великими. К сожалению, этим Великим было тесно в нашем обществе, почти каждый начинал воевать. А дальше…

Петор сделал театральную паузу.

– А дальше войны пошли по нарастающей. Много войн – много погибших – много воскресших. Много Великих магов – еще больше войн. Такой вот гребаный круговорот войн.

Слова Петора дополнил Мартель:

– Под конец эпохи Великих мясорубка происходила страшная. Половина населения на континенте вымерла. А потом – как отрезало. Перестали у нас возрождаться попаданцы. За долгий период ты первый, о ком мы знаем.

– Почему?

– Думаю, тогда наш мир вышел из родства со стремлениями жителей твоего мира, – предположил Петор. – Вряд ли ваши люди мечтают о том, чтобы жить в нищей стране, по которой постоянно бродят отряды магов и наемников, у которых уже появилось прогрессивное оружие. Эпидемии, голод, банды грабителей…

Мартель дополнил:

– Теперь стало намного стабильнее. Войны идут, без них человечество жить не может, но такой беспорядочной резни, как во времена Великих, уже нет. Раз появился ты, возможно, наш мир вошел в новый период родства, и попаданцы опять пойдут к нам толпами. Страшно подумать, что будет, если это так.

Мне стало грустно. Я представил, что могут учинить мои современники в этом мире, жестком, но наивном. Мире, который получил шанс на какую-то стабильность и может быть разрушен новыми Великими магами, которые будут действовать, как европейцы в Новом свете.

* * *

А потом я вспомнил, что кроме попаданцев есть и другая опасность. Прогресс. Прогресс, который может превратить патриархальные средневековые войны в индустрию геноцида. Если тут уже есть паровозы, то может на очереди и мировые войны?

Хотя… Если судить по проценту погибшего населения, не такие уж они и страшные, эти войны прогресса… Люди Земли прекрасно занимались геноцидом задолго до них, с помощью сабель, луков и эпидемий.

– Давайте перейдем к прогрессу, – вздохнул я.

Начал Петор:

– Общее направление магического прогресса – переход к техномагии. Магию стали соединять с техническими средствами, которыми могут пользоваться и неодаренные. Яркими примерами такого подхода стали паровозы на вечном двигателе, пароплавы с гребными колесами, которые таскают баржи по рекам, стрелометы с активными стрелами, применение магической очистки в металлургии.

– Магия перестала быть искусством немногих, – грустно объяснил Мартель. – Мир становится диктатурой потребителей, и неважно, есть ли у них дар, главное – чтобы были деньги. Маги стали прислугой толпы.

– Раньше мы продавали свои услуги аристократам, теперь толпе купцов – так какая разница? – отмахнулся Петор. – Главное не это. Главное, что само представление о магии изменилось.

– Точно. В магии широко внедрили стандартизацию и специализацию. Магические товары производят на мануфактурах или в мастерских. Маги-рантье заряжают стандартные аккумуляторы. Маги-конструкторы наносят на делали механизма стандартные магические печати. Разработать что-то новое могут единицы, да и те при разработке используют стандартные элементы.

Петор сделал общий вывод:

– Техномагия оказалась удачным путем. С ее помощью достигнуто многое, невозможное раньше. Но это только один из многих путей, остальные забыты. Забыты даже многие знания, которые уже были известны Великим. Вернуться к ним современные маги не сумеют. А среди этих забытых путей должны быть и многообещающие.