Вероника Спидвелл. Интригующее начало

Он во второй раз щелкнул каблуками и пожал мне ру^ку.

– Храни вас Господь, мисс Спидвелл.

Он ушел, и мистер Стокер проводил его до двери; вернувшись минуту спустя, он обнаружил, что я снова изучаю его экспонаты.

– Барон не говорил мне, что вы таксидермист, когда предложил остановиться у вас, – вежливо заметила я.

Он вернулся к слону и взялся за инструменты.

– Я натуралист, – поправил он. – Таксидермия – лишь часть моей работы.

Он не предложил мне ни присесть, ни поесть, но я и сама не собиралась церемониться. Я обнаружила изъеденный молью диван, заваленный грудой шкур, и немного отодвинула их в сторону, ровно настолько, чтобы примоститься на краешке. Я присела осторожно, потому что заметила, что у дивана не хватает одной ножки, и вместо этого он опирается на стопку истлевающих томов «Описания Египта».

– Сейчас очень поздно или же очень рано, но вы все еще работаете.

Он долго ничего не отвечал, и я подумала, уж не решил ли он изводить меня молчанием. Но он просто проверял клей, а когда начал его наносить, то бросил через плечо:

– Я еще не ложился. Как я понял со слов Макса, вы провели всю ночь в дороге. Если хотите поспать, скидывайте шкуры и располагайтесь на диване.

Я только вздохнула от такой негостеприимности, но усталость взяла верх над гордостью, и я начала снимать шкуры. Вдруг что-то в этой куче зарычало, и я отскочила, чуть не опрокинув при этом коробку окаменелых яиц.

– Ради бога, смотрите, куда наступаете! – взревел мистер Стокер. – Это всего лишь Гексли. Он вас не тронет.

Я скинула шкуры и обнаружила бульдога, коренастого и плотного, который смотрел на меня с важностью генерала. Я достала из своей сумки кусочек сыра и протянула ему, а он радостно подвинулся, разрешая мне занять часть дивана. Я свернулась калачиком рядом с ним; мне было до странности приятно ощущать, как его теплая, покрытая черной шерстью спина прижимается к моему животу. Почти мгновенно я уснула.

Глава пятая

Я проснулась через несколько часов; мне было холодно, и все тело затекло. Огонь в камине погас, но мистер Стокер опять работал без рубашки, демонстрируя прекрасную мускулатуру и интригующую коллекцию татуировок. Некоторое время я сквозь опущенные ресницы наблюдала за тем, как он трудится, туго натягивая кусок слоновьей шкуры на мягкую набивку каркаса. Я поняла, что для этого нужно большое мастерство, потому что иногда ему приходилось применять всю свою силу и напрягать все мускулы, чтобы придать тяжелой шкуре правильное положение; а иногда он почти уговаривал ее, а его пальцы становились ловкими, как у музыканта. Его речь тоже менялась: когда он потел и натягивал, то чертыхался, как матрос, а когда уговаривал, то обольстительно шептал, упрашивая зверюгу уступить ему. Тогда он казался моложе, не таким властным, и я вдруг поняла, что он, вероятно, всего на несколько лет старше меня, но что- то ожесточило его. Только когда он улыбался от удовольствия во время работы, его рот принимал более мягкие очертания – единственный признак доброты. Шрамы лишь подчеркивали его смелость, ведь животное, напавшее на него (кем бы оно ни было), лишило его глаза и чуть не отняло жизнь. Мне хотелось услышать эту историю, но я понимала, что спрашивать не стоит. Он не выглядел как человек, склонный к откровениям, а подобная история неизбежно оказалась бы очень личной.

Поэтому я громко зевнула и потянулась, давая ему время снова надеть свою рубашку до того, как я встану. Гексли лизнул мне руку, и я дала ему еще сыра и весело потрепала его за ушами.

– Бога ради, он не комнатная собачонка! – зарычал его хозяин. Но Гексли только перекатился на спину, подставив мне свой живот. Я хорошенько почесала его, а затем встала и подошла к слону.

– Вы хорошо продвинулись. Я долго спала?

– Часа четыре.

– Впечатляюще! Вы так много успели сделать за такое короткое время, – заметила я.

– Это по-прежнему чертовски медленно, – пожаловался он и указал на остальную тушу зверя. – Сложность в том, чтобы сохранить этот отдел, не делая стежков. Зажимы не держат так крепко, как мне бы того хотелось.

– А как думаете транспортировать экспонат, когда он будет закончен? Вы же не собираетесь везти его по улицам Лондона? Его нужно будет собирать уже на месте.

Он закатил глаза.

– Да, я об этом подумал. Я все-таки немного соображаю, что бы вы там ни говорили про филломедузу.

Сейчас он работал над задней частью животного и обошел меня, чтобы посмотреть на полностью отсутствующую переднюю половину.

– Невозможно смонтировать целого слона в один заход. Сама шкура весит больше тонны. Нужно все собирать по частям, и никто еще не сумел сделать это правильно. По крайней мере, пока. Это просто еще один эксперимент, шанс усовершенствовать процедуру до того, как приниматься за дело всерьез.

– Для покровителя? Мне кажется, вы говорили о лорде.

Он кивнул.

– Граф Розморран, дилетант и эксцентрик, но богат как Крез. Он приобрел огромного самца слона (кости и шкуру) в Восточной Африке. Раньше я монтировал по его прихоти других крупных млекопитающих, и он разрешил мне попрактиковаться на этом экземпляре поменьше, попытаться найти более совершенный способ изготовления чучела, прежде чем он позволит мне прикоснуться к главному трофею.

– И он вам за это платит? – спросила я, с сомнением взглянув на незаконченную заднюю часть слона.

Он скривился.

– Думаете, я стал бы это делать ради забавы?

Я многозначительно посмотрела на коллекцию экспонатов. Он тяжело вздохнул.

– Эти не стоят даже опилок, которыми набиты. Они сделаны по старой технологии и уже рассыпаются на части. Большинство их я приобрел за бесценок, просто чтобы разобрать и понять, в чем их несовершенство. Прежде чем вводить какое-то новшество, нужно сначала понять старые ошибки.

Я ткнула в слона пальцем.

– А этот – тоже ошибка?

– Пока что да. Я хотел собрать его на его собственном скелете, но от этого не будет толка. Нужно сделать две отдельные экспозиции. Одна – кости, укрепленные на искусственном каркасе. А другая будет представлять собой животное в натуральную величину; оно должно выглядеть очень естественно благодаря тому, что шкура будет правильно натянута на основу, слепленную так, чтобы имитировать плоть. Вся сложность в его чертовски огромных размерах.

Мне даже понравилось, что он не стал извиняться за грубое выражение.

– Он должен быть собран воедино по частям, но я пока не могу придумать, как этого добиться, чтобы он не выглядел при этом как чудище Франкенштейна. И если не найду подходящего способа, он будет смотреться просто комично.

Я снова заметила черные полоски у него на руках – клей вперемешку с сажей, неизбежные признаки его профессии. Волосы были неухоженными: свисали ниже плеч старомодными спутанными черными локонами, с синим отливом в лучах утреннего света. Борода густая и нестриженая, а повязка на глазу и тонкое золотое кольцо в ухе окончательно придавали ему вид обедневшего пирата.

Я подошла к той части животного, на которую он указывал, и всмотрелась в стежки.

– Вам нужна еще одна пара рук, – решительно заявила я. – Скажите мне, где держать, чтобы не испортить складки на шкуре.

Он колебался, и я нетерпеливо фыркнула.

– Мистер Стокер, предлагаю вам свою помощь. Мне скучно, и вполне вероятно, в последующие часы станет еще скучнее. Мы не знаем, как долго барон собирается держать нас тут вместе, но мы, по крайней мере, можем провести это время с некоторой пользой. Вам нужны дополнительные руки – они у меня есть. А теперь скажите, как мне их применить.

Казалось, он хочет возразить, но в конце концов Стокер просто показал место, и я стала крепко держать шкуру, пока он сшивал.

– Держите крепче, – прикрикнул он. – Сильней! Котенок и то справился бы лучше вас!

Я сжала сильнее, и он хмыкнул – как я уже поняла, это была наивысшая похвала, на которую я могла рассчитывать. Мы работали несколько часов, и наконец я почувствовала, что просто умираю от голода и жажды. Может быть, он ощутил, что моя энергия угасает, а может быть, и сам наконец-то немного устал. Во всяком случае, он принес буханку хлеба и сомнительного вида окорок и стал отрезать ломти складным ножом. Я достала из своей сумки несколько мягких яблок, и мы поели в абсолютной тишине.

Когда мы закончили, он извлек из коробки сигарету, поджег в очаге кусок скрученной бумаги и прикурил; набрал полные легкие ядовито-крепкого табачного дыма и выпустил его наружу с долгим выдохом.

Он поймал мой взгляд и ухмыльнулся.

– Где мои манеры?! Не желаете ли закурить? – спросил он, протягивая мне сигарету.

Я холодно посмотрела на него.

– Нет, спасибо. У меня есть свои.

С этими словами я подошла к своей сумке, вытащила пачку тонких сигарилл и прикурила одну из них так же, как это делал он: от очага, с помощью скрученной бумажки. Он смотрел на меня с изумлением до тех пор, пока я не выпустила идеально ровное колечко дыма, а потом завистливо хохотнул.

– Где вы этому научились?

– В Коста-Рике, – ответила я. – А в ваших сигаретах просто адский табак.

– Хороший табак сейчас дорог, а я бедняк, – с легкостью ответил он.

Мы курили в тишине, и мой взгляд невольно скользил по шрамам, исчезающим за глазной повязкой.

– Не надо меня жалеть, – сказал он повелительно. Воздух вокруг него явственно накалился от гнева, но я посмотрела на него холодно.

– Не понимаю, почему я должна вас жалеть. У вас две нормальные руки, две работающие ноги и сильная спина. Кажется, мозг у вас лучше, чем у большинства окружающих, и, насколько могу судить, ваше зрение не ослаблено. Ума не приложу, по какой причине мне следует вас жалеть.

– Вы не были бы первой, – заметил он хмуро.

Я улыбнулась.

– Боюсь, вам придется приложить гораздо больше усилий для того, чтобы заслужить мою симпатию. Я много путешествовала по миру и встречала мужчин, у которых было в два раза меньше работающих конечностей, чем у вас, и вдвое больше вежливости. Если я за что-то вас и пожалею, так только за то, что вы так решительно стараетесь быть неприятным.

В ответ я услышала лишь некое рычание, но я уже сочла разговор оконченным. Я встала, аккуратно потушила окурок о подошву сапога и отряхнула руки.

– Если мы будем продолжать со слоном, мне нужен фартук. У меня в сумке всего одно сменное платье, и оно шелковое.

С этими словами я подошла к сваленной в кучу одежде и с трудом отыскала там нечто, достаточно длинное и чистое для моих целей. Я аккуратно повязала ткань вокруг талии и вернулась к работе, проверив по дороге клей в горшке у очага. Я подняла шпатель и посмотрела на янтарные волокна, точь-в-точь как сахарные нити.

– А он достаточно теплый?

– Нужно еще немного подогреть, – отозвался он, и я услышала, что голос его стал немного мягче, чем прежде. Он показал мне, как подвинуть клей поближе к огню, чтобы размягчить, и как правильно наносить его на шкуру разными шпателями, а сам шил огромными иглами, делая маленькие, точные стежки, которым позавидовала бы любая швея.

Так мы провели много времени, погрузившись каждый в свое занятие, и спокойно работали до тех пор, пока в дверях не послышался шум и в комнату не заглянул мальчишка.

Это был чумазый ребенок лет десяти, но в его глазах читались ум и – при взгляде на меня – любопытство.

– Почта, мистер С., – сказал он, протягивая единственный тонкий конверт. Стокер взглянул на письмо и велел мальчишке бросить его в огонь.

– Но вы должны сперва прочесть его, – возмутилась я.

Он дернул своим большим плечом.

– Зачем? Я достаточно хорошо знаю, что там сказано, могу даже процитировать наизусть: «С глубочайшим сожалением вынуждены сообщить, что Ваша заявка на участие совместно с Королевским музеем естественной истории в предстоящей экспедиции в Перу отклонена». Продолжать? Я их все знаю слово в слово. Если хотите, могу положить их на музыку: нечто печальное и заунывное для дуэта гобоя и фагота.

Он изображал безразличие, но в его голосе явно слышались нотки горечи.

– Но сейчас может быть другой ответ, – логично заметила я.

– О господи, все вы, охотники за бабочками, одинаковые: всегда стремитесь к лучшему и искренне верите, что найдете его!

Я намазала клеем разошедшийся шов.

– Именно. Понимаете, мистер Стокер, сложно что-то найти, если не искать хорошенько. Мне казалось, исследователь должен лучше разбираться в этом вопросе.

Он грубо фыркнул, а мальчик переводил округлившиеся от изумления глаза с одного на другого. Мистер Стокер обернулся к нему.

– Монета в жестянке, Баджер.

Мальчик подошел к полке, где среди неровной стопки книг была зажата помятая банка из-под сладостей. Он вытащил из банки единственную монетку, такую мелкую, что она практически ничего не стоила, и поблагодарил мистера Стокера. В ответ тот только хмыкнул. Парнишка попрощался со мной, тронув свой козырек, и одарил такой ясной улыбкой, что она сразу осветила его чумазую физиономию. Я улыбнулась ему в ответ, а он нагнулся, чтобы почесать Гексли за ухом.

– Баджер! – грубый окрик заставил мальчишку резко выпрямиться.

– Да, мистер Стокер?

– У меня несварение от того окорока, что ты вчера принес. Забирай его обратно и скажи этому чертову мяснику, что он просто преступник, если смеет выдавать такой товар за хорошее мясо.

Мальчик бросился к окороку и завернул его в кусок мешковины так аккуратно, будто пеленал младенца.

– Я скажу ему, мистер С., – пообещал он и умчался прочь, прижимая к себе окорок как ценный груз.

Мистер Стокер продолжил работать молча, но его молчание было тяжело выносить, и я обрадовалась, когда он прервался, чтобы заварить нам по чашке скверного чая. Свой он пил из банки, в которой когда-то хранились консервированные персики, но мне досталась настоящая фарфоровая чашка, правда, треснутая и с отколотой ручкой. Я держала ее очень аккуратно, наблюдая, как он размешивает в своей банке огромное количество сахара обратной стороной кисточки.

– Сахар, если хотите, – он кисточкой указал на банку, но я вежливо отказалась. Он склонился над чаем, а я стала его рассматривать: сильные руки с широкими ладонями, огрубевшими и покрытыми шрамами, благородные брови, гордый нос. Наконец я покачала головой, и мистер Стокер, который, казалось, заметил мой испытующий взгляд, многозначительно посмотрел на меня.

– Только не говорите, что вы во мне разочаровались! – предположил он.

– Да, это правда, – спокойно ответила я. – Но, вероятно, не по той причине, о которой вы думаете.

– Знаю, вы считаете меня мужланом, грубым и плохо воспитанным.

Я пожала плечами.

– Ну, это мы уже давно выяснили. Ваши ужасные манеры меня не удивляют. Удивляет то, что вы лжец.

Он вздрогнул, его лицо залила краска гнева. Но он быстро взял себя в руки и ответил, стараясь изобразить беззаботность.

– Лжец… Должно быть, вы очень умны, раз сумели меня разоблачить.

– Не особенно. Я видела, с какой жадностью вы поглощали окорок, а также то, что в течение последующих нескольких часов вы работали совершенно спокойно: не кашляли, не сглатывали и не посещали отхожего места во дворе, что было бы признаком несварения. Напротив, вы работали с большим воодушевлением и энергией, как человек, находящийся в сознании и полном здравии.

Краска отлила у него от лица, и он отвел взгляд.

– Да, черт возьми, я соврал мальчишке.

– Сколько человек он пытается прокормить на свой скромный заработок?

– Семь: шестерых братьев и сестер и больную мать, – тихо сказал он.

– И мальчик слишком горд, чтобы брать милостыню, как я понимаю.

– Именно, – признал он.

– А вы слишком умны, чтобы ее предлагать. Подозреваю, что у вас договор с мясником, чтобы он не принимал всерьез те сообщения, что вы передаете ему с мальчишкой.

Он поколебался, а потом выпалил:

– Да, черт возьми, он также получил от меня распоряжение отдавать им все потроха и кости, которые у него остаются, и записывать их на мой счет.

– Думаю, вы с трудом оплачиваете этот счет.

Ответом мне было гордое фырканье.

– Я сам с этим разберусь.

– У вас это не очень хорошо выходит, – заметила я. – Вы питаетесь какими-то отбросами, предпочитая тратить деньги на дешевый табак, сахар и (если я не слишком заблуждаюсь насчет аромата, исходящего от вашей персоны) отвратительный джин. При этом, мистер Стокер, вы обладаете честолюбием и замечательными навыками. Я большему научилась за несколько часов наблюдений за вами, чем за годы чтения книг и журналов. Вам бы следовало быть профессором в университете или полевым исследователем.

Его губы скривились в зарослях спутанной бороды.

– Вы сами видели, каковы мои перспективы. Мне не раз отказали.

Я взмахнула рукой.

– Вам отказало второсортное заведение, которым управляют шарлатаны и дураки. Всем известно, что директор получил свою должность только потому, что его тетя – любовница председателя совета директоров.

Он подавился чаем и кашлял так сильно, что мне пришлось встать и похлопать его по спине. Он вытер рот рукой и посмотрел на меня с большим любопытством.

– Мисс Спидвелл, я пешком прошел вдоль всей Амазонки, общался с туземцами, в меня дважды стреляли. Я чуть не умер в зыбучих песках от укуса змеи, отравленных стрел и одного особенно дикого ягуара. И до настоящего момента ничто меня так не удивляло, как вы.

– Я приму это за лучший комплимент, мистер Стокер.

Он наклонил голову и внимательно посмотрел на меня.

– Откуда вы знаете Макса?

– Барона? Я его не знаю, он просто сам вдруг появился.

Я не знала, что именно поведал ему барон, а потому свела свое объяснение к основным фактам.

– Я хоронила свою попечительницу, мисс Нелл Харботтл, а барон пришел выразить мне свои соболезнования. И был так добр, что предложил довезти меня до Лондона.

– И вы отправились с ним? Вот так просто?

Кажется, он совсем забыл про чай. Тот успел остыть и покрыться пленкой, пока мистер Стокер слушал мой любопытный рассказ.

– Это казалось разумным решением, – нашла я подходящий ответ. – По соседству был замечен грабитель, и барон убедил себя, что я в опасности.

– Да, он так и сказал: вопрос жизни и смерти, – подтвердил мистер Стокер, подражая интонациям барона.

Я могла бы рассказать ему всю историю целиком, но мне не понравился его тон. Пусть вломившийся ко мне в дом незнакомец пока останется секретом, о котором знает только барон.

Я пожала плечами.

– Это все фантазии пожилого джентльмена. Несомненно, многим дамам было бы невыносимо оставаться в одиночестве, в уединенном сельском доме, особенно когда по округе расхаживает преступник, но меня такая перспектива не пугала. Я могла бы остаться в коттедже «Королек», но в любом случае намеревалась вскоре оттуда уехать. Отправившись с бароном, я сэкономила на билете до Лондона. Мне всегда приходится думать о деньгах, – закончила я и уставилась на дно чашки.

Он ощетинился.

– Во всяком случае, вам не придется тратить их под моей крышей. Макс вручил вас под мою защиту. А значит, моя обязанность – давать вам кров и пищу до его возвращения, – сказал он мне очень рассерженно.

– Право слово, мистер Стокер, в этом нет никакой необходимости, я сама могу за себя платить, – попыталась возразить я.

– У меня остались лишь жалкие искры гордости, мисс Спидвелл. И прошу вас, позвольте мне ими согреться, – сказал он.

Он говорил обыденным тоном, но подсознательно я чувствовала, что этот человек слишком низко пал в этом мире, и мне не хотелось ранить его еще больше.

– Тогда я просто должна поблагодарить вас за гостеприимство, мистер Стокер. Но и вы должны уважительно отнестись к моей гордости. Мне бы хотелось быть хоть в чем-то вам полезной, пока я здесь. Может быть, я могла бы немного убрать комнату, – предложила я с надеждой, взглянув на хаос вокруг нас.

– Троньте тут хоть волосок на голове ленивца, и я вас пристрелю, – мрачно сказал он. – Но вы можете продолжать помогать мне со слоном. Адова уйма работы для одного человека.

Я не стала обращать внимания на грубость. За последние несколько часов я уже к ней привыкла, и, если говорить начистоту, подобные слова добавляли разговору остроты, приятной для человека, столько времени проведшего под женское щебетание.

– Удивительно, что вы вообще принялись за это задание без толкового ассистента, – подумала я вслух.

– У меня нет средств для того, чтобы нанять ассистента, – напомнил он.

– И недостаточно благоразумия для того, чтобы отказаться от этого предложения, – добавила я.

Он снова вздрогнул, но я предупреждающе подняла руку, чтобы остановить тираду, явно готовую вырваться из его уст.

– Это не было критикой, мистер Стокер. Нет ничего плохого в том, что человеку не чуждо честолюбие. По правде говоря, я даже считаю его необходимым качеством в наше время. Джентльмен не может в полной мере положиться на то, что его благородное происхождение сможет всю жизнь содержать его. Иногда обстоятельства требуют того, чтобы он сам прокладывал себе путь в жизни, и я могу только приветствовать такой энтузиазм.

Он прищурился.

– Почему вы говорите «джентльмен»?

– Потому что мне совершенно очевидно, что вы человек, на которого обрушились многие превратности судьбы. Коснулись ли они только вас или пострадала вся ваша семья, я не могу сказать. Но знаю, что вы были рождены не для того, чтобы пить чай из жестянки из-под персиков и носить залатанные сапоги. – Я многозначительно посмотрела на его ноги. – Я заметила, что ваши сапоги от Джона Лобба. Они старые, поношенные и аккуратно залатанные, но прекрасного качества и баснословно дорогие. Это говорит о том, что их хозяин не тот, кем кажется.

Он слушал меня, открыв рот от изумления.

– Но как, черт возьми, как вы могли это узнать?!

– Я была знакома с одним очаровательным молодым бельгийцем, который всегда заказывал всю обувь исключительно в этом заведении. Он рассказал мне обо всех важных признаках обуви джентльмена. Но, боюсь, вы сами выдали свое происхождение, мистер Стокер: тем, как вы произносите гласные. Вы обращаетесь с ними аккуратно, как может только джентльмен, обученный этому с колыбели. Хотя ваши выражения до крайности красочны, но ваше произношение безупречно.

На это он сказал лишь очередную грубость, а я только улыбнулась, потупив глаза в чашку. Потом он замолчал, потягивая чай, и наступила на удивление успокаивающая тишина, которую я все же нарушила.

– А почему бы вам самому не отправиться в экспедицию, мистер Стокер?

Он зло усмехнулся.

– Мне кажется, мы уже обсудили состояние моих финансов, мисс Спидвелл. И вы достаточно знакомы с данной темой, чтобы самой знать ответ на этот вопрос.

Я покачала головой.

– Думаю, это вполне ожидаемо, но вы просто растеряли всю свою решимость.

– Простите?

– Поверьте, я вам очень сочувствую и вполне вас понимаю, мистер Стокер. Все невзгоды, с которыми вы столкнулись в своих экспедициях, в состоянии умерить пыл любого исследователя. Но ведь мы ученые, не правда ли? И можем отличить базовые металлы от драгоценных. Некоторые вещи при испытаниях очищаются и становятся крепче, а другие – разрушаются.

Он заскрипел зубами в ответ на такое выражение жалости.

– Уверяю вас, ваше сочувствие совершенно неуместно. Я не терял решимости, невыносимая вы женщина. Я делаю все, что могу, исходя из того, что имею.

Я опять покачала головой.

– Думаю, нет. Вы доверились Королевскому музею естественной истории, институции, которой, как мы оба знаем, правят невежество и алчность. И все же, как мне кажется, вы собрали все их отказы с тем же усердием, что и ваши трагически погибающие экспонаты. Скажите, сколько раз они вам отказывали?

– Раз двадцать, – проворчал он.

– О боже, мистер Стокер! Мне не хотелось бы добавлять к списку ваших недостатков еще и упрямство, но, боюсь, придется. Почему вы так настойчиво просите у них помощи, хотя все должно было быть наоборот?

Он открыл рот, чтобы ответить на оскорбление, но последняя фраза, видимо, показалась ему слишком загадочной, и он приказал:

– Объясните.

Я улыбнулась.

– Думала, вы и не спросите.