Вызов принят. Остросюжетная жизнь работника скорой помощи

Через несколько дней я узнаю, что та женщина скончалась в больнице. Именно этого она больше всего боялась. По крайней мере я сделал конец ее пути менее неприятным, просто показав, что мне не все равно. Это был лучший рождественский подарок, который я мог ей преподнести.

Что касается моих подарков, я разворачиваю их, когда дети уже спят. Осторожно целую всех дочек, чтобы не разбудить, а потом готовлю себе сэндвич с индейкой и выпиваю пару бутылок пива с женой в гостиной. В это Рождество я стал свидетелем начала одной жизни и конца двух. Каким бы ни был результат, я сделал все возможное. Я мог бы об этом поразмышлять, но работники скорой помощи не так часто это делают. У нас тоже есть личная жизнь, близкие люди и рождественские передачи по телевизору.

2
Самая тяжелая работа

Мне было восемнадцать, и казалось, что я знаю все на свете. А моя девушка забеременела. В том возрасте мы не планировали создавать семью, так что это стало для нас неожиданностью. Когда я обо всем рассказал маме, на мне была футболка Diadora, которую я носил лет с тринадцати. Нельзя сказать, что мама обрадовалась, но вскоре она успокоилась и пообещала, что мы воспитаем ребенка все вместе. Отец всегда был немногословен, но в тот раз он сказал еще меньше, чем обычно.

Моя дочь Мэдисон родилась красавицей. Единственная проблема в том, что мы с ее мамой были парой незрелых подростков, которые не очень хорошо ладили. Однако я думал, что мне стоит хотя бы попытаться. Мне не хотелось стать отсутствующим отцом, не принимающим участия в воспитании ребенка, поэтому я решил, что мы могли бы хотя бы год провести вместе и наблюдать, как растет наша дочь. А затем примерно через одиннадцать месяцев после рождения Мэдисон моя девушка снова забеременела. Реакция моей мамы была почти такой же, как и в первый раз, но теперь она еще больше расстроилась.

Через несколько месяцев моя девушка пошла на первое УЗИ. Медсестра сказала: «Итак, я вижу плод, – а потом добавила: – О, я сейчас позову врача». Я стоял и думал: «Что, черт возьми, произошло?» Врач пришел, взглянул на монитор и сказал: «Поздравляю, у вас двойня!» Я вернулся домой и сказал маме: «Я говорил тебе, что она снова беременна? Что ж, на этот раз у нас двойня».

На двадцать седьмой неделе беременности у моей девушки отошли воды и начались схватки. Близнецы Рианна и Кортни появились на свет на тринадцать недель раньше срока, и их сразу поместили в отделение интенсивной терапии. Они были похожи на крошечных инопланетян, но это наши инопланетяне, и мы сразу полюбили их всем сердцем. У одной из них обнаружили коллапс легкого, и обеих подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Врач сказал нам, что девочки, вероятно, не выживут. Хотя я был очень молод, такие новости разбили бы сердце кому угодно.

Я не мог жить в больнице или своей машине, потому что у нас был еще один маленький ребенок. Мне пришлось отпроситься с работы на некоторое время, но начальство не могло ждать долго, поэтому примерно через месяц мне пришлось вернуться. Я не виню начальников: они не заставляли меня становиться отцом, тем более отцом троих детей за полтора года.

В то время я уже работал в службе скорой помощи, куда устроился через два дня после восемнадцатого дня рождения и стал там самым молодым сотрудником. Можно подумать, что работа в скорой помощи была моей попыткой удовлетворить свои амбиции, но на самом деле я оказался там случайно.

* * *

Школа была не для меня. Даже в начальных классах я с трудом вливался в коллектив. Помню, как во время школьной поездки во Францию все написали, с кем они хотели бы жить в гостиничном номере. Учитель дошел до конца списка и увидел, что у меня нет пары. Я постоянно чувствовал неудовлетворенность и никогда не сдавал своих позиций. Если кто-то говорил то, что мне не нравилось, велика была вероятность, что мы поссоримся.

Отец одного из моих одноклассников, работавший полицейским, особенно невзлюбил меня. Он посчитал необходимым прийти к завучу и сказать, что, по его профессиональному мнению, я плохой человек, который не должен учиться в школе, так как мне светит тюрьма. Он считал, что я ударил его сына. Мои родители были шокированы. Слова полицейского потрясли их.

В конце концов меня отвели к школьному психологу, и тот диагностировал у меня дислексию. С постановкой диагноза чувство неудовлетворенности исчезло. Я получил поддержку, и это все изменило. Поняв, что со мной все нормально, я расцвел.

В средних классах ситуация не сильно отличалась. Я не вписывался в представление об образцовом ученике. Я терпеть не мог слушать людей, диктовавших мне, как все должно быть устроено. С некоторыми вещами я не был готов мириться, поэтому часто задавал вопрос «Почему?». Например, я ненавидел неравенство. С ранних лет считал, что ко всем должны относиться одинаково, независимо от того, чем занимаются люди и сколько им лет. Я не понимал, почему мы все стоим на линейке под дождем, в то время как учитель пьет чай в помещении и смотрит на нас в окно. Я не понимал, почему нам нельзя было снять пиджаки в классе в тридцатиградусную жару. У меня не было проблем с субординацией, просто я не хотел, чтобы ко мне относились не как к взрослому. Однажды учитель сказал мне: «Хватит вести себя как ребенок!» На что я ответил: «Хватит относиться ко мне как к ребенку!» Он сказал: «Ты ничего не добьешься в жизни, если будешь так разговаривать!» Остаток урока я провел в коридоре.

Я кое-как окончил школу, получив тройки за выпускные экзамены. Я не был тупым, просто чувствовал себя некомфортно в школе и мечтал сбежать оттуда. Вероятно, детей, похожих на меня, очень много. У моего дяди была водопроводная фирма, и я начал ему помогать. Лето выдалось великолепным, осень – хуже. В феврале я тащил бак по лестнице, уронил его на ногу и подумал: «Да к черту все это!» Больше я на ту работу не возвращался. До этого по выходным я подрабатывал в центре садоводства и теперь перешел там на полную ставку. Я подметал и пылесосил, расставлял товар на полках и помогал пожилым женщинам загрузить компост в багажник. Это была прекрасная работа, никакого стресса. Управляя вилочным погрузчиком, я чувствовал себя королем мира. Во время учебы в школе я мечтал стать взрослым и наконец стал им. По крайней мере, я чувствовал себя им. Теперь, когда я действительно взрослый, хочется снова стать ребенком.

Затем я устроился на работу в туристическую фирму и стал продавать туры по телефону. Меня обучали прекрасные люди, включая парня по имени Рассел, который был настоящей легендой. К сожалению, он скончался от приступа астмы через несколько лет. Там же я познакомился с Нилом, ставшим моим лучшим другом. Я прекрасно проводил время, но вознаграждение было комиссионным, и я не всегда «висел» на телефоне, а был занят другими вещами, например знакомился с девушками в кафе и наслаждался другими подростковыми занятиями.

Я проработал в туристической фирме около года, а затем увидел в газете объявление о вакансии диспетчера скорой помощи, которому нужно было отвечать на звонки в 999 и распределять вызовы по бригадам. У меня был небольшой опыт телефонных продаж и желание служить в государственной структуре (оба моих родителя трудились в тюремной службе: мать в отделе кадров, а отец водил заключенных на общественные работы), поэтому я отправил свое резюме.

Возможность заниматься чем-то интересным и приносить пользу людям казалась мне привлекательной. Здесь не я пытался продать услугу людям, а, наоборот, люди отчаянно нуждались в моих услугах. Вознаграждение, кстати, не было комиссионным.

Работа диспетчера скорой помощи непредсказуема. Сегодня ты со служебного телефона заказываешь китайскую еду в офис, а завтра кассету с этой записью изымает полиция.

До этого я редко сталкивался со скорой помощью или Национальной службой здравоохранения в целом. Однако, когда я работал в центре садоводства, одна из табличек упала и ударила женщину по голове. Больше всего мне запомнилось то, что, пока я суетился, диспетчер скорой помощи, принявший мой вызов, оставался поразительно спокойным. Это меня очень впечатлило.

Мне было всего семнадцать, когда я пошел на собеседование, поэтому на предложение работы особенно не рассчитывал. Однако парень, проводивший собеседование, увидел, как сильно я хочу присоединиться к его команде, и предложил мне это. Меня направили на четырехнедельные курсы, где новичков учили отвечать на телефонные звонки: «Снимите трубку. Нажмите на кнопку. Сохраняйте спокойствие. Задавайте вопросы, связанные с проблемой пациента. Оставайтесь на линии и давайте необходимые рекомендации, пока скорая помощь не прибудет на место. Положите трубку. Повторите то же самое».

Диспетчеры зарабатывают меньше других сотрудников скорой помощи, и их не особенно ценят. Думая о скорой помощи, вы представляете не человека за столом, а парамедиков, которые вбегают в дом с кучей медицинских принадлежностей. На самом деле работа диспетчером скорой помощи была самой тяжелой и напряженной в моей жизни. Если в качестве парамедика я ездил по десяти вызовам за день, то, будучи диспетчером, принимал пятнадцать вызовов за полчаса. Нужно было прикладывать все усилия, чтобы справиться. Все, что я говорил, записывалось, и определенный процент моих разговоров прослушивался. Я встревожился, когда однажды кассеты с моими разговорами забрала полиция в качестве доказательства: полицейские могли услышать, как я заказываю крекеры из креветок, хрустящую говядину, курицу «гунбао» и жареный рис с яйцами. У нас был вечер китайской кухни. Я надеялся, что эта аудиозапись не попадет в суд.

Во время моей работы происходили невероятные вещи. Однажды кто-то позвонил и сказал: «Я знаю, где ты находишься. Я буду ждать на парковке, когда ты закончишь, чтобы убить тебя». Невозможно определить, был ли потенциальный убийца пьяным, под кайфом, психически больным или просто идиотом. Люди могли позвонить и сказать: «Парень, у меня нет денег на такси. Вам придется прислать машину, чтобы отвезти меня домой, а иначе я умру от переохлаждения». Что можно сказать на это? В такие моменты меня переполняло отчаяние.

Изредка диспетчер принимает вызов, связанный с его близкими людьми. Одна моя коллега на первой же смене приняла вызов от своего бывшего мужа, у которого произошла передозировка. Только вообразите это. Но я тоже получил свою дозу жестокой реальности. Однажды нам позвонили из детского сада, куда ходила моя дочь. Я спросил у коллеги имя пациента, и она ответила: «Мэдисон Фарнворт». У меня сердце ушло в пятки. Я взял наушники у своей коллеги и услышал, как звонящий говорит, что у моей дочери припадок. Я выбежал из офиса, прыгнул в автомобиль и со всей силы нажал на газ. Если бы меня попытался остановить полицейский, ему пришлось бы мчаться за мной до самого детского сада. Я бы ни за что не остановился.

Приехав в детский сад сразу за скорой помощью, я дрожал как осиновый лист. Оказалось, что у моей дочери были фибриллярные судороги. Они происходят, когда у ребенка внезапно поднимается температура. Тело просто сходит с ума. Обычно такие судороги не угрожают жизни, но я этого не знал и был в ужасе.

Я был рядом с дочкой в автомобиле скорой помощи, а когда мы подъехали к больнице, медсестра сказала:

– Оставьте ее со мной.

– Нет, я останусь.

– Что вы имеете в виду?

– Я ее отец.

Я забыл, что на мне до сих пор была униформа. Медсестра решила, что я просто работник скорой помощи.

Помогать больным по телефону – это очень большая ответственность, но при этом ты неотступно ощущаешь собственное бессилие.

Однажды я принимал роды по телефону. Я сказал парню: «Скорая помощь уже выехала, но она может не приехать вовремя, поэтому я буду давать вам инструкции». Это было последнее, что хотелось услышать тому парню. Я сказал ему взять несколько полотенец, а затем услышал, как он, запыхавшись, бежит по лестнице и открывает ящик комода, зажав телефон между плечом и ухом. Я сидел и думал: «Это просто невероятно. Я сижу в светлой комнате с кондиционером и пью чай, в то время как этот парень принимает роды». Из трубки раздавались крики, пыхтение и наконец детский плач. Вдруг ощущение нелепости сменилось чувством удовлетворения.

Однажды нам позвонила женщина с обочины дороги. Оба ее ребенка находились без сознания на заднем сиденье автомобиля, а у ее мужа кружилась голова, и его рвало. Это был сложный вызов, потому что очень тяжело определить точное положение пациентов на автомагистрали. Некоторые люди понятия не имеют, где они находятся, и даже не знают названия дороги, что заставляет волноваться и диспетчера, и звонящего. Определив, где находится женщина, я направил туда бригаду скорой помощи. Оказалось, что в машину попали выхлопные газы. Дети в итоге пришли в себя, но, если бы отца не начало рвать, они могли бы умереть, так как со стороны казалось, что они просто спят.

Когда я принимал эти вызовы, мне казалось, что я читаю особенно реалистичную книгу. Не могу сказать, были ли картины, которые я рисовал у себя в голове, хуже реальности. Я слышал страшные вещи, и мне приходилось давать звонящим инструкции о том, как проводить сердечно-легочную реанимацию и другие процедуры. Это огромная ответственность, которая сопровождается большой дозой бессилия. Вы можете максимально четко и спокойно объяснить людям на другом конце провода, как что-то нужно сделать, но вы понятия не имеете, делают ли они это правильно.

Диспетчеры слышат много неразборчивых криков, но, каким бы истеричным ни был звонящий, они обязаны сохранять спокойствие. Диспетчеров учат быть настойчивыми и здравомыслящими. Например, если звонящий снова и снова кричал в трубку: «Помогите, мой отец не дышит!» – я говорил: «Назовите свой адрес, чтобы мы могли помочь вашему отцу». Я повторял это до тех пор, пока звонящий не сообщал информацию, которая мне требовалась. Диспетчеры действуют по сценарию, поэтому, когда вы слушаете записи разговоров в документальных фильмах, вам может показаться, что они слишком холодны. Однако, если диспетчер отклонится от сценария, он может начать паниковать. Методы, которые используют диспетчеры, доказали свою эффективность, а отклонение от проторенной дороги может обернуться бедой для вас и для пациента. Так я начал спасать жизни по телефону, пока мои дочери-близнецы боролись за свою жизнь в больнице. Периодически нам звонили из больницы и говорили, что им стало хуже и нам нужно приехать как можно быстрее. Затем их состояние снова стабилизировалось, и я сразу возвращался на работу. Но как можно сосредоточиться, когда две твои дочери находятся в отделении интенсивной терапии, а еще одна – дома? Я работал по двенадцать часов пять дней подряд, поэтому толком не видел своих детей почти всю неделю. Это меня очень расстраивало.

Диспетчер скорой всегда пользуется определенным алгоритмом, сценарием, когда помогает по телефону людям. Иначе он может запаниковать и дать неверные советы.

Во время того долгого и сложного периода я лично познакомился с Национальной службой здравоохранения и ее работниками, творящими чудеса, в частности с прекрасными врачами и медсестрами неонатального отделения интенсивной терапии. Благодаря их тяжелой работе и бдительности близнецам в итоге стало лучше. Примерно через шесть месяцев мы смогли забрать их домой, что было просто невероятно. Когда мы это сделали, у меня появилось ощущение, что я еще раз стал отцом. Когда я брал их с собой в супермаркет и женщины, взглянув на коляску, говорили: «Ох, вы только взгляните на этих прекрасных новорожденных малышек!» – мне приходилось объяснять, что на самом деле они родились в прошлом году.

Нелегко, когда дома трое детей, а тебе всего двадцать лет. Мне оставалось лишь пытаться сохранять спокойствие, что было проще на словах, чем на деле. Когда вам кажется, что сложнее уже быть не может, жизнь поворачивается неожиданным образом.

3
Похоронить травму

Теперь, когда у нас с моей девушкой было трое детей, я решил, что мне необходимо приложить двойные усилия, чтобы сохранить наши отношения. Однако вскоре все начало разваливаться, и в глубине души я всегда знал, что так произойдет. Настолько молодой паре очень трудно воспитывать троих детей. Не бывает такого, чтобы кто-то нажал на волшебную кнопку и за ночь превратил вас в идеальных родителей. Для этого требуется большой опыт. Но затем меня пять раз ударил ножом тайный любовник моей жены, и я никак не мог поверить, что все это случилось на самом деле.

Я работал без перерывов и как-то пошел выпить пива с Нилом. Потом планировал остаться у мамы, но, когда бар закрылся, решил пойти домой к детям.

Подойдя к входной двери, я услышал, как кричит моя старшая дочь. Что, черт возьми, происходило у меня дома? Дверь была заперта, и никто не отзывался, поэтому мне пришлось ее выбить. Я шел по коридору, как вдруг из ниоткуда выскочил парень и напал на меня. Сначала я решил, что он просто ударил, но затем увидел, что из меня хлещет кровь. Прежде чем убежать, он ударил меня один раз в живот, один раз в руку и три раза в грудь. К счастью, последние три удара оказались неглубокими. Зато первые два раза нож вошел глубоко. В голове проносилось: «Я хороший человек. Я работаю в скорой помощи и помогаю людям. Я этого не заслужил».

Потом я взял на руки Мэдисон, поцеловал ее, прижал к себе и сказал: «Все хорошо, солнышко, он уже ушел». Но затем, опустив глаза и увидев, что моя белая рубашка стала красной, я осознал, что произошло. У меня закружилась голова, и меня затошнило. Моя девушка принесла полотенца и позвонила 999. Вызов приняла одна из коллег, и она сразу поняла, что это я.

Скорая помощь отвезла меня в больницу. Там меня положили в реанимацию, а затем сделали диагностическую операцию. Пока врач копошился в моих ранах, пытаясь определить, повреждены ли внутренние органы, мой менеджер Томми держал руку у меня на плече, чтобы я чувствовал себя в безопасности. Это было очень мило с его стороны и навсегда врезалось в память. К счастью, внутренние органы не были серьезно повреждены, однако у меня до сих пор остались шрамы не только физические, но и психологические. Когда дети спрашивают, что со мной произошло, я отвечаю, что на меня напала акула.

Я не звонил маме и папе, пока не прошло шесть часов после нападения. Как бы странно это ни звучало, я не хотел будить их среди ночи. Я уже шокировал их дважды и не знал, как они отреагируют на этот раз. Если вам кажется, что стать жертвой нападения плохо, попробуйте рассказать об этом родителям. Сейчас я смеюсь над этим, но если бы нож вошел глубже или на пару сантиметров правее или левее, то трое маленьких детей остались бы без отца, а я не писал бы сейчас эту книгу.

Поговорим о быстром взрослении. После нападения наши отношения стали еще хуже, поэтому я решил, что пришла пора положить им конец. Знаю, что старшие читатели могут подумать: «Молодежь слишком легко разрывает отношения», – но нападение заставило меня взглянуть на ситуацию по-другому. В итоге моя девушка ушла и занялась своими делами, а дети остались со мной, и я стал одиноким отцом трех дочерей.

До определенного времени я не умел бороться с психологическими травмами и просто хоронил их глубоко внутри. Так и накопилось целое кладбище…

Напавшего на меня парня вскоре арестовали, и через два дня после выписки из больницы мне пришлось дойти до полицейского участка. При этом у меня были швы на животе и руке, раны на груди и боль в мышцах. Несмотря на это, детектив устроил мне самый жесткий допрос из всех, на которых я когда-либо присутствовал: «Ты первый к нему подошел? Дал ли ты ему повод для нападения?» Я просто не мог в это поверить. Мне хотелось плакать. В конце он сказал: «Я делаю это не для того, чтобы напугать тебя. Если дело дойдет до суда, тебе будут задавать именно такие вопросы. Ты к этому готов?» Меня пять раз ударили ножом, и я был отцом-одиночкой, поэтому ответил ему: «Знаете что? Можете засунуть это дело себе в зад. Оно того не стоит».

Мне следовало идти до конца, и я никогда не прощу себе, что не сделал этого. Однако я не был настолько физически и морально силен, чтобы бороться за справедливость. В результате нападавшему не предъявили обвинений. Согласно его версии, он не знал, что у его подруги есть партнер, и, услышав, как я выбил дверь, схватил кухонный нож и напал на вероятного преступника. Прискорбно, но та версия звучит весьма правдоподобно. Если бы я находился в незнакомом доме и услышал, как кто-то выбил дверь, я бы решил, что это грабитель, и ударил его чем-нибудь по голове. Иногда я гадаю, что стало с этим парнем. Надеюсь, он с умом воспользовался вторым шансом.

Как только пыль улеглась, моя бывшая подала на меня в суд, чтобы оформить полную опеку над детьми. Вероятно, картина в ее голове прояснилась, и она поняла, что потеряла семью. Возможно, я слишком наивный, но убежден, что люди способны меняться, поэтому никогда не говорил, что она не может видеться с детьми, однако я никогда бы не позволил ей оформить полную опеку. Она проиграла дело, хотя мне было неприятно проходить через все это. Суд по семейным делам – не лучшее место, и мне бы не хотелось когда-либо туда вернуться.

Сложно сказать, какое психологическое воздействие оказало на меня нападение, но у меня не было иного выбора, кроме как похоронить травму внутри себя. Это может показаться странным, но я ни с кем не обсуждал произошедшее, только с семьей и своим лучшим другом Нилом. Никто не сказал мне: «Ты хочешь с кем-нибудь поговорить?» Кроме того, делиться своими проблемами было не в моем духе, поскольку мне казалось, что других это не интересует. Мне нравилось слушать чужие истории о победах и поражениях и помогать людям по мере сил, но я не хотел грузить окружающих своими проблемами. Конечно, люди знали о случившемся, но, когда я изредка встречался с приятелями в пабе, разговор сводился к следующему: «Ты в порядке? Отлично. Что пьешь?» Именно так парни обычно справляются с проблемами. Или не справляются.

Мы с дочками переехали в дом к моим родителям, которые стали для девочек вторыми мамой и папой. И прекрасными, должен признать. Они переоборудовали чердак, достроили дом, организовали все условия для нас. Большинство родителей делает все возможное для своих детей, но мои мама и папа сделали еще больше. Я даже представить себе не могу, какой эмоциональный вихрь я заставил их испытать. У моей сестры Линдси был прекрасный муж и чудесные дети, поэтому мне всегда казалось, что на контрасте с ней я неудачник и обуза. Однако мама и папа никогда не сравнивали нас и просто заботились обо мне и моих детях. Не могу сказать, что нападение на меня было положительным событием, но оно помогло моей семье стать более сплоченной командой.

К сожалению, большую часть времени мама работала на другом конце страны, поэтому у нее не получалось присматривать за детьми. Мне удалось перейти на гибкий рабочий график, но это не всем пришлось по душе. Одна моя коллега очень возмущалась: «Мужчину перевели на гибкий график? Вы когда-нибудь слышали что-то более нелепое? Я работаю здесь тридцать лет, и мне никогда не разрешали перейти на гибкий график!» Мне хотелось усадить ее и сказать: «Я не специально подвергся нападению и стал одиноким отцом трех дочерей», – но решил опустить голову и продолжить усердно работать. С тех пор я не останавливался.