Вурдалакам нет места в раю

Дева рассмеялась – как будто серебро зазвенело.

– Деревенские тоже пугаются, – продолжил он. – Даже скотину на выпас сюда не гоняют. От того тут брусника растет в полную величину. Рвать ее некому, кроме нас. А ну-ка, открой ротик! Я тебя покормлю!

– Я и сама покормлюсь, – заверила княжна, срывая сочную ягоду. – Чего звал-то? Может, сказать что хотел?

– Конечно! – Горихвост неожиданно расхрабрился. – Хотел сказать, что млею, когда лучи солнца падают на твои золотые косы. Сердце тает, когда ты улыбаешься, и душа радуется, когда ты смеешься!

– Ой, да ты прямо певец! В Волчьих дебрях все такие?

– В Волчьих дебрях никто, кроме меня, не живет. Там сплошной бурелом – не подобраться.

– А Видоша не мог через них перелезть?

– Если только он черт. Потому что в них даже черт ногу сломит.

– Как здорово! Со сломанной ногой он от нас не убежит, – заметила дева, расстилая на траве новое корзно и садясь, как на ковер.

На этот раз пришел черед Горихвоста смеяться.

– Думаешь, правда Видоша во всем виноват? – спросил он.

– Кто же еще? – отозвалась охотница. – Ты и сам слышал: Звяга сознался, что боярин твоими руками хотел моего батюшку извести. Если бы это случилось, я бы тебе не простила.

– И что бы ты сделала?

Дева нахмурилась и прикусила сорванный стебелек:

– Сняла б с тебя шкуру. И даже думать не стала бы, хороший ты или плохой. Что, обиделся?

– Чего тут обижаться? Было бы по-другому, вряд ли б ты мне приглянулась.

– А я тебе приглянулась? – повеселела дева.

– Что толку об этом судачить? У тебя свой путь, княжеский. У меня свой – лесной.

– Но я ведь тоже из леса, – обиженно протянула княжна, как будто Горихвост не принимал ее за свою.

– Теперь все пойдет по-другому, – сказал он. – Тебя ждет большое будущее. А меня ждет Мироствол. Мне б вернуться к нему. Вот только с убийцами расквитаюсь.

Где-то у омута послышался всплеск воды.

– Ой! Водяница играет, – забеспокоилась Ярогнева.

– Может, и водяница. А может, и сом плещется. Мне Курдюм сказывал, что она из воды не выходит. Правда, может на дно утянуть, если к самому бережку подойти.

– Так пойдем и посмотрим! Боишься? – проверила его дева.

Горихвосту до ужаса не хотелось пытать судьбу в этот ранний час, когда солнце начинает разгонять тучки и заливать луга теплыми лучами. Однако не мог же он показать девушке, что ему страшно. Разумеется, он не просто приблизился к берегу, а еще и вошел в воду, вымочив сапоги.

Плеск раздался еще явственней, как будто сом затревожился и резко нырнул.

– Не ходи туда! Я же шучу! – Ярогнева сама испугалась и потянула его обратно.

– Может, я искупаться захотел, – гордо продемонстрировал он свой нрав.

– Эта водяница какая-то странная. Ни с кем не общается, будто чужая.

– Тебе не холодно? – спросил Горихвост, пользуясь тем, что осеннее утро и впрямь было не жарким.

Дева взглянула на него и ничего не ответила. Он решился и обнял ее тонкие плечи. Она не противилась.

– Это правда, что птица напела тебе скорую гибель? – спросила она, слегка повернув изящную шею.

Ее лицо оказалось так близко, что Горихвост едва удержался, чтобы не сделать… чего-нибудь… ну а что тут обычно делают? В Волчьих дебрях такому не учат.

– Мне кто только гибели не пророчил, – утаив чувства, ответил он.

– Вещие птицы прилетают из рая. Оттуда все видно, – тревожно сказала она.

– Если все видно, то пусть скажут, кто убил деда. Я бы так не суетился.

– Выходит, до правды ты так и не доискался?

– Я нашел кучу правд, а какая из них настоящая – бес знает.

Горихвост поднялся, размял ноги, и заговорил:

– Перво-наперво я решил, что из лесных братьев злодейства не мог совершить никто. Уж больно строго Дый следит за тем, чтобы нежить не выходила за опушку. Кроме нежити, в лесу только я, ты, да Хорохор, чтоб ему своим карканьем подавиться.

Мысли так увлекли его, что он перестал трогать девушку и принялся расхаживать взад-вперед по речной гальке.

– Воропай обмолвился, что случилась в прошлом году «бешеная ночь». Неизвестный растерзал прежнего барина, Злобу Кривую Шапку. В ту же ночь в омуте невесть откуда завелась водяница и утянула на дно Шутиху. Никто не ведает, отчего эти беды в раз произошли. Может, звезды на небе так сошлись. Есть у меня подозрения, что эти события как-то связаны между собой. Только пока не пойму, как. И убийство моего деда за ними следует, только с разницей в год.

– Как ты узнал о потере?

– Утром Хорохор разнес весть, что Дедослава не стало. Я его уже пять лет не видел, а тут вдруг такая новость! Я даже отпрашиваться у Дыя не стал – заявился в деревню, как был. В избе, где я родился, народу – не протолкнуться. Зеваки толпой стоят, князя в угол затерли. Нежата один как петух квохчет – строит из себя следопыта. Осмотрел я тело покойного. Вижу: пытали его нещадно, а за что – непонятно. То ли черную книгу искали, то ли слово хотели выведать, которым она отпирается.

– А что это за слово? – полюбопытствовала Ярогнева.

– В том-то и дело! Сам не знаю, – хлопнул ладонями Горихвост. – Дед когда-то сказал, что это слово все время со мной, только я этой загадки не разгадал. Пытки были ужасные, изуверские. Мужики думают: бес ворожил. В конце деда пристукнули чем-то тяжелым.

– Может, камнем?

– Не нашел я там камня. Видно, было оружие, которое убийца с собой утащил. Что-то вроде молота или клевца, какой раньше носил с собой Злоба. Барин этим клевцом дорожил, а после его гибели тот пропал, как сквозь землю.

– Постой! – вдруг схватила его Ярогнева. – А это не мог быть сам Злоба? Что, если барина не убили? Ведь тело Злобы было так обезображено, что…

– Нет, нет! – прервал ее Горихвост. – Тело Злобы мужики опознали. Это точно был он, и никто другой. А вот наградное оружие исчезло вместе со свиткой и той самой шапкой. И знаешь: точно в такой же свитке, и в свисающем колпаке, был тот призрак, что огрел меня чем-то тяжелым, когда я прятался в коноплянике от облавы. Этого призрака видел перед избой Пятуня в самую ночь убийства. Ох, чую: пахнет тут следом, только не ясно, куда он ведет.

– А что рассказал Пятуня?

– Примерно то же, что Воропай, Щеробор и все остальные, кто собрался в ту ночь в кабаке поиграть в шахматишки. Вся честная компания вместе с Жихарем, Нежатой и Коняем засиделась за полночь. Перед сумерками к ней присоединился Лутоха, который и снял со стола девять копеек, что ходили по кругу. Вместо того, чтобы запрятать серебро в кубышку, юродивый тут же его растратил. Три копейки отдал Воропаю в уплату долга, да за Кровавую чару, которая ему приглянулась. Еще три копейки получил Щеробор за угощенье, которое Лутоха готовил, чтобы подманить вещую птицу. Получили по копейке Коняй и Нежата, а последнюю он выбросил в этот вот самый омут. Думал, что водяница безобразничать перестанет. Эти копейки оказались единственными на селе. Ни у Видоши, ни даже у князя других не нашлось.

– Еще бы! Тюремщик Видоша у моего батюшки все кошелечки обчистил, – подтвердила Ярогнева. – Видно, боялся восстания, а может, сразу задумывал лиходейство.

– Важно то, что одну из этих копеек я нашел на месте убийства, – глаза Горихвоста лихорадочно блестели. – Ее оставили в уплату бесу за нечистый обряд. Вот она, до сих пор у меня!

Он показал деве почерневшую монетку с обрезанными краями.

– Тут-то я и смекнул: у кого денежки не достанет, тот и есть злодей!

– Нашел? – затаила дыхание Ярогнева.

– Нет! – хлопнул себя Горихвост. – Щеробор показал все три денежки, которыми с ним расплатился юродивый. Сам он в тот вечер вообще ногу вывихнул и не мог никуда пойти. Его старостиха Духаня лечила, а ее на мякине не проведешь. Показали мне свои деньги Воропай и Нежата с Коняем. Все нашли для меня по монете!

– А Лутоха?

– У него денежек не осталось, если только он не врет, и на самом деле свою выкинул в омут.

– А не может быть так, что Лутоха соврал? – осторожно спросила Ярогнева.

– Вот поэтому я и начал с него, – приблизился к ней Горихвост. – И не один я грешил на юродивого. Умник Нежата тоже его обвинил. Я опросил Лутоху, и весьма тщательно. Только я с ним подружился, как явилась ты, свет очей моих!

Ярогнева смущенно улыбнулась:

– Что ж ты не ждал меня? Сам сказал, что я тебе глянулась.

– Если чего-то и ждал я, так это спокойных дней, да видать, мне жить в покое и радости не судьба. Хорошо, что Лутоха успел рассказать про Кровавую чару, которую я с детства помню. Дед откопал ее с Душебором на Змеиной горе. А всплыла она вдруг у Воропая. Я подумал: ну, Воропай, ну, хитрый кулак! Деда ограбил, колдовскую чару унес. А черная книга тебе зачем? Застал я его у колодца, искупал, остудил. Он стал как шелковый и рассказал что уже после убийства искал в избе Дедослава черную книгу, да ничего не нашел. Зато в ночь злодеяния дважды видел, как кто-то крадется. Первый раз это был Коняй – Воропай его разглядел, и случилось это за час до убийства. Второй раз – уже после, и на этот раз татя он не опознал. Тот скинул с ног обмотки, что пахли жженой коноплей, и выбросил их подальше.

– Зачем тать это сделал?

– О, тут он схитрил! – Горихвост остановился и поднял вверх палец. – Догадался, что псы могут его след взять. Вот и скинул старые, вонючие обмотки, а взамен чистые намотал. Так и ушел. Видать, опытный вор, иначе я по следу к нему быстро пришел бы.

– А по старым нельзя было его опознать? Сунул псу в нос, он их хозяина и облает.

– Воропай, вишь, простец, из брезгливости утопил их в Поганой луже. Так и пропала улика. Все три копейки он мне предъявил и поклялся, что других нет. Мог ли он быть тем злодеем, что будил змея в Рогатой веже? Вполне мог. А вот мог ли он ошеломить меня в коноплянике? Тут загвоздка. Я его видел среди загонщиков. Не сомневаюсь, что охотники шкуру б с меня спустили, если б поймали. Но он был в их числе, а значит, тот призрак – не он.

Впрочем, я видел среди загонщиков не только его, но и многих других: к примеру, Валуя с его молотком. Кузнец, стало быть, отпадает.

Какая связь между призраком и убийцей – это вопрос до сих пор не решенный. Ясно только, что призрак расхаживает в одежде покойного Злобы. Поймать бы его и спросить обо всем. Только как его взять? Он же призрак…

После многих мытарств, что принесли мне лишь шишки да синяки, добрался я до боярина Видослава. Видоша суеверен, как и многие в наших краях. Если ему что нагадали – верит безоговорочно. Как только он обустроился в Сторожевой башне, так сразу пошел навестить волхва, молва о котором разошлась далеко окрест. Но предсказание книги ему не понравилось. Лютая гибель от злобного чудища – как услышишь такое, так карачун хватит. Говорят, что боярин осерчал не на шутку. Грозился вырвать колдуну язык и бросить на съедение псам.

И воплотить этот замысел ему проще простого. Между Сторожевой башней и избой деда – сплошной конопляник. Еще дальше – лесная опушка, куда ни один поселянин в здоровом уме не полезет. Нырнул в заросли – только тебя и видели. Где был Видоша в ту ночь, чем занимался – этого вообще никто не скажет. Боярин и сам колдуна мог прикончить – вон он какой, с саблей не расстается, того и гляди, всем подряд головы начнет сечь. И псаря своего мог послать. Звяга давно уже перестал грязное дело от чистого отличать. С башни село – как на ладони, а самих их никто не видит. Могли ли они пытать жертву? Еще как! Черную книгу боярин мог умыкнуть, чтоб отвести от себя предсказание. И в довершение: Видоша у нас – конопляный король, а на месте убийства как раз коноплей пахло. Ох, сгустились над боярином тучи!

Разговор с ним навел на меня смуту. Он ведь прежде благоволил мне, хоть я и не догадывался, чего ради. Только сейчас я прочувствовал, какими льстивыми были его речи. Все обвинения он сразу отмел. Сам первый о деле заговорил, и все объяснил.

Коноплю он растит для царя Буривоя, который поручил ему оснастить пенькой ладьи. Сам не курит и другим не советует. Ночами из башни никуда не выходит – боится нечистой силы.

– Тут он прав. Попадись нашим – не спустят, – заметила Ярогнева.

– Я ему и поверил! Про ссору с дедом сказал, что погорячился попервоначалу, да после остыл и признал, что колдун ему пользу принес: предупредил об опасности. И Нежатину неприязнь объяснил, и свое серебро показал. Но главное: так ловко дал мне понять, будто князь – источник всех бед, что мне показалось, словно мысль моя собственная, а не внушенная. А за свои мысли каждый держится крепко. Вот я и вбил себе в голову, что твой батюшка виноват.

Ярогнева перестала жевать травинку. Лицо ее приняло весьма воинственный вид. Вурдалак залюбовался.

– Благодарствую тебе, моя душенька, за то, что от греха меня уберегла, – искренне произнес он. – Едва не прикончил я всю княжескую семейку, боярину на радость. Мог ли Видоша быть тем самым призраком? Вполне мог. А мог ли он в Рогатой веже будить змея? И тут ответ: да! Смерть прежнего барина Злобы ему только на пользу пошла. Он его вотчину к рукам прибрал. А если еще и нечистую силу из леса повывести – то будет ему такое раздолье, какое ни одному столичному богачу не светило.

– Давай-ка итог подведем, – предложила охотница. – Злодей должен был незамеченным, ночью, пробраться в избу Дедослава. Он довольно силен и умел, чтобы подвесить жертву под матицу и пытать ее. У него есть причуды: дышал коноплей, хотя в наших краях за этим занятием никого, вроде, не замечали. Сделав дело, добрался до Поганой лужи, где переобулся и был таков. Зачем-то ему понадобилась черная книга, причем заветного слова к ней он не знал. И у него оказалась одна из копеек, которые выиграл в тот вечер Лутоха.

– Все верно! Ты умница!

От избытка чувств Горихвост сжал деву в объятьях, но тут же смутился, отпустил ее и отодвинулся подальше, чтобы она его не боялась. Ярогнева наморщила носик в насмешке.

– Да еще по ночам шастает призрак в одежде убитого Злобы. Клевец смахивает на орудие, каким оглушили деда. Этот призрак пытался разбудить змея в Рогатой веже, – добавил он.

– Похоже, все сходится на Видоше, – заключила охотница.

– Хорошо, если так. А то у меня ум за разум зашел, – пожаловался Горихвост. – Ладно еще, что пса-Звягу мы полонили и заточили в его собственной башне. Но значит ли это, что виновен Видоша? Ведь я с ним уже говорил, и вины его не доказал. Звяга тоже об убийствах ничего не сказал, хотя его песенка спета, и он своим песьим умом должен смекнуть: теперь самое время переметнуться на верную сторону. И начать лучше с раскаяния. Что же он медлит? Почему не умоляет князя простить его? Может, ему и каяться не в чем?

– Как бы это проверить? – потерялась Ярогнева в догадках.

– Давай-ка прикинем. Итак, у деда умыкнули черную книгу. Незнакомец читал ее на Змеиной горе, отчего змей заворочался и едва не проснулся. Что было надо злодею? На алтаре, где я застал его, в незапамятные времена приносили дев в жертву змеюке. Всего одна капля крови – и чудище пробудится. Пошевелил я мозгами, и вывел: злодей готовит обряд. А для него нужны чара, алтарь, меч, но главное – кровь благородной девы.

Ярогнева смотрела ему в глаза, не понимая, к чему он клонит.

– Подумай сама: есть ли в нашей деревне благородные девы? Кто у нас тут вообще благородный? Кулак Воропай? Пень Пятуня? Печник Жихарь с его кочергой?

– А Злоба Кривая Шапка? Тот был не просто боярином, а прославленным воеводой.

– Верно. Но его уже нет. Кроме Злобы – боярин Видоша. Но не станет же он сам себя приносить в жертву. А еще – князь с княгиней. Только матушка твоя уж не дева, а женка, прости меня за прямоту.

Ярогнева потупилась.

– Кто у нас остается? – задал вопрос Горихвост.

– Кто? – отозвалась она.

– А ты не догадалась?

– Вроде, ты всех пересчитал.

Горихвост расхохотался.

– Какая же ты недогада! Ты и есть благородная дева. Ты по крови княжна. И Лесной царь тебя пестовал, будто родную дочь. Задумай злодей вновь, после многих лет, повторить обряд – лучшей жертвы ему не придумать.

– Пусть приходит. Тогда и решим, кто охотник, а кто его жертва, – заявила девушка.

– Ух, как наша княжна горяча! – поддел ее Горихвост. – Но мысль ты уловила верно. Злодей явится за тобой. Мимо никак не пройдет.

– Вот и отлично! Я его буду ждать. Поймаем на живца, и ему будет не отвертеться. Кто заявится – тот и есть лиходей. Как ты думаешь, кем он окажется?

– Выбор у нас невелик. Я грешил на Лутоху, Воропая, Коняя, Нежату. Потом на Видошу, и на твоего батюшку, еще раз прости за него. Пока нет доказательств, что все они невиновны.

– Что гадать? Под прямым подозрением Видоша. Он в бегах. Он умышлял уморить моего батюшку. Он же грозился убить Дедослава за зловещее предсказание. Разыщем его – разом снимем вопросы.

– Только где его искать? – возразил Горихвост. – Места у нас дикие. Вокруг на десятки верст – чащи, дебри, болота. В них не то, что один человек – в них табун лошадей сгинет так, что не сыщешь.

– Ты же сам сказал – злодей мимо меня не пройдет! – от азарта у Ярогневы загорелись глаза. – А что, если мы сами выйдем ему навстречу? Пустим слух, что в урочный час явимся на Змеиную гору. Придумаем оправдание. Мало ли, может, великому князю с Лесным царем нужно о чем-то договориться? Ну, и я с ними. Злодей не упустит такую возможность. Непременно заявится, чтобы меня захватить.

– Это опасно! – Горихвост отступил на шаг. – Я тебя под угрозу не подведу.

– Наоборот! – у Ярогневы хитренько забегали глазки. – Опасно сидеть и ждать, пока тайный враг не явится за мной, когда ему будет удобно. Застанет врасплох – что мы ему возразим? А если мы сами устроим ловушку – тут он и попадется. Пусть лучше все будет по-нашему.

Горихвост залюбовался на то, как зарделись румянцем ее щеки.

Идти обратно пришлось мимо Курдюмовой мельницы. Вурдалак поглядел на остановившееся колесо и тяжко вздохнул.

– Кто теперь будет муку молоть? – задался он вопросом. – Деревня без мельника не проживет.

Глава 13. Разобличение

20 вересня

Двадцатый день месяца вересня задержался в пути. Еще до рассвета долину окутала непроглядная мгла, как будто небесные тучи разом опустились на землю и разлеглись по низинам. Туман, настолько густой, что хоть кашу вари, встал на пути первых проблесков утренней зари, и лучи света не смогли пробиться сквозь его пелену. Ночные сумерки никак не желали рассеиваться, и лишь меняли свой цвет с чернильно-черного на грязно-синий, а после на пасмурно-серый.

Не дожидаясь рассвета, цепочка хмурых людей потянулась сквозь мглу на вершину Змеиной горы. Путь прокладывал староста Воропай, безжалостно подрубая топориком колючие кусты, из-за которых каменистая тропа становилась совсем непроходимой. За ним едва поспевал упревший Нежата, хриплое дыхание которого походило на вихрь, прорывающийся через горловину пещеры. Следом вытянулись тонкой ниточкой старостиха Духаня, князь Всеволод с женой Верхуславой, Коняй, Жихарь с Пятуней, кузнец Валуй с подмастерьем Шумилой и Горихвост с Ярогневой. Последним, в самом хвосте, плелся одинокий Лутоха. Его ветхие обноски из конопляной дерюги терялись в тумане. Приглушенные голоса едва слышались, как будто путники боялись разбудить неведомых врагов, спрятавшихся в пелене.

Упругая фигурка Ярогневы маячила у Горихвоста перед глазами. За спиной у нее колыхался тул с луком – на этот раз самым обыкновенным, без колдовских стрел. Багряное корзно княжны с золотым соколом развевалось на ветру, то и дело приоткрывая округлые бедра со стройными ножками, затянутыми в шелковые порты. Из-за крутого подъема они постоянно оказывались на уровне вурдалачьего носа, и Горихвост смущенно отворачивался, чтобы никто не подумал, будто он пялится на девчонку. Однако никому не было до него дела. Даже бывалый Нежата запыхался, и на его седой бороде тускло поблескивали капельки пота.

– Кончилось бабье лето! – с горечью воскликнул староста Воропай. – А ведь завтра – праздник Царицы небес. По приметам, если Царицын день теплый, то вся осень будет доброй. А ежели лето к бабьему дню уже кончилось – быть бескормице аж до весны.

– Давай-давай, топай! – подтолкнул его сзади Нежата. – Вишь, как наш хвост растянулся. Не ровен час, выскочит из мглы какое-нибудь чудище, а мы на такой круче и оборониться не сможем.

– Пусть выскакивает, – остановился передохнуть Жихарь, не расстающийся со своей кочергой. – Ну, сожрет Лутоху – жалко нам, что ли?

Все дружно захохотали. На всякий случай князь оглянулся – нет ли потерь? – но людская цепочка терялась в тумане, и он принялся карабкаться на скалистый гребень, заботливо подавая руку жене.

Жерло вулкана тонуло во мгле. Рогатая вежа пряталась в тучах, и только обрывок висячего мостика виднелся над бездной, заполненной серой облачной хмарью. Над головами раздался вороний грай – это Хорохор, как всегда, первым заметил пришельцев, и подал знак хозяевам. Нежата поморщился и потянулся к ножнам. Его широченная ладонь судорожно ощупала пояс, но не нашла ничего, кроме маленькой сумочки, заткнутой за ремешок. Кметь удивленно осмотрел свою экипировку, вспомнил, что князь приказал оставить оружие дома, и недовольно потряс бородой. А из тумана уже выступала величественная фигура Лесного царя, восседающего на дубовом престоле.

– Батюшка! – кинулась к нему Ярогнева, но тут же спохватилась и виновато оглянулась на Всеволода.

Дый улыбнулся и протянул деве руку. Всеволод молча кивнул, разрешая дочери отойти от него. Ярогнева радостно бросилась и коснулась царя. С плеч Дыя сползла горностаевая мантия, а венец из дубовых листьев качнулся, когда он наклонился к деве и прошептал ей что-то на ухо.

Ярогнева по-свойски устроилась рядом и оттеснила за высокую спинку кресла беса, лешего и русалку, которые толпились вокруг своего государя. Горихвост нерешительно приблизился и поклонился, но Дый не удостоил его ответным кивком.

Вурдалак вдруг почувствовал, что оказался один среди двух враждебных миров, каждый из которых был для него родным. Но теперь оба не хотели его принимать, и он растерялся, не зная, куда отступить – назад, к людям, или пройти вперед, и встать рядом с лесовиками и Ярогневой, которая уже вовсю болтала с Вахлаком.

Он неловко потоптался на месте и отошел в сторону, давая дорогу Всеволоду. Князь гордо встал перед дубовым престолом, не желая склоняться. Дый поднялся с сиденья и сделал шаг ему навстречу. Они встали друг против друга: владыка леса в белой мантии с черными пятнами, и повелитель людей в багряном корзне с золотым соколом, сжавшим в когтях ветвь с желудями.

– Пусть твои люди перестанут тревожиться. Они в безопасности, – вымолвил Дый, оглядев Нежату, Коняя и Воропая, которые замерли в таких позах, будто на головы им вот-вот упадут небеса.

– Хотелось бы верить, – откликнулся Всеволод. – Но они боятся не только нечистых. Сбежал опасный преступник. Он прячется невесть где.

– Я в лесу преступников не укрываю. Мне своего лиха хватает, – возразил Дый, приняв реплику на свой счет.

– Но мы на горе. Лес остался внизу… – осторожно ответил Всеволод, не решаясь вслух усомниться в том, что Змеиная гора входит во владения Лесного царя.

– Потому мы тут и встретились, – Дый потер каштановую бородку. – Эта гора – древнее, священное место. Заключенные здесь договоры должны свято храниться. Нарушить их будет кощунством.

– Что ж, давай обновим договор между людьми и лесным царством, – перешел к делу князь.

– Я не против. Но, насколько я знаю, ты больше не правишь людьми.

Услышав эти слова, Нежата с перекошенным лицом шагнул вперед, но Всеволод сделал едва заметное движение рукой, и его слуга отступил, кипя гневом.

– Я больше не правлю столицей, – спокойно объяснил Дыю князь. – Но те люди, которых ты видишь за моей спиной, по-прежнему мне доверяют. Я – их князь, а они – мои подданные. Я говорю от их имени.

– Чего вы хотите? – осведомился Дый.

– Спокойной жизни. Чтоб нам никто не мешал. Чтобы нечистая сила не вылезала из леса, не входила в деревню и не пакостила селянам.

– Какое совпадение! Мы хотим того же: чтобы люди не лезли в лес, не рубили его на дрова и не пакостили лесовикам.

Бес Вахлак дико заржал за спинкой престола, а русалка Шипуня противным голоском захихикала. Ее зеленые волосы затряслись, а бледные губы растянулись в таком противном оскале, что князя передернуло.

– Если кто-то из нечисти появится в деревне, мы вправе отпугивать и изводить его всеми способами, какие придумают колдуны, – продолжил Всеволод.

– Если кто-то из людей заберется к нам в царство, мы возьмем его в полон и заставим работать до тех пор, пока он не отработает ущерб, нанесенный лесу, – ответил Дый.

– Нет, так не пойдет! – возмутился Всеволод. – Люди не держат нечистиков в рабстве. И вы нас не держите! А кого взяли – отпустите.

– Некого нам отпускать. Сейчас полону нет.

– А Шутиха? – принялся напирать Всеволод, подступая к Лесному царю чуть не вплотную.

Горихвост со стороны углядел, что Дый почти на голову выше немаленького князя. Всеволод понял, что его грозный маневр не удался, и, немного смутившись, отступил, но напористого тона не сбавил.

– Что за Шутиха? – удивился Дый.

– Жена мельника, утонувшая в прошлом году. Говорят, нечисть ее на дно утянула.

– Среди моих подданных такой нет. Может, водяница ответит? Но она с нами не знается.

– Ладно, черт с ней, с Шутихой, – Всеволод собрался с духом и перешел к главному: – Отпусти мою дочь!

– Ярогневу? Но она прижилась в лесу. Она нам как родная.

– Врешь! Яруша – моя кровинушка! – выскочила из-за спины князя Верхуслава. – Ты ее отнял у нас дитем. Что она тогда понимала?

Ярогнева кинулась было к матери, но осеклась, оглянулась на Дыя и нерешительно замерла.

– Девочка уже выросла, – вымолвил Всеволод. – Пусть сама решает, с кем ей жить.

Оба властителя посмотрели на царевну. Ярогнева приблизилась к Дыю, охватила руками его горностаевую мантию и прижалась щекой к темной рубахе, поверх которой висел на цепочке золотой оберег.

– Батюшка, не серчай на меня, – виновато вымолвила она. – Мне пришло время возвращаться домой. Ведь я родилась у людей, среди них мне и жить.

Она обернулась к Всеволоду, и ее синие глаза вдруг блеснули:

– Однако есть у меня в лесу еще одно дело. Пока его не закончу – уйти не смогу.

– Что за дело? – испуганно спросила Верхуслава.

– Мара! – воскликнула дева. – Она грозилась забрать моего названного батюшку в Ледяной край. Я не могу уйти, пока над ним нависает такая напасть.

– Что ты можешь тут сделать? – попыталась образумить ее мать.

– Если я не смогу – то никто не сможет! – решительно возразила охотница.

– Решено! – молвил Дый. – Ярогнева останется со мной до тех пор, пока мы не придумаем, что делать с Марой. После она вернется домой, к родным матери и отцу.

Всеволод оглянулся на жену – та испуганно затрясла головой. Ярогнева бросилась к ней, обняла и запричитала:

– Маменька, не возражай! Дый и его слуги были мне, как родные. Не могу я их бросить в беде. Как только выручу – так сразу вернусь.

– Быть по сему, – молвил Всеволод и протянул Дыю руку.

Лесной царь крепко пожал ее.

– Договорились! Наконец-то! Какое облегченье! – радостно заголосил Воропай.

Жихарь с Пятуней за его спиной принялись возбужденно орать и подбрасывать в воздух шапки. Хорохор взмыл со скалистого гребня и начал носиться над головами с восторженным карканьем. Дый уже развернулся, собираясь спускаться к Дикому лесу, а бес с лешим подняли на руки дубовый престол, когда Горихвост, до сих пор державшийся в стороне, возвысил голос:

– Погодите! А как быть со злодеем?

Нежата замахал на него руками – мол, заткнись, ради всего святого, только что всё решили, теперь бы разойтись, не наступив никому на хвост. Но Ярогнева встала рядом с вурдалаком и звонко воскликнула:

– В самом деле! Ведь злодей будил змея.

Всеволод остановился, нахмурился и запустил пальцы в русую бороду.

– Никто не должен соваться к Рогатой веже, – сурово вымолвил Дый. – Будить змея – великий грех.

– Не возражаю, – буркнул князь. – Но кто станет ее сторожить? Люди рядом с горой не живут.

– Перерубить мост – и дело с концом! – предложил кметь. – Вон, как кипит в озере огненное варево. Так и булькает! Не станет моста – и до острова никто не доберется.

– Тятенька, позволь мне это сделать! – запрыгала вокруг Всеволода Ярогнева.

Князь взглянул на дочь, улыбнулся и снисходительно молвил:

– Ступай. Только будь осторожна!

Дева выхватила у Воропая топорик и покатилась с каменистого гребня к мосту, переброшенному через горное жерло. Мостик качнулся под ее сапогами, заскрипел, заходил ходуном. Уже через несколько шагов багряное корзно княжны едва проглядывало сквозь туман.

Верхуслава встревоженно протянула к ней руки и умоляюще посмотрела на князя. Всеволод переглянулся с Нежатой. Тот мигом все понял, сорвался с места и поспешил деве на помощь. И тут мостик еще отчаянней заскрипел, зашатался, и сквозь туманную мглу проступили очертания лиловой ферязи с длинными рукавами, свисающими чуть не до самого пола. Ярогнева стояла к озеру спиной и не замечала, что со стороны Рогатой вежи к ней приближается незнакомец с кривой саблей в руках.

– Яруша! Беги! – закричал Горихвост.

Княжна удивленно вскинула голову, и в этот миг человек в ферязи схватил ее сзади за плечи и приставил к горлу острое лезвие сабли.

– Не трепыхайся! – злобно сказал незнакомец. – Если твой батька меня послушается – останешься целой.

– Видоша! – тревожно выкрикнул Всеволод. – Оставь мою дочь!

– А вот и ты, злыдень! – заголосил Горихвост и со всех ног устремился к мосту.

– Назад! – резко окликнул его Видослав, приподнимая беспомощную Ярогневу и показывая ее обнаженную шею, к которой плашмя прижимался клинок.

– Стой! – выкрикнул князь.

Не добежав до моста всего десяти шагов, Горихвост остановился и злобно ощерился.

– Что, не ожидали меня тут встретить? – криво улыбаясь, заговорил боярин. – А я знал, что никто не сунется в это проклятое место. Побоитесь меня тут искать. А вот я ничего не боюсь!

– Вот ты и выдал себя, – глухо сказал Горихвост. – В эту вежу полезет лишь тот, кто задумал освободить змея. Не тебя ли я давеча видел в Змеином черепе с черной книгой?

– Что за чушь ты несешь? – рассмеялся Видоша.

– Чтобы разбудить змея, нужна кровь благородной девы. Ярогнева такая одна. Кто попытается принести ее в жертву – тот и есть тайный злыдень, что мучал село.

– Ты спятил! Какие еще жертвы? – издевался боярин. – Видно, туман не только над миром – туман и в твоей голове.

– Отпусти княжну! – выдохнул Горихвост.

– Да хоть прямо сейчас! – согласился боярин. – С девками я не воюю. На кой ляд мне эта мелкая егоза?

– Тогда что тебе нужно? – спросил Всеволод.

– Догадайся! – расхохотался боярин.

– Моя голова? – хмуро проговорил князь.

– Именно! У меня только один государь – царь Буривой. Ты мне не князь.