Небесная птаха

4

Мирабель открыла глаза и блаженно потянулась.

Впервые за столько дней она наконец-то почувствовала себя лучше…

Боль в ноге перестала беспокоить ее уже наутро, особенно после того, как Дик натер ее щиколотку разогревающей мазью и замотал старым шерстяным шарфом. Мирабель радостно вскочила с постели, ощутила, что твердо стоит на обеих – здоровых! – ногах, но тут же пошатнулась. На нее навалилась страшная слабость, спросонья оставшаяся незамеченной. Немного погодя начало ломить виски, шуметь в ушах.

Когда ко всем вышеперечисленным симптомам добавилась и головная боль, и жар вперемешку с ознобом, Мирабель решила, что теперь ни за что не покинет свою теплую постель.

Собственно говоря, это ей уже и не удалось бы без посторонней помощи. Когда Мирабель захотела предпринять попытку спуститься на кухню и нацедить себе стакан воды из-под крана, она поняла, что ноги её не держат – и это не было красивым книжным преувеличением.

После полудня к ней зашёл Дик.

Вместо Мирабель он обнаружил лишь её нос, сиротливо торчащий из одеяльного кокона и груды подушек.

– Ну, как мы чувствуем себя сегодня утром? Как нога? Надеюсь, прошла? Гарантирую, что никакого перелома там и в помине нет…

– Перелома нет, – жалобно простонала Мирабель, – но, кажется, я немного заболела…

Дик нахмурился. Он подошел к постели, наклонился и губами коснулся её лба – Мирабель даже увернуться не успела.

– И не кажется, а точно заболела, – констатировал он. – У тебя высокая температура. Как ты умудрилась? Сейчас, если мне не изменяет память, разгар лета…

– Я очень рада, что ты это заметил, – огрызнулась Мирабель, – но болезнь не спрашивала меня, какое сейчас время года, перед тем, как свалить с ног!

– Тихо, тихо, не злись. Это тебе сейчас вредно. Принести тебе что-нибудь? Воду, чай, сок?

– Сока в доме нет, а чай… Нет, пожалуй, я ничего не хочу. – Мирабель сморщилась от очередного приступа головной боли.

– Как ты думаешь, что у тебя?

– Кажется, грипп, или простуда, хотя я точно не уверена…

– Тело ломает? – деловито осведомился Дик.

– Ты что, не просто авиатор, но еще и доктор? Нет, сэр, не ломает.

– Неважно. Этот симптом может проявиться и позже.

– Вчера я долго сидела на земле, – вспомнила Мирабель, – но вообще-то земля была совсем не холодная.

– Может, ты понервничала, вот иммунитет и дал сбой. Так, тебя можно оставить одну?

– Не припомню, чтобы тебя тут кто-то держал насильно, – у Мирабель всё-таки хватило сил на возмущенный голос и выражение лица.

Дик вздохнул. Весь его вид выражал: угораздило же связаться с капризным и невыдержанным ребенком…

– Я ненадолго оставлю тебя одну и съезжу в магазин.

– Вызовешь такси? – осведомилась Мирабель.

– О, черт. Хорошо, если тебе так угодно, я возьму такси. Если ты считаешь, что мне нельзя доверить «Субару».

Мирабель хотела было высказаться фразой наподобие «А почему я должна тебе доверять, уедешь на машине, и поминай, как звали», но взглянула на Дика и передумала.

К тому же она вовремя вспомнила о его биплане, одиноко стоящем на заброшенном поле. Зачем ему машина – разве он сможет бросить свой самолет?

С этим парнем определенно что-то было не так (а, может, что-то не так было с самой Мирабель), но вряд ли ему понадобилось бы угонять старенький, хоть и безотказный автомобиль?

– Бери, – выдавила из себя Мирабель, – ключи на гвоздике над входной дверью. – Только постарайся не попасть на глаза дорожной полиции.

– Не беспокойся. Какой сок ты хочешь?

– Апельсиновый, грейпфрутовый, яблочный… Что-нибудь.

Выходя, Дик помедлил и обернулся:

– Так как, Мирабель? Может быть, мы позвоним кому-нибудь из твоих родственников? Тебе сейчас нужно, чтобы рядом был кто-то, кто может позаботиться о тебе.

С видом маленького упрямого ослёнка она отрицательно покачала головой.

– Тогда я останусь здесь, – резюмировал Дик и вышел, пока Мирабель не успела что-либо возразить.

Позже она уже ничего не могла ему возразить, поскольку впала в забытьё. Дик вернулся, поставил на тумбочку рядом с ней несколько стаканов – с чистой водой, с минеральной, с соком, – а сам устроился с книгой в кресле у окна.

Когда Мирабель в очередной раз разлепила глаза, уже стемнело.

– Ну как, пришла в себя?

Она осторожно пошевелила рукой, ногой.

В теле была свинцовая тяжесть…

– Не очень, – честно призналась она.

– Давай мы всё-таки вызовем тебе врача.

– Я не хочу.

– Но почему?

– Это моё личное дело…

– Всё-таки ты девушка со странностями, – заявил Дик, вздыхая. – Ладно, тогда придется тебе выпить горячий чай с малиновым джемом…

– …фу-у-у, косточки…

– И выпьешь лекарство.

– Ладно.

– Ты мне не возражаешь? Я удивлен. С твоего позволения, я принесу тебе чай, а потом соображу что-нибудь поесть.

– Есть я не хочу.

– Зато я хочу. С утра во рту крошки не было…

– Ты не ел?

– Нет. Как пришел тебя проведать, так и забыл про завтрак. Я скоро вернусь, ты еще не успеешь про меня забыть.

Мирабель пролежала с высокой температурой и сильной слабостью в конечностях около шести дней. Всё это время Дик изображал заботливую сиделку – приносил и уносил стаканы с минералкой, протирал ей лоб влажным полотенцем, проветривал спальню и заваривал в термосе всякие лечебные травки.

– У тебя что, нет других дел, кроме как за мной ухаживать?

– А я еще и не начинал, – Дик широко улыбнулся.

– Ты же понимаешь, о чём я.

– Ага, понимаю.

– Неужели тебе так интересно бесконечно читать Сэлинджера у постели тяжело больной?

– Ничего, ты уже пошла на поправку. Скорее всего, это было что-то вроде гриппа.

– Я серьёзно… Ты же вроде как собирался заправиться и лететь дальше, путешествовать по стране. А вместо этого застрял тут надолго.

– Полеты могут немного подождать, – спокойно ответил Дик. – Кроме того, разве я могу оставить человека в бедственном положении?

– Но я не при смерти и не бедствую.

Дик подтащил тяжёлое кресло поближе к постели девушки, уселся в него и внимательно посмотрел на Мирабель:

– У меня тоже есть к тебе вопросы, – неожиданно заявил он.

– Может, не стоит? – осторожно поинтересовалась Мирабель.

– Стоит… Когда окончательно поправишься, первое, что сделай – подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя.

– Зачем? Я прекрасно знаю, как я выгляжу.

– Точно?

Дик прищурился.

– Ага, – кивнула Мирабель. – Зеленая… ну, или, во всяком случае, бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные круги.

– Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.

Мирабель не собиралась смущаться, но всё-таки смутилась. Дик продолжал:

– Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя, в отличие от меня, даже есть мобильный.

Мирабель вздохнула:

– Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…

– Ничего удивительного, – спокойно ответил Дик и поднялся. – Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твоё право. Но всё это выглядит очень странно… Слушай, а, может, ты просто-напросто колдунья?

Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил – насколько могла – запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…

Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые…

Черные волосы были спутанными, но всё такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить «Не верю»…

Может быть, Бернингтон прав, и в его словах есть свой резон?

Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни вперед, ни назад.

Вперед – чтобы начать новую жизнь. Назад – хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить её? Или же это она сама его не желает отпускать?

Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и весёлая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?

Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть, попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…

Заслышав на лестнице легкие шаги авиатора, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.

– Садись, – велел он, – и осторожно: горячее.

…И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой, относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное висконсинское утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.

Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента истины! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать её прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.

Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ…

5

В честь своего выздоровления Мирабель испекла целую гору золотистых и ароматных блинчиков. Из недр кухонного шкафа был извлечен земляничный конфитюр, и забавная парочка с двойным энтузиазмом принялась за поедание лакомства.

Когда первый голод был утолен, Мирабель спросила сидящего на противоположном конце стола Дика:

– Скажи, а когда ты планируешь улетать?

Дик едва не поперхнулся блинчиком:

– Да как сказать… Сперва я должен убедиться, что с тобой всё будет в порядке. По правде говоря, мне почему-то кажется, что с тобой ничего никогда не будет в окончательном порядке.

Мирабель замерла. Слишком уж это было похоже на… своего рода признание. Но в чем? И… зачем?

– Хотя, конечно, пора бы мне и честь знать, – продолжил Дик, – я в самом деле подзадержался в вашем городке, хоть меня никто и не приглашал.

Мирабель промолчала.

– Скажи, какие у тебя планы на завтрашний день? – Дик щедро намазывал маслом очередной блинчик, а у Мирабель, казалось, подчистую пропал аппетит…

– А почему ты спрашиваешь?

– Ну, я не знаю. Может быть, у тебя запланированы какие-нибудь сверхважные и неотложные дела. Там, копать картошку, доить коров, гладить бельё, – Дик шутливо подмигнул.

– У меня нет коров, – сердито ответила Мирабель, – и привычки копать картошку тоже нет.

– Как же ты выживаешь здесь, в этом городке, где добрая половина населения занимается фермерским хозяйством?

– Представь себе, как-то выживаю.

– Ладно, это твоё дело, чем ты тут занимаешься. Моей целью было выяснить, не занята ли ты завтра.

– А в чем дело-то?

– Мирабель, – торжественно произнес Дик, – я хочу пригласить тебя полетать со мной.

– Что?! Полетать? Зачем?

– Знаешь, море положительных эмоций, которое ты получишь в полете, наверняка поможет тебе выздороветь окончательно.

– Но я и так хорошо себя чувствую, – воспротивилась Мирабель. – Кроме того, я… ммм… не уверена, что получу от полёта положительные эмоции.

– Вот как?

Дик внимательно и с легкой улыбкой поглядел на неё.

– Ты боишься летать?

– А если и так? Что с того?

– Просто возмутительно. Девушка, которую я хочу прокатить на своём самолетике, оказывается, боится летать.

– Тем лучше, – пожала плечами Мирабель, – значит, тем быстрее ты сможешь отправиться, куда ты там собирался лететь дальше…

Дик не слушал её.

– Я решил поделиться с ней самым бесценным, самым дорогим из того, что я знаю, одним из счастливейших переживаний в этой жизни, а она, оказывается, боится летать!

– Да, боюсь! – взорвалась Мирабель. – Когда мы ехали сюда из Нью-Йорка, я села в самолёт, по уши накачавшись успокоительным, а если бы мне позволили, то накачалась бы и алкоголем! Я боюсь, боюсь, боюсь летать, и единственное, ради чего я села в самолёт тогда – это близкий человек. При этом я не собиралась проделывать обратный путь, учти. Я знала, что мне не придется подвергнуть себя пытке обратной дорогой. А теперь ты предлагаешь мне сесть в твой биплан! Не в комфортный пассажирский самолёт, где стюардессы разносят чай и кофе, а в продуваемый всеми ветрами биплан, который, очень может быть, скоро развалится на ходу!

Улыбка, с которой Дик выслушал гневную тираду Мирабель, была для неё неожиданной. Он поднялся со своего места, обошёл стол, присел перед девушкой на корточки и, взяв её руки в свои, заглянул в глаза.

– Вот поэтому я и хочу, чтобы ты полетела со мной… Пойми, бояться – глупо. С каждым из нас может случиться всё, что угодно, и не в воздухе, не в полёте, а на дороге, на лестнице, в магазине… Если ты полетаешь со мной, ты почувствуешь, что это такое – настоящий полёт. Разве в громадных пассажирских самолётах чувствуешь, как поёт ветер? Разве там можно ощутить движение? Сел и сидишь, а железная птица «везёт» тебя… С таким же успехом, Мирабель, можно прокатиться и на поезде. По уровню комфорта – то же самое. А вот по уровню свободы, радости и ощущения подлинного полёта – ничего похожего ты не найдешь, если попробуешь полететь со мной.

– А стихи ты, случайно, не пишешь?..

* * *

Дрожа от предрассветного холодка, еще не уползшего восвояси под первыми солнечными лучами, Мирабель куталась в замшевую курточку. Она прикидывала так и эдак, подходящим ли образом она вырядилась для полета на биплане, но лучшего варианта, чем оставшийся после ремонта комбинезон в пятнах краски, не нашла.

К тому же Мирабель, как выяснилось, изрядно похудела… Комбинезон, когда-то плотно сидящий на ней, теперь чуть ли не болтался, как на вешалке. А Дик проехался относительно «боевой» расцветки комбинезона:

– Какая бодрая раскраска. Зачем ты собрала на этой несчастной вещи все цвета радуги? Надеешься выманить настоящую радогу из её берлоги? Если это так, то знай, что я против! Я дождь на наш сегодняшний полёт не заказывал.

– Будешь бурчать, я откажусь лететь, – улыбнулась Мирабель.

– Откажешься лететь – я останусь в Висконсине навсегда. И ты будешь обречена регулярно видеть мою унылую персону.

Мирабель не выдержала и звонко рассмеялась. Уж кого-кого, а Дика можно было меньше всего назвать «унылой персоной».

Биплан, вольготно раскинувший свои крылья на диком, заросшем хвощом и сорной травой поле, выглядел, как подбитая птица. Во всяком случае, Мирабель он показался довольно заброшенным. Даже сиротливым.

Впрочем, когда Дик протер ветровое стекло своего самолётика и завел мотор, биплан словно оживился. Фыркая и чуть подрагивая, он замер в ожидании команды на взлёт.

– Садись, – гостеприимно пригласил Дик девушку на борт.

Он помог ей забраться в кабину, пристегнуть ремни. Подмигнув, он с легкостью запрыгнул на место пилота рядом с Мирабель.

– Уверена, что не замерзнешь? – с сомнением спросил он.

– Уверена.

– Может, дать тебе мою лётную куртку?

– Нет, спасибо. Сам-то смотри, не замёрзни. Свитер у тебя довольно тонкий, – заметила Мирабель.

– Ерунда. Давно не припомню такого тёплого утра. Ну что, старина, соскучился? – крикнул Дик, перекрывая шум мотора. Мирабель улыбнулась.

Он бросил ей на колени очки.

– Зачем это? – удивилась девушка.

– Надень. Это специальные лётные очки. Я буду спокоен за твои глаза. Кроме того, я хочу, чтобы ты видела те места, над которыми мы будем пролетать, а не щурилась от ветра.

– Спасибо, – поблагодарила Мирабель. – Куда же мы полетим?

– Куда глаза глядят. Куда захочешь. Сегодня ты – мой штурман. Выбирай, Мирабель! Куда лететь?

– Куда-нибудь, чтобы мы потом не слишком долго возвращались домой. Я ведь не умею читать все эти лётные карты… Поэтому придется полностью на тебя положиться.

Биплан поднялся в воздух…

6

Мирабель не могла прекратить таращиться из кабины самолёта вниз. Она упивалась зрелищем: тут, сверху, всё выглядело совсем иначе, нежели когда она твёрдо стояла на земле.

Дик управлял самолётом так же непринужденно, как и вёл машину. Казалось, что рожден он был именно для этого. Его лицо было невозмутимым, глаза улыбались, а уши словно ловили малейший звук со стороны Мирабель.

Сначала девушка была нема, как рыба, но потом её прорвало. Вслух она комментировала всё, на что падал её взгляд, она сыпала впечатлениями и восторгами.

– Просто дух захватывает!

– И ведь это мы пока только ровно летим, – засмеялся Дик, – я еще не сделал ни одного воздушного пируэта.

– Даже не вздумай! Что, если меня стошнит?

– А тебя что, укачивает? Или страдаешь от морской болезни?

– От воздушной, – поправила Мирабель, – не знаю.

Дик усмехнулся. Биплан заскользил выше.

Мирабель не узнавала мест, над которыми они пролетали, из-за набранной самолётом высоты. Вроде как это бензоколонка? Да, а, может, и нет… Внизу стадо коров? Эти крохотные пятнышки? А вон там золотистым полем разлилась поверхность местного озерца… Минуточку, почему же поверхность золотистая?

Дик направил биплан подальше от города. Они пролетели над зелёным лесным массивом.

– Хочешь, мы заставим качаться макушки деревьев?

– Шутишь? Конечно, не хочу! А если мы разобьемся?! Не надо, не надо!!

– Успокойся, я пошутил.

– Шутник.

Безукоризненно спокойным и темным зеркалом под ними проплыло ещё одно озеро, больше и крупнее предыдущего.

Мирабель мимолетно подумала о том, что можно было бы в кои-то веки и искупаться… правда, для этого им придется приземлиться, а тут не видно подходящих стоянок для бипланов… правда, у неё с собой нет купальника… правда, она совсем не уверена, что хочет остаться наедине с мужчиной в такой опасной дали от людей… правда…

Мысли мелькнули и пронеслись, а биплан летел дальше.

И наконец солнце окончательно поднялось, и тогда Мирабель показалось, что мир окутало золотое солнечное сияние, что оно окружило их и проникло внутрь, в самую душу, в глубину сердца…

– Я и не знала, что так бывает…

Мирабель прошептала это или ей показалось, что она прошептала? Может быть, это были лишь её ощущения?

Дик покосился на неё и усмехнулся:

– Одно дело, когда ты находишься на земле… или, допустим, распахиваешь окно, а в него проникают солнечные лучи, которые гладят и согревают тебя… и совсем другое дело – когда ты влетаешь в самый центр этого залитого золотом пространства.

– Тебе хорошо, для тебя это пройденный этап, а я вижу восход солнца подобным образом впервые…

– Вот поэтому я и позвал тебя с собой. Не разочарована?

– Нет.

– У вас тут хорошо, есть, где разгуляться. Широкая река, озера, лесные поляны и дикие поля… Красота радует глаз. Но вот летать над городами и населенными пунктами не так интересно, поверь.

– Почему же?

– Ну ты представь себе: те же самые дома-коробочки, заборы и ограды, банки и магазины – только вид сверху. Рисунки из учебника по черчению! Скучно…

– Тогда давай не полетим в город.

– Что, совсем не возвращаться?

– Я не это хотела сказать… Давай еще полетаем над каким-нибудь лесом. Вдруг увидим диких животных?

– А какие тебе нужны животные? Дикобраза или медведя мы всё равно толком и не разглядим с такой высоты.

– А если удастся увидеть белого оленя? У индейцев, живущих в местных резервациях, это считается добрым знаком: обязательно к счастью!

Дик снова усмехнулся, но очень по-доброму:

– Разве что ради белого оленя. Только не заставляй меня на него охотиться!

– Обязательно! То есть ни в коем случае, – поклялась Мирабель. Зажмурив для разнообразия глаза, она попыталась представить, что летит самостоятельно – без самолётных крыльев, без мотора и жесткого сиденья под попой. Сама выбирает, куда двигаться дальше, и наслаждается ощущением невесомости и виражами…

– А как насчёт «мертвой петли»?

– Ты с ума сошёл! – Мирабель тут же очнулась.

– Должен же я продемонстрировать тебе всё, на что способен пилот такого уровня.

– В следующий раз покажешь! – не думая, выпалила Мирабель, но, впрочем, тут же прикусила язык. Какой еще следующий раз, о чём она думает?

Неужели он начал всерьёз ей нравиться, этот заезжий бродячий пилот? Да она же ничегошеньки о нём не знает, хотя его вроде бы нельзя подозревать ни в чём таком…

Как бы то ни было, нужно держать себя в руках. И голову – тоже, пока не заработала себе новую головную боль…

Белого оленя они так и не обнаружили, хотя Дик довольно долго кружил над перелеском и лесными полянами. Предположили, что зверей может отпугивать шум мотора. Хотя, конечно, это и не шум вовсе по сравнению с современными авиалайнерами… Во всяком случае, так Мирабель казалось.

Изо всех сил она старалась запомнить растертую вокруг них небесную краску. Едва видневшиеся поодаль облака напоминали гигантскую кружевную шаль слоновой кости, сильно продырявленную во многих местах. Синева слепила глаза и наполняла душу, Мирабель дышала ею и не могла надышаться. Столько неба сразу одновременно она никогда раньше не видела. Даже когда ей случалось залечь в высокой траве посреди заброшенного поля, раскинуть руки и представлять, что она падает в небо, у неё не возникало таких феерических и пьянящих ощущений.

Это было невероятно. Это было волшебно. Мирабель уже позабыла обо всех своих страхах, связанных с полётами… «Наверное, теперь я могла бы вернуться в Нью-Йорк», – подумала она, но тут же одернула себя: ещё чего не хватало! И отогнала от себя эту мысль.

Мысль о том, что потрясающую картину небесной синевы, изумрудных полей зелени и тонкой облачной пены она могла бы нарисовать, воспроизведя всё это на холсте ничуть не хуже, а, возможно, даже и лучше, она вовсе не подпустила к собственному сознанию.