Меня уже не существует

7

Я забыл купить сигареты!

Я обнаружил это только что и сейчас, куря уже вторую почти подряд и стоя возле окна, наблюдал, как мокрое серое утро завладело улицей. Ночью прошел дождь и был сильный ветер, так что с деревьев облетело еще больше листьев. Он перешел в морось, а ветер поутих, но почти голые, коричнево-черные, скрюченные ветки продолжали покачиваться, ища спасения, в мириадах крошечных капель.

Из года в год на протяжении сотен лет почти каждое дерево переживает одни и те же стадии умирания и возрождения. Они повторяются регулярно, без исключений, но интересно – знают ли об этом сами деревья? Или каждую осень это для них стресс и крах всех надежд, а каждую весну – радость и вера в будущее, словно все происходит впервые. А может это для нас данный процесс однотипный и предсказуемый, потому что мы обладаем хорошей памятью и наблюдаем за этой проблемой со стороны. А для них это всякий раз новый путь, преисполненный множеством неожиданных деталей, ведь погода не идет по одному сценарию, всегда есть минимальные отличия, только исход один – настает зима. Но эти отличия так запутывают деревья, что пока они приспосабливаются, то забывают об исходе или начинают верить в другой.

А возможно ли где-то во Вселенной гораздо большее сознание, которое с легкостью сплетает недоступные для нас причинно-следственные связи и обладает лучшей памятью, в которой не затираются малейшие колебания души, прохождения по всем тонкостям и изгибам парадоксальной человеческой личности. И не кажется ли такому сознанию отличия наших жизней банальными и однотипными?

Нет, это все тот же поиск Бога – пытаться приписывать свои качества и видение мира другим сущностям. Если такое сознание и существует у каких-нибудь инопланетных рас, то устроено оно совершенно по-иному, там не похожее на наше поле символов, ценностей и мыслительных столпов. И вряд ли они нас поймут, разве что станут изучать.

А деревья не испытывают эмоций, у них нет сознания, лишь примитивные инстинкты, так что нечего всюду себя приравнивать. Мы одинокие в своем роде, даже если Вселенная перенаселена другими существами.

Я снова подумал о сигаретах. Надо что-то решать! Запасов хватит на дней 11-13, я вчера очень много выкурил под выпивку. Но через 11-13 дней мало ли что будет? Я уже…

Я померил рост, оказалось меньше чем 143 сантиметра. В таком положении каждый день промедления сулит новым позором, новым стрессом, и вообще… Я не хочу думать, что будет через столько дней, их окутала отравленная неизвестность. Поэтому надо идти сегодня, пока еще та одежда, которую я нашел, будет сидеть в пору. Но как себя заставить?

Меня мучило похмелье. Я вчера себя предостерегал, но все равно напился, притом малым количеством. И если после подъема меня только сушило, то теперь, после второй сигареты, разболелась голова и мысли стали путаться. Я не мог взять себя в руки и заставить выйти на улицу сейчас, поэтому решил лучше поесть и еще немного вздремнуть, к тому же только 8 утра. А подумаю об этом потом.

8

После сна я стоял в узком проходе между прихожей и кухней и думал, бессознательно направив взгляд на двери кладовки, что расположилась в углу возле ванной. Две старые, выкрашенные белой краской деревянные створки снова выросли, как когда-то в детстве. Я посмотрел на стену напротив туалета и увидел кусочки намертво приклеенной затвердевшей бумаги по горизонтальным сторонам выцветшего на обоях прямоугольника, и вспомнил, что раньше здесь висела карта мира. Ребенком я любил ее разглядывать и даже сейчас хорошо помню расположение стран. А папа любил указывать на какую-то страну и сообщать о ней что-нибудь интересное и важное, всегда подмечая, что все в мире необычайно разное. Я далеко не полностью понимал его истории, папе не очень-то удавалось перейти на язык ребенка, на понятные мне простые символы. Мама, если слышала наш разговор, то часто говорила ему:

«Ты слишком сложно объясняешь»

Но я кричал, что мне все понятно и требовал еще. Думаю, что я действительно понимал больше, чем предполагала мама, или удачно подменял неясную информацию на модели тогдашнего мышления. А папа был только рад рассказать больше, в этом он был хорош. Он был нарцисс, но с нами проявлял весьма мягкий нарциссизм, и если рядом не было человека его уровня интеллекта или такого же нарцисса, но поглупее, то с его количеством знаний всем это шло только впрок. Жаль правда, что во многом другом папа был рассеянным, халатным, а порой даже эгоистичным. Может, неправильно вспоминать плохое, но нужно быть честным перед собой и перед ним, неважно – жив человек или мертв. Честность не оскорбит его память.

Я вернулся мыслями к карте и меня снова захлестнула ностальгия. Я погладил пальцами стену и в голове прострелила безумная идея – приклеить сюда бумагу (только где же найти такой большой лист?) и попробовать нарисовать карту по памяти. Словно опять нарисовать свое детство, восстановить его по деталям. Снова окунуться в страну непонятных чувств и ярких эмоций, откуда я навсегда уехал, нахлобучив на себя ворсистое мешковатое пальто цинизма, и попытался вместить сотни акров пространства волшебной страны детства в грубый чемодан взрослой осознанности. Пространство смялось в чемодане, но может, если мне удастся вернуться в эту страну, если получится найти ее с помощью карты… Хотя, конечно, полностью вернуться у меня не выйдет, это глупо. Однако, если удастся пролететь над ней на высоте птичьего полета, то я смогу лучше разглядеть эти сотни акров пространства. Смогу осветить их, погрузившихся во тьму забвения. Разумеется, у меня не получится раствориться в этом мире прошлого и даже породниться с ним, но возможно, мой чемодан взрослой осознанности расширится и кривые линии сжатого пространства в нем слегка распрямятся.

В связи с этими мыслями я вспомнил, как в детстве я упирался ногами и руками в стену возле туалета и в стену, где висела карта, и карабкался вверх. Взгляд мой при этом всегда был направлен на кладовку, я не смотрел на нее, просто она была перед глазами и вид белых створок с меняющегося по высоте ракурса отпечатался в зрительной памяти.

Я уперся ногами и руками в противоположные стены и попробовал подтянуться вверх, держась на упоре. В какой-то момент мне удалось, но потом силы мне изменили и я неуклюже опустился на пол. Да уж, хоть в размере я и уменьшился, но детская гибкость ко мне не вернулась.

И вдруг перед глазами у меня снова встали двери кладовки, только с большой высоты, когда я вскарабкался между стенами почти до потолка, и за этим образом скрывалось что-то еще. Что-то смутное, но интересное и важное, целый спектр удивительных событий… какой-то сон. Перед мысленным взором возникли некие туманные обрывки, настолько неясные, что сознанию не получалось их уловить, они просачивались через его сети. Космический корабль… возле нашего дома… должен нас забирать…

Я вспомнил! Это был сон, который снился мне в далеком детстве, когда мне было лет восемь, может восемь с половиной, как мы любили считать в том возрасте. Но во сне я был старше, мне было лет 12-13. Мы сидели с мамой и папой в комнате перед телевизором и смотрели какой-то фильм. За окном уже стемнело. На мне был надет черный гольф с горловиной, который я проносил в детстве много лет – это я точно помню. Тот самый гольф, что я вчера надел для похода в магазин, я и сейчас в нем! Вдруг на улице прямо перед окном в воздухе завис космический корабль… нет, светящийся круглый объект, полностью сотканный из яркого синеватого света. Просто я знал, что это космический корабль. А еще я знал, что они прилетели забрать нас на другую планету, потому что Земле в ближайшее время грозит уничтожение, и они собирают определенных людей, чтобы увезти с собой до того, как это произойдет.

Как я это узнал, почему мы попали в данную касту «определенных» и что произошло сразу после этого – я уже забыл. Помню только, как потом я стоял в узком проходе между прихожей и кухней, а мама суетилась, собирая вещи, которые мы возьмем с собой в полет. И я от нечего делать, снедаемый ожиданием, вскарабкался вверх, упершись в стены, и смотрел на белые створки кладовки. И старался запомнить этот момент, вместить в него всю мою земную жизнь, думал о том, как это окажется от меня далеко. Да и не просто от меня, оно вообще исчезнет, навсегда разрушится, Земли ведь не будет. А я полечу в совершенно другой мир, за много световых лет отсюда, скрытый в глубинах космоса. Невообразимый, ничем не напоминающий Землю, в малейшей детали он будет иным. Что ждет меня там?

Воспоминание, набегавшее волнами на сухой пляж сознания, замерло в прошлом. Оно уже не вторгалось с треском в мое теперешнее, прошел первоначальный эффект, но осталось сильное послевкусие чудесных ощущений, что я испытал во сне. Само по себе удивительно – вспомнить сон из далекого детства. Данный факт уже повергает в трепет, который пускается в круговой пляс с ностальгией. Неизбежной была следующая мысль:

«Как этот сон связан со всем, что сейчас происходит? Почему я вообще его вспомнил?»

Я задумался и что-то начало складываться, но тут же рассыпалось. Ничего не получалось. Я призывал логику, но в итоге при каждой мыслительной попытке все больше погружался в ощущения из сна. Ощущения без ответа.

9

Я решил позвонить своему другу Владу и попросить его принести мне сигареты. Я все думал, как мне избежать похода в магазин, и вдруг ко мне пришла эта идея. Я понимаю, что здесь есть риски – первый и самый главный это то, что он мог меня забыть. Такое страшно представить, ведь Влад мой лучший друг, но с нынешней тенденцией у всех меня забывать… К тому же он ни разу не позвонил за все время, что я сижу дома. Второй риск заключался в его реакции, когда он зайдет в квартиру и увидит меня. Какой она будет – неизвестно. И какой бы она не была, для меня это все равно станет стрессом, мукой и стыдом. Но снова идти в магазин грозит мне еще большим стыдом, а тут хотя бы появится шанс рассказать кому-то о том, что со мной происходит.

Я решил больше не терять время на сомнения, взял телефон и набрал его номер. Подумал – хорошо, что есть мобильные, ведь я там у него в любом случае записан по имени (или фамилии, как он часто ко мне обращается) и даже, если он меня забыл, это простимулирует его память.

После долгих гудков, на протяжении которых на меня постоянно накатывало желание нажать «сброс», Влад взял наконец трубку.

– Алло.

– Привет, дружище. Как поживаешь? – спросил я неуверенно.

– Э-э, я – хорошо.

В его кратком ответе слышалось смятение. Он не понимал с кем говорит.

– Ты что не узнаешь меня? – спросил я и мой голос дрогнул.

А в голове пронеслось:

«Даже зная, что будет, нельзя к такому полностью быть готовым»

Последовала пауза.

– Да как-то не узнал пока. – А потом: – Так с кем я говорю?

Во рту у меня пересохло. Одно дело представлять и совсем другое – в действительности слышать неподдельно смущенный голос друга, который вдруг не знает – кто ты такой.

– Это же я – Дима Селерин. Влад, мы с тобой еще со школы дружим. Ходили в один класс в 10-м и 11-м. Я же по любому у тебя в телефоне подписан. – Я запнулся.

В трубке послышалось шуршание. Похоже, Влад отвел мобильный от уха, чтобы сверить услышанное с именем на экране. Там наверняка подписано «Селерин». Но сейчас для него это просто слово. Пустое слово, не скрывающее за собой никаких воспоминаний. Просто фамилия среди многих давно забытых фамилий, имен и прозвищ в телефонной книге. Возможно, он сразу, как только брал трубку, задался вопросом: «Кто же этот Селерин?», но, вместо образов, ответом была черная пропасть в сознании.

Влад молчал, а я отчаянно думал, что бы еще такое назвать. Что-то очень меткое, поскольку раз он не возмущается и не бросает трубку, значит есть шанс.

– Мы с тобой часто видимся, по сути почти каждую пятницу или субботу, – продолжал я. – Часто сидим у меня, потому что я живу один. Вспомни, сколько раз мы сидели на кухне и общались… Могли часами трындеть…

Я пытался вспомнить наши разговоры в поисках четкой детали, но вдруг все стало размытым.

– А наша последняя встреча… Мы сидели возле моего дома на лавочке, 45-й дом, рядом с бюветом с синей крышей. Я пил сидр и ты сказал, что я как-то уж очень похудел и кажется даже стал ниже ростом… Еще мы говорили про человеческое восприятие и я рассказывал…

– Ох блин!.. Дима! – раздался возглас из трубки. – Офигеть, я действительно на секунду забыл!.. Или на больше… Слушай, надо сходить к врачу, это не нормально. – Влад хохотнул. – Со мной такого раньше не бывало.

Чувствовалось, что он не на шутку перепугался из-за этой аномалии, но я ощутил облегчение.

– Все нормально. Это не в первый раз.

Последовала тяжелая пауза.

– То есть?.. Со мной не в первый раз? – спросил он осипшим голосом.

– Нет, с другими, – ответил я. – Просто многие стали меня забывать… в последнее время. В это сложно поверить, но сейчас кое-что происходит. Со мной происходит… Я не могу рассказать все по телефону, слишком это невероятно. Поэтому лучше, если ты просто зайдешь ко мне и сам все увидишь.

– Но… я сейчас в Виннице у бабушки, буду поздно вечером. Могу зайти сегодня, если надо, но это будет часов 11-12… ночи.

Влад говорил очень настороженно. Нужно, чтобы он хоть немного успокоился, ведь впереди его ждет еще больший шок.

– Нет, не надо, зайдешь завтра после работы, – сказал я. – Единственное – еще попрошу тебя взять мне два блока сигарет. «Bond» синий. Деньги при встрече отдам.

Я надеялся избежать этого пояснения, но…

– Просто я не могу выйти из дома, – сказал я и прикрыл глаза.

– Э-э, ясно. – Все тот же настороженный тон. – Точно не скажешь в чем дело?

Я покачал головой с закрытыми глазами.

– Не могу, – еле выдавил я.

На меня неожиданно нахлынула всепоглощающая безысходность, я готов был заплакать. Я помассировал веки пальцами, чтобы не пустить слезы и сказал:

– Зайди завтра, пожалуйста, и перед тем, как идти – набери меня. Хорошо?

– Да, конечно. Я приду, – искренне ответил Влад. – Ну а ты там держись… Не знаю, что еще сказать.

– Спасибо. – Я усмехнулся. – За день ничего особо не поменяется. Так что до встречи.

– До встречи.

– И Влад… – Я замялся, он молча ждал. – Постарайся не забыть меня до завтра.

10

Я не ложился спать до поздней ночи, поскольку выспался днем. Похмелье к вечеру отпустило, но после разговора с Владом, несмотря на успех, я погрузился в безнадежное отчаяние. Вязкая трясина поглотила меня с головой, и я захлебывался гадкими настроями, раздражающе хрустящими на зубах.

Я с ужасом представлял, как пройдет завтрашняя встреча, какие эмоции будут на лице моего друга, как он в шоке попросит меня объяснить, а мне нечего будет ответить. И проблема не только в том, что мне нечего ответить другу, я сам себе не могу пояснить данные события. Как это остановить? Что со мной будет? Я на самом деле не знаю! Но неужели мне плевать? Неужели я не буду пытаться искать выход?

Но я ведь пытался. Звонил своему товарищу-врачу, искал информацию в интернете. Прописывал разные запросы: «я уменьшаюсь», «я исчезаю» и получал всевозможные ответы – от компьютерных игр до женских историй о похудении, но только не то, что мне нужно. Лишь при одном запросе среди психологических статей и исповедей в блогах, мне попалась одна любопытная запись в очередном блоге – «меня уже не существует». Запись была свежей, но под ней не было никаких комментариев, только это и все.

Я понимаю, что она может ничего не значить, никак не перекликаться с моей ситуацией, но вдруг с этим человеком происходит то же самое? Даже если так – я нисколько не продвинулся в данном вопросе. Пару раз заходил снова в этот блог, но ничего не менялось.

Также я не раз планировал предпринять что-то в социальных сетях. Например, разослать всем «друзьям» одинаковые сообщения, вроде: «Привет! Помнишь меня? У меня возникла проблема – я уменьшаюсь с каждым днем». Но я заведомо знал, что это ничего не даст. Большинство просто не ответит, другие отпишутся: «Привет! Прости, что-то не припоминаю» и еще добавят смайликов в знак того, что оценили мою шутку. Даже если бы я придумал хороший текст или написал у себя «на стене» нечто подобное, никто бы не воспринял меня всерьез, потому что для них это лишь странный пост в новостной ленте или письмо незнакомого парня, который почему-то у них «в друзьях».

Вдруг я подумал о своих документах. Не пропали ли они, когда вокруг меня исчезали предметы? Я пошел в комнату и стал рыться в синей папке, в которой лежали паспорт, идентификационный код, военный билет, загран-паспорт и еще куча всякого бюрократического хлама. Все было на месте. А значит и сохранилась информация обо мне во всех инстанциях, где я зарегистрирован. Хоть люди и стали меня забывать и никому не будет дела, если я умру, я не исчезну полностью. На бумаге, в компьютерах, как и в социальных сетях, останется мое имя и свидетельство о том, что я жил на этом свете. Но что мне это дает? Это всего лишь регистрационные формы с сухими данными, заключенными в пустые однотипные слова, они не олицетворяют меня, в них не сохранится моя душа. И то, что они будут тесниться в архивах рядом с такими же, полноценно живущими, в нынешний момент мне никак не поможет.

А может, просто позвонить в больницу в регистратуру и изложить все, как есть?! Но они же подымут меня на смех, даже старый товарищ мне не поверил.

Нет, нужно вызвать скорую помощь! Выдумать что-то, пусть приедут, а я им предъявлю документы, в которых указан мой прежний рост, вот они и пригодятся. Но что будет дальше? Предположим, я вынесу этот позор, они серьезно отнесутся к ситуации и увезут меня. Пусть это и маловероятно, но даже если я пройду первую инстанцию, впереди меня будет ждать еще масса врачей, каждому надо будет все объяснять, снова и снова переживать унижения. Они будут нервно смеяться, не знать, как реагировать, не понимать, что делать и в итоге все равно не смогут мне помочь. А мне во всей этой одиссее придется видеться не только с врачами, я буду проходить бесчисленные коридоры больниц и поликлиник, где полно народу и все будут на меня таращиться! Нет, я этого не вынесу. Нужно обдумать другие варианты.

У меня сложилось ощущение, будто раньше я находился в полусне и особо не беспокоился о происходящем. Словно отринул это от себя, не пускал заразу в сердце. Маялся по квартире часами, размышлял о всяком разном: что чувствуют и понимают деревья, что чувствую, а что понимаю в окружающем мире я, есть ли высший разум. Нафиг мне это надо? Все эти мелочи просто позволяют закрыть глаза на главную проблему.

Спустя некоторое время мне пришлось признать, что до этого я не был настолько слеп и глух к творящемуся со мной, как мне сперва показалось. Что не случилось такого контраста, кардинального сдвига, которым я подспудно желал поощрить свое нынешнее рвение. Все же я метался из стороны в сторону, с серьезным лицом чеканил шаги по прихожей и проматывал в голове разные вероятности. Пытался убедить себя, что я выдержу все тяготы и унижения, если что-то предприму. В итоге в порыве гнева я растрощил хлипкий стул, который стоял возле входной двери наверно еще до моего рождения. Меня охватило бешенство, я захотел выбежать из квартиры, покинуть эти стены, которые всегда были для меня родными, а теперь стали тюрьмой. Последним прибежищем, финальным заточением. Захотелось выйти на улицу и бежать, куда глаза глядят, втягивая носом холодный свежий воздух и чувствуя, как свобода вливается в меня с каждым шагом, с каждым размеренным вдохом.

Я достал пиво из холодильника, пошел на балкон и закурил. Открыл обе рамы, высунулся на улицу и, отводя сигарету в сторону, чтобы дым не перебивал наслаждения, стал вдыхать мокрый ноябрь, который пахнул уже почти по-зимнему. Холодный ветер обжег непокрытые руки, я был в одной футболке, но в остальном я ощутил прилив положительных эмоций. Чувство легкой радости, вытесненное, дремавшее, неожиданно вернулось и выставило свои сенсоры. Но оно оказалось мимолетным и быстро рассеялось. Похоже, настало время резких перепадов.

Я попытался продолжить решать свою проблему, искать выход, но мысли стали вялыми. Стоило мне начать, как передо мной вырастала стена, и если пять минут назад я набрасывался на нее, вооруженный молотом упрямства, то теперь я царапал грубую кладку голыми ослабевшими руками. А что было за стеной? Сейчас за ней была непостижимость.

Мне пришлось признать, что я не найду выход. По крайней мере сейчас. Вот так грубо и прямо. Иногда нужно уметь признать свое бессилие, ведь на самом деле в жизни мы не так уж много контролируем, как нам хочется думать.

Еще мне пришлось признать, но теперь с радостью, а не с горьким цинизмом, что мои размышления о чувствах и тому подобном мне необходимы. Пусть они не решают насущной проблемы, но надо же за что-то цепляться, а к ним я тянусь непроизвольно, сам по себе. К тому же это далеко не худший якорь среди бушующего моря жизни, которое швыряет нас по событиям и выводам, словно щепку по волнам.

Раньше я думал, что таким якорем может служить любовь и семья. Якорем, который приведет меня в более стабильные воды с умеренными всплесками, которые только и будут существовать для необходимого баланса, чтобы я совсем уж не заскучал. А я, вопреки привычному старанию удержаться на штормовой поверхности, которое обычно отнимает все силы, закреплюсь на своем надежном якоре среди спокойных вод, откуда буря будет лишь маячить в отдалении на горизонте, и смогу заглядывать в морские глубины. Умиротворенно созерцать со своей скромной шхуны кишащих там животных, коих я раньше не замечал.

Меня всегда восхищало, что некоторые люди могут прожить в одном браке всю жизнь, по пятьдесят лет и больше. С одним человеком, у которого они засвидетельствовали практически все изменения – и физические, и моральные, и духовные. Сохранение такой единой константы мне всегда казалось уделом людей стойких и положительных. Разумеется, в детстве я не понимал, но уже подсознательно чувствовал, что именно это является самым крепким якорем в море жизни.

Со временем я стал это осознавать, но лишь сейчас понял, что данное убеждение сформировано старыми установками и некоторым идеализированием их. Мы смотрим на выцветшие черно-белые фотографии, на молодых и красивых людей, которые воспринимаются нами еще красивее из-за того, что мы их видели только дряхлыми и морщинистыми. И нам кажется чудесным, что они от той точки А до этой точки Б постоянно были вместе, любовь, выдержанная временем, всегда восхищает, она считается самой великой любовью. Это действительно похвально, но обезоруженные, растаявшие под натиском результата, мы не часто задумываемся – сколько раз за все эти годы они хотели друг друга бросить. Сколько раз доходили до точки кипения, тихо, у себя в душе, так ни с кем и не поделившись. Сколько в этих отношениях было искренности, а сколько компромиссов, порой незаметно переходящих с чьей-то стороны (или даже с обеих сторон) в потакательство и подыгрывание, чтобы не раскачивать лодку. Сколько в решениях не уходить, оставаться вместе – было любви, а сколько психологической привычки, усталости перед конфликтами, боязни остаться одному, желания стабильности. Сколько наконец было вместо любви давления общества с его вековыми правилами и традициями, давления хороших примеров, которые всем по душе (не обязательно из вне, а и изнутри, в облике собственных сформированных понятий); давления тяжелой жизни, при которой наличие поддержки настолько ценно, что может замаскироваться и заменить любовь. Так не врут ли они нам с этих старых фотографий, вводя в заблуждение? Не знаю, но думаю, что если бы любовь и все остальные факторы можно было положить на весы, то они бы часто качались не в ее пользу. Я не говорю, что всегда, уверен – существуют браки, где любовь перевешивает все остальное, но их гораздо меньше, чем браков с сорокалетним стажем.