Миры темных эпох

Артос выразительно поднял ладонь и с силой сжал громадный кулак.

– Но нам именно так объясняли их необходимость, – растеряно пролепетал я. В эту форму одели почти все войско и назвали его непобедимым, а ведь лучшие люди империи во главе с самим императором не могут ошибаться!

– Время покажет, что вы за воинство такое. Вперед! – скомандовал Артос и исчез за дверью.

Глава 2

Я подхватил стоящий в углу у кровати меч и прицепил его специальным кольцам на кирасу. И что ему не нравиться в новой форме? Очень удобная, практичная и создает непередаваемое чувство защищенности. Я засеменил по крутой лестнице стуча жесткой подошвой по старым ступеням, стертыми сотнями пар сапог, туфелек и еще не известно какой обувью. Быстро спустившись, я вылетел на улицу и вздохнул давно привычный воздух проснувшегося большого города вмести с запахом пекущихся булок из расположившейся недалеко пекарни, морского бриза и недостатков человеческого организма из ближайшей подворотни.

Раздалось цоканье железа по камню и из-за побитого угла дома появился Артос, ведущий в поводу наших лошадей – моего красавца Арго серой масти, стройного и поджарого, с постоянно подрагивающими ноздрями, и своего Хруста, низкого, коротконогого, но невероятно мощного и выносливого. Наших коней можно было бы охарактеризовать лишь несколькими словами – копии своих хозяев.

Легко забравшись в седла, мы бок о бок поехали по узкой улице, где находился наш дом. Через один квартал мы повернули направо, выехав на гораздо более широкую, вымощенную серым булыжником, улицу, и направились прямиком к портовой площади. Улицы были пока еще полупустые, но, судя по крикам и возне внутри домов, многие были готовы двинуться в одном с нами направлении.

– И все-таки обилие вопросов осталось непонятным, – корявым выражением прервал я молчание.

– Если в голове засело, то полдела уже сделано, а там Бог поможет разобраться.

– Но согласись – этот путь жизни очень странен! Мне кажется, человеку невозможно соблюдать все эти правила и не отходить от них хоть на полшага.

– Это очень тяжело, но все же возможно. По пути смерти конечно идти легче и даже может показаться, что веселее, но это именно путь к погибели и смерти окончательной.

– Ты можешь мне про него рассказать? Прости, я не успел все прочитать.

Артос пару раз провел ладонью по бороде, опустив взгляд и, словно читая возникающие перед ним прямо из воздуха строчки видимой лишь ему книги, начал говорить так твердо и убежденно, будто каждым предложением заколачивал гвоздь:

– Путь смерти таков: он лукав и преисполнен проклятия. Здесь убийства, прелюбодеяния, похоти, разврат, воровство, идолослужение, колдовство, чародейство, разбои, лжесвидетельства, лицемерие, двойственность, коварство, надменность, подлость, самодовольство, жадность, сквернословие, зависть, дерзость, высокомерие, хвастовство, отсутствие страха Божия, – тут он сделал паузу, приподнял голову и продолжил уже не так яростно, – по этому пути идут гонители людей благих, ненавистники истины, любители лжи, не ведающие воздаяния праведности, не прилепляющиеся ни к благу, ни к праведному суду, бодрствующие не ради добра, но ради зла. Далекие от кротости и терпения, они любят суету, гоняются за материальным воздаянием, не сострадают нищему, не трудятся за утружденного и не ведают Создателя своего. По этому пути идут детоубийцы, растлители творения Божьего, отворачивающиеся от нуждающегося, притеснители угнетенного, защитники богатых и беззаконные судьи бедных, они суть закоренелые грешники. Берегитесь всех таковых!

Пока он пересказывал мне это, я вдруг представил самого себя в роли носителя всех этих человеческих пороков и содрогнулся от омерзения.

Нет-нет, я не такой! И возможно ли таким отвратительным существам жить на этом прекрасном белом свете?! Разве я убивал? Нет. Воровал? Нет. Колдовал когда-нибудь? Нет конечно! Хотя… ходили мы к гадалке какой-то смеха ради, но это точно не считается. Сквернословил? А у какого мужчины не вылетит крепкое словцо время от времени, да при определенных обстоятельствах? Я не исключение, я же мужчина. Может жадничал? Ну, может чуть-чуть, совсем незаметно даже для себя. Завидовал? Вот уж точно нет! Кому завидовать?! Я лучший в академии из всех выпускников, уж если и завидовать кому-то, то мне.

Гордо выпрямившись в седле и воткнув свободную от поводьев руку в бок, я посматривал свысока на серые стены домов, узкие окна с распахнутыми ставнями и шляпы прохожих, семенивших по давно не умытой дождиком мостовой.

– Артос, что это за страх такой, Божий? – спросил я слегка спустившись с воображаемого пьедестала.

– Это единственный страх который должен сопутствовать жизни человека, – проговорил он, посматривая по сторонам, словно воин на сторожевой башне, – это сознательная боязнь нарушить заповеди Божии.

– Заповеди?

– Да. Про некоторые и самые главные ты уже прочитал.

– А что такое молитва?

– Однажды мне ответили на такой вопрос словами одного мудрого человека, – Артос вознес глаза вверх, будто выискивая нужные слова не только в своей памяти, но и на чистом от облаков голубом небе, и очень тихо произнес, – молитва – это ума и сердца к Богу возношение, это славословие и благодарение Богу, и испрашивание у Него потребных благ, душевных и телесных.

– А ты молитвы знаешь?

– Конечно, – хмыкнул Артос разглаживая сверху вниз усы и бороду, – могу одну и тебе рассказать, но только по большому секрету.

Он поманил меня пальцем и мне пришлось сильно склониться к нему сидя в седле и подставить ухо. Он шептал мне тихо и таинственно, требуя полного напряжения моего слуха, произнеся незнакомое мне слово "аминь", он как бы невзначай плавно поднес собранную из пальцев щепотку ко лбу, потом опустил руку почти к поясу, поднял щепотку к правому плечу и затем к левому. Он покрутил головой, явно проверяя не подслушал ли кто нас и не подсмотрел ли кто его жеста.

– Это что-то вроде магии? – удивленно спросил я, припоминая о запрете в старом свитке на колдовство и волшбу.

– Нет. Ничего общего с этим нечестивым занятием. Только учти – то, что я тебе рассказал, сейчас, в последний десяток лет, в империи негласно преследуется.

Тут я сам со страхом и подозрением стал вращать головой по сторонам, стараясь заглянуть даже себе за спину. Я ссутулился, словно став ниже ростом, и пожалел, что у меня нет шляпы с широкими полями, или хорошего капюшона, что скрывает половину лица от посторонних взглядов.

– Это запрещено Имперскими законами? – спросил я шепотом и голос мой чуть дрогнул как плохо настроенная струна.

– Не то чтоб явно запрещено, но почему-то все исповедующие прилюдно истинную веру неожиданно пропадают, а куда и каким образом – никому из простых смертных не известно, – так же осторожным шепотом промолвил Артос, – так что, Дион, будь осторожен, и если будешь когда молитву творить, то делай это тихо и лучше при закрытых дверях.

Кровь прилила к голове, руки стало мелко потряхивать, а седло страшно заскрипело от моего ерзания. Стремительно и хаотично побежали мысли о моей жизни, отце и матери. В голове из множества мелкий и, казалось бы, незначительных деталей сама собой сложилась на краткое мгновение четкая картина о трагедии моей семьи, гибели родителей и моей судьбе. Казалось, еще чуть-чуть и я все пойму четко и ясно, но при этой мысли картина тут же рассыпалась, словно разбитое зеркальце.

– Дион, приехали! – горным обвалом прогрохотало у меня в ушах.

Я очнулся и почувствовал как мне тяжело дышать и пальцы моей руки буквально свело на передней луке седла, будто они вросли в медную окантовку. Я тряхнул головой чтоб разогнать туман поплывший в глазах, спрыгнул с коня совершенно не видя земли и болезненный удар пятками о камни мостовой все же привел меня в нормальные чувства.

– Дион, ты чего-то сам не свой. Ну-ну, успокойся, все будет хорошо, – придержал моего коня за повод уже стоящий на земле Артос.

Я огляделся. Мы находились у трактира, стоящего, как и говорил Артос, в двух шагах от Портовой площади. Наших коней подхватил трактирный служка – парень лет четырнадцати с взлохмаченными светло-русыми волосами и помятым от недосыпа лицом, к которому крепко прилипло несколько соломинок. Он отвел жеребцов куда-то за угол ворча себе под нос что-то о несправедливости и людской жадности.

– Не беспокойся, о конях хорошо позаботятся, – проговорил Артос, – пойдем, посмотрим что на площади происходит. Кто ж этих гостей заморских знает – может уже прибывают, а может до вечера нам стоять в ожидании придется.

Площадь открылась перед нами во всю ширь внезапно, словно ловкая хозяйка одним резким движением застелила огромный стол свежей скатертью.

Здесь была когда-то обычная, хоть и очень большая, торговая пристань. Потом, когда государство стало богатым и мощным, пристань и торговые склады были перенесены дальше на восток от города, а на их месте возвели один из символов мощи Империи. Землю застелили дорогими видами гранита, четыре широченных пирса, выложенные белым нешлифованным мрамором, врезались на триста шагов в морскую гладь Тихого моря. Каждый пирс в конце был украшен высоченным маяком с круглой сигнальной площадкой на самой его вершине.

Выбеленные фасады домов, выходящих на площадь, были выполнены в великолепном, полном строгого шика, стиле – трехэтажные, с высокими двускатными крышами красной меди, и округлыми окнами с цветными витражами. Одинаковые по размеру и форме лепные балконы поддерживали снизу реалистично выполненные животные и мифические древние гиганты.

Площадь колоссально огромна! Однажды здесь проводился парад в честь свадебного союза ныне здравствующего, но уже слегка постаревшего императора Витольда V со старшей дочерью гранда Сига, Доротеей. Это был первый брак нашего Императора. Последующие три были организованы гораздо менее торжественно и помпезно…

Так вот! На том параде приняло участие тридцать тысяч воинов со всех концов империи, а это без малого почти половина всех войск, и все армейские колонны спокойно уместились на площади, оставив еще много свободного места для гражданских.

Напротив пирсов, возвышались угловыми квадратными башнями две цитадели. Даже если враг прорвется через высоченные, двадцатиметровые, городские каменные стены, то внутри этих укреплений, высота которых даже немного превышала городские, осажденным можно было сидеть до скончания веков. Укрепления выполняли роль казарм имперской гвардии – справа кавалерийской, слева морской. Стать гвардейцем – значит обеспечить себе карьеру с прекрасным и постоянным продвижением по службе – что и пророчат мне по окончании Академии все мои преподаватели.

– Никак прибывают! – воскликнул Артос и ткнул пальцем в сторону маяков.

И действительно, с сигнальной площадки правого маяка, столбом повалил густой белый дым, которым в особых случаях подают сигнал о прибытии кораблей. Тут же, с противоположной от нас стороны, глухо стукнул маршевый барабан, затем второй, третий. Донесся приглушенный расстоянием и каменными стенами звук команды, и через мгновение грохнул мощный звук строевого шага множества сапог, одновременно впечатывающихся в камни мостовой.

– Вперед! Твои строятся недалеко от южной башни, – сказал Артос и потащил меня за локоть в сторону гвардейских казарм.

Мы почти бегом устремились на место сбора, собирая по пути выныривающих из-за углов домов моих однокурсников и сопровождавших их оруженосцев, весело и чуть возбуждено приветствуя друг друга. Веселой гурьбой, мы наконец добрались до южной башни кавалерийской гвардии и попытались хоть немного создать видимость строя. Строгие взгляды наших командиров привели нас в чувства и сильно поубавили разгильдяйский настрой. Еще через мгновение мы выстроили правильную коробку из ровных рядов и шеренг, подавая пример более юным курсантам академии. В это время на площадь начали выходить колонны регулярной армии и сводные отряды ополчения. Красиво чеканя шаг, они ровными квадратами десять на десять человек, направлялись к своим местам, и каждый такой квадрат становился через равные промежутки до других таких же квадратов. Каждый воин независимо от подразделения, не важно, будь он копейщик, мечник, щитоносец или спешенный кавалерист, были одеты в одинаковую, как у меня и моих товарищей, броню. Лишь только шлемы отличались друг от друга цветом плюмажей. Площадь быстро и ритмично заполнялась прибывающими войсками.

– Они тут всю армию собрали что ли? – слышались тихие разговоры в наших рядах.

– И когда столько доспехов успели понаделать?

– Так южане помогли. Привезли к нам какие-то пресса, и их заморские мастера чеканят доспехи день и ночь, что твои медные монеты.

– Верно-верно. Это те новые цеха на восточной окраине. Ох, и дым там стоит!

– Да-да. Там еще заборы соорудили с башнями для часовых и три кольца охраны выставили. Полная секретность говорят.

Тут мы заметили белый дымок, устремившийся вверх от второго маяка. Этот сигнал обозначал то, что прибывающие корабли совсем близко и вот-вот подойдут к пирсу.

Мы все вытягивали шеи, но только самые рослые из нас смогли сказать, что уже наблюдают кончики мачт, но парусов на них не видно.

Внезапно позади нас раздался резкий хлопок. Мы украдкой обернулись и увидели распахнувшиеся ворота гвардейских казарм и выходящих из них стройные ряды пышно снаряженных воинов. Красные, цвета заходящего солнца, плюмажи и плащи у кавалерии и светло-синие у морских гвардейцев, красиво колыхались под слабым дыханием ветерка. Их роскошные латы с крупными гербами империи посверкивали на ярких солнечных лучах так сильно, будто на груди у каждого из этих воинов горел яркий факел. Встав флангами шеренг по обе стороны от широченного проезда между казарм, гвардейцы замерли и громко и четко запели первые строки гимна. Его, по ритму больше похожего на военный марш, по очереди подхватили квадраты остального войска и вскоре вся площадь – и военные, и простые жители столицы, – громоподобно пели во славу Империи.

Я и мои товарищи по академии старались переорать всех остальных. Нас с головой охватил небывалый и дикий восторг. Тряслись и вибрировали от возбуждения все клеточки тела. "Да – мы сильнее всех! Да – мы победители! Не важно, кого и чего, но всегда победители! Мы выше всех, мы лучше всех, все мы – имперцы!".

Когда на площадь выкатила золоченая карета императора и он сам вышел из нее, отстранив рукой всех бросившихся помогать ему вельмож, площадь просто взорвалась высшей нотой восторга. Император поднял вверх правую руку и медленно провел ею приветствуя нас, при этом край рукава его котты¹ спустился вниз, обнажив крепкую мускулистую руку воина. Поверх котты сверкало золотыми и серебряными нитями сюрко² с нашитыми гербами империи и присоединенных к нему королевств за все века. На царственном боку висел очень хорошей стали меч – настоящий, боевой, а не вызолоченный парадный, как у многих вельмож, круживших вокруг императора. Да! Он наш император, такой же воин как и мы, и все сейчас готовы умереть за него, попроси он об этом.

И тут мы их увидели.

Корабли проявились словно из ниоткуда – так тихо и неожиданно вошли в гавань эти громадины. Место у одного пирса, где могло встать четыре довольно крупных наших военных корабля, занял всего один корабль южан. Второй подошел медленно к соседнему пирсу и замер, словно огромное морское чудовище, матово поблескивая отполированной чернотой древесины. Площадь умолкла, раздавались только тихие восклицания со смесью восхищения и ужаса перед этой мощью. Мы стали шепотом гадать, сколько воинов может поместиться на каждом судне. Самые смелые предполагали, что не менее восьми сотен пехотинцев в полном обмундировании, или три сотни тяжелых всадников. На каждом корабле стояло по одинокой высоченной мачте – голой и черной, больше напоминавших железный лом, воткнутый в землю. Парусов действительно было не видно – то ли они были так искусно убраны, то ли эти корабли ходили по морю неизвестным нам способом. Корабелы южан изготовили эти громадные посудины очень лаконичными – ни одного украшения на носу или корме, столь обычных для наших военных и торговых кораблей. Палуба тоже была чистая, на ней не было ничего похожего на штурвал или румпель, но самое удивительное заключалось в том, что на обоих кораблях не было видно ни единого человека.

Народ на площади, включая вельможных людей, замер в ожидании. Пауза несколько затянулась, но никто не шевелился, застыв в напряжении.

Все случилось в мгновение ока – по бортам кораблей с сильным стуком откинулись вниз ставни, обнажив квадратные проемы из которых тут же высунулись длинные металлические стержни увенчанные блестящими шарами величиной с бычью голову. На устремленные вверх мачты из чистого безоблачного неба сошли два молниевидных столба, а из торчащих по бортам металлических шаров в тоже мгновение в толпу граждан Империи метнулись толстые ветвистые молнии. Меня резко перегнуло пополам в жесточайшем спазме, словно в живот воткнули охотничье копье, в глазах помутнело и сознание провалилось в темноту.

Очнулся я так же резко как и потерялся во мраке. Пошевелив запрокинутой назад головой, я приоткрыл глаза – прямо передо мной оказалась подкованная подошва офицерского сапога. Все тело ныло, голова гудела, словно набатный колокол. В нос тошнотворно ударило паленым мясом. Я осторожно пошевелился – вроде все цело, руки-ноги слушаются, но как-то вяло, словно набитые соломой. Перевернувшись на живот, я попытался встать на четвереньки и тут же услышал топот бегущих ко мне людей и громкие восклицания. От сильного удара ногой в бок мои руки расползлись в стороны и я упал на грудь, перед этим сильно приложившись лбом о твердый камень. Некто сильный завел мои руки за спину и связал их толстой веревкой, больно впившейся в кожу. Меня подхватили и резко поставили на ноги, но стоило это со мной сделать, как из рассеченного лба обильно хлынула кровь и залила правый глаз. Я несколько раз мотнул головой, но этим глазом лучше видеть не стал.

Стоявшие рядом люди переговаривались на каком-то непонятном наречии и, видимо что-то решив, толкнули меня в спину и повели в направлении кораблей. Я оглянулся и ледяной ужас медленно вполз мне под кожу десятками ядовитых змей – вся площадь была завалена обгорелыми трупами, некоторые тела были без следов ожогов, но лежали в невероятно скрученных позах, словно люди умирали в невыносимой агонии. У наших солдат их новые панцири схлопнулись между собой, вогнулись вовнутрь, раздавив грудную клетку. Когда-то красивейший, постоянно чистый камень площади теперь был покрыт копотью и бурыми лужами крови.

Меня, постоянно и бесцеремонно подталкивая, подвели к пирсу где стояли несколько человек в подпоясанных широкими ремнями черных длинных халатах. Накинутые на голову бесформенные капюшоны скрывали лица иноземцев. Стоя посреди царящих вокруг смерти и ужаса, они, не замечая ничего невероятного или страшного вокруг, деловито переговаривались между собой. Люди в плащах одновременно повернулись и с любопытством принялись разглядывать меня с ног до головы. Оказалось, капюшоны скрывали не морды зверей, как мне почудилось в воображении, а обычные человеческие лица. Они подошли ко мне и, оживленно переговариваясь, начали ходить вокруг меня, время от времени прицокивая языками. Самый старший из них по возрасту, морщинистый и безволосый, что-то приказал стоящим позади меня воинам и ткнул мне в грудь высохшим старческим пальцем. Воины подошли, парой быстрых движений сняли с меня панцирь и показали нагрудник людям в черном. Один из них провел ладонью по внутренней стороне железа, посмотрел на меня и бросил короткую фразу остальным.

– Как догадался снять их? – спросил он меня жестким голосом.

– А вот так вот! – я лишь пожал плечами и напустил равнодушие на лицо. – Только идиот не догадается, что эти пластины созданы вовсе не для защиты, а для тайного умысла!

– Я смотрю идиотов полная площадь собралась! – долетела до моего уха шутка кого-то из странных людей в балахонах, а остальные громко и весело зашлись смехом.

Страх душил меня и ужас перекатывался по венам, но только все эти эмоции пересилило упрямое желание не показывать этим поганцам творившееся у меня в душе.

Люди в халатах стали оживлено переговариваться между собой плавно жестикулируя руками. Они снова расхохотались и ко мне обратился тот же человек.

– Раз ты умудрился выжить, то послужишь зверьком для опытов, во славу империи, конечно, – сказал он не скрывая сарказма, чем вызвал новую волну хохота у своих товарищей, и похлопал меня по плечу, – наш добрый Люциус вычитал недавно новое заклятье, вот мы на тебе его и испытаем. Ты ведь не возражаешь?

Я плюнул ему под ноги и, как мне показалось, гордо вскинул голову вверх. Но на мой плевок и высоко задранный нос внимания никто не обратил. Надо было плюнуть в чью-нибудь колдовскую рожу, но я побоялся промахнуться и стать еще более смешным.

Тем временем приблизился этот самый Люциус, лицо которого мне не удалось разглядеть из-за его сильно надвинутого капюшона и заливавшей мои глаза крови из рассеченного лба. Он походил вокруг меня, словно приценивался к жеребцу на рынке и отошел к солдатам. Солдаты засуетились. Четверо бросились бегом к кораблю, а остальные стали пиками растаскивать трупы к краю пирса и спихивать их в море.

Вскоре был расчищен квадрат шагов на двадцать во все стороны. Меня вытолкали на эту площадку и поставили по ее центру. Напротив меня водрузили огромный, высотой почти в половину человеческого роста, деревянный сундук из черного блестящего дерева с широкими медными полосами. В руках Люциус держал белый посох с круглым золотым навершием. Колдун стал ходить вокруг меня и водить кончиком посоха по каменным плитам площади, словно что-то писал на них. Минут через пять колдовского действа, он отошел от меня на десяток шагов и стал произносить нечто похожее на заклинание сначала шепотом, но постепенно повышая тон голоса. Еще двое в капюшонах медленно и с благоговением открыли крышку сундука и опустили вниз его переднюю панель. В распахнутом сундуке оказался серебристый куб с отшлифованными до блеска поверхностями. Один из подошедших к ящику, снял с откинутой крышки нечто похожее на выкрашенную в черное дощечку, потыкал в нее пальцами и приложил её плоскость к дальней от меня грани серебристого куба.

Люциус перешел на пронзительный тонкий крик и вокруг меня стали происходить странные вещи – на граните проявились мертвенно светящиеся грязно-зеленым цветом то ли рисунки, то ли письмена. Куб вспыхнул изнутри и его грани ожили, превращаясь из прямых линий в волнообразные. Перед глазами поплыло, воздух потемнел, покрылся зыбкой рябью и прямо передо мной принял вид воронки – сначала просто черной, дымчатой, а потом эта чернота стала самым настоящим мраком и самой непроницаемой тьмой без единой искорки света.

Меня словно порезало тончайшими острыми лезвиями на мелкие кусочки размером с песчинку и постепенно, по каждой этой песчиночке, стало затягивать в пропасть воронки. Боли не было, но меня объял такой ужас, что лучше бы уж я подвергся пытке каленым железом или растягиванием на дыбе, чем переживать подобное. Скручивало и выкручивало где-то внутри, словно мелко накрошили не только мое тело, а самую душу. Меня понесло по некой трубе, которая, как мне показалось, возможно из-за пережитого кошмара, состояла из плотно сплетенных тел, но не людей или животных, а бесформенных сущностей исторгавших из себя ненависть, вражду и исполинскую злобу. Совершенная беспомощность породила волны острого отчаяния, накрывшие меня целиком.

Что я мог поделать? Я мечущаяся щепка между глубиной бушующего океана и бесконечной темнотой разверзшихся небес!

– Помощи прошу! – то ли завопил я сам, то ли это кричала моя отделившаяся от тела мысль, отбросив всякую гордость. – Помоги мне!

Я даже не понимал куда и к кому взывал о помощи. В памяти стали всплывать слова, что шептал мне Артос, называвший их молитвой. Как же там? Ну же, вспоминай!

Я орал сам на себя в попытке вернуть расплескавшееся по всей темной вселенной сознание. И полились слова… сначала медленно, словно преодолевая плотную преграду, а потом все быстрее и увереннее:

– Отче наш, сущий на небе, да святится имя твоё… да придет царствие твоё… да будет воля Твоя и на земле, как на небе! Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долг наш, как и мы прощаем должникам нашим и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого! Ибо Твоя есть сила и слава во веки!

Я стал повторять эти слова непрерывно. Вокруг меня стало светлеть, тихонечко, но неумолимо и явственно, темные пятна стали отрываться от прозрачных стен тоннеля, по которому я мчался, и их места заменял свет. Вскоре не осталось ни единого темного следа и я уже выкрикивал слова молитвы с радостной надеждой, а не со страхом и ужасом.

– Куда бы теперь меня не вынесло – это будет хорошо и правильно, – думал я с восторгом, – это будет по доброй воле!

Сознание мое потерялось в лабиринте света, после чего полета я больше не чувствовал. Все пропало вокруг меня, время и место перестали существовать. Бушующее море света, словно подчиняясь руке своего владыки, стало успокаиваться. Водовороты вокруг стали утихомириваться и меня стремительно и мягко подхватило течение светлой и мощной энергии.