Читать книгу: «Два секрета для бывшего»

Глава 1. Катя

– Котенька, хороший мой, тише, – я качаю сына, который проснулся и стал попискивать, требуя грудь. Нет-нет, рано, погоди… Сейчас мы выйдем из метро, завернем за угол… Там будет маленькое кафе, я попрошусь в теплое помещение минут на пять… Чтобы просто успокоить моего мальчика. Всего пять минут! Надеюсь что мне не откажут. А потом мы нырнем в высотку бизнес-центра…

Нас не должны выгнать. Я попрошу чтобы охрана мне дала шанс поговорить с ним… Мои мысли скачут кузнечиками. Я боюсь идти. Боюсь встретиться лицом к лицу со своим самым большим страхом, боюсь ужасных последствия. Для себя, для Коти… И для Мишеньки.

При мысли о том как Миша лежит сейчас в больнице, совсем крохотный, опутанный трубками и почти не поднимает свои крохотные ручки, совсем не плачет, у меня подкашиваются ноги. Мне хочется сесть прямо на пол и разрыдаться в голос. Я! Это я виновата что он родился таким, с сердцем наружу! Ну кто еще может быть виноват в этом? Кто? Только мать. Потому что боялась, потому что плакала… Котя родился нормальным, здоровым мальчиком, а Миша… Мишенька…

Делаю глубокий вздох, вытираю ладонью щеку и, прижав к себе Котеночка, решительно выхожу из метро. Время без пяти восемь. Народу тьма, все спешат на работу… Я пробираюсь сквозь толпу и выхожу на улицу. Февраль, холодно. Еще сумерки, до рассвета час. Как же отвратительно.

А еще очень хочется есть. Откуда-то дразняще доносится запах свежего хлеба. Но кафе, на которое я возлагала надежды, еще закрыто. Да, все кафе работают с девяти… Так что… Я как была дурой, так ею и помру по-видимому. Всхлипываю и иду к зданию бизнес-центра.

Я не первый раз здесь. Опустив голову, прижав к себе Котеньку, я иду сквозь пронизывающий ветер. Перехожу дорогу, не обращая внимания на сигналящий автомобиль. Опаздывает он, хотя должен пропустить. Но в этом районе мягких людей не встретишь. У каждого время стоит дорого – это сотни тысяч, миллионы.

Холод, стекло и бетон. Зимой и осенью здесь невозможно находиться, ветер такой воющий, сильный, что кажется собьет с ног… Но это ерунда, это все ерунда…

Котя затих. Он смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами. Он закутан так плотно, что никакой ветер ему не страшен. А вот мне в осенней куртке совсем плохо. Даже сквозь перчатки пальцы коченеют.

– Мы спасем Мишу, – говорю то ли сама себе, то ли сыну. Но мне кажется что Котя понимает. Он еще очень маленький, ему всего полгода, но он понимает! Он любит Мишеньку. Когда они лежат рядом, Котя тянется к нему, старается прижаться, он улыбается… Мне больно что я их разлучила, но мне не с кем оставить Котю. А Миша… За Мишей следят врачи… Они делают все возможное, чтобы дать ему больше времени.

Но Мишенька угасает…

Не плакать! Надо действовать! Господи… Не плакать… Я захожу в фойе шикарного бизнес-центра. От внезапного тепла покалывает лицо, а пальцы рук и ног начинают болеть. Осенняя обувь не самая подходящая для минус пятнадцати. Да и бог с ней.

Сейчас-то тепло. Воодушевленная, я прохожу вглубь, поглядывая на стойку ресепшена. Я одета не по погоде, бедненько, да еще и с ребенком… Они точно меня не пропустят к Герману. Они меня выгонят…

– Здравствуйте, чем могу помочь? – я вижу двух красивых девушек модельной внешности. Что им сказать? Точнее, речь давно продумана, но мой язык будто присох к нёбу.

– Здравствуйте, – вымученно улыбаюсь, а Котя опять начинает капризничать. Он очень спокойный мальчик, но не тогда, когда приходится его таскать туда-сюда. Ему бы сейчас лежать в кроватке… Стараюсь говорить максимально уверенно: – Мне нужен Герман Орлов.

Повисает пауза, и я замечаю на лицах девушек ехидные улыбки. Ну конечно! Для них, да и для всех, Орлов – это глыба, к которой невозможно приблизиться. Это небожитель, полубог. Он… не такой, другой. Он не спускается к простым смертным… Хотя… Иногда спускается… Сглатываю.

– Как ему передать кто вы?

– Не надо передавать. Я хочу с ним поговорить.

– Так невозможно, – отвечает одна из девушек. Она говорит мягко и вежливо, но в ее глазах любопытство и… Злорадство. Ее коллега настроена еще менее дружелюбно:

– Езжайте домой. И успокойте ребенка. Тут деловой центр, а не детский сад.

– Мне надо увидеться с Германом Орловым, – повторяю. – Пожалуйста, позвоните ему. Или пропустите…

Я смотрю мимо них на турникет с мигающей красной кнопкой. Очень не вовремя вспоминается яркий солнечный день. И то как Герман провел меня внутрь, приложив пропуск и чуть улыбаясь уголком рта. В тот момент он не казался небожителем… Он был обычным человеком. Хотя нет, обычным он никогда не был.

– Хватит с ней возиться, – цедит сквозь зубы вторая девушка, – Или пусть дает о себе информацию, кто она там Орлову, тогда мы данные отправим секретарю, и тогда они решают что с ней дальше делать. Или пусть ее выведет охрана.

– Да, – соглашается администратор и переводит взгляд на меня, – Вы поймите, девушка, мы работаем по инструкции. И не имеем права пускать всех желающих к генеральному. Вы, пожалуйста, скажите свое имя и цель визита. И можете пока посидеть с ребеночком на диване, вон там. И если Орлов посчитает нужным, он спустится или пригласит вас к себе, а нет… Вы сами понимаете. Вам придется уйти.

– Понимаю, – киваю. Все так… Но только как же страшно… Ведь именно сейчас станет понятно, выживет ли Миша. По тому, захочет ли спуститься со своей вершины Орлов. И если он спустится… Я готова на что угодно, хоть отдать ему все свои внутренние органы.

– Меня зовут Екатерина Кострова.

– Цель визита? – девушка старательно записывает.

– Сын Германа Орлова умирает.

Глава 2. Катя

– Я поняла, – отвечает побледневшая девушка, а я иду на диван. Котя пищит все громче. Он уже умудрился вытащить свою крохотную ручку и машет ею, требуя грудь. Оглядев фойе, я отворачиваюсь и, сняв куртку, расстегиваю рубашку. – Тише, сладкий, тише, мой хороший… Сейчас мы будем кушать.

Я говорю тихо и певуче, и Котю мой голос успокаивает. Я даю ему грудь, и он тут же присасывается и начинает причмокивать. Какой же он карапуз! Мне кажется, это самый красивый ребенок на свете! А молока у меня много. На двоих…

Вздыхаю, чтобы не плакать. Миша на искусственном вскармливании, да и выглядит он не так как Котя. Не такой розовощекий, весит меньше, с трудом двигается. Он лежит в стеклянном боксе и просто смотрит и моргает. А у меня молока столько, что приходится подкладывать в лифчик свернутую марлю.

Мишенька, у нас все будет хорошо! Мамочка спасет тебя! Я обещаю! Я в лепешку расшибусь, сделаю все что угодно.

– Валя, я тебе врать что ли буду? Она так и сказала, – раздается голос одной из девушек, что заставляет меня вынырнуть из потока своих мыслей. – Да я понятия не имею, мошенница она или нет! Я что, знаю какие там дети у Орлова? Ты, Валь, тоже даешь. Нет у него детей? – она замолкает, видимо слушая ответ в трубке. Я же в ужасе сглатываю, – У нее с собой ребенок. Может она имела ввиду его, типа он там умирает… Короче, сами решайте есть дети у Орлова, нет их. Мне сказали, я передала.

Раздается треск. Положила трубку, и скорее всего с психу. Фойе пустое, поэтому мне слышно все, что происходит. Основной поток офисных работников потянется ближе к девяти…

– Говорят мошенница?

Подключается к разговору вторая администратор. В ее голосе злорадство. Интересны подробности, как же без этого.

– Да. Я Вале позвонила, второму секретарю. Она начала мне говорить что Орлов бездетный, что он не женат… – девушка старается рассказывать максимально тихо, – Но ты тоже посуди. Я откуда знаю все эти тонкости?

– Да понятно… Так и что?

– Валя сказала ждать.

Мое сердце бьется так сильно, что, кажется, готово выскочить из груди. Только бы они меня не выгнали! Каким богам молиться? Какие высшие силы просить чтобы Герман все-таки спустился посмотреть на меня? Вспомнить была ли у него связь со мной, с очередной наивной девушкой? Вряд ли он запомнил мое имя… Даже тот факт, что он был единственным мужчиной в моей жизни… Сколько у него таких как я? Приехавших в Москву дурочек, надеющихся на чудо?

Перекладываю Котю к другой груди. Поверит ли Герман что близняшки – это его дети? Что он им отец? Один раз он меня с позором уже выгнал. Передал через водителя что я могу быть свободна… И чтобы я не попадалась ему на глаза. От этого воспоминания становится мерзко и очень обидно. Но я усилием воли подавляю эмоции. Бог с ней с гордостью. Плевать! Это раньше мне было важно… А сейчас… Растопчу и выкину.

Я буду просить, умолять, требовать чтобы Герман сделал генетический тест… Но что, если дело вовсе не в том, что он не верит в свое отцовство? Что, если ему плевать на своих детей? Если они ему не нужны? Но ведь он говорил что мечтает о детях!

Мечтает… О детях от правильной матери. А не от меня, деревенской дурочки… Скорее Герман возьмет в жены модель как эти администраторши. Чтобы была и умная, и красивая, из хорошей семьи…

Только у Германа должно быть сердце! Хоть ледяное… Мне ничего не остается кроме как умолять. Главное чтобы Мишенька выжил. Сглатываю. Герману плевать на мои чувства. Ему плевать на всех. А еще он лжец.

Перед моими глазами вспыхивает воспоминание: мы сидим с Германом в его пентхаусе, что в центре города… Я смотрю через панорамное окно на крыши старых домов… Медленно падают хлопья снега. Помню что-то сказала, какую-то глупость… И вдруг…

– Я бы хотел детей, – он сказал это как-то… Проникновенно что ли. Я повернулась к Герману и, коснувшись пальцами его небритой щеки, заглянула в голубые, цвета льда, глаза. Мне казалось что он не может меня обманывать! Конечно же нет! Да и зачем? – Если бы ты родила ребенка, я бы тебя на руках носил.

– Мы ведь можем попытаться… – вырвалось из меня. Все складывалось идеально. Я сама хотела детей, очень. Герман аккуратно взял меня за запястье и поцеловал ладонь.

– Моя ты девочка… Мне уже тридцать пять, я был женат два раза… – в этот момент он отвернулся к окну и засунул руки в карманы брюк. И я догадалась, что Герман не хочет чтобы я видела его глаза, – Но… Хотя кто знает… Да… Это было бы здорово… Самое время для детей. У меня есть все. Все что нужно и немного больше.

И в тот момент, глядя на его фигуру, мне стало понятно, что ребенок – это единственное, чего Германа нет. Но именно дети придают смысл всему этому богатству, накопительству и нечеловеческим усилиям при покорении вершин.

– Я говорю тебе об этом, практически исповедуюсь. Ты не такая какая-то… Ты другая, – он тогда опять повернулся ко мне и обнял, – С тобой хочется откровенничать.

– Я тебя люблю, Герман, – я смотрела в его глаза, я говорила искренне, хотя и понимала, что это звучит наивно. И может, этот небожитель, этот полубог в глубине души надо мной попросту потешается. Но я не умела врать.

– Если у нас появится ребенок, я его никогда и никому не отдам.

Тот день был самым счастливым в моей жизни… Я была уверена что Герман не соврал. Его империя, которую он создавал с восемнадцати лет, должна была впоследствии кому-то перейти. Нужны наследники, нужна своя кровь.

Я смотрю на повисшего на груди Котю. Наелся и задремал. А сосок изо рта не выпускает, так надежнее и спокойней. Я невольно улыбаюсь.

– Девушка, мы можем идти, – администратор подходит ко мне, правда она не улыбается. Даже любопытства в ее глазах нет, скорее едва заметный ужас. – Герман Александрович приезжает на работу в семи тридцати, всегда раньше…

– Я знаю, – киваю, откладывая в сторону Котю и застегиваясь.

– Конечно, – охотно соглашается девушка. Почувствовав, что я спустила его с рук, Котя тут же просыпается. Крохотное личико морщится, а я тут же шепчу:

– Тссс, мой хороший, мой зайчик… Мама рядом, мама тут…

Я беру на руки ребенка, и мы идем к лифту. Сейчас все решится. Вопрос жизни и смерти.

Глава 3. Катя

Мы поднимаемся на лифте целую вечность. Я смотрю на себя в зеркало и становится совсем грустно. Впалые щеки, синяки под глазами как у панды, да и волосы поредели. Наверно это из-за недостатка витаминов. Я каждое утро снимаю с расчески почти локон. Молчу что стало с моими зубами…

Я слышала что ребенок при беременности высасывает из мамы все соки. А у меня двое деток, так что все логично. Но… Боже! Я ужасная мать. Я не додала Мише. Да лучше бы я ходила вся лысая и без зубов, только он бы родился здоровым! Отворачиваюсь от своего отражения и встречаюсь взглядом с администратором. А вот она настоящая красотка, высокая, стройная, фигуристая. Она тут же опускает глаза. Да и я следом. Я чувствую этот страх. Люди боятся всего, что кажется нездоровым или несчастным, инстинктивно отстраняются.

Лифт останавливается на последнем этаже. Стеклянные двери медленно открываются. Не думала я что еще раз окажусь здесь… Я смотрю в пол, я с трудом держусь, чтобы не упасть в обморок от волнения. Наши шаги громко раздаются по мраморному полу.

– Подождите тут пожалуйста. Буквально пару минут, – произносит девушка и скрывается за огромной дверью. Я остаюсь стоять, держа в руках Котю… Он сладко спит, поел, уже хорошо… Вот бы он спал пока мы будем разговаривать с Германом… Мои мысли опять уходят куда-то в сторону. В воспоминания.

Я девушка северная. Всю жизнь прожила под Мурманском, в поселке городского типа. Там ходила в школу, там гуляла по каменистому речному пляжу… Там же я устроилась на свою первую работу. Мне было тогда четырнадцать, и я помогала продавщице в нашем сельском магазине. Платили копейки, но зато я не голодала! Да, мои родители были не самыми ответственными людьми…

Я мечтала что однажды все-все изменится! И когда моя лучшая подруга сообщила что после школы собирается покорять Москву… Я засобиралась вместе с ней. Мне Москва казалось такой светящейся, красивой, удивительной… Город, в котором происходят чудеса. Я мечтала там учиться. Получить профессию бухгалтера или дизайнера. Это ли не счастье! В магазине работать мне больше не хотелось, я устала таскать тяжеленные коробки и ящики…

Мне очень хотелось вырваться из общаги, в которой я жила с родителями. В которой скрипели деревянные полы, а окна зимой нещадно продувались. Неуютная комната в неуютном поселке на краю земли. Родителям было хорошо и так… Конфликтовать с опустившимися соседями, месяцами не работать и ругать мир за несправедливость. Дома постоянно было голодно и неуютно. А мама и папа были постоянно мною недовольны.

И даже когда мне пришлось вернуться беременной в свой родной поселок, я не отправилась к родителям, а сняла квартиру. Я знала что внебрачных детей мне точно не простят.

В родном поселке меня радовали только река и живописный лес на другой стороне. И когда опускалось солнце, оно красиво отражалось в глади воды. И я, когда выдавался теплый и свободный денек, садилась на лавочку и подолгу сидела, глядя вдаль, поглаживая животик.

– Девушка, проходите, – возвращает меня в реальность администратор. Она стоит в проеме двери, держась за ручку. Кивнув, молча иду.

Я переступаю порог приемной, где ловлю заинтересованный взгляд секретаря. Она меня явно узнала… Но мне плевать. Я останавливаюсь на секунду, но она кивает на следующую дверь:

– Проходите, Екатерина, проходите… Герман Александрович ждет вас.

Я поворачиваюсь… В этот момент дверь кабинета Орлова распахивается, и я вижу его… Отца моих сыновей, который смотрит на меня с таким холодным презрением, что я понимаю одно: ничего у меня не получится.

– Здравствуйте, – выдавливаю из себя. Мои глаза бегают, а Котя, видимо, почувствовав, что я паникую, начинает хныкать. И это еще больше выводит из себя Германа.

– Обязательно было с собой ребенка таскать? Давай, у меня десять минут.

Он заходит обратно в кабинет, а я, держа сверток с его сыном, тенью проскакиваю внутрь. Герман не сводит с меня глаз. И я вижу на его губах злую нервную улыбку. За что же он меня ненавидит? Что я ему сделала?

Хотя нет, ничего не сделала. Просто есть люди, которым делаешь добро, которым отдаешь кусочек своей души, а потом узнаешь, что человек просто развлекался.

– Выглядишь паршиво, – замечает Герман, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. А я так и продолжаю стоять, машинально качая ребенка, – Только можно твой младенец не будет орать? Не переношу детские крики.

Я киваю. И понимаю что ничего не могу из себя выдавить. А Герман кажется и рад. И ведь он не был таким злым! Он ведь радовался когда я сказала что беременна!

– Да садись ты. Вон, на диван садись и рассказывай, где ты там моих детей нашла, да еще и умирающих. Мне даже интересно послушать эту слезливую историю. Давно не был в театре.

– Зря глумишься, – наконец нахожу в себе силы хоть что-то ответить.

– Ну почему же зря? Ты загуляла, родила от клиентов и теперь, когда из-за родов подурнела, не можешь больше жить на деньги богатых арабов из Дубаев. Ребеночек-то небось черный как сажа? Очередной принц от очередного султана.

– Я не понимаю о чем ты! – у меня не хватает воздуха. Про каких клиентов Герман говорит? Про какой Дубай? Да я ни разу в жизни не была за границей. – Ты меня что, считаешь проституткой?

– Какое грубое слово – проститутка! – фыркает, – Так говорят только девочки из села. Нет, малыш, твоя профессия называется теперь эскорт. Гордо звучит, ведь правда? А как родители? Небось довольны выбором жизненного пути дочери?

– Ты у меня был и остаешься единственным мужчиной.

– Да-да, я видел справку о том, как ты зашивалась за неделю до того как мы первый раз переспали. Ты забываешь кто я! И какие у меня связи. Говори сколько тебе надо и проваливай. Но учти, твоя легенда должна меня впечатлить. А на чужих детей мне плевать. Даже умирающих. Тебе ясно?

Глава 4. Катя

Я всегда была бесхитростной, прямолинейной и до противного честной. Ох, как же меня за это ругала мама! С самого детства… Если у меня кто-то попросит мячик – я дам! И куклу дам, и коляску… Если о чем-нибудь спросят, я как есть отвечаю… Даже когда мне случайно давали сдачу больше чем нужно, я всегда возвращала деньги. Я не могла взять чужое! И сейчас не могу. И наверно зря. Только по-другому не получается.

Мама всегда мне говорила, что с моим характером куковать мне в девках до пенсии. Что женщина должна быть хитрой. И только хитростью можно «окрутить» нужного мужика, вытрясти из него побольше денег или как-то иначе улучшить свое положение за его счет. Мол, она никогда не работала, потому что хитрая, что синоним ума.

А я понимала, что не могу так. Я конечно же мечтала и о хорошем муже, и о детях. Но разве обязательно врать в глаза, изворачиваться? К тому же результат, к которому в итоге пришла мама, меня совершенно не устраивал… Папа явно не справлялся с семьей один. А может не хотел справляться, что тоже бывает. Но в одном мама точно добилась успеха: она ни дня не работала.

Я решила для себя что так жить не хочу. Что если надо, я буду работать и работать с удовольствием, что не буду хитрить и врать мужу, и что пускай я не прослыву «мудрой», но мне не будет за себя стыдно.

К тому же, я тайно надеялась, что найду себе пару. Не всем же мужчинам нужны «хитрые»? А теперь, когда я слушаю потоки обвинений во лжи… Я понимаю, что может моя мама была и права? Я ведь ни разу не соврала Герману, а он меня полощет в грязи, обвиняя в аморальных поступках! Он не заслуживал моей честности, моей откровенности, моей любви.

И да, конечно же я дура. Но сейчас это не важно. Я смотрю в лицо Герману, который продолжает разглагольствовать о моем низком моральном облике. А я не могу понять, он искренне так думает или ему просто нравится унижать меня?

– Хватит, – выдавливаю из себя, – Я пришла не для того чтобы слушать эту ложь и грязь!

Как бы я хотела сейчас хлопнуть дверью и уйти, гордо подняв голову! Но у меня перед глазами Мишенька. И мне плевать как растопчет меня Герман. Нравится издеваться человеку, я готова и к этому.

– Ты сочинила душещипательную историю? Говори, – Герман откидывается на спинку кресла, глядя то на меня, то на конверт, в который завернут хныкающий Котя.

– Нашему сыну нужна операция… – сглатываю, стараясь не заплакать. А что еще я скажу? Ведь эта страшная правда не сравнится ни с одной выдуманной историей!

– Твоему сыну, – жестко поправляет, – Я не такой дурак, как ты рассчитываешь. И чужих отпрысков воспитывать не собираюсь.

Котя начинает кряхтеть. Господи, ему же жарко! Вот я балда! Надо дать ребенку прохлады. Вытаскиваю сына из комбинезона цвета морской волны. Он такой блестящий, с мехом. Я купила его когда была беременной. Вся зарплата на него ушла! И у Миши такой же, но синий. Лежит почти новый… Но Миша в палате, он не может жить вне бокса… Ему конверт не нужен. Нельзя плакать! Нельзя!

– У нас двое детей. Я родила близняшек, – я говорю, не слушая Германа, всхлипывая и прижимая к себе крутящегося ребенка. Мне так плохо что кружится голова.

– Ты искренне веришь что дети от меня, – кивает. – Ты упрямая и тупая. Так и кто из детей болен? Этот?

– Нет, – мотаю головой, – Миша, он остался в Мурманске, он в больнице…

– А ты всех потенциальных отцов обошла?

Я смотрю в глаза Герману. Он непробиваемый! Он просто баран! Моральный, тупой урод! Я бы сейчас на него начала орать или высказала бы все что думаю, но… У меня нет сил. Я устала. И у меня нет выхода. Мне так плохо, что хочется лечь на пол и умереть. Я правда… Я бы уже умерла. Но у меня двое детей. И я должна бороться. Я должна быть сильной!

– Миша родился с сердцем наружу, ему нужна операция.

Котя пищит, и я понимаю что надо его переодеть. Господи. Этот ненавистник детей, с которым я к несчастью связалась, вряд ли мне это позволит. Но… Переодеть надо! Надо провести все гигиенические процедуры! Судя по всему подгузник мокрый и тяжелый, но слава богу Котя только описался.

– Даже так… И что, государство отказывает тебе в помощи?

– Нет, не отказывает. Но ребенку нужна операция в Москве. В Мурманске нет таких условий. Но Мишу нельзя перевозить. Единственный вариант – это специальный борт. А это двадцать миллионов. У меня нет таких денег, и у нашего региона прямо сейчас тоже нет.

– То есть если я заплачу за транспортировку твоего сына, ты исчезнешь из моей жизни, глупая и развратная бабенка?

Он скалится, в его улыбке что-то злое и нехорошее. А я киваю. Да плевать как он ко мне относится. Плевать как назвал меня…

– Да. От тебя нужно обеспечить самолет или вертолет. Извини, я могу переодеть ребенка?

– Переодевай, – махнув рукой, он поднимается с места и начинает прохаживаться по кабинету. Я понимаю, что ему не то чтобы жалко денег… У него их столько, хоть костры из них жги… Он не хочет платить за тех детей, которые не его. Он кажется и правда не верит…

– Ты даже не делал тест ДНК, – произношу это без какой-либо надежды на то что у Германа победит здравый смысл. Я говорю это просто как факт.

– Не кривляйся! ДНК! – скалится. Раздражен. А я кладу Котю на стол и начинаю раздевать, – трикотажный комбинзон, мокрая потная кофточка, ее тоже надо сменить. Я вытаскиваю из сумочки подгузник, пакет и салфетки, чтобы протереть его. Все всегда с собой. Глядя на малыша, я успокаиваюсь и невольно улыбаюсь. Мой сладкий, мой хороший котеночек… Под ползунками раздутый подгузник. Бедняжка, наверно все сопрело. Я не обращаю внимания на Германа, как он ходит у меня за спиной, тяжело дыша.

Где-то минуту продолжается молчание, и тут я слышу его удивленный голос:

– Катя, а это что?!