Читать книгу: «Горбатый Эльф», страница 28

Теперь она встретила старого друга, и огонек ее улыбки точно так же светит ему, как раньше – Лансу. Пора прощаться с иллюзиями, Тайра встретит много друзей на своем пути, многие будут любить ее. А у него останется прекрасное воспоминание, чтобы хранить его до конца своих дней.

Глава 28. Старая Крепость

Черное варево облаков на глазах заполняло ущелье, срезая вершины ближайших гор. Они почти бегом поднимались к развалинам, уже не рассчитывая достичь укрытия до начала грозы. Тропа была хорошо утоптана, а ближе к крепости даже вымощена тесаным камнем. Место казалось обжитым – ни колючек, ни сушняка, между старыми деревьями росла низенькая, будто подстриженная травка. Над бесформенной, сплошь укутанной виноградом оградой виднелись полуразрушенные стены главного здания – то ли замка, то ли храма. Тайра смутно помнила: внутри было несколько комнат почти без крыши и куча хвороста, из которой отец развел большой веселый костер.

Эрвин театральным жестом раздвинул виноградные плети:

– Старая Крепость приветствует вас.

Спотыкаясь о каменные завалы, они следовали за эльфом под первыми тяжелыми каплями дождя. В просторном помещении, некогда бывшем центральным залом, каким-то чудом сохранилась часть полукруглого свода. У стены чернело кострище с аккуратной пирамидкой хвороста посередине, а рядом – груда сухих веток, точь-в-точь такая же, как и десять лет назад. Пока люди сбрасывали с плеч поклажу и озирались по сторонам, Эрвин протянул руку к кострищу, и дрова вспыхнули жарким золотым пламенем, будто облитые маслом. Эльф впервые открыто воспользовался магией, но, кажется, никто, кроме Тайры, этого не заметил. Вокруг огня лежали плоские валуны, обросшие мягким изумрудным мхом. Как раз шесть – по числу путников, сидеть на них, протянув усталые ноги к костру, было чистым наслаждением.

– Тут где-то заначка была, – задумчиво сказал Эрвин и скрылся в глубине зала. Вернулся он с полной охапкой провизии. На горловину пузатого кувшина с вином он водрузил три ковриги хлеба, а круглую голову сыра придерживал подбородком. Хлеб оказался мягким, еще теплым. Тут уж все покосились на эльфа, на языках крутились вопросы – когда же та заначка была сделана и нет ли в крепости кого постороннего. Тайра сладко потянулась и лениво спросила:

– Из прошлого стащил эту вкуснятину или из будущего?

– Из будущего я не ворую, – неубедительно возмутился Эрвин.

Капли падали все гуще и быстрее, сплетаясь в струи воды. И вот уже сверкающий шумный занавес отгородил от всего мира укромный уголок зала с костром посредине. Видимо, кострище располагалось на небольшом возвышении – пол оставался сухим, брызги дождя не долетали до них. Вино было сладким, сыр острым, хлеб теплым – и всего было вдоволь, сколько бы они не ели. А там, за завесой дождя, творилось что-то жуткое. Удары далекого грома сливались в сплошной рокот, напоминающий рычание огромного зверя. Все ярче и ближе вспыхивали молнии. Разговаривать было почти невозможно – голоса заглушались грохотом и треском.

– Хогга злится! – весело выкрикнул Эрвин в промежутке между ударами, – здесь она нас не тронет – Старая Крепость под защитой эльфов.

– Что она такое? Живое существо? Дух? Ты ведь должен знать, – спросила его Тайра.

– Сейчас, – Эрвин поднял руки и поводил ладонями в воздухе, словно раздвигая что-то невидимое. Гроза продолжала бесноваться, но звук стал слабее, как будто в комнате закрыли ставни.

– Вот так получше, а то не слышно ничего. Про нее никто толком не знает. Мы поселились здесь лет восемьсот назад, и она уже была тут. Чаще всего спала, она просыпается во время войн или мора – когда много смерти и боли. Мы долго не догадывались о ее существовании, подземный мир нас не касается. А гномы даже упоминать ее боятся, они верят, что разговор о ней навлекает беду.

– А ты сам не можешь поглядеть?

– Не знаю, это ведь ужасно давно началось.

– Эрвин, нам нужна твоя помощь, – вмешался Брейд, – нам предстоит встреча с врагом, о котором мы ничего не знаем.

– Попробую, – пожал плечами эльф и как-то незаметно растворился в тенях. Зато его возвращение оказалось намного выразительнее – он с размаху упал на колени, вроде бы с небольшой высоты, и ошарашено озирался, с трудом узнавая присутствовавших. Был он грязным и измученным. Вместо привычной неказистой, но теплой одежды на нем болталась мешковатая холщовая рубаха почти до пят. Тайре показалось, что он немного вырос.

– Чего это ты так вырядился? – поинтересовался Балтазар, будто важнее вопроса и не было.

– А, это… какая висела на веревке, ту и взял. В подземелье одежда совсем разлезлась, не голым же ходить.

– Но ты узнал что-нибудь? – нетерпеливо спросил Брейд.

– Узнал. Пришлось забраться очень далеко, так далеко в прошлое я еще никогда не ходил. Там время другое, не знаю, как сказать… плотное, что ли. Его изменить почти невозможно, даже если захочешь – просто смотришь, и все, а тебя не видят, даже потрогать что-то трудно. Как будто умер.

– Так ты понял, что такое Хогга?

– Понял, а толку-то… Мерзкая история, даже рассказывать неохота.

– Говори, даже мелочи могут оказаться полезными.

– Не, вряд ли. Это не человеческое зло, это, скорее, из нашего мира. Ладно, расскажу, раз уж столько времени потратил на поиски…

В общем, тысячу с небольшим лет назад на том месте, где сейчас стоит Нижний замок моего Готфрида, был город. Жители этого города поклонялись дракону. Он жил в пещере и не мог ее покинуть – повредил крыло, когда упал в провал. Винтовую лестницу построили позже, поначалу, до того, как он стал богом, ему просто сбрасывали еду. Люди всегда ценили плененных драконов за их способность предсказывать будущее. Не слишком точно – но, по крайней мере, о приближении врага, или засухи, или мора дракон в состоянии предупредить.

Раз в неделю жрецы с песнопениями спускались по винтовой лестнице, неся барана или теленка, украшенного цветочной гирляндой. Но в подземелье входила только главная жрица. Последнюю из жриц звали Хогга, и она была совсем юной. Она умела говорить с драконом. Эти существа не могут разговаривать в вашем смысле этого слова – но думают они очень громко, и жрица слышала его мысли и отвечала ему. Девушка не боялась зверя: она выросла, играя у него на спине так же, как до нее росли и ее мать, и бабушка. Когда Хогге исполнилось шестнадцать, она объявила служителям храма, что ночью, когда она вопрошала дракона о будущем, божество внезапно обратилось в прекрасного юношу, и теперь ей предстоит стать матерью. Ей, разумеется, поверили – девушка жила при храме на вершине горы, никогда не спускалась в город и не встречала мужчин. Хотя был там один молодой жрец… Как бы то ни было, но и сама Хогга, и ее мать считались дочерями дракона. В положенный срок она родила девочку, и чаще проводила дни в пещере, чем на поверхности земли.

По большим праздникам, а в городе их было семь, жрецы приносили в жертву не овцу, а человека. Дракон ненавидел эти праздники – он был старым и мучился страшными коликами после жесткого мяса тощих рабов. Хогга трижды передавала жрецам желание дракона отменить обычай травить его негодной пищей, и трижды они отказывали ему, ссылаясь на волю высших богов. Не станет человеческих жертвоприношений – ослабеет страх перед драконом, а с ним и почтение к его воле. Уже несколько поколений жрецы твердой рукой правили городом от имени дракона, и знание, что страшный жребий может выпасть не только рабу, но любому, кто ослушается приказов божества, было залогом покорности горожан.

Однажды, когда дочь Хогги играла, забираясь по хвосту на спину дракона и скатываясь, как с горки, с его боков, ящер обнюхал ее и сказал: «Она – человек, а пахнет вкусно, как молодая овца… Что ты дрожишь, жрица – я не собираюсь есть твою дочь. После твоей смерти она будет кормить меня, и говорить со мной. Но передай, чтобы на следующий праздник мне прислали не старого раба, а девочку. Лучше двух – они слишком маленькие». Хогга часто закивала головой, она не могла говорить от ужаса и поскорее увела дочь из пещеры. Больше она не позволяла дочке спускаться в подземелье, хотя та плакала и очень скучала по своему другу – каждый, кто покоряется голосу дракона, становится как бы его частью. Жрица давно уже была наполовину женщиной, наполовину ящером.

– Ты рассказываешь легенду? Откуда ты знаешь, что ей сказал дракон, если они говорят мыслями? – перебил Эрвина Балтазар.

– Я рассказываю то, что видел и слышал. Я проторчал в этой пещере несколько недель, ловя поворотные моменты. Их нетрудно нащупать – там время сгущается, но сначала я попал в самый конец истории, и не сразу понял, что мне нужно искать.

– Ну а мысли-то, их ты откуда узнал?

– Да слышат эльфы драконов, они же – тоже звери.

Тайра только хмыкнула. Людей Эрвин слышал не хуже. Или и мы для них звери?

Жрецы приняли повеление дракона с большим сомнением. Ужас и благоговение народа, конечно, возрастет, да не было бы бунта… Одно дело – старый больной раб или преступник из свободных, другое – маленькая девочка. Но Хогга была непреклонна, она боялась за свою жизнь. Ее посвятили в верховные жрицы после того, как мать не вернулась из пещеры, и она всегда догадывалась, куда та пропала. Во время осеннего праздника Уходящего Солнца жрецы объявили народу, что городу грозят неисчислимые беды, и отвести их можно только принеся в жертву двух невинных дев. Заранее отобранные у рабынь дочери были спущены в пещеру. Горожане приняли это со смирением, как печальную неизбежность, хотя многие женщины плакали, когда под звуки торжественных песнопений хорошенькие головки украшали венками из роз.

Беды не замедлили явиться после третьего праздника – началось повальное бегство рабынь с детьми. Их ловили, в наказание отбирали у них дочерей, объявили, что дети беглянок будут принесены в жертву в первую очередь, но ничего не помогало. В нескольких домах рабы-мужчины убили хозяев и были казнены на главной площади. Сразу после казни началось восстание. Его подавили за неделю, с обеих сторон погибли сотни людей. Оставшихся в живых рабов заковали в цепи, и пользы от них было мало – разве что жернова крутить. А самое страшное – подходящих по возрасту девочек осталось только девять. На полгода хватит, дальше придется покупать. Прослышавшие про события в городе работорговцы заранее заламывали такие суммы, что городской глашатай объявил о введении дополнительного жертвенного налога.

Тем временем дракон оценил новую пищу, и потребовал, чтобы овцами его больше не кормили. На этот раз Хогга плакала, стоя перед ним на коленях и умоляла отложить перемену рациона хотя бы на полгода, пока город оправится после восстания. Дракон заревел и бросился на нее с разинутой пастью.

Через неделю в пещеру спустили двух молочных телят. Дракон разодрал их на части и швырнул в Хоггу. Когда испуганная жрица бежала вверх по лестнице, в ее голове раздалось шипение: «К городу подходят враги. Без меня вам не справиться. Скажи, чтоб принесли хорошее мясо».

Три дня спустя к городским стенам подошло вражеское войско, но жители уже были готовы к осаде. Трудно захватить город-крепость на вершине горы, разве что измором. Стояла осень, амбары были полны, не хватало только девочек-рабынь для дракона.

Не прошло и месяца, как они закончились, и по приказу жрецов солдаты отняли дочь у нищей вдовы. Вдова так голосила, что ее пришлось убить. В следующий раз отряд, посланный на облаву на окраинные улочки, столкнулся с толпой оборванных мужчин с кирками и топорами. Солдаты отступили.

В тот день городской совет вынес решение: отныне жертва будет избираться по жребию, перед которым все равны – дочь купца и дочь каменщика, и каждый, кто воспротивится воле богов, будет казнен. Писцы в сопровождении стражников отправились по домам составлять список девочек надлежащего возраста. Во дворцы знатных людей они, понятно, не заходили.

Хогга спустилась к дракону, чтобы сообщить ему радостную весть – завтра он будет накормлен. Зверь поднял голову, и в голове жрицы загремели слова:

–Ты скинешь в колодец отару овец. Заберешь свою дочь и спустишься в пещеру. Возьми с собой еду и теплую одежду. И беги быстро – ты можешь не успеть.

Голос звучал по-прежнему грозно, но Хогга почувствовала скрывавшийся за ним страх.

Она второпях укутала дочь и, волоча ее за руку, бежала к овчарне, когда в храмовые ворота ворвалась разъяренная толпа. Ее вел тот самый молодой жрец. Горожане рассыпались по двору, убивая стражу и духовенство, а жрец выхватил девочку из рук Хогги и крикнул:

– Я не дам тебе скормить ее чудовищу, ведьма!

Но он все-таки не тронул бывшую возлюбленную и позволил ей бежать. Хогга нырнула в колодец, и для нее навсегда наступила тьма. Спускаясь по лестнице, она слышала, как над головой задвигают каменную крышку люка.

Дракон понял, что оказался в ловушке, взревел и ринулся к колодцу. Дверь была слишком узка для него, но он скреб край проема когтями, бил в стену головой, как молотом, и через два дня стена рухнула. Тогда он пополз наверх. Его туша не могла удержаться на узкой лестнице, и он уперся головой в край колодца, а хвостом – в противоположный, растопырил крылья и начал медленно подниматься, виток за витком, сопровождая каждое движение оглушительным рыком. Где-то на середине пути он услышал грохот над головой: люди заваливали люк обломками скал. И тогда он рухнул вниз и взревел в бессильном отчаянии. Он понял, что мог выбраться из пещеры в любой день на протяжении долгих столетий, а теперь путь закрыт. Но зверь не смирился. Много месяцев он ползал по тоннелям вокруг озера, пытаясь найти выход на поверхность, обдирая когти и шкуру о камень, сокрушая все на своем пути. И ночью, и днем гора содрогалась от глухих ударов и яростного рева. Люди боялись оставаться в домах и метались по улицам, ожидая, что чудовище вырвется из глубин и покарает город. Через несколько дней вражеское войско сняло осаду и ушло, за ним потянулись жители. Город опустел.

Жрица осталась наедине со своим повелителем. Зверь не трогал Хоггу, несмотря на ярость и терзающий его голод. Он боялся остаться один в непроглядном мраке. Вначале жрица тоже пробовала искать выход из пещеры, но она не решалась далеко уходить от ручья и озера, и каждый раз возвращалась, как только переставала слышать журчание воды. Она научилась охотиться на летучих мышей, находила их по запаху и сшибала камнем. Когда охота была удачной, Хогга кормила ими дракона. И постепенно сходила с ума. Она часами сидела на берегу, раскачивалась взад и вперед и выла, проклиная свою судьбу, тьму пещеры и свет недоступного солнца, небо и землю, людей и богов. Ее вой был страшнее, чем бешеный рев ящера.

Наступил день, когда жрица прокляла жизнь, саму себя и дракона. И тогда она впервые увидела свет – в глазах зверя вспыхнуло красное пламя. С глухим рыком дракон медленно полз к ней. Она отступала в воду озера, сначала по пояс, потом по шею, потом поплыла. Вода была ледяной, а Хогга иссохла и ослабела от голода, очень скоро она пошла ко дну. Дракон увидел, как тонет его последняя пища, кусок живой плоти, и нырнул вслед за ней. В том месте озеро очень глубокое, он успел схватить Хоггу, а вот поднять ее на поверхность у него не хватило сил. Они навсегда остались в озере, дракон и жрица в его пасти. Их души, полные ярости и тьмы, слились воедино, а озеро обрело имя и сущность, если смерть можно назвать сущностью.

– Интересная сказка, – хмыкнул Балтазар, – значит, вот чего нам надо бояться – дохлого дракона и девку, которая померла тыщу лет назад?

– Никого не надо бояться, – устало ответил Эрвин, – ты, главное, ее не слушай, когда в пещеру спустимся, ладно?

– Получается, что Хогга – что-то вроде злой русалки? – спросила Тайра.

– Ну да, вроде того. Только с душой дракона, сотни лет копившего силу и ярость. И превратившаяся в богиню тьмы и смерти.

– Русалка, – злобно буркнул Балтазар. С этой дрянью он был знаком. Как-то раз он попытался забить гарпуном такую тварь, повадившуюся рвать его сети. Через год умерла его жена, и шкипер свято верил, что ее забрала та русалка, – ладно, давайте спать уже.

– Подожди, Эрвин, – вмешался Брейд, ты же ничего не рассказал ни о сокровищах, ни об алтаре.

– Во времена Хогги о них не знали. Кто полезет в пещеру к дракону? Алтарь там был всегда, он старше этих гор и вообще не из нашего мира. Любой предмет, даже случайно попавший на него, со временем обретает магические свойства. И навсегда остается на нем. Если его забрать, через несколько дней там появится точно такой же. А вернее, тот же самый.

Тайра невольно коснулась шарика на груди. Вот почему у них с эльфом они одинаковые…

– В разные времена маги оставляли там свои артефакты, чтобы умножить их силу, и если помыслы мага были чисты, то возникали Ключи – предметы, наделенные властью менять судьбы этого мира.

Начало сокровищнице положил царь Арет. Нет, это не царь Горох, он действительно существовал, его царство находилось там, где сейчас Салем. Арет, как и все ваши самые любимые цари, был завоевателем. А к тому же – очень сильным магом, Алтарь он обнаружил во время одного из походов, и навсегда остался рядом с ним. Заложил тот город, где через четыреста лет родится Хогга, хранил награбленные сокровища в пещере, создавал новые Ключи. Много чего натворил, и великого, и ужасного. После него о пещере забыли, потом снова нашли, что-то приносили, что-то забирали.

Мой Готфрид обнаружил вход в подземелье еще подростком. Когда умер король Ракайи, его отец, регентшей стала мать. С самого начала ее сердце лежало не к старшему, нелюдимому и скандальному сыну, а к младшему, румяному веселому Гилату. Вскоре она объявила Готфрида неизлечимо больным и отправила к своим родителям в Ильмар, откуда она была родом. Гилат взошел на престол и покорял мир мечом, а Готфрид вознамерился завоевать его магией. К счастью, оба они зашли не слишком далеко.

– Так нам еще и с древним колдуном предстоит разбираться? – спросил Брейд.

– Не знаю, я плохо вижу сейчас будущее, в прошлом слишком пересидел, что ли… Пора спать – завтра нам рано вставать придется.

Тайру разбудил голос. Небо над разломом стены было серым, ночь кончилась, утро еще не наступило. Костер давно догорел, еле дымился. Ни звука, только стук редких капель – но она же слышала голос? Тайра пересчитала спящих. Четверо, эльф отсутствовал. Осторожно перебралась через Литанию, уснувшую в объятиях Брейда – ей-то какая разница, сами пускай разбираются – и вышла в промозглый предрассветный сумрак.

Развалины крепости тонули в густой тени гор, сливались с темными зарослями. Тайра забралась на обломок камня и вытянулась в струнку, вглядываясь и вслушиваясь. Ничего враждебного не было в предрассветном сумраке, но сердце стучало громко и часто. Ливень кончился. Под деревьями шелестела капель, тускло поблескивали лужи, трава казалась седой от воды. Небо над горными вершинами светлело на глазах, пискнула первая птица. Деревья и камни обретали форму и цвет, осенние кусты медленно наливались желтизной. Нет, все-таки показалось.

Тайра нашла тропинку, ведущую вниз по склону, там журчал ручей, и можно было умыться. Через несколько шагов она услышала чью-то негромкую фразу, совсем близко. Чуть ниже, за прибрежными кустами, ей почудилось что-то светлое, смутное… Призрак?

На берегу ручья стоял Эрвин в своем белом балахоне и разговаривал с кем-то невидимым. Тайра притаилась за ветками ивы, немного надеясь, что эльф не заметит ее.

– Теперь уже ничего не изменишь – ты же видишь, все линии судеб сплелись в один узел… Нет, по-другому не выйдет – думаешь, мне самому хочется? Ты поможешь? Надо чтобы она осталась живой, иначе все было бессмысленно… Скажи всем, ладно?

Эрвин протянул руки, словно обнимая кого-то – пустоту, не было там никого – и обернулся к Тайре.

– Прости, что разбудил,

В серой полумгле лицо эльфа казалось белым, как его рубаха, а глаза неестественно огромными. По спине Тайры пробежал озноб. Что за бред он нес? Кто должен остаться живым? А с остальными что будет? Мальчишка сошел с ума и ведет их навстречу гибели.

– С кем ты разговаривал?

– С братом.

– Здесь никого не было. И тебе никто не отвечал. Очнись, Эрвин – мы тут вдвоем, остальные еще спят.

– Ты не видишь наш мир. Хотя… здесь, наверное, я смогу тебе кое-что показать. Хочешь? Нам нужна любая блестящая поверхность – зеркало, вода.

Быстрый, мутный после дождя ручей явно не подходил, но, кажется, возле крепости лужи еще не успели высохнуть. Злясь на себя за то, что потакает безумию Эрвина, Тайра ткнула пальцем в озерцо, разлившееся между корней огромного платана.

– Эта лужа тебе подойдет?

– Да. Меньше будешь ехидничать – больше увидишь. Смотри, не отрывая взгляда, иначе все исчезнет.

Эрвин поставил ее на толстый корень, спиной к стволу, сам прислонился сбоку. На что тут смотреть? На дне лужи лежала пестрая, уже немного подгнившая листва, по поверхности плавали желтые ребристые лодочки листьев платана. Прямо к ее ногам опрокинулось отражение крепости. В воде краски всегда кажутся более темными и насыщенными – небо густо-синее, почти черное, оплетший стены виноград – ярко-багряный. Он разросся так пышно, что Тайра с трудом разглядела, как сквозь побеги поблескивают цветные стеклышки на узком окне. На мгновение сбоку отразилась чья-то рука, качнулась, будто бы приветствуя их. Ланс, что ли, встал? Тайра удержалась и не подняла глаз. Кстати, у Ланса не было куртки с зеленым рукавом и алой манжетой, ни у кого из отряда не было.

Тайра терпеливо смотрела на лужу, со скуки разглядывая тонкий цветочный орнамент на голубоватом камне, которым был облицован вход в крепость. Вчера вечером, убегая от грозы, она и не заметила, как хорошо сохранилась арка портала. Резные створки дверей распахнулись, на пороге возник мужчина в рыжей куртке. Тайра сразу узнала его – даже в виде перевернутого вверх ногами блика на воде.

– Отец! – выкрикнула она срывающимся голосом.

Мужчина помахал ей рукой. Из-за его спины показалась невысокая женщина, виновато улыбнулась, прижалась щекой к плечу Джана. Это была Зелла, еще совсем молодая. И отец ласково обнял ее.

– Эрвин, они что – теперь вместе?! – спросила потрясенная Тайра.

Когда она снова взглянула на отражение, там уже никого не было. Серые камни развалин, черный провал входа. Темно-зеленые, только начинающие краснеть, заросли винограда.

– Они и должны были быть вместе – с самого начала. Давай я расскажу тебе о том, что было предназначено, но не случилось, чтоб ты прекратила беситься. В общем, в ту ночь, когда Джан и Джакоб подрались из-за девушки и решили навсегда покинуть Ашеру, они все-таки надумали спросить саму Зеллу – кто ей милее. И в Кадар отправился один Джакоб. Там у него хорошо пошло с торговлей, но он не находил себе места, тосковал и по брату, и по девушке, и перебрался в Дарнию, где и встретил свою Чанту. А Джан и Зелла остались с родителями, у них трое сыновей, большое стадо и его давным-давно выбрали деревенским старостой. Ашера просто расцвела с его помощью.

– Трое сыновей? Значит, я бы не родилась?

– Почему это не родилась? В той реальности ты все равно была бы дочерью Литании. Получив предложение Янгиса, принцессы не могли надеяться на чью-то помощь и поступили так, как должны были – сказали «нет». Бравиет лежал при смерти, а Стефания слишком суеверна, чтобы пойти против древнего обычая, ей пришлось передать отказ и собирать войско. Была война, Дарния и то, что осталось от Наррата и Раттена, поддержали Кадар. Янгис погиб в битве и императором стал Брейд, первый в очереди на престол. На коронации он встретил твою маму, через год родилась принцесса Тайра – так что теперь тебе было бы шестнадцать, ты такая же вредная, но глаза у тебя серые.

Брейд мог быть ее отцом? Да, пожалуй… Тайра чувствовала необъяснимое доверие к Волку, пока не заметила, что он оказывает маме слишком много внимания. И стал совсем уж неприятен, когда прекратил это делать. Мог, не мог… Все это – пустые эльфячьи сказочки. Она – дочь Джана, а тот почему-то с Зеллой.

– Спасибо, что показал мне отца, – тихо сказала Тайра.