Сахалин. Прогулки рука об руку

© Дмитрий Кругляков, 2024

© Надежда Давыдова, 2024

ISBN 978-5-0062-1174-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предвкушение

Поездка на Сахалин в этому году в наших планах не значилась. Все получилось спонтанно, как и в случае с Якутией два года назад. У Надежды была командировка, в то время как мне, работающему на удаленке, выпала уникальная возможность увидеть еще один удивительный регион нашей страны, доселе нами неизведанный, и познакомиться с интересными людьми – Сергеем Ильиным и Ириной Грошевой – соратниками и единомышленниками Надежды, о которых она мне часто рассказывала. А заодно, чтобы там не скучать, пока в Москве все спят да просыпаются, ведь разница по времени с островом составляет аж восемь часов, немного попутешествовать. Хотя, конечно, смена часового пояса сказалась и на нас самих: к вечеру мы сильно уставали, ибо, по меркам жителей столицы, трудились всю ночь, а утром вскакивали ни свет ни заря.

Меж тем Южно-Сахалинск, главный город острова, мне, в отличие от Надежды, увидеть так и не удалось, разве что мазками, разглядывая его через окно мчащегося автомобиля, причем преимущественно ранним утром или ближе к вечеру, либо спеша к месту встречи по его улочкам в тот же период. Зато историю Сахалина нам поведали в первый же день, практически по прилете. И здесь нужно отдать должное принимающей стороне: Александру Александровичу Гоголину, министру Сахалинской области по эффективному управлению регионом, организовавшему великолепную ознакомительную экскурсию, и Татьяне Александровне Силачевой, гиду из Сахалинского туристско-информационного центра, явившейся на встречу в облике айнской женщины и превратившей благодаря своим профессиональным качествам скромную, на первый взгляд, поездку в незабываемый приключенческий тур.

Открытие Сахалина

Однако, прежде чем углубиться в наш рассказ о красотах Сахалина, стоит немного рассказать об истории открытия этого острова, обращаясь не к современным источникам, а листая пожелтевшие страницы менее политизированных старых изданий, одним из которых является посвященная фауне острова работа русского зоолога Александра Михайловича Никольского, где он указывал, что «древнейшими деятелями по исследованию острова Сахалина являются японцы. В 1613 году в царствование правителя Кинфиро с мыса Соя, на северном берегу острова Йессо, были посланы люди для ознакомления с островом Крафто (Сахалином) и для составления карты этой страны. Первая попытка проникнуть внутрь острова была неудачной, но на следующий же год была снаряжена другая экспедиция, достигшая больших результатов»¹.

На это указывал и член российской Разграничительной комиссии полковник Генерального штаба П. Г. Лилеев², который позже, 10 апреля 1908 года, подписал во Владивостоке вместе с японским генералом-майором Осима заключительный акт, завершивший разграничение острова Сахалин между Россией и Японией по 50-й параллели северной широты³. Согласно его очерку, опубликованному в 1906 году, «первые, более определенные японские сведения о Сахалине относятся к 1613—1615 гг., когда наместник Мацмая, князь Кинфиро отправил нескольких японцев для исследования и составления карты мало известного в то время соседнего северного острова, т. е. Сахалина, называвшегося по-японски Карафуто или Крафто (по объяснению Мамиа Ринзо «Крафто» на мацмайском наречии означает «чужестранный человек»)»⁴. При этом, как разъясняет кандидат филологических наук Евгений Евгеньевич Ужинин, японское название острова «традиционно выводится из айн. «камуи кар (а) пут я мосири» – “ (большая) земля, сотворенная богами в устье реки» (т.е. реки Амур), с отпадением первого и последнего компонентов. Среди сахалинских айнов бытовало также название Янкемосири («земля, к которой причаливают»). У айнов Хоккайдо существовало название Карапто, которое, очевидно, является обратным заимствованием из японского языка»⁵.

Первым из европейцев был голландец Мартин Геритсон Де Фриз (Vries), который на корабле Castricum «плавал в 1643 году в восточных водах Сахалина, именно в заливе Терпения, но ошибочно принял этот залив за один из заливов острова Йезо (Йессо. – Д.К.)»⁶. И «это была уже вторая экспедиция, снаряженная для отыскания островов, богатых серебром (Gensima) и золотом (Kensima), лежащих, по сказанию, на востоке от Японии. <…> Castricum под командованием Vries’а достиг восточного берега Нипона, открыл юго-восточную часть острова Йессо, остров Штатов (Итуруп) и Землю Компании (Уруп), посетил Сахалинское море и открыл северо-восточный берег Йессо. Отсюда, идя на NNW и NW (северо-северо-запад и северо-запад. – Д.К.), достиг неизвестного берега, названного им Portland. Это был берег Сахалина»⁷.

Незадолго до этого, в начале апреля 1640 года, на берегу Ульи, где велась постройка двух морских судов – кочей для походов по Охотскому морю, произошло, казалось бы, рядовое событие: на группу казаков во главе с Иваном Юрьевичем Москвитиным напали ламуты. По итогам схватки удалось захватить семь нападавших. «Среди них оказался один „князек“, хорошо знавший побережье Охотского моря. От него-то и были получены русскими первые сведения о морском пути до устья Амура. Этот же „князек“ сообщил русским, что „направо, в летнюю (т.е. южную) сторону живут тунгусы, гиляки сидячие, а у них медведи кормленные“». При этом князек, говоря «об островах, на которых жили „гиляки сидячие“, имел в виду остров Сахалин. <…> Из документов XVIII века достоверно известно, что жители Охотского побережья хорошо знали Сахалин, они называли его островом Янкур»⁸.

Естественно, что сведения о реке Амур, об «островах Гилятцкой орды», среди которых был Сахалин, и таинственных «бородатых людях» (айнах) не могли не заинтересовать участников похода Москвитина, которые тотчас, весной 1640 года, отправились на юг и стали, по убеждению доктора исторических наук Бориса Петровича Полевого, первыми из русских людей, кто увидел северо-западный берег Сахалина⁹, хотя, по мнению географа, доктора исторических наук Александра Ивановича Алексеева, остров был все же открыт лишь в 1645 году участниками похода Василия Даниловича Пояркова¹⁰. Так или иначе, но с этого момента, по сути, и началось исследование Сахалина, хотя, как точно подметил Александр Никольский, «надо было много трудов и усилий со стороны позднейших деятелей в области географии, чтобы разобраться в том хаосе, который представляли сведения о странах, лежащих к северу от Японии»¹¹.

Например, «у голландца Николая Витсена (посвятившего Петру Великому составленную им карту Российской Империи) в его сочинении „Noord en Oost Tartarye“, изданном в 1692 году в Амстердаме»¹², Сахалин называется «Гилятом» (Giliat), а в других его работах – островом «против устья реки Амура, на котором есть леса, реки и горы»¹³, а на найденном в Ватикане чертеже Дальнего Востока иезуита Томаса (1690 г.), вывезенном из Китая в XVIII веке, под островом Сахалин стояла «латинская надпись: „царство куев“, т.е. айнов»¹⁴. Один курилец с Матцмая, по Алексееву, в конце XVIII века именовал Сахалин Караптинским островом¹⁵, Лаперуз называл его «со слов туземцев Чока. <…> Но чока, по словам г. Шмидта, по-айнски значит мы. Крузенштерн слышал в южном Сахалине название Карафуто, а в северном – Сандан. Г. Добротворский приводит айнское название острова Трепун-Мосири…, г. Мицуль приводит также название Трепун-Мусир или Мусир. <…> По Шренку, гиляки называют остров Лерх или Лермиф»¹⁶.

Да и сами туземцы называли остров Сахалин «весьма различно, смотря по тому, какие части его они посещают или обитают, но что общее для всего острова наиболее распространенное название „Saghalien anga hata“, то есть, „остров устья черной реки“ (Клапрот переводит – „скалы черного устья“). Это название острова Сахалина и было впервые нанесено на карту, составленную пекинскими миссионерами, a затем на изданную в Париже французским географом д’Анвилем. С тех пор у европейцев и сохранилось за островом название Сахалин»¹⁷.

Путаница с названиями острова сказывалась и на его изучении. «В 1787 году французская Брестская экспедиция, под начальством графа Лаперуза, исследует моря, омывающие Сахалин и его берега. При этом Лаперуз, направляясь с юга на север по Татарскому проливу, вследствие уменьшения глубины его, не мог пробраться в Охотское море. В 1797 году Татарский пролив пометил английский капитан Броутон, который, имея более мелкосидящее судно, прошел по проливу далее на север, чем Лаперуз. Однако мелководье не дало и ему возможности пройти проливом в Охотское море. Тогда Броутон, обратив внимание на постепенное уменьшение глубин в проливе к северу и на схождение берегов от залива де-Кастри также к северу, признал Сахалин за полуостров. Это мнение долгое время не было опровергнуто и на английских картах, издававшихся до 1857 года, Сахалин изображался полуостровом»¹⁸. Не смог это сделать и Крузенштерн в 1805 году.

Однако «то, что не удалось „пришлым“ европейцам, сумел выполнить японский моряк Мамио-Ринзо (Mamiya Rinzō. – Д.К.). Последний, несколько лет спустя после экспедиции Крузенштерна, проехал кругом Сахалина и доказал, что Сахалин – остров. После Мамио-Ринзо полное исследование Татарского пролива, отделяющего остров от материка, сделал Невельский – в 1849 году. В честь последнего названа самая узкая часть Татарского пролива – пролив Невельского – шириною в 7 только верст»¹⁹. Между тем, как пишет Антон Павлович Чехов, «авторитет его предшественников (Лаперуза и Крузенштерна. – Д.К.), однако, был еще так велик, что когда он донес о своих открытиях в Петербург, то ему не поверили, сочли его поступок дерзким и подлежащим наказанию и „заключили“ его разжаловать…, и неизвестно, к чему бы это повело, если бы не заступничество самого государя»²⁰.

После признания Сахалина островом здесь начался настоящий экспедиционно-исследовательский бум. «В 1851 г. лейтенант Бошняк исследовал страну около р. Тыми. В 1853 г. Римский-Корсаков (в честь него пост Корсаковский) описал западный берег, а Орлов и Рудановский исследовали южный берег. В том же 1853 г. заложен на острове первый пост – Муравьевский в заливе Анны. Следующими исследователями Сахалина являются: Шренк (1854—56), Шмидт, Глен, Брылкин, Шебунин (I860), инженер Лопатин (1867), открывший на Сахалине месторождения каменного угля. Лопатин первый прошел сухим путем от залива Терпения до устья реки Тымь. После этого Сахалин посещали: докт. Добротворский, проф. Краснов (1892 г.) и докт., известный писатель Ант. Павл. Чехов. Население острова подробно исследовано Л. Штернбергом»²¹.

Айны

«До прихода русских остров Сахалин был населен исключительно тремя туземными племенами, которые жили здесь с незапамятных времен. Племена эти – айны, орочоны и гиляки – находились совсем в стороне от цивилизованных народов, жили при малоблагоприятных условиях и поэтому оставались первобытными, полудикими»²², а самыми интересными из них, по мнению русского зоолога Петра Юльевича Шмидта, были айны²³, которых на тот период на острове насчитывалось около 1200 человек²⁴. Но если в начале XX века айны населяли лишь южную часть Сахалина, распространяясь по обоим его берегам почти до залива Терпения, а также обитали на острове Йессо (Хоккайдо), то в прежние времена айны жили «значительно далее на юг и населяли также и остров Нипон (Хонсю. – Д.К.), – их оттуда вытеснили позднее японцы»²⁵.

«В письменных источниках Китая и Японии предки айнов были известны под разными названиями: „волосатые люди“ маоминь (III – II вв. до н.э.), „варвары“ эмиси или эбису, либо „земляные пауки“ цутикумо (т.е. „жители землянок“) (VIII в. н.э.) или куи – „люди“, „черные люди“, как их называли тунгусо-маньчжуры (VII – XV вв. н.э.). Куи рассматривались как воинственный народ, использующий луки и стрелы с отравляющим ядом. В источниках XV в. описывается, что они носили медвежьи шкуры и одевались в узорчатые ткани, имели крепкое и острое оружие…, чем напоминают айнов более позднего времени»²⁶.

Описывая внешность айнов, полковник Лилеев указывает, что они «обыкновенно среднего роста, крепкого сложения, имеют смуглый цвет и европейский тип лица – высокий, широкий лоб, правильный иногда заостренный нос, умеренные, невыдающиеся скулы. Отличительная особенность айнов – сильно развитая растительность волос на лице у мужчин. Волоса на голове преимущественно черные; айны бреют себе переднюю часть головы, от лба до макушки, оставляя сзади длинные волосы, но, как японцы, не заплетают их в косу. Однако айны, живущие севернее анивского побережья, т.е. далее от японцев, волос на голове не подбривают, а заплетают их в косу, по примеру гиляков. В данном случае коса является как бы знаком свободы и независимости айна, который хочет показать, что он освободился от японцев и не желает иметь ничего с ними общего»²⁷.

В этой связи капитан 1-го ранга Петр Александрович Тихменев, состоявший на службе в Российско-американской компании, поясняет, что «вера в нравственное превосходство японцев укоренилась до такой степени между айнами, что они смотрели на японских промышленников, не иначе как на властелинов своих вполне. Безусловная и по большей части унизительная подчиненность с одной стороны и высокомерное пренебрежение с другой составляли исключительные свойства взаимных отношений японцев и айнов. <…> Вообще айны народ кроткий и добрый, но лицемерие и лукавство, столь свойственные японцам, отражались и в них, и даже иногда с избытком. Так, например, ненавидя японцев от всей души, айн покоряется… безропотно всякому насилию с их стороны, но при том изыскивает случай отомстить за свои обиды. Не смея явно восставать на японца, когда тот отнимал у него даже любимую жену, он все-таки старался заплатить ему за то, на сколько хватало сил, хоть из-за угла. Должно заметить, что раздражение айнов против японцев было всеобщее», в то время как «особенная снисходительность и всегдашняя справедливость к ним русских не мало удивляли их в первое время и даже, как казалось, подняли их несколько в собственном их мнении о себе»²⁸.

Меж тем, дополняя наблюдения полковника Лилеева, Петр Шмидт подчеркивает, что у айнов, в отличие от киргизов, китайцев и японцев, «лицо обыкновенно обрастает густой бородою, и тело сильно покрыто волосами. Черты лица айнов… совершенно не напоминают монгольские: вместо узких и косо поставленных глаз и широких скул, мы находим у них совсем европейский склад лица, и по внешности многие из них похожи на наших крестьян из средних губерний. Волосы у айнов, однако, всегда черные, – белокурых между ними не приходится встречать. Сходство с европейцами еще увеличивается белизною их кожи, которая не имеет желтого оттенка, свойственного японцам, китайцам и вообще настоящим монгольским народам. Впрочем, белизну кожи трудно увидеть под загаром и обыкновенно толстым слоем грязи, которая покрывает лицо айнов. Они чрезвычайно нечистоплотны и моются лишь при каких-нибудь особых случаях – перед празднествами и на похоронах, в остальное же время кожа их не знает воды, а тем более совершенно им неизвестно употребление мыла»²⁹.

Отдельного внимания, по мнению Шмидта, требуют айнские женщины, которые не похожи на монголок, имеют вполне правильные черты лица, «и единственное, что их безобразит, это особая татуировка на лице: они надрезают широкие полосы вокруг губ и втирают в них сажу, так что вокруг рта получается нечто вроде рамки»³⁰. Меж тем, согласно исследованиям российских этнографов Татьяны Юрьевны Сем и Александра Борисовича Островского, до XIX века татуировки наносили себе и мужчины. Так, они пишут, что «в работе И. Г. Георги „Описание всех народов Российской империи“ XVIII в. имеются иллюстрации с изображениями некоторых народов Сибири, Центральной и Восточной Азии. Среди них представлен айнский мужчина с Курильских островов с татуировкой точками на лице… Татуировку точками айны делали с целью защиты от врагов, разбойников и от болезней. В случае эпидемий женщины ставили друг другу головешкой из очага точки на лице, обращаясь с молитвой к богине очага Камуй Фучи… Иногда татуировка наносилась с магической целью. Мужчины для удачи в охоте, чтобы руки крепче держали стрелу, покрывали пальцы татуировкой»³¹.

По словам Татьяны Силачевой, нашего гида, чья бабушка была айкой, айны считали, что русские ничего не понимают в женской красоте, поскольку для айнского мужчины истинной красоткой могла быть лишь та женщина, которая имела татуировку на лице в виде улыбки. «По-айнски „татуировка“ звучит синуэ или нуэ: си – значит себе, а нуэ – красить. Узоры вокруг рта были обычными для всех айнок Сахалина»³². Их делали только девочкам, начиная с 6—7 лет. Татуировка набивалась до возраста 12—15 лет, когда девочка была готова выйти замуж, а последний штрих им делал их будущий муж. Таким образом, законченный вид татуировки имели только замужние женщины. По данным этнографа Михаила Михайловича Добротворского, долгое время проработавшего врачом на Сахалине и создавшего «Айнско-русский словарь», татуировки делали «от 1 до 4 раз в год, чем моложе, тем чаще…, начиная с 10 лет»³³, в то время как у хоккайдских женщин – «с 8—9 лет, в других местах – с 11—12 или 14—15 лет»³⁴. Однако эта видимая временная «нестыковка» не является ошибкой, поскольку, по мнению японских исследователей, «возраст айнов указывается приблизительно, так как старые айны затруднялись точно указать свой возраст и порой путались»³⁵.

Для нанесения татуировки делали специальную смесь из жира, остающегося после вываривания мяса нерпы или рыбы (его соскребали со стенок варочных котлов), и березовой сажи (ее получали путем сжигания коры березы³⁶), так как считалось, что береза обладает хорошими антисептическими свойствами. Как пишет доктор исторических наук Софья Чунуновна Лим, «операцию проводили женщины: бабушки татуируемых, или тетки по материнской линии, или две-три старухи из селения, для которых это было обычным делом. Место для операции выбиралось так, чтобы можно было разжечь костер, чаще всего перед входом дома или в кладовой. Операция проводилась и в помещении, однако приготовление отвара и сажи никогда не делали над домашним очагом»³⁷.

Затем брался специальный ритуальный нож и им наносились насечки, а в раны втиралась саже-жировая смесь. Русский зоолог, антрополог и этнограф Иван Семенович Поляков указывал, что «мода окрашивать губы у айнок сопряжена с большими неудобствами и даже физическими страданиями, но, к сожалению, не выводится. Губы красят только в известном возрасте девушки, подлежащие замужеству; с этой целью небольшим ножиком (маккири) делаются на губах насечки и затем израненные губы тщательно натирают сажей от котлов. Первые два, три дня губы так распухают, что мешают есть, но потом опухоль спадает и губы принимают черно-сизый оттенок»³⁸. Операция для маленьких девочек была столь болезная, что они не могли есть привычную пищу, их кормили кашей или просто водой, а раны обрабатывали соком полыни, имеющим противовоспалительное и противомикробное действие.

Британский миссионер, исследователь языка и культуры айнов Джон Бэтчелор (John Batchelor), пересказывая старых айнок, говорит, что «девочкам начинали делать татуировку над верхней губой, а затем под нижней и далее вытягивали как усы от уха до уха… Узоры вокруг рта были различными… Одни вытянуты, как усы, на 3,5—5 см в стороны и вверх, у других нет вытянутых высоко вверх внешних углов, третьи отличаются полным отсутствием углов, уходящих от естественных углов рта»³⁹. По словам Татьяны, губы имели разный узор: могли быть волнистыми, выделяться «домиком» либо его не иметь. В общем, кто во что горазд, главное, чтобы все эти линии выводились в улыбку. И получалось, что женщина, независимо от обстоятельств, всегда была радостной, с хорошим настроением. И неважно, что у нее было в тот момент на душе, страдала она или болела, на лице неизменно играла красивая улыбка.

В наши дни женщин с такими татуировками на лице уже нет. А все из-за проводимой японскими властями политики ассимиляции айнов, усилившейся после того, как территории проживания айнов оказались под управлением Российской Империи. Как пишет в своей работе Софья Лим, гонения на традиции айнов начались еще с указа 1800 года, но он не соблюдался айнами. В 1891 году был принят закон «О защите айнов», который не только запретил айнам наносить татуировки, но и предусматривал строгое наказание родственников за неповиновение. «В результате резко уменьшилось число женщин с татуировкой. <…> Подробное описание татуировок сахалинских айнов было проведено С. Ясиро в 1926 г., когда их численность составляла 1 339 чел., из них 669 женщин. Ясиро обследовал 148 женщин, из них имели татуировку 54»⁴⁰. По словам Татьяны, последняя айка, которую татуировали по всем канонам, умерла в 90-х годах. Правда, сегодня в Японии есть айнская деревня, куда приезжают туристы, но наносить татуировку на лицо там разрешено только красками и только с целью развлечения гостей.