Мэрри и Вилли

ГЛАВА 3: САД

Съев всё печенье, и не оставив ни капли молока, Мэрри посмотрела на меня пронзительным взглядом, аккуратно поставив стакан на место. Я всё ещё жевал своё печенье, когда Мэрри сказала:

– Ну что, бабуль, ты не будешь против, если я познакомлю нашего гостя с твоим садом?

– О, – сказала миссис Фостер. – Я буду только рада, если ты это сделаешь! – она наклонилась, и посмотрела в мою сторону. – Вилли, ты уже слышал о моём саде, не так ли?

– Да, миссис Фостер. Пока мы ехали, Мэрри только то и делала, что рассказывала о нём. И теперь мне не терпится его увидеть.

– Что ж, – сказала миссис Фостер. – Боюсь ты будешь разочарован. Он теперь не столь красив, как прежде. У меня совсем не осталось здоровья присматривать за ним. Он был очень большим. Впрочем, таким он и остался. Но уже нет той сказочной опрятности, которой он славился прежде. Теперь это скорее большой кустарник. Зато теперь там живёт много птиц.

– Там теперь птицы, бабушка?

– Да, Мэрри, полно разных птиц. Чёрных и пёстрых. Больших и маленьких. Певучих и не очень. Но они нашли свой дом здесь. И я этому, честно сказать, рада. Хоть теперь у меня есть соседи.

– О, бабушка…

– Всё в порядке. Всё в порядке.

– Ну, тогда я покажу Вилли?

– Да, Мэрри. Погуляйте…

Мэрри вытолкнула меня из-за стола, и мы вышли в дверь, спустились с крыльца, и я остановился, дабы оглядеть весь этот необъятный сад. К нему вела асфальтированная дорожка. Такая узкая, почти, как тропинка. По бокам росла невысокая трава, такая густая и ухоженная, будто за ней кто-то постоянно следил. Дорожку замыкали большие железные ворота с красивыми металлическими буквами наверху. Там было написано: «Этот сад принадлежит Томпсонам. Добро пожаловать.».

– Как у вас здесь всё продумано, – сказал я.

– О, это было очень давно. Сейчас бы мы не могли себе такое позволить.

– Вот как?

– Да. Бабушка с дедушкой раньше были достаточно богаты. Но потом торговля, которой занимался дедушка, пришла в упадок, он заболел, и через какое-то время умер. Без денег и должного ухода всё захирело. Кое-что пришлось продать. И с тех пор бабушка так и живёт. Вырастила одна моего папу. Хоть это – уже хорошо. Правда, он почему-то не любит это место. Хотя раньше он был ему так предан, и много ухаживал за ним.

– Да, странно как-то. Может, ему надоело?

– Не знаю. Может, и так. Но я думаю, дело в чём-то другом.

– В чём?

– Не знаю. Говорю же…

Мы прошли под металлической аркой с большими витиеватыми буквами. Ворота были приоткрыты. Вообще я не знаю для чего они здесь стояли, ведь ограды здесь не было.

Я заметил, что Мэрри притихла, и, почти затаив дыхание, приглядывалась и прислушивалась.

Здесь было очень много цветов. Они росли в тени высоких и пышных деревьев. Не все деревья были высокими, но почти все – пышными. Разнообразие цвета было просто изумительно. Розовые, фиолетовые, белые, красные. Даже и названия им не знаю.

– Мэрри, а что это за цветы?

– Ты что, не знаешь, как выглядят орхидеи? Вот глупенький!

– Я просто не знаю, как она выглядит. Я вовсе не глупенький.

– А вот и глупенький! Все знают, как выглядит орхидея!

– Вовсе не все!

– Откуда тебе знать?

– А тебе откуда знать?

– Потому что все нормальные люди знают, как выглядит орхидея!

– Ладно. Тебя не переспоришь. Все так все.

Мэрри взяла меня за руку и через несколько ярдов внезапно поцеловала меня в щеку, отпустила руку, и побежала в сторону. Она так смешно хихикнула, что я не сразу за ней и поспел. Ох, эта орхидея…

– Стой, Мэрри!

Но Мэрри не останавливалась.

Я нашёл её спустя какое-то время. Она стояла возле дерева. Вернее, она прислонилась к нему. Она так смиренно смотрела куда-то, что мне стало её аж жаль.

Она услышала, как я подхожу и обернулась.

– А вот и ты, – сказала она.

– Почему ты убежала?

– Не знаю. Не хотела, чтоб ты в меня влюбился. Ты же такой глупенький и влюбчивый…

– А по-моему ты только этого и хотела.

– Нет. Но лучше не подходи ко мне слишком близко.

– Что это ты уже придумала? Я ведь ничего не сделал.

– Вот и хорошо. Смотри лучше, какое дерево красивое.

– Это плакучая ива, верно?

– Верно. Ну хоть что-то ты знаешь, как называется. Хотя это не удивительно, название этого дерева знают все.

– Да, Мэрри. Все знают это дерево. Все на нём сидели.

– Ну почему, не все. Не все, конечно. Но тебе явно надо побольше бывать на природе. Тебя город совсем съел.

– Ты опять из-за этой орхидеи заводишься? Ты такая несносная стала, честное слово. Почему ты изменилась, Мэрри?

– А давай мы это спросим у цветов? Или нет, лучше у дерева!

– А толку у них спрашивать, они разве разговаривают?

– Конечно. Конечно, Вилли, они разговаривают. Особенно с тобой. Они с тобой захотят поговорить. Ты ведь гость. А они очень гостеприимные растения.

– Ты серьёзно?

– Как никогда!

И мы пошли к фиалкам. Хоть их я знал. Ну, вернее, как они называются.

Когда мы подошли, Мэрри встала на колени и наклонилась к ним. Сперва она сказала что-то шёпотом, а потом так, чтобы я слышал.

– Вилли, познакомься, это фиалки. У каждой из них есть имя, но перечислять их всё равно нет смысла, ты ведь их не запомнишь. Так вот, фиалочки, скажите моему другу Вилли, почему я стала несносной? Просто он считает, что я стала несносной, а я ответила, что лучше это спросить у вас. Итак, почему я такой стала? Как вы думаете? Ага, ага.

Мэрри покивала им головой.

– Понял, Вилли?

– А что я должен был понять? Они же молчали.

– Молчали! Да ты просто далеко стоял! Вот присел бы ты поближе, и всё услышал бы.

– Ну ладно, если только в этом дело…

Я наклонился к ним так же, как и Мэрри. Но всё равно ничего не услышал.

– А это потому что ты слушать не умеешь, – заявила Мэрри.

– А как мне их слушать?

– Внимательно. Внимательно их надо слушать, Вилли.

– Куда ещё внимательней, Мэрри? Не морочь мне голову. Это же просто глупость какая-то. Может, мне ещё валяться, как собаке надо, чтоб начать их понимать?

– Тебе не помешало бы.

– Вот уж нет. А если цветы и вправду с тобой разговаривают, то ты чокнутая.

– Вот значит, как? Я просто пошутила, а ты меня чокнутой называешь? И как тебе не стыдно?

– Чёрт, Мэрри, ну прости. Но это было уже слишком.

– А я думала, ты меня любишь!

– Мэрри…

– Всё, замолчи! Я больше не хочу тебя слышать!

Да уж, сложно с этими девчонками… Я замолчал до конца дня. Я не знаю, что это на неё нашло. Я не хотел её никак обидеть, ведь она действительно мне нравилась.

После ужина мы отправились по своим комнатам, и наступила ночь. Ночи здесь тихие. Такая особая тишина стоит чуткая. Наверно, это из-за птиц, что живут в саду. Их действительно там было много. Днём они так красиво щебечут. Я прямо влюбился в эти голоса. Странно, никогда бы не подумал. Всё-таки хорошо, что я сюда приехал вместе с Мэрри. Ох уж эта несносная девчонка! За что только я её люблю?

Следующим утром мы встретились за завтраком.

Мы сидели все за накрытым столом, и, после бабушкиной молитвы уставились друг на друга.

– Ну что, Вилли, как ты спал на новом месте?

– Отлично. Просто чудесно. Давно я так крепко не спал.

– И правда, я тоже.

– Это всё потому, что вы устали, – добавила бабушка Кэролайн. – Свежий воздух, усталость и мягкая постель – залог крепкого сна.

– Пожалуй, вы правы, – сказал я.

– А позвольте поинтересоваться, почему вы вчера разбежались по разным комнатам, а Мэрри даже не спустилась поужинать? Между вами что-то случилось?

– Ну…

– Просто ваша Мэрри заставила меня разговаривать с фиалками, понимаете? Сказала, что с ними надо поговорить, а не слышу я потому, что стою далеко и надо скрючиться в три погибели, чтобы что-то услышать, понимаете?

– Отчего ж не понимать? Понимаю. Мэрри и мне такое когда-то говорила.

– И что, вы ей поверили?

– Ну…

– А потом она убежала и обиделась. Что-то выдумала себе, и обиделась.

– Ну… – сказала Кэролайн. – Такое бывает…

Я посмотрел на Мэрри, она меня просто жгла взглядом.

– Ты ябеда, Вилли. Никогда ещё таких мальчиков не видела.

– Мне кажется, вам просто стоит помириться, – сказала Кэролайн.

– Ещё чего.

– Ладно, брось, Мэрри. Так ведь всё лето пролетит. Хватит дуться. Пошли лучше в сад, я его толком и не видел даже.

– Ну ладно, Вилли. Только ради бабушки. А то ей, должно быть, утомительно, всё это слушать. Так и быть – мир!

– Мир!

Мы пожали друг другу руки в знак примирения.

– Кажется, ты забыл плюнуть, Вилли.

– И правда. Надеюсь, всё обойдётся.

– Я тоже надеюсь.

Мы позавтракали яичницей с тостами и молоком, и отправились в сад миссис Фостер.

Снова пройдя по асфальтированной дорожке, мы оказались перед высокими металлическими воротами с красивой надписью в самом верху, на широкой арке.

Сегодня нас встретила какая-то птичка своим красивым пением. Я не разбираюсь в этих птичках, поэтому точно вам не скажу, кто это был. Может, соловей, а может ещё кто. Не знаю, в общем.

– Слушай, Мэрри. Здесь вообще здорово. Но мне кажется, ты хотела показать мне какое-то дерево.

– Да, хотела. Моё любимое. Яблоню. Ты хочешь его увидеть?

– Да. Я думал, ты ещё вчера мне его покажешь, а ты взяла и убежала.

– Ладно, Вилли. Пойдём скорей!

И Мэрри побежала. Я поспешил за ней, и пока бежал, мне пришла в голову одна идея – привязать её косички к дереву. Но Мэрри не из тех девчонок, которая бы оценила такую шутку, поэтому пришлось её выбросить. В смысле штуку оставить при себе.

Побежав прямо, затем налево, прямо, ещё раз налево, вниз и направо, мы увидели большое, отдельно стоящее дерево. Это и была та самая яблоня. Она была очень высокая. Никогда прежде я таких не видел. Она была вся в цвету. Такое белое ажурное облако, спустившееся в сад. Должно быть, этих яблок и за всю жизнь не съесть. Что эта миссис Фостер с ними делает? Небось весь округ обеспечивает.

Мы остановились, и медленно подходя к нему всё ближе и ближе, Мэрри сказала:

– Ну, Вилли, вот и оно. Как тебе?

Я даже и не знал, что и сказать. Я сразу захотел, чтоб оно принадлежало мне, а вместе с ним и весь сад.

– Чёрт, да оно прекрасно!

– Тебе действительно нравится?

– Ух, ещё бы! Это же целое небо!

– Да. А потом здесь полно яблок!

– А они вкусные? Угостишь меня ими?

– Конечно, глупенький. Надо только дождаться.

– Так давай дождёмся.

– А домой ты не хочешь возвращаться? Я думала, тебе здесь не нравится.

– Да нет, почему же. Мне здесь очень нравится. Но это, конечно, если вы с миссис Фостер не будете возражать, тогда я останусь.

– Конечно, мы не будем возражать. Я только за. Мне здесь очень нравится с тобой, Вилли. А что скажет твоя мама?

– О, я думаю, она будет только рада. Она всегда хотела, чтоб я пожил где-то в глуши. Ну, в смысле…

– Всё в порядке, Вилли. Я поняла. Здесь действительно тихо.

– Да, и мне это очень нравится. А ещё мне нравятся эти птицы.

– Красиво, щебечут, правда?

– Ага…

***

Но мне не суждено было остаться с Мэрри. Позвонила мама, и сказала, что вернулся отец и мне надо его повидать. Сказала, что бабушке совсем плохо, и отец вернулся ненадолго, чтобы повидаться с нами, и что мне следовало бы поехать с ним, и скорее всего, и она поедет, потому что неизвестно, сколько бабушка ещё протянет, и что, в случае чего, нам следовало бы с ней проститься.

Не очень я люблю все эти покойные дела, но выбора у меня не было, Джон уже ехал за мной.

Я вышел к Мэрри, которая сидела в затенённой веранде, и не слышала разговора, и сказал:

– Мэрри, слушай. Тут такие дела… Мне следует вернуться домой на некоторое время.

– Почему? Что случилось?

– Ну, понимаешь, моя бабушка болеет. Мой отец уже три недели с ней. Вот, сегодня приехал, чтобы забрать нас, проститься с бабушкой. Не хочу я уезжать, конечно. Но твой отец уже едет за нами.

– Что? Папа уже едет?

– Да, Мэрри.

– А бабушка знает?

– Да. Она всё слышала.

– Как это всё несправедливо!

– Я согласен с тобой, ничего тут хорошего нет.

Часа через два приехал мистер Фостер. Кажется, мы сюда быстрее добирались. Не знаю, где это его черти носили. Мы с Мэрри уже и вещи свои собрали, всё ждали, когда он приедет на своём дурацком пикапе. Эта старая красная рухлядь годилась только для того, чтобы детей из рая забирать. Мы сидели на веранде вместе с бабушкой и своими чемоданами, когда увидели длинную полоску вздымающейся пыли. Это был Джон. Миссис Фостер так и сказала:

– Это Джон.

Мэрри подтвердила:

– Да, это папа.

Я был огорчён и зол, поэтому ничего не сказал. Лишь стиснул веточку, что была у меня в руках так, что она сломалась.

Шлейф из пыли достал и до нас, когда машина остановилась. Он вышел в ковбойских сапогах и узких джинсах. Он был в рубашке и ковбойской шляпе. Должно быть, он приехал с какого-нибудь родео, чёрт его подери.

Он поднял руку в знак приветствия, и сказал:

– Дети! Ма!

И неторопливо направился к нам.

– Джон, столько пыли!

– Прости, ма, не я эти дороги строил.

– Пап, – обратилась к нему Мэрри.

– Да, малышка. Я тебя слушаю.

– Ты зайдешь в дом, или мы сразу едем?

– Боюсь, что ты напрасно собрала чемодан, моя дорогая. Я беру только Вилли. Ты пока останешься у бабушки.

– Что? – удивилась Мэрри.

– Боюсь, что так.

– Но пап!

– Это не обсуждается, моя дорогая.

Миссис Фостер поднялась, и медленно направилась к сыну.

– Что это ты задумал? – спросила она.

– Мэрри нужен отдых. Я не хочу, чтобы она очередное лето провела в вонючем городе, бестолку шляясь, или валяясь в кровати. Я надеюсь, она тебе не успела надоесть?

– Нет, что ты!

– Ну, вот и решено. Вилли, полезай в машину!

– Слушаюсь, сэр.

Я закинул свой чемодан на заднее сидение машины, и с горечью посмотрел на Мэрри.

Она подошла, и сказала:

– Мне очень жаль, Вилли.

– Ничего, – ответил я. – Никто не виноват. Я, должно быть, и в самом деле должен повидаться с бабушкой.

– Да, Вилли. Повидайся с ней, и пускай она выздоравливает. А потом сможем увидеться и мы, верно?

– Верно.

– Ну всё, детишки. Нам пора. Вилли, полезай в машину.

– Прощай, Вилли!

– Прощай, Мэрри!!!

– Джон, будь осторожен. Не вздумай пить на дороге!

– Я больше не пью, ма!

Он захлопнул дверь, и мы поехали поднимать пыль на дорогах. Как-то не хотелось мне это делать, если честно.

Я пристигнул ремень, и скрестил руки. Не знаю, сколько мы ехали молча. Даже дурацкое радио, и то не работало. Уж лучше бы оно работало, а то меня дурные мысли совсем донимать стали. Я хотел было заговорить пару раз, чтоб такой дурацкой обстановки не было, но рот не открывался. Будто его склеили. Да и желания вообще никакого не было. И потом, я подумал, зачем ему вообще от меня что-то слышать? Наверно, так ему и хочется – ехать в тишине и думать о чём-то своём. Взрослые всегда думают о своём, а если они и говорят, что это во благо детей, то только для отмазки. Всё только в их благо. Тут ничего уж не поделаешь.

– Слушай, Вилли. Я вот, что хочу сказать. Ты, наверно, злишься, что я забрал тебя. Но, чтоб меня разорвало на месте, если я в чём-то виноват. Ты же сам знаешь, что вернулся Джош, и что бабушке не здоровится. Ты же сам это знаешь. Джош сам попросил меня забрать тебя, пока он будет что-то подготавливать. Хотя, я думаю, он скорее просто напьётся вдрызг. Я думаю, ему сейчас тяжело. Понимаешь меня?

– Да, сэр.

– Это для всех тяжёлая ситуация. И я понимаю его. Знаешь, никому бы не хотелось оказаться на его месте. Как ты думаешь, я прав?

– Да, сэр. Никто бы не хотел. Здесь я с вами согласен.

– Вот видишь. Можно найти общий язык с любым человеком, если есть хоть немного общего. Верно?

– Конечно, сэр. Вы всё верно говорите. Даже добавить нечего.

– А ты, всё же, славный пацан, Вилли.

– Спасибо, сэр.

Может, он, конечно, и правильные вещи говорил. Но всё равно меня от него тошнило. Не знаю, почему. Не нравился он мне. Будто он актёр какой-то.

Помню, когда мы маленькие были, он часто говорил, что Мэрри нет дома, а я точно знал, что она дома. А ещё он врал, что она болеет, и поэтому не может выйти. Гнусный он человек. И что плохого я ему сделал? Конечно, со временем он перестал это делать. Наверно, это миссис Фостер его отучила. Ну, та, что его жена. Терра. Она тоже добрая, как и Кэролайн. Джон точно в своего отца пошёл. Или деда, или прадеда. В общем, в своих предков.

Помню, из-за него мы такой сказочный день пропустили. Солнечный. Тогда был солнечный день, и я пришёл за Мэрри, но открыл дверь именно он, и таким жалостливым голосом мне сказал: «Знаешь, Вилли. Она сегодня не сможет выйти. У неё температура. Ей надо отлежаться. Понимаешь меня?». Да, понимаю. А чего ж тут не понимать? Злой, коварный ублюдок.

Это вроде бы и мелочь, но так запомнилось мне. Я в тот день вернулся домой, и до самого вечера в окно смотрел. Ждал, вдруг Мэрри придёт. Кроме неё я никого видеть не хотел. Наверно, если бы я провёл этот день с кем-нибудь другим, было бы как-то предательски. Уж лучше так. Теперь я иногда мечтаю, как мы могли бы его провести. Это было года два или три тому назад. Я так и не рассказал ей об этом, не хотел. Чёрт, наверно, это всё мелочь. Но до сих пор обидно.

– Вилли.

– Да, сэр.

– Ты не против, если я включу радио?

– Нет, сэр.

– Отлично.

И он включил своё поганое радио, которое не замолкало до самого нашего приезда. Рассказывать особо нечего. Ничем наша поездка не ознаменовалась. Разве что я чуть не уснул пару раз, да ещё он пытался мне какую-то мораль читать. Не знаю, я его не слушал. Только соглашался всю дорогу, чтоб не приставал ещё больше.

Когда мы проехали мимо знака «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОЛДЕЙЛКРЭНЧ», мне аж легче стало. Я знал, что скоро окажусь дома, где, правда, застану отца в плохом настроении, скорей всего.

Мистер Фостер подвёз меня к самому дому, я поблагодарил его, захлопнул дверь, и он укатил в свой гараж. А я остался стоять на месте, мне не очень хотелось идти домой. Но я пошёл.

Нельзя сказать, что я не был рад видеть своего отца. Нет, рад, конечно. Но мне не очень нравилась вся эта атмосфера. Ещё мне не нравилось то, что мне придётся ехать чёрт знает куда, только для того, чтобы попрощаться с человеком, которого я почти не знал. Зато для этого мне пришлось покинуть Мэрри, которую я знал и любил. С которой так хорошо мы проводили время. Не знаю, может, бабушка и хотела увидеть меня на смертном одре, дабы лицезреть плоды своей жизни. Но, не знаю… Наверно, не правильно говорить все эти вещи…

Когда отец меня увидел, я подошёл к нему, и он меня крепко обнял. Его глаза были мокрыми, он очень любил свою маму. Да, по нему было видно, что сейчас ему очень тяжело. Он сказал, что любит меня, и что соскучился по дому. Потом он добавил:

– Поедешь с нами повидать бабушку?

Я сказал, да, поеду. Не мог же я ему сказать правду. Он очень обрадовался, и сказал маме, что я похудел. Хоть я не похудел на самом деле. Обычно это мама так говорила, а сегодня он так сказал. Видимо, из-за того что растрогался нашей встречей. Но я не люблю, когда меня заставляют много есть, и они это знают. Но я промолчал, чтобы не портить момент. Иногда надо промолчать.

ГЛАВА 4

Знаете, как-то всё не так, если с тобой рядом нет того, к кому ты привык. Чёрт, я, наверно, слишком привязываюсь к некоторым вещам. Ну, допустим, я как-то привык к одним своим носкам, и когда они износились, я два дня чуть ли не в трауре ходил. Таких уже негде было достать, и я понял: в один момент мы все когда-то потеряем что-то очень важное для нас, и ничего уже не сможем с этим поделать.

Вот сегодня весь день отец был не такой, как всегда. Знаете, тихий, что ли. Мне тяжело было на него смотреть, а как его утешишь? Он предложил поужинать сегодня в ресторане. А ещё – заглянуть в парк аттракционов. Давно я уже там не был. А я люблю стрелять из ружья. Я обычно выигрываю всякие безделушки. Ну, знаете, у меня зрение хорошее. Наверно, мне вообще в армии надо служить. Снайпером. Но это не очень хорошая идея, потому что, как никак там убивают людей. А я из тех про кого говорят: он и мухи не обидит.

Отец в этот вечер надел свои любимые вещи. Он их только по праздникам надевал, или на какие-то важные мероприятия. Видимо, сегодня был важный день для него. Мама тоже была очень красива. Она надела такое тёмно-синее платье в горошек, и сделала укладку. Они были красивой парой. Совсем, как в фильмах. Я просто надел брюки, футболку и туфли. Я вымыл голову, и аккуратно уложил волосы набок. Они были светлыми и прилизанными. Так сегодня мне хотелось выглядеть. Должно быть, я хорошо буду смотреться с винтовкой в руках, пусть и не настоящей. Зато я выиграю одну из этих глупых игрушек, и подарю маме. В эти секунды отец почувствует гордость. Наверняка, он подумает, что я пойду служить в пехоту, или ещё куда. Нет, это, наверно, здорово. Просто я не вижу смысла этим заниматься. Так ведь и ногу недолго потерять, или руку. Хотя, даже не в этом дело. Просто я думаю, у меня другое призвание. Не знаю, какое, но точно не стрельба по людям.

Мы вышли довольно поздно. Мама долго собиралась. Отец уже ждал нас в машине, когда мы вышли. Я тоже задержался. Страшно захотелось есть прямо перед самым выходом. А поскольку я знал, что ещё добрый час мне не светит никакой еды, я решил быстренько забежать на кухню. Так что, мы вышли вместе с мамой. Отец, как я уже сказал, ждал нас в машине. Он сидел в белой рубашке и фланелевом костюме. Он закинул руку на соседнее сиденье, и выглядывал нас в окно. Когда мы показались, он завёл мотор. Я запрыгнул на заднее сиденье, мама села рядом с отцом. Он посмотрел на неё и сказал, что она просто потрясающа. Мама улыбнулась, обернулась ко мне, я тоже улыбнулся, и мы поехали.

Был приятный тёплый вечер. Отец открыл окно и высунул руку наружу. Он вёл машину только правой рукой, а левой что-то постукивал по наружной её части. Мы поехали в парк аттракционов под названием «Крэйзи Дэйзи», когда отец припарковался, мы все вышли из машины, и я услышал эту музыку. Ну, знаете, ту, что всегда встречается в таких местах, как это. Без неё трудно себе и представить все эти карусели, если честно. Желудок здорово раздражал запах попкорна и жареного арахиса, что разлетался повсюду. Людей здесь было, как в муравейнике. Входили и выходили. В руках у них была огромная сладкая вата. Розовая и белая. Кто какую любил. Я больше любил белую, но почти никогда её не ел, потому что от неё зубы гниют. Так что я просто поглядывал на неё жадными глазами, как туземец на блестящую побрякушку.

Мелкие девчонки и ребята держали в руках то маленьких мишек, то воздушные шары, то обезьянок. Были и те, что пили содовую. Кстати, и мне сразу её захотелось. Посередине (просто я это давно знал) стояло чёртово колесо. Всё в красочных мигающих лампочках. Оно нависало над всеми, как гигантский монстр. Пожалуй, оно и было настоящим хозияном всей этой мишуры. К нему собралась целая очередь. Я тоже люблю все эти высокие штуки. Но если честно, я боюсь высоты. И только это колесо я обожал по-настоящему, только оно меня не пугало. Я много раз на нём катался. Правда, потом надоело и перестал. Но всё равно я продолжал его любить. Сегодня я больше ждал, когда возьму в руки чёрную винтовку, и собью все эти дурацкие мишени. Захотелось мне пострелять почему-то по ним. Внезапно так захотелось.

Мама стала высматривать золотых рыбок. Ей хотелось выиграть их, или купить, чтобы подарить своей племяннице Джоди. Отец купил всем нам по мороженому, и шёл, засунув большой палец своей левой руки себе за ремень. Контраст между чёрным небом и карнавальным праздником внизу как-то особо бодрил. Мне нравилось, что сейчас со мной именно мои родители, а не какие-то приятели по школе, или ещё кто. Иногда я поглядывал вверх, на колесо, откуда то и дело доносились крики детишек, перепугавшихся высоты. Это забавно.

– Эй, пацан! – услышал я голос какого-то джентльмена, и почему-то подумал, что это меня. – Эй, пацан! – услышал я ещё раз, и стал высматривать, кто это там хочет меня дозваться.

Это оказался один из тех типов, что стоят возле палаток, где находится тир.

– Эй, мистер, – обратился он к моему отцу. – Не хотите проверить свою меткость прямо сейчас? Если попадёте во все семь мишеней – эта огромная горилла ваша!

Мы остановились. Отец посмотрел на меня, затем повернулся к тому типу, и сказал:

– Сейчас проверим.

Этот белый гангстер насыпал мне все семь штук пулек. Я зарядил ружьё, и стал стрелять.

Я сбил две утки, одну свечу и три банки. Нет, четыре. Этот мистер так посмотрел на меня, сделал какое-то движение головой, видимо, нервное, затем обратился к моему отцу:

– А он здорово стреляет. Надеюсь, он пойдёт в армию, сэр.

– Будет видно, – ответил отец. – Можно забрать наш выигрыш?

– Вот, пожалуйста, сэр, – он протянул мне эту дурацкую горилу, которую я тут же вручил маме.

– Ма, – сказал я. – Это тебе.

Она удивилась. Наверно, думала, я приберегу её для какой-нибудь девчонки.

– Ой, спасибо, Вилли. Она такая чудесная! Правда.

У мамы действительно глаза загорелись, значит ей мой подарок понравился.

Отец похлопал меня по плечу. На его лице была довольная улыбка. Ничуть не хуже, если бы он сам её выиграл, эту гориллу.

Чёрт, кажется, я ей помешал найти рыбку, и она теперь забыла о ней. Да, она совсем забыла о ней. Ну и пусть. Главное, я не разочаровал родителей.

Медленно мы пробирались вглубь, в самую чащу. Туда, где начиналась очередь к самому главному развлечению в этой ночной чертовщине – к чёртовому колесу!

Теперь у нас в руках был попкорн. Я нёс сразу два пакетика, потому что мама всё ещё шла в обнимку с этой огромной гориллой. Мы встали в очередь, и только когда мы приблизились к синей кассе с большими жёлтыми буквами, я понял, где мы стояли всё это время. Я даже растерялся. Не знал, что сказать – хочу, не хочу я на это колесо. Но в последний момент отказался. Сказал, что меня начнёт там мутить. Там, наверху. А я хочу попасть в ресторан в приличном виде. Это послужило убедительным аргументом в мой адрес, и отец купил два билета. Я с гориллой остался ждать внизу.

Я сел на скамейку, и посадил лохматого рядом. Через минуту я не и заметил, как стал уплетать попкорн, что держал в левой руке в бумажном пакетике. Я ел попкорн, и смотрел на своих родителей, которые были чёрт знает, где. Я даже и не видел их толком, просто знал в какой они кабинке.

Должно быть, это чертовски романтично, вот так, спустя много лет, оказаться вновь в таком романтическом месте, как эта тесная кабинка для двоих. Молодые там обычно целуются. Целовались ли там мои родители я даже и не хотел знать, просто мне было приятно, что спустя столько лет они всё ещё вместе и любят друг друга. Хотя многие пары в их возрасте ведут себя, как кошка с собакой. Да, это ужасно, если честно. В таком возрасте и так друг друга ненавидеть. А ведь у них всё прошло, у этих пар. Нет, это как-то не по мне. Не хочу я грызться с той, кому цветы дарил, понимаете?

Колесо сделало круг и остановилось. Они вышли из этой, почти сияющей кабинки и пошли в мою сторону. Они шли медленно. Мама взяла папу под руку, и пока они шли, она так трогательно смотрела вниз и улыбалась. Они остановились футах в восьми от меня.

– Ну что, как ты?

– Нормально, пап. – он стоял ровно, точно, как в армии. Вообще он служил раньше, если я вам ещё не говорил об этом. – Там всё ещё красиво наверху? – я спросил так, для пущей важности. Я, как дурак сидел, обняв эту чёртову гориллу. А ещё я всё время думал о еде.

– Да, сынок. Красиво. Хочешь прокатиться?

– Нет, спасибо. Я просто спросил. Вдруг теперь не красиво. Но я рад, если ничего не изменилось с тех пор. Ну, когда я последний раз был здесь.

Кажется, они и забыли, что я вообще здесь был.

– Вилли, ты не проголодался? – мама забеспокоилась. Она вечно думает, что я голоден.

– Может, ты голоден?

– Нет, мам. Всё отлично. Но если вы уже собираетесь в ресторан, я совсем не против.

Но на самом деле я действительно очень проголодался. Вообще, я бы съел всё, что здесь было. Но я решил, что ужин в ресторане это ведь куда красивее. Надо же иногда делать красиво, а не так, как хочется.

– Пап, так мы едем?

Он посмотрел на меня так, словно понял, что я вру, и говорит такой:

– Похоже, все мы проголодались. Не вижу смысла тянуть. Так что…

Я очень надеялся, что он это скажет. Да, мой старик всё же иногда угадывает, чего от него хотят. В общем, через десять минут мы уже были в машине, и ехали в какой-то там ресторан, где они однажды познакомились. Или что-то в этом роде. Не помню. Кажется, это была одна из тех романтических историй, что вечно показывают по телевизору. По крайней мере так мне рассказывали Витней и Джош.

Вы, наверное, спросите, что же было там, в ресторане? Да ничего там не было. Уютное местечко. Но я понял, что это больше для взрослых. А ещё я стал страшно скучать по Мэрри. Насмотрелся на родителей, наверно. Хотя, я и без того начал скучать. Но в ресторане совсем по ней соскучился. Если бы она была где-то поблизости, я бы выбежал к ней, и бежать обратно точно бы не стал. Или, хоть бы у себя дома, и туда бы удрал.

Это был вечер пятницы, и отец сказал, что субботним утром мы выезжаем, чтобы навестить бабушку. Я почему-то до последнего надеялся, что пронесёт. Как представлю всё, что должно произойти… Нет, всё-таки жаль, что у меня нет выбора.

Утром пришлось встать рано, в пять утра. Днём ранее мама собрала наши вещи, да и отец что-то приготовил. А я – когда мы приехали из ресторана. Много брать не стал, не сильно хотелось возиться с вещами.

Мы вообще должны были ехать автобусом. Я люблю длинные путешествия. Особенно, если возле окна сижу. Только эта мысль меня и утешала. Мне родители сказали, что я возле окна буду сидеть. Такие билеты достались, что мы будем в разных частях находиться. Только бы со скуки не помереть. Хотя, это хорошо было бы. Нет, наверно, лучше бы я испытал этот… эффект Стендаля, кажется, и от него помер. Да где там. Придётся брать с собой книгу, хоть я и ненавижу читать. Ещё ни одна книга мне не попалась, чтобы я смог от начала до конца её прочесть. Ну, разве что «Прощай, оружие!», и то, когда пытался второй раз перечесть её, уже не смог. Не знаю, как это делают те ребята в очках, что вечно читают и зубрят. Загадка. Я не сильный отличник, конечно. Не думаю, что у меня выйдет богатая жизнь. Да я и не хотел бы жить богато. Мне кажется, это всё фальшивка. Может, богачам этим и нравится, а как по мне, уж лучше жить в бочке у моря. Слышал я какую-то историю, где мужик вместо дома выбрал себе бочку. Он там счастлив был до чёртиков. Я бы тоже жил в бочке у моря. Неплохо ему там было. Нет, он точно не дурак.

Помню, однажды мой приятель, (не буду называть его имя, ведь вы можете его знать), так вот, однажды он рассказывал мне, что был на похоронах. Кстати, знакомого его хоронили. Я, правда, его не знал. И тем лучше. Так вот, а ведь молодого парнишку. Ни какого-нибудь там старика, вот, что обидно. Даже пожить не успел. Так он рассказывал, что целый месяц тот ему снился. Всё ему снилось, как он подходит к гробу, а там тот лежит, приятель его. Совсем, как живой. Только бледный слишком, и глаза закрыты, и не шевелятся совсем. Это его больше всего напугало, что не шевелятся они. И грудь такая спокойная, словно ему воздух и не нужен вовсе. В костюме лежал, ухоженный такой. Хотя в жизни он таким совсем не был. Это тоже было как-то странно, говорит. Все к нему подходят, говорят что-то, а тот совсем не замечает. К счастью я ничего подобного не видел, зато, как мне кажется, что-то подобное будет с бабушкой. Не хочется мне начинать эту печальную традицию. Совсем нет желания видеть неподвижные глаза. Я вообще чокнусь, наверно. Я боюсь смерти. Не знаю отчего это у меня, но я её жутко боюсь.