Заколдованная жизнь

Глава вторая

Приглашение мисс Ларкинс встревожило Мура. Ясновидящая приходилась дочерью мистеру Ларкинсу, хозяину лавки. Юная, хорошенькая мисс Ларкинс была жгуче-рыжей. Волосы она носила собранными в узел на затылке, но отдельные огненные завитки выбивались из прически и очаровательно переплетались с сережками, напоминая кольца для попугаев. Она слыла весьма одаренной ясновидящей и была всеобщей любимицей, пока, после проделки со скрипкой, ее место не заняла Гвендолен. Мур вспомнил, что еще его мама дарила мисс Ларкинс подарки, и сообразил: она предлагает предсказать его судьбу из зависти к успехам Гвендолен.

– Нет. Большое спасибо, но мне это не нужно, – произнес Мур, пятясь от столика мисс Ларкинс, заваленного всякой всячиной, какую обычно используют гадалки. – У меня и так все в порядке, и я не хочу ничего знать.

Мисс Ларкинс придвинулась к нему и взяла его за плечи. Мур вздрогнул. От нее исходил дурманящий аромат фиалок, ее серьги позвякивали, как наручники, а корсет зловеще поскрипывал.

– Глупый мальчишка! – зазвучал глубокий переливчатый голос девушки. – Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу знать.

– Но… но я не хочу, – пробормотал Мур, изо всех сил пытаясь вырваться от нее.

– Не дергайся, – прошептала мисс Ларкинс, стараясь поглубже заглянуть в глаза Муру.

Мур поспешно зажмурился и начал что есть мочи выкручиваться из цепких объятий мисс Ларкинс. Он почти вырвался, но тут она погрузилась в какой-то транс. Мур почувствовал, что она держит его с силой, какую трудно было бы ожидать даже от Усердного Мага. Открыв глаза, Мур удивился еще больше: мисс Ларкинс смотрела пустыми глазами, ее тело раскачивалось взад-вперед, а корсет скрипел, будто старые двери на сквозняке.

– Ну пожалуйста, отпустите! – взмолился Мур.

Но мисс Ларкинс едва ли его слышала. Он вцепился в пальцы, сжимающие его плечи, и попытался разжать их. Однако эти пальцы будто приросли к нему. Только и оставалось, что беспомощно смотреть в ее безучастные глаза.

Мисс Ларкинс открыла рот, и раздался голос совершенно другого человека – мужской голос, живой и участливый.

– У меня просто камень с души свалился, парень, – услышал Мур. Голос звучал удовлетворенно. – Тебя ждут большие перемены. Но ты вел себя слишком безрассудно: четыре уже истрачены и осталось пять. Будь осторожен. Ты хоть знаешь, что тебе грозит опасность по крайней мере с двух сторон?

Голос смолк. Между тем Мур от испуга не смел пошевелиться. Ему пришлось ждать, пока мисс Ларкинс придет в себя. А когда это наконец случилось, она зевнула и сняла руку с его плеча, чтобы изящно прикрыть рот ладошкой.

– Ну вот и все, – произнесла она обычным голосом. – Так что я говорила?

Когда Мур понял, что мисс Ларкинс понятия не имеет о сказанном ею самой минуту назад, по спине у него побежали мурашки. Ему захотелось только одного – удрать отсюда. Он ринулся к двери.

Но мисс Ларкинс бросилась за ним, снова схватила его за плечи и хорошенько встряхнула.

– Что я сказала? Отвечай! Да отвечай же! Она трясла его так сильно, что ее прическа растрепалась и рыжие волосы повисли спутанными прядями. Ее корсет скрипел, как тюремные нары. Мисс Ларкинс была ужасна.

– Каким голосом я говорила? – требовательно спросила она.

– Му… мужским, – запинаясь, ответил Мур. – Очень приятным и… серьезным.

Этот ответ, похоже, ошарашил девушку.

– Мужским? Не Бобби или Доддо… то есть я хочу сказать, не детским голосом?

– Нет, – пролепетал Мур.

– Как странно! Я никогда не говорю мужским голосом. И что же ты услышал?

Мур повторил услышанное. Ему казалось, он бы и в девяносто лет не забыл об этом. Он утешался лишь тем, что мисс Ларкинс озадачена не меньше его.

– Пожалуй, это было предупреждение, – неуверенно произнесла она, явно разочарованная. – И больше ничего? Ни слова о твоей сестре?

– Ни слова, – подтвердил Мур.

– Ну что ж, тут ничего не попишешь, – с досадой проговорила мисс Ларкинс и снова отпустила мальчика, на сей раз чтобы поправить волосы.

Убедившись, что девушка всецело занята своей прической, Мур пустился в бегство. Вне себя от испуга и волнения, он пулей вылетел из дома мисс Ларкинс.

И почти тут же – из огня да в полымя – угодил в лапы к двум другим волшебникам.

– А вот и юный Эрик Чант! – воскликнул мистер Нострум, приближаясь к нему по тротуару. – Скажи-ка, мой юный друг, знаком ли ты с моим братом Уильямом?

Мур снова оказался в неволе (правда, на сей раз его просто взяли за локоть). Он попытался улыбнуться. Не то чтобы ему не нравился мистер Нострум – скорее, его смущал шутливый тон, избранный колдуном для обращения к нему. Тот через каждое слово называл Мура «юным Чантом», и мальчик не знал, как на это ответить. Мистер Нострум был низкорослым и пухлым и уже начал седеть. Вдобавок ко всему он косил на левый глаз, что несколько затрудняло общение с ним. Например, Мур никак не мог понять, смотрит ли колдун на него, слушает его или нет. Казалось, мысль мистера Нострума бродит там же, куда устремлен его косящий глаз.

– Да-да, мы встречались с вашим братом, – напомнил Мур колдуну.

Мур видел мистера Уильяма Нострума почти каждый месяц – тот регулярно навещал своего брата. Преуспевающий волшебник, он жил и практиковал в Истборне. Если верить миссис Шарп, мистер Генри Нострум жил за счет своего обеспеченного брата, выпрашивая у него не только деньги, но и хорошие, проверенные заклинания.

Как бы там ни было, беседовать с мистером Уильямом Нострумом оказалось еще труднее, чем с его братом. Он был раза в полтора крупнее мистера Генри, всегда носил визитку, а на его вздувшейся пузырем жилетке красовалась толстая серебряная цепочка для часов. Во всем остальном мистер Уильям ничем не отличался от брата – разве что косил на оба глаза. Мур не мог понять, видит ли тот что-нибудь вообще.

– Как поживаете? – вежливо обратился к нему мальчик.

– Прекрасно, – мрачно ответил мистер Уильям, давая понять, что на самом деле поживает очень скверно.

Мистер Генри Нострум посмотрел на брата, словно прося прощения.

– Дело в том, юный Чант, – начал он объяснять Муру, – что у нас возникли неприятности. Мой брат огорчен. – Он понизил голос, а его косящий глаз начал высматривать что-то на правой щеке Мура. – Это касается тех писем от… ты понимаешь от кого. Нам ничего не удается выяснить. Видимо, и Гвендолен ничего не известно. А ты, юный Чант, не знаешь ли, случайно, каким образом твой высокочтимый, светлой памяти батюшка был знаком с… с… с, скажем так, влиятельной особой, подписавшей те письма?

– К сожалению, я понятия об этом не имею, – признался Мур.

– Может быть, вы родственники? – предположил мистер Генри Нострум. – Чант – хорошее имя.

– Думаю, и плохое тоже, – возразил Мур. – Во всяком случае, никаких родственников у нас с Гвендолен нет.

– Может, это родство по материнской линии? – не сдавался мистер Нострум.

Его странный глаз вглядывался куда-то в пустоту, а мистер Уильям и вовсе умудрялся мрачно обозревать тротуар и крыши одновременно.

– Видишь, бедный мальчик ничего не знает, Генри, – вздохнул мистер Уильям. – Бьюсь об заклад, он не знает и девичьей фамилии своей дорогой матушки.

– А вот это я как раз знаю, – обрадовался Мур. – Я видел их брачное свидетельство. Ее девичья фамилия тоже Чант.

– Странно, – произнес мистер Нострум, наводя глаз на брата.

– Странно, а главное, совершенно бесполезно, – согласился мистер Уильям.

Муру хотелось уйти. Ему и так успели задать столько странных вопросов, что хватило бы до самого Рождества.

– Послушайте, если уж вас так все это интересует, – обратился он к братьям, – почему бы вам не написать самому мистеру… э… мистеру Крес…

– Тише! – свирепо прикрикнул на него мистер Генри Нострум.

– Молчи! – не менее грозно рявкнул его брат.

– Я хотел сказать, влиятельной особе, – проговорил Мур, с тревогой глядя на братьев.

Взор мистера Уильяма вновь остановился на лице мальчика, и тот испугался, что колдун погрузится в транс, подобно мисс Ларкинс.

– Это сработает, Генри, сработает! – внезапно воскликнул мистер Уильям. Он схватил серебряную цепочку, украшающую его жилет, и победоносно потряс ею. – Итак, за серебром!

– Я очень рад за вас, – вежливо промолвил Мур. – Но, увы, мне пора.

Он бросился бежать со всех ног. Когда позднее Муру снова понадобилось выйти из дому, он свернул направо – так чтобы, пройдя мимо дома Усердного Мага, покинуть улицу Шабаша. Он избрал довольно неудобный маршрут, ведь друзья, к которым он направлялся, жили в другой стороне, но он готов был идти в обход, лишь бы не столкнуться опять с мисс Ларкинс или братьями Нострум. Из-за них он почти мечтал о начале школьных занятий.

Вернувшись домой вечером, Мур наткнулся на Гвендолен, только что пришедшую от мистера Нострума. Как всегда, его сестра сияла и ликовала, но сегодня она еще и напустила на себя важность и загадочность.

– Тебе в голову пришла отличная идея – написать Крестоманси, – похвалила Гвендолен брата. – Даже не знаю, почему я сама до этого не додумалась. Во всяком случае, я уже отправила ему письмо.

– Почему ты? Разве мистер Нострум не мог сам ему написать? – удивился Мур.

– У меня больше оснований для такого письма, – ответила сестра. – К тому же нет ничего страшного в том, что он получит мою подпись. А содержание письма мне продиктовал мистер Нострум.

– Да ему-то зачем это все? – с недоумением спросил брат.

– Можно подумать, что ты не хочешь узнать, в чем дело! – запальчиво воскликнула Гвендолен.

– Нет, – сказал Мур просто. – Я – не хочу. Поскольку этот разговор напомнил ему об утренних событиях, он снова пожелал, чтобы скорее началась осенняя четверть, и пробормотал:

– Вот бы созрели конские каштаны!

– Конские каштаны! – с величайшим презрением воскликнула Гвендолен. – Ума палата! Пройдет еще месяца полтора, пока они созреют.

– Да знаю я, – вздохнул Мур.

Выходя из дому в течение следующих двух дней, он каждый раз сворачивал направо.

Стояли чудесные золотые деньки, какие выпадают в начале осени, когда август перетекает в сентябрь. Как-то Мур и его друзья гуляли по берегу реки. Они обнаружили забор и влезли на него. За забором оказался сад, где ребятам посчастливилось найти дерево, усыпанное сладкими белыми яблоками-скороспелками. Ребята набрали полные карманы и шапки яблок. Приметивший их садовник в гневе погнался за ними с граблями. Друзья бросились врассыпную. Мур с гордостью принес домой целую шапку сочных плодов.

Миссис Шарп любила яблоки, и Мур надеялся, что на сей раз она пощадит его и не станет печь пряничных человечков. Вообще-то, эти человечки приводят детей в восторг. Они спрыгивают с тарелки и пускаются наутек, причем бегают так проворно, что, поймав их после долгой погони, ты чувствуешь себя вправе съесть их. Это честная игра, и некоторым человечкам удается удрать. Однако пряничный народец, испеченный миссис Шарп, вел себя иначе. Ее человечки лежали на тарелке, вяло шевеля конечностями, и Муру не хватало духу их съесть.

Мур так углубился в размышления, что даже не обратил внимания на экипаж, стоящий неподалеку от их дома. Вбежав через боковую дверь, он влетел на кухню со своей шапкой, полной яблок, и закричал:

– Миссис Шарп, вы дома? Поглядите, что у меня есть!

Миссис Шарп, видимо, еще не пришла. Зато посреди кухни стоял высокий и необычайно хорошо одетый мужчина. Мур с опаской посмотрел на него. Богатый посетитель наверняка был новым членом городского совета. Только люди этого круга носят брюки в такую элегантную полоску, пиджаки из такого роскошного бархата и цилиндры, блестящие не меньше их туфель. Черные волосы гостя выглядели столь же безупречно, как и его шляпа. Мур сразу понял, что это Темный Незнакомец, явившийся, чтобы помочь Гвендолен в управлении миром. И уж конечно, кухня была малоподходящим местом для такого человека. Посетителей вообще всегда проводили прямо в гостиную.

– Здравствуйте, сэр. Не угодно ли вам пройти сюда, сэр? – выдохнул Мур.

Темный Незнакомец смотрел на него в недоумении. «И его можно понять», – подумал мальчик, рассеянно оглядываясь по сторонам. На кухне царил привычный беспорядок. Плита была покрыта толстым слоем золы. На столе Мур с досадой обнаружил следы приготовления пряничных человечков. Все, что требовалось для ритуала, было сложено на одном конце стола (разные неряшливые газетные свертки и жалкие склянки), а сами пряники лежали посредине. На другом конце стола мухи слетелись на мясо для ланча, выглядевшее весьма неаппетитно. В общем, картина была самая удручающая.

– Кто ты? – спросил Темный Незнакомец. – Мне кажется, я тебя знаю. И что у тебя в шапке?

Растерянно озираясь по сторонам, Мур пропустил мимо ушей слова гостя. Но последний вопрос он услышал и сразу повеселел.

– Яблоки, – ответил мальчик, протягивая шапку Незнакомцу. – Чудесные, сладкие яблоки. Я тут нарвал немножко… Уф, еле удрал…

Незнакомец помрачнел.

– Рвать чужие яблоки, – произнес он, – в некотором роде воровство.

Мур и сам это знал, однако полагал, что даже члену городского совета не стоит об этом упоминать.

– Я знаю. Но спорим, в моем возрасте вы и сами рвали яблоки в чужом саду?

Гость слегка кашлянул и сменил тему:

– Ты так и не представился.

– Неужели? Извините, – вежливо промолвил Мур. – Я Эрик Чант, но все зовут меня Муром.

– Значит, Гвендолен Чант – твоя сестра? – спросил Незнакомец.

Его взгляд стал более строгим и в то же время более сочувственным. Видимо, предположил Мур, кухня миссис Шарп представляется гостю обителью греха.

– Да, сестра. Не угодно ли вам пройти туда? – Мальчик всеми силами старался увести Незнакомца с кухни. – Там прибрано.

– Твоя сестра написала мне, – продолжил гость, не сходя с места. – Из ее письма у меня сложилось впечатление, что ты утонул вместе с родителями.

– Это не совсем так, – рассеянно возразил Мур. – Я не утонул, потому что держался за Гвендолен, а она ведьма. Ну пойдемте же, там чище.

– Понятно, – задумчиво проговорил Незнакомец. – Кстати, меня зовут Крестоманси.

– Ох, – выдохнул Мур.

Нужно было немедленно что-то делать. Мур швырнул шапку с яблоками прямо на волшебные свертки и склянки, надеясь разрушить чары.

– Тогда вы просто обязаны сейчас же пройти в гостиную.

– Почему? – удивился Крестоманси.

– Да потому, – воскликнул Мур, выходя из себя, – что вы слишком важный человек и вам нельзя здесь оставаться!

– Но почему ты считаешь меня таким уж важным? – все еще недоумевал Крестоманси.

Муру захотелось схватить посетителя за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Ну а как же? Вы так хорошо одеты. И миссис Шарп так считает. Она говорила, мистер Нострум отдаст оба глаза за три ваших письма.

– И мистер Нострум отдал глаза в обмен на мои письма? – в изумлении воскликнул Крестоманси. – Едва ли они того стоят.

– Нет, он всего лишь дает Гвендолен уроки в обмен на них, – успокоил его Мур.

– Что? В обмен на собственные глаза? Как это неловко! – усмехнулся Крестоманси.

К счастью, послышались быстрые шаги и в кухню, запыхавшись, влетела сияющая и ликующая Гвендолен.

– Мистер Крестоманси?!

– Просто Крестоманси, – поправил ее Незнакомец. – Он самый. А ты, вероятно, Гвендолен?

– Да. Мистер Нострум сказал мне, что там экипаж, – выпалила она.

За ней, на цыпочках и почти не дыша, впорхнула миссис Шарп. К радости Мура, они принялись наперебой беседовать с гостем. Крестоманси наконец позволил увести себя в гостиную, где хозяйка почтительно предложила ему чашку чая и блюдце еле живых пряничных человечков. Мур с симпатией заметил, что и Крестоманси не хватило духу их съесть. Он только выпил чашку чая – пустого, без молока и сахара – и спросил миссис Шарп о том, как Гвендолен и Мур оказались в ее доме. Та, понятное дело, изо всех сил попыталась внушить важному гостю, что опекает детей совершенно бескорыстно, из одного лишь добросердия. Ей так хотелось, чтобы Крестоманси, подобно членам городского совета, взял на себя ее расходы.

Но Гвендолен решила проявить честность.

– Наше содержание оплачивает город, – невозмутимо пояснила она, – поскольку все переживают из-за несчастного случая.

Мур облегченно вздохнул, хотя и почувствовал, что сестра вот-вот выбросит миссис Шарп, как старое платье.

– Что ж, тогда я должен побеседовать с мэром, – объявил Крестоманси, вставая и потирая свой роскошный цилиндр элегантным рукавом.

Хозяйка заметно сникла. Ей тоже стало понятно, что затевает Гвендолен.

– Не беспокойтесь, миссис Шарп, – ободрил ее гость. – Никто не станет вводить вас в убыток.

Прощаясь за руку с Муром и Гвендолен, он сказал:

– Мне, конечно же, следовало навестить вас раньше. Простите меня. Понимаете, ваш отец был ужасно груб со мной. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.

Затем Крестоманси сел в экипаж и уехал, оставив миссис Шарп раздосадованной, Мура – обеспокоенным, а Гвендолен – ликующей.

– Чему ты так радуешься? – поинтересовался Мур у сестры.

– Он проникся нашей сиротской участью, – возгласила она. – Теперь он будет опекать нас. Моя судьба решена!

– Не болтай чепухи! – огрызнулась миссис Шарп. – Твоя судьба ничуть не изменилась. Хоть он и явился сюда во всей красе, он ничего такого не говорил и уж тем более ничего не обещал.

– Но вы не видели душераздирающего письма, которое я ему написала, – самонадеянно ухмыльнулась Гвендолен.

– А что толку? Было бы что раздирать! – парировала миссис Шарп.

Мур был склонен с ней согласиться. К тому же он с ужасом понял, что до появления Гвендолен и миссис Шарп умудрился оскорбить Крестоманси так же, как это некогда сделал его отец. И если Гвендолен об этом узнает, ему несдобровать.

К крайнему изумлению Мура, права оказалась Гвендолен. В тот же день их посетил мэр и объявил, что Крестоманси уладил все дела. Теперь Мур и Гвендолен могут поселиться в доме Крестоманси и стать членами его семьи.

– И вряд ли мне нужно объяснять, дружочки, как крупно вам повезло, – сказал мэр, глядя на Гвендолен, которая с радостным воплем бросилась обнимать угрюмую миссис Шарп.

Мур еще никогда так не волновался. Он дернул мэра за рукав:

– Прошу вас, сэр, объясните мне, кто такой Крестоманси.

Мэр ласково потрепал его по затылку.

– Это весьма значительный джентльмен, – важно произнес он. – Вскоре, мой мальчик, вы будете запанибрата со всеми коронованными особами Европы. Ну, что ты об этом думаешь, а?

Мур не знал, что об этом думать. Слова мэра ровным счетом ничего ему не объяснили, а только еще больше взволновали. Видимо, Гвендолен действительно написала очень трогательное письмо.

Итак, в жизни Мура должна была произойти очередная важная перемена, и он подозревал, что и эта перемена – к худшему. Всю следующую неделю, пока жены членов городского совета покупали им новую одежду, а Гвендолен становилась все более взбудораженной и ликующей, Мур скучал по миссис Шарп и всем остальным (даже по мисс Ларкинс) так сильно, будто уже расстался с ними. Когда ему и Гвендолен пришло время садиться в поезд, город устроил им великолепные проводы, с флагами и оркестром медных духовых. Это еще больше огорчило Мура. Он нервно ерзал на краешке сиденья, боясь, что впереди его ждет неизвестность, а может, даже и всякие напасти.

Гвендолен, напротив, была в отличном расположении духа. Она разгладила на коленях нарядное новое платье, изящно поправила миленькую новую шляпку и элегантно откинулась в кресле.

– У меня получилось! – победоносно воскликнула она. – Разве я не молодец?

– Нет, – печально проговорил Мур. – Я уже скучаю по дому. Что ты наделала? Чему ты так радуешься?

– Тебе не понять, – снисходительно ответила Гвендолен. – Но я, пожалуй, кое-что тебе объясню. Наконец-то я выбралась из этого захолустья с его пустоголовыми членами городского совета и никчемными колдунами! А главное, сам Крестоманси оробел передо мной! Хоть это ты заметил?

– Ну не знаю, – протянул Мур. – Я видел, как ты старалась ему понравиться…

– Замолчи сейчас же, а не то я тебе такие судороги устрою! – разозлилась Гвендолен.

И когда поезд, издав прощальный гудок, медленно пополз вдоль перрона, она изящно помахала духовому оркестру затянутой в перчатку ладошкой – ни дать ни взять особа королевской крови. Мур понял, что сестра всерьез готовится править миром.

Глава третья

Через час поезд прибыл в Боубридж, где брату с сестрой надо было выходить.

– А городишко-то маленький, – с недовольным видом заметила Гвендолен.

– Боубридж! – объявил проводник, пробегая по перрону. – Боубридж. Юных Чантов просят сойти.

– Юные Чанты! – презрительно повторила Гвендолен. – Мог бы и поуважительней к нам обращаться!

И все-таки любое внимание ей льстило. Мур видел, что она дрожала от возбуждения, плотнее натягивая свои чересчур дамские перчатки. Он робко прятался за ее спиной, когда они выходили из поезда и, кутаясь от холодного ветра, наблюдали за тем, как носильщики выбрасывают на перрон их чемоданы. Прошествовав к проводнику, Гвендолен произнесла тоном королевы:

– Юные Чанты – это мы.

Это не произвело на проводника никакого впечатления. Едва кивнув, он заторопился к входу в здание вокзала, где ветер задувал еще сильнее, чем на перроне. Гвендолен пришлось придержать шляпку, чтобы та не слетела. У входа к ним шагнул молодой человек. Его куртка надулась от ветра и хлопала, как парус.

– Мы – юные Чанты, – все тем же царственным тоном объявила Гвендолен.

– Гвендолен и Эрик? Рад вас видеть, – дружелюбно сказал молодой человек. – А я – Майкл Сондерс. Вы будете заниматься у меня вместе с другими детьми.

– Другими детьми? – надменно спросила Гвендолен.

Однако мистер Сондерс явно не привык стоять на месте и чинно беседовать. Он успел умчаться за чемоданами. Раздражение Гвендолен росло. Но когда мистер Сондерс вернулся и они все вместе вышли на площадь перед вокзалом, где их ждал автомобиль – длинный, черный, глянцевый, Гвендолен сменила гнев на милость. Такой прием ее вполне устраивал.

А Мур предпочел бы ехать в экипаже. Машина тряслась и гудела, к тому же в ней пахло бензином. Его сразу затошнило и стало еще хуже, когда автомобиль выехал из Боубриджа и заколесил по извилистой проселочной дороге. Мур утешал себя только тем, что ехали они быстро. Уже через десять минут мистер Сондерс воскликнул:

– А вот и замок Крестоманси! Отсюда его видно лучше всего.

Позеленевший Мур и румяная Гвендолен посмотрели в ту сторону, куда указывал мистер Сондерс. Украшенный башенками серый замок возвышался на дальнем холме. На новом повороте им открылась пристройка к замку, должно быть недавняя, – с огромными окнами и флагом над крышей. Еще они увидели могучие деревья – темные кедры и большие вязы, а между ними мелькали лужайки и пестрели цветы.

– Выглядит здорово, – выдавил измученный Мур, удивляясь молчанию Гвендолен.

Он надеялся, что остаток дороги будет не слишком извилистым.

На его счастье, им осталось лишь обогнуть зеленый газон и въехать в массивные ворота. К старой части замка вела длинная аллея, обсаженная деревьями. Шурша гравием, машина при тормозила прямо у величественного входа. Гвендолен нетерпеливо потянулась к двери. Она не сомневалась, что в таком доме есть дворецкий, а может, и лакеи, поэтому ей не терпелось совершить торжественный выход.

Однако автомобиль поехал дальше мимо бугристых серых стен старого замка и остановился перед малозаметной дверью в начале пристройки. Этот вход, скрытый густой зеленью рододендронов, казался почти потайным.

– Сейчас мы войдем в эту дверь, – бодро объяснил мистер Сондерс, – поскольку именно ею вам придется пользоваться чаще всего. Вот я и подумал, что вам будет легче здесь ориентироваться, если я сразу же проведу вас тем путем, каким вам предстоит ходить каждый день.

Мур не имел ничего против: на его взгляд, эта дверь выглядела более домашней, уютной. Но Гвендолен, чье торжественное появление сорвалось, бросала на мистера Сондерса возмущенные взгляды и явно подумывала о том, какое бы заклятие попротивней на него наложить. Скрепя сердце она отказалась от этой затеи: ей все же хотелось произвести хорошее впечатление.

Выйдя из машины, брат и сестра последовали за мистером Сондерсом в дом и оказались в просторном, сияющем чистотой коридоре. Кстати, куртка их провожатого имела свойство надуваться парусом даже там, где вовсе не было ветра.

Встречала их весьма представительная дама. Она была затянута в узкое пурпурное платье, а на голове ее высилась целая башня черных как смоль волос. Мур подумал, что она и есть миссис Крестоманси.

– Это мисс Веникс, экономка, – представил даму мистер Сондерс. – Мисс Веникс – Эрик и Гвендолен. Боюсь, Эрика укачало в машине.

Реплика мистера Сондерса смутила Мура: неужели это так заметно? А Гвендолен, недовольная тем, что ее встречает какая-то экономка, холодно протянула мисс Веникс руку.

Мисс Веникс церемонно поздоровалась с обоими. Мур подумал, что еще ни одна дама не вселяла в него такого благоговения, и тут мисс Веникс ласково улыбнулась.

– Бедный Эрик, – сказала она. – Я тоже с трудом переношу поездки в автомобиле. Ну ничего, раз ты уже выбрался из машины, тебе должно стать легче, но если ты все еще неважно себя чувствуешь, я дам тебе какое-нибудь лекарство. Идите умойтесь и посмотрите свои комнаты.

Вслед за узким пурпурным треугольником платья мисс Веникс они поднялись по лестнице, затем прошли по коридору, за которым их ждала еще одна лестница. Мур в жизни не видел подобной роскоши. Всю дорогу они шли по ковру – мягкому зеленому ковру, похожему на утреннюю росистую траву, – а пол по обеим сторонам был так отполирован, что в нем отражались и ослепительно-белые стены, и картины на стенах. Всюду царила тишина, нарушаемая только звуком шагов и пурпурным шелестом мисс Веникс.

Домоправительница открыла одну из дверей, и ребята зажмурились от яркого полдневного солнца.

– Вот твоя комната, Гвендолен. А тут – твоя ванная.

– Спасибо, – произнесла Гвендолен, величественно вплывая в свои владения.

Мур заглянул туда из-за спины мисс Веникс и увидел, что комната очень большая и почти весь пол в ней покрыт толстенным мягким турецким ковром.

– Когда нет гостей, семья ужинает рано, – предупредила экономка, – вместе с детьми. Сегодня как раз такой день. Но думаю, вы все равно хотите чаю. Я распоряжусь. В чью комнату прислать чай?

– В мою, пожалуйста, – быстро ответила Гвендолен.

Последовала короткая пауза, а затем мисс Веникс продолжила:

– Значит, с этим мы разобрались. А твоя комната, Эрик, наверху.

Они поднялись по винтовой лестнице. Мур обрадовался: кажется, ему предстояло жить в старой части замка. Он не ошибся. Мисс Веникс открыла дверь, и взору мальчика предстала круглая комната с тремя окнами. Мур подивился толщине стен – фута три, не меньше! Мур не удержался и пробежался по яркому ковру, вскарабкался на стул у окна и выглянул на улицу. За плоскими кронами кедров открывался вид на большую лужайку, напоминающую лоскут зеленого бархата, за которой высился холм с цветущими садами по склону. Затем Мур оглядел саму комнату: выбеленные сводчатые стены, массивный камин, кровать, застеленную лоскутным одеялом, стол, комод и книжный шкаф с заманчивыми корешками.

– Мне здесь нравится! – воскликнул Мур. – Жаль только, что вход в ванную не прямо из комнаты, а дальше по коридору, – сказала мисс Веникс, словно извиняясь за этот недостаток.

Но поскольку у Мура никогда раньше не было собственной ванной, он нимало не огорчился.

Едва экономка ушла, он поспешил взглянуть, как же эта ванная выглядит. К своему полному восхищению, он обнаружил там красные полотенца – маленькое, среднее и большое – и губку величиной с дыню. Ванна стояла на чугунных львиных лапах. В углу комнаты, облицованном кафелем и завешанном красной прорезиненной занавеской, помещался душ. Муру не терпелось поэкспериментировать со всеми этими радостями, и он порядком намочил все кругом. Когда он, все еще мокрый, вернулся в свою комнату, его чемодан и коробка уже находились там и рыжеволосая горничная их распаковывала. Она сказала мальчику, что ее зовут Мэри, и спросила у него, правильно ли она раскладывает вещи. Мэри вела себя чрезвычайно любезно, но Мур несколько робел, поскольку ее рыжие волосы напоминали ему о мисс Ларкинс.

– Э… могу ли я пойти вниз, чтобы… э… выпить чаю? – запинаясь, спросил мальчик.

– Чувствуй себя как дома, – ответила Мэри (как показалось Муру, холодновато).

Он побежал вниз, думая, что, возможно, не произвел на горничную должного впечатления.

Чемодан Гвендолен высился в самом центре ее комнаты. Сама она восседала в царственной позе возле круглого стола у окна. Перед ней стояли большой оловянный чайник и две тарелки: в одной – серый хлеб с маслом, в другой – печенье.

– Я сказала горничной, что сама распакую свои вещи, – объявила Гвендолен. – Ведь и в чемодане, и в коробке у меня кое-что припрятано. И я попросила ее немедленно принести чай, поскольку умираю с голоду. Но ты только посмотри на это! В жизни не видела подобного убожества. У них даже варенья не нашлось!

– Может, хотя бы печенье вкусное? – с надеждой предположил Мур.

Увы, печенье оказалось так себе.

– И вот мы должны голодать – посреди всей этой роскоши! – трагически простонала сестра.

Ее комната и впрямь сияла великолепием. С голубыми бархатными обоями идеально гармонировала кровать, сверху донизу обитая тем же материалом и застеленная покрывалом той же расцветки. На стулья не пожалели позолоты. Туалетный столик с золочеными ящичками и кисточками, а также длинным овальным зеркалом в обрамлении позолоченных листьев и цветов сделал бы честь любой принцессе. Столик Гвендолен понравился – в отличие от платяного шкафа, расписанного гирляндами и майскими плясунами^[1].

– Шкаф нужен для того, чтобы вешать одежду, а не разглядывать его, – недовольно пояснила она, – а эти картинки меня отвлекают. Но ванная прелестна.

Мур заглянул в ванную, облицованную голубым и белым кафелем. Сама ванна располагалась очень низко, на уровне пола, тоже покрытого плит кой. Над ней, как полог над колыбелью, висели голубые занавески. Полотенца были под цвет кафеля. Муру больше приглянулась его собственная ванная, но, возможно, это объяснялось тем, что в ванной сестры ему пришлось просидеть довольно долго – она заперла его там, чтобы он не мешал ей распаковывать чемодан. Сквозь шум воды (Мур устроил настоящий потоп – а что ему еще оставалось делать?) он услышал, как Гвендолен раздраженно обращается к кому-то, кто пришел забрать остатки скудного угощения и, очевидно, застал ее с открытым чемоданом. Выпуская Мура, она все еще была вне себя от возмущения.

– Мне кажется, здешние слуги не слишком-то учтивы, – выпалила Гвендолен. – Если эта девица скажет еще одно слово, я позабочусь о том, чтобы у нее на носу вскочил фурункул, хоть ее и зовут Юфимией! Впрочем, – снисходительно добавила Гвендолен, – я склонна думать, что носить такое имя – само по себе суровое наказание. Ладно, Мур, ступай к себе и надень свой новый костюмчик. Как объявила эта Юфимия, до ужина всего полчаса и нам следует переодеться. В жизни не слыхала столь сухого и официального приглашения!