Хлопок. Вспышка. Удар в плечо, лицом по земле, а сзади воздух сияет и целлофаново рвется, поднимается утробный вой: сирена. Я отползаю и оборачиваюсь – боже мой, до забора теперь метров пять! Нащупываю колбу… остатки колбы. Под пальцами влажно, в узлах веревки колется стекло.

– Нет! Только не это!

Поверх колец проволоки взвивается, роняя искры, вязь узоров. Расходится дальше и дальше, от пляски символов кружится голова. Шатаясь, ползу на коленях прочь. Смешно: вот тебе и беги…

Девушка лежит в прежней позе, но глаза открыты. Зрачки до краев заполяют серую радужку. Всполохи в небе красят бледную кожу в мертвенные тона, под стать ее сиреневому лавандовому запаху. Проглотив пыль, сиплю:

– Это плохо?

Она медленно моргает: да. Вой падает на октаву ниже, потом еще, мерцает в позвоночнике. Сжимаю кулак с раной.

– Звонок не работал, – зачем-то объясняюсь. Нина кривится. – В следующий раз просто брошу тебя, обещаю.

Вздыхает. Накрываю ее руки своими:

– Главное, не умирай.

Я успеваю расслышать шаги, но не пошевелиться. Нина меняется в лице. Ледяная резь опутывает шею. Я пытаюсь просунуть пальцы под удавку, когда меня дергают назад, опрокидывая на спину. Сверху вырастает фигура. Размытое движение – и тонкая цепочка вспарывает предплечья морозом и болью. Мелькает второй человек, склоняется над Ниной.

– Как она? – спрашивает затягивающий путы мужчина. Успеваю напрячь мускулы, отвоевав кусочек свободы, смаргиваю слезы: цепь, разрезая свитер, вгрызается в кожу.

– Жить будет, – после долгой паузы отвечает другой. Мужчина… нет, парень – чуть старше меня – коротко улыбается. Облегченно – Нинин друг?

– Ты ее знаешь?

Нина сосредоточенно кивает, каркает:

– Ва… лен…

– Понял, – девушку оплетает волшебная паутина. Стоящий на коленях складывает ее – из пыли и камешков, порхающих в воздухе.

– Ты можешь встать? – не дожидаясь ответа, друг Нины подхватывает на руки. От него пахнет сигаретным дымом. Вдруг вижу: не друг, брат. Пусть смуглый и черноглазый, а резкий нос гораздо крупнее, чем у сестры, но в остальном сходство разительное.

– Не бойся, – говорит он. Добавляет в рацию на плече:

– Код пятнадцать. Прием.

– Кан! Ты с ума сошел?! Еще рано отклю… не трогай ее! Надо дождаться подкрепления! – орет его напарник. – Она может быть…

Звук и сияние над оградой гаснут.

– Она связана. Позаботься о Нине, а я разберусь с ней, – парень кричит что-то вслед, но Кан лишь ускоряет шаг. Летит, будто я ничего не вешу.

– Извини за это. За удавку. Иначе нельзя. Лучше не напрягайся, тогда будет не так больно. Расскажи мне, что случилось. Быстро и честно, у нас мало времени, – я молчу. Мы минуем калитку.

– Ладно, неважно. Главное я понял. Ты маг огня.

– … кто? – цепь впивается в горло.

– Ну слава богу. Я уж было решил, что немая, – фыркает. – Серьезно, что произошло?

Я коротко рассказываю о девочке, призраках, портале на парковке. Вру, что выбросила леденец. Уменьшаю количество времени, проведенного в слежке за столбом. Он хмыкает. Я меняю тему:

– Почему сработала сирена и этот… свет… когда я дотронулась до калитки? – вокруг нас редкие фонари скорее размечают пространство, чем рассеивают мрак. За раскидистыми деревьями и под покрывалом вьюнков угадываются корпуса цехов, крытые переходы и секции огромных труб. Завод. В окнах темно и так тихо, будто случившееся у калитки мне приснилось. Далеко воет собака.

– Маг огня управляет и тьмой тоже. Защитный контур отреагировал на эту сторону твоей силы. Что ты сделала?

– Кровь… ничего больше, – и страх, и отчаянное желание, чтобы Нина жила.

– Ясно. Слушай, – Кан вдруг шепчет, – если спросят: ты раньше Нину не встречала. Это важно. Она обязана была доложить о тебе. Никто не должен знать, что она нарушила приказ. Поэтому: ты увидела, что ей плохо, и помогла. Все. Руку порезала случайно и позже – об удавку. Тронула калитку, когда мы проходили. Поняла? Пришли, – ставит меня на землю у зеленой шуршащей громады здания: плющ заплел стены по самую крышу, не сосчитать этажей. – Сможешь дальше сама?

Легкость в голове уже рассеялась. Плечо и щека ноют, горят порезы под чешуйчатыми зубьями цепочки. Делаю несколько шагов на пробу. Под ногами – разбитый асфальт, сорняки и трава в глубоких трещинах. Кан сует ладонь в листья. Щелчок. Со скрипом отворяется дверь.

Сзади из ночи выступают двое. Вздрогнув всем телом, я разворачиваюсь к ним, сердце срывается в галоп – мои тени вернулись!

И тоже вскинулись.

– Спокойно! – Кан встает между нами. – Все под контролем.

– Протокол, – невыразительно отвечает одна из теней. Выдыхаю. Нет, всего лишь люди.

Люди страшнее всего, – что, если я смертельно ошиблась?

– Она неопасна. Просто следуйте за нами.

– Почему сюда? Огненных магов необходимо доставлять к Адамону Влодеку.

– Адамон разбирается с последствиями драки на тренировке. Он может быть где угодно. Я не пойду искать. Рабинский сойдет.

Закрываю глаза и набираю полную грудь осеннего ветра.

Кан подталкивает в спину:

– Осторожней, там ступеньки.

Мы спускаемся в кромешной тьме. Я иду первой, нащупывая ступеньку за ступенькой, сзади – Кан и двое других. Сверху гудит электричество. Паника бьется за ребрами пойманной птицей. Стиснув зубы, потихоньку ослабляю цепи. Без особой цели: у меня не хватит сил справиться с тремя мужчинами. Через несколько пролетов, искромсав внутреннюю сторону предплечий, путы повисают на запястьях. Становится светлее. Мутное сияние обозначает толстые жилы кабелей на стенах и – знаки. Хаотичные росчерки баллончиком, еще час назад я бы решила: просто граффити. Символы едва уловимо меняются, если не смотреть в упор. Я быстро перестаю.

Лестница обрывается решеткой. За ней над массивной железной дверью горит забранный металлом фонарь. Кан касается ржавой пластины. Лязгают, открываясь, замки. Парень говорит:

– Дальше сама.

Оглянувшись, я вижу, что все трое одеты в знакомую черную форму, со щитами на груди. Вооружены: подмышечные кобуры, к кольцам на поясах крепятся набедренные сумки и массивные ножны. Нинин брат ободряюще улыбается, но сведенные на переносице брови выдают напряжение:

– Иди, все будет нормально, – стоящий рядом с ним поднимает пистолет. Я тяну за ручку.

И слепну. Потолок полыхает сотнями, тысячами лампочек. Громко шумит вытяжка. Лампы, покачиваясь на проводах, цокают друг о друга.

Скрипит, закрываясь, дверь.

Вечность спустя из золотого света проявляются деревянный пол и колонны. Вдали – блеск металла. Туда. Я ныряю в лес полированных трубок, стали и латуни, прохожу по плитам из темного от времени железа. Вентили, провода, рычаги и счетчики с дрожащими стрелками, бульканье воды в прозрачных шлангах. У скопления приборов – стул и стопка бумаг.

– Добрый день! – кричат сбоку. – Сюда, на мой голос!

Я мешкаю, избавляясь от цепи. Витки на шее сидят плотно, зацепившись грузом на конце, но и не мешают. Расчлененные рукава худо-бедно прикрывают отсутствие пут, остается только держать полные звеньев и липкой влаги ладони неловко сведенными у горла. Невидимый человек продолжает звать: сюда, сюда! Я блуждаю среди эха и механизмов, протискиваюсь боком между горячими корпусами, пока не натыкаюсь на черные прорезиненные занавески. Обхожу кругом: шторы отрезают кусок помещения. С одной стороны полог откинут:

– Проходи.

Он старше, чем звучит. Лет пятидесяти, худощавый, седой и смуглый, в очках с тонкой оправой. Интересный, а в молодости, наверное, был красив. Уверенный разворот плеч, рубашка с небрежно закатанными рукавами. На спинке стула – белый халат. Врач? Не похож. Вокруг шкафы, забитые папками. Книги, распечатки, тетради, рулоны – повсюду, даже на полу; стопки в человеческий рост громоздятся по углам. Мужчина отодвигает большую чертежную доску с узором из знаков.

– Добрый день! Сейчас же день? – я качаю головой. И кривлюсь от боли. – О, под землей легко потерять счет времени.

– Я… я не знаю, зачем я здесь.

– Ты включила тревогу. Нужно понять, почему защитные чары отреагировали. Пожалуйста, присаживайся, – смахивает стопку листов с ближайшего стула. – Не волнуйся: то, что ты смогла спуститься сюда – уже отличная новость. Заметила чары в стенах? Они бы не пустили, будь ты нестабильна. Сейчас я возьму у тебя кровь, затем проведу несколько тестов, и, если выживешь, будешь свободна.

– Очень смешно. Вы каждый раз это говорите? – мужчина смеется:

– Ну извини, трудно удержаться. Мне, конечно же, не следует шутить… ты и так напугана. Тебе сильно досталось. Давай обработаем раны, – отодвинув ящик стола, достает вату, бинт и пару бутылочек. Я медлю, но незнакомец выглядит безобидно. Выпускаю на колени скользкую от крови цепочку, отрываю лохмотья рукавов. В ярком свете припухлые разрезы, исчертившие руки до локтей, блестят ртутными разломами.

– Зря ты… только сильнее поранилась. Эх… подожди, сейчас помогу с шеей, – щелкают кусачки. Затаив дыхание, отдираю цепкие чешуйчатые звенья. Шнурок, который держал оберег долгие четыре месяца, исчез. Если бы я утром не собрала волосы в высокий хвост, их бы тоже лишилась.

– Вот, держи. Протри, забинтуй и давай начинать. У нас мало времени. Как тебя зовут?

Выдуманные имя и фамилию я шиплю сквозь зубы: средство на вате жжет и дергает кожу, бинты ложатся наждачной бумагой. Мужчина записывает возраст, рост, вес, адрес (выдуманный), место учебы (снова ложь), хочет узнать про семью – отвечаю, что не буду говорить. И спрашиваю наконец, кто он такой.

– Валентин. Или, если тебе больше нравится, профессор Рабинский. Я изучаю магию и магов, хотя сам не в состоянии сотворить даже крошечное волшебство. Иронично, не так ли? – он заканчивает писать и откладывает папку. Вытаскивает из-за стопки рукописей микроскоп с предметными стеклами. Забирает окровавленную вату.

– Что это за место? – Валентин мажет моей кровью пробирки, разбавляет жидкостями из разноцветных бутылок – некоторые пенятся, другие светлеют, одна вспыхивает и дымится. Профессор поднимает брови.

– Университет. Здесь волшебники учатся использовать свою силу, а ученые учатся использовать их. Изначально Университет был монашеским орденом, затем – светской организацией, вроде лож, которые собираются ради развлечения и политических игр. После войны Совет сделал упор на науку: новое место, новые открытия, новые цели. Впрочем, не для протокола, я бы сказал, что вопросы власти еще остро стоят на повестке дня…

Валентин замолкает, прислушиваясь. Шепчутся лампочки, равномерный гул просачивается в подошвы ботинок. Профессор наклоняется ко мне, понижая голос:

– Ты маг огня и тьмы, ты нужна им. Сильнее, чем они дадут понять и чем ты сейчас способна представить. Будь осторожна! Они не должны узнать, насколько ярко ты светишь. Тебя не отпустят, и научат многому, но никогда не показывай всю свою мощь. Никогда! Они заставят участвовать в исследованиях, а это… разрушает. Не сразу, но непременно. Делай что угодно, чтобы избегать кровавых ритуалов. Каждый, – запомни, – каждый может стать для тебя последним. Вот, возьми, – сует мне покрытую патиной монетку, – порежь палец, когда окажешься на знаке. Тсс. Ты поймешь, поймешь! Ее нельзя использовать больше двух-трех раз, и вряд ли скоро придется, но на всякий случай всегда носи с собой. И возвращайся сюда при первой возможности! Я все объясню.

Он откидывается на стуле и продолжает писать как ни в чем ни бывало. Я потихоньку прячу кругляшек в карман.

Валентин еще делает пометки, когда монитор ноутбука с писком включается. Появляется черно-белая картинка: в комнату с лампами входят пятеро.

– Кан сказал, ты спасла жизнь его сестре. Как там ее, девчонка с собакой? – профессор не обращает внимания на экран, но я замечаю, как напрягаются его плечи. Переспрашиваю:

– Собакой? – первым семенит старик в мешковатом, будто с чужого плеча, костюме. Следом – осанистый мужчина в халате врача и высокий, тощий как жердь человек с папкой под мышкой. Последними в дверь скользят двое, что сопровождали нас с Каном.

– Злая, но умная, – мне требуется время, чтобы сообразить: он о собаке, не Нине.

– Нина. С ней не было собаки, – плевать на собаку: монета обжигает сквозь подкладку кармана.

– Да? Неважно. Нина задолжала тебе. Поэтому ее брат привел тебя сюда, только этого мало. Поговори с ней. У вас много общего.

– Хорошо, – Валентин звонко захлопывает папку.

– Сорок четыре процента огня. Поздравляю, – небрежно выводит на соседнем листке с расчетами: 75.

– Что это значит? – шаги за занавеской.

– Ты скоро узнаешь, – и тише:

– Мне жаль.

Почему жаль, – думаю я.

– Так вот она, причина переполоха! – тяжелая штора взметается под порывом ветра, подлетают бумаги. Старик останавливается на пороге, скалясь яркими белыми зубами. Я ежусь: водянистых глаз улыбка не касается. Он обращается к Валентину, перекрикивая шелест порхающих листков:

– Что скажете, профессор? Бояться нечего?

– Если только сорок четыре процента огня вас напугают, – поймав пролетающую салфетку, сдержанно отвечает Рабинский. Я ерзаю, пытаясь незаметно оттянуть джинсы: кругляшек металла клеймом горит у бедра.

– О, простите. Кажется, я устроил тут небольшой беспорядок, – но прекращать не спешит, ощупывает нас цепким взглядом. Наверное, находит, что искал: задирает подбородок и щелкает пальцами. Ветер умирает.

– Сорок четыре? Вы уверены? Барьер просто взбесился, я ожидал целую сотню! – обвисшее лицо постоянно меняется, собираясь морщинами в быстротечные гримасы.

– Разве что девяносто девять, – Валентин склоняется над записями, повернувшись к гостю спиной. – Вторая сила – воздух, двадцать четыре. Природно она стабильна. Девочка переволновалась, вот и прыгнула выше головы. Вы-то знаете, как это бывает, – меня передергивает от яда в интонациях профессора, а старик выдает целую серию мимических всплесков. Щурится:

– Если вы закончили, не будем отвлекать от вашей безусловно необходимой работы. Вообще-то странно, почему ее доставили сюда, а не… ну да ладно. У Адамона, кажется, сегодня насыщенный вечер. Пойдемте, девушка. Пора нам познакомиться поближе.

Валентин прячет испачканную вату в чистую колбу:

– Я не взял кровь, но, думаю, этого будет достаточно. Можешь идти. И помни, о чем я говорил.

– А именно? – осведомляется старик.

– Собаки, – хриплю я первое, что приходит в голову.

– Собаки? …

– Да, собаки, – Валентин фыркает, а я спешу выскользнуть за занавеску, пока профессор не засмеялся. Шаря в кармане, почти врезаюсь в тощего мужчину. В жизни он не отличается от видео: бесцветный. Серые джинсы, неопределенного цвета рубашка и волосы, даже кожа выглядит пыльной.

– Извините, – двое в черном выхватывают оружие.

– Стоп-стоп, парни! Не нужно! Она стабильна. Вы можете идти. Тут все в порядке, а вот в лазарете от помощи наверняка не откажутся. Слыхал, у вас вышла заварушка на тренировке… сходите, помогите друзьям, – они немедленно уходят. Прогоняя морозное оцепенение, я провожу ногтями по ране на ладони. Монета успокаивается до горячей точки. Старик подкрадывается сзади и хватает за локоть, заставляя прикусить губу от боли.

– Простите наше любопытство. Знаю, у вас выдалась тяжелая ночь, но мы слишком редко находим магов огня. Да и светопреставление, что вы нечаянно устроили, никого не оставило равнодушным! – щебечет, уводя в лабиринт механизмов – прочь от Валентина и выхода наружу.

– Магия огня – очень редкое явление в наши дни, – вмешивается похожий на аристократа мужчина. В его осанке и чертах лица сквозит достоинство, граничащее с заносчивостью. – Добрый вечер. Меня зовут профессор Рамон Хайме. Я возглавляю отдел по исследованию другой стороны пламени: тьмы…

– В наши дни? Почему? Когда-то было иначе? – у Хайме дергается уголок рта.

– Любознательная, – хвалит старик. Хайме холодно отвечает:

– Огненная эпоха закончилась в период между античностью и средневековьем. По неизвестной нам причине рождаемость среди магов огня стала постепенно и неуклонно падать. На смену им пришли водные, достигли расцвета и сменились воздушными. Сейчас растет влияние земли.

Новая дверь отрезает гул механизмов и яркий свет. Дальше – синий полумрак, столы вдоль стен, брошенные где попало стулья. Компьютеры, колбы, системы реторт и трубок, непонятное оборудование. Редкие люди у мониторов с графиками и шкалами. Укутанные покрывалами клетки, которые взрываются криками при нашем приближении.

– Кто там? – от них веет тревогой. Иначе, чем от призрака… не отчаянием, но застарелым страхом.

Таким глубоким, что определяет будущее. Я знаю его вкус: кислый, вяжущий.

Твари.

– Мартышки, – Хайме и старик переглядываются.

– Вам с профессором Хайме предстоит тесное сотрудничество, – смотреть в непрерывно меняющееся лицо почти больно. Он слишком близко, слишком… сухие и неожиданно сильные пальцы впиваются в кожу, когда я пытаюсь отстраниться. В висках стучит. Отворачиваюсь, задавая следующий вопрос случайному парню в белом халате:

– Зачем мне с вами сотрудничать? – выходит грубо. Повисает пауза. Парень ретируется. Хлопает дверь.

Стираю пот со лба, зачесываю челку назад. Они могут не отвечать: выбора у меня нет. Исчез, когда я не нашла сил подняться с колен после знакомства с защитным полем. Или раньше, когда порезала руку и приложила к знакам на калитке. Трое мужчин рядом прекрасно это понимают.

– Мне кажется, вы сами знаете ответ. Ваша сила доставляет некоторое беспокойство, не так ли? – вкрадчиво спрашивает старик.

– И вы можете помочь мне с этим? Как?

– Магией нужно учиться владеть. Мы покажем, как… направить ее в безопасное русло, – Рамон Хайме приглаживает без того идеальную прическу. – Мои эксперименты в первую очередь вам и выгодны – это прекрасный способ постичь силу огня и тьмы.

– А ваша выгода в чем?

– Тьма является ключом ко многим древним заклинаниям, где требуется жертвоприношения. Только с помощью огненных магов можно обойтись без кровопролития. Вы даже не представляете, сколько исследований буксует из-за…

Я опять перебиваю:

– Это опасно? Для меня.

– Определенный риск есть всегда, даже при обращении с простейшими заклинаниями, – отмахивается старик. Морщины на секунду складываются в демоническую маску. – Каждый маг вам это скажет. Ритуалы нашего дорогого профессора Хайме не рискованней любых других. Поэтому давайте опустим утомительные подробности до более подходящего момента. Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы все документы подготовили в срочном порядке. Поэтому, если вы согласны стать частью Университета, то давайте покончим с формальностями. Вы устали и ранены, и я приношу извинения за последнее: меры предосторожности. Ваша стихия бывает опасна для окружающих, а металл удавки заколдован, чтобы предотвращать возможные эксцессы.

Я осторожно киваю. Отпусти меня. Раны тянет ноющей болью, колени дрожат, мигрень давит на веки. Старик наклоняется ближе, словно ждет чего-то, мятное дыхание теплом ложится на щеки. Глаза мутные, неподвижные, в отличие от остального. Выдавливаю кривую улыбку:

– Я понимаю… вы тоже извините, я была груба. Я испугалась, и все еще растеряна. Даже не спросила, как вас зовут.

– Ничего-ничего! – наконец разжимает хватку и шагает назад. Глотаю стон облегчения. – Я сам должен был представиться! Советник Гофолия, один из девяти руководителей Университета.

– Вы, как всегда, скромно умалчиваете, что возглавляете Совет, – склабится Хайме.

– О, не так уж это и важно!

– Большая честь, – слишком большая. Пожимаю протянутую ладонь и вновь попадаю в плен цепких пальцев:

– Взаимно, взаимно… рад, что мы быстро достигли понимания. Теперь мы вас оставим. Верно, Рамон? Максимилиан позаботится о бумагах и знаке.

– Конечно! – энергично трясет папкой и узким подбородком серый человек.

– Не постесняюсь повторить: рад знакомству! – чужая кожа словно приклеилась к моей, пульс грохочет в одном ритме с гримасами Советника Гофолии. Накатывает липкая обморочная слабость, на мгновение все вокруг размазывается, поворачивается – резко отшатываюсь, выдергивая руку и налетая на Хайме, успевая заметить удовлетворение в улыбке старика. Сморщенное лицо опадает, повисает тряпичной маской. Во рту появляется металлический привкус.

– Вза-имно… – язык не слушается, но уже через секунду морок уходит – вместе с Советником.

– Вам определенно нужен отдых. И холодный компресс, – отряхнув с халата несуществующие пылинки, сухо замечает Хайме на прощание. Трогаю опухшую после Нининого удара и встречи с землей скулу. Он прав.

Максимилиан не пытается играть в вежливость. Сразу тащит черными коридорами, шагая широко и резко, бросаясь вперед всем телом и поминутно оглядываясь, иду ли я – в кабинет, где на совершенно пустом столе ждет золотая ручка.

– Ознакомьтесь, подпишите. Не стесняйтесь спрашивать, – мужчина раскрывает папку, перелистывает в конец. Толкает ко мне. Нетерпеливо перебирает птичьими пальцами, громко сглатывает и ерзает на краешке стула, пока я читаю. Отдельным листком выпадают результаты профессорских изысканий: коэффициенты, термины. Единственная понятная строчка – 44% огонь, 24% воздух, 23% земля, 9% вода. Сто процентов лжи. Страница под подпись по содержанию напоминает контракт на обучение в училище. Только про оплату иначе:

– Оплата услуг сотрудника Университета согласно текущим расценкам?

– Конечно! – подпрыгивает Максимилиан. – Когда освоитесь, начнете выполнять различные задания.

– …от которых я не имею права отказаться? – «Приказы подлежат немедленному исполнению. В случае отказа кадет будет исключен из Университета».

– Не обращайте внимания на формулировку, все очень индивидуально. Мы открыты к диалогу! – отвечая, он смотрит чуть левее моей головы:

– Университет функционирует в рамках добровольного сотрудничества.

– В чем вообще смысл этих документов? Юридически.

– Мы – официально зарегистрированная организация. Частный лицей с усиленной военно-физической подготовкой. Обратите внимание на герб вверху листа. Можете поискать в интернете, лицей реально существует и с успехом функционирует. Как вы наверняка заметили, в контракте нет ни слова о магии. В случае нарушения условий договора юридические последствия будут происходить в рамках отношений между курсантом и учебным заведением.

– А… магические? – мужчина моргает. Облизывает тонкие губы:

– По-прежнему отчисление, долг за обучение, плюс вы лишитесь воспоминаний о магии, – я оставляю росчерк внизу страницы. Перед ним две строчки под имя. Видя мое замешательство, Максимилиан поясняет:

– Традиционно, при вступлении маг выбирает новое имя. Позже мы впишем и его. Это для внутреннего документооборота. Заполняйте пока первую строку… Прекрасно! Теперь коснитесь эмблемы под текстом и перенесите куда-нибудь на тело. Место неважно. Но большинство предпочитает прятать за левым ухом. Тоже традиция. Метка будет вашим пропуском сюда, чтобы не приходилось каждый раз поднимать тревогу, – Максимилиан скалится невидимому собеседнику. Я прикладываю подушечку большого пальца к нарисованному тонкими линиями щиту. Знак с формы Нины, Кана и тех двоих. Кожу стягивает, метка проступает красным. Последовав совету, прячу за левым ухом. Дергаю резинку, освобождая спутанные волосы.

– Прекрасно. Наденьте на шею, – мужчина протягивает колбу на цепочке. – Никогда не снимайте. Не открывайте. Когда порошок испарится, немедленно обратитесь в администрацию за новым оберегом. Именно в администрацию: если кто-либо предложит купить – не соглашайтесь. Как магу огня, защита от тварей вам полагается бесплатно.

Выдыхаю, касаясь льдистого стекла:

– Спасибо.

– Вот и все. Добро пожаловать. Теперь вам стоит показаться медикам, – Максимилиан вскакивает со стула и спешит за дверь. Мне приходится почти бежать следом, хотя сложно потерять кого-либо из виду в длинных и пустых… живых коридорах. Черный камень стен перетекает узорами в такт нашим шагам, гулкое эхо катится впереди. Я на мгновение опускаюсь на корточки и провожу по гладкой поверхности пола – отзывается быстро гаснущими искрами.

У лестницы Максимилиан машет вверх:

– Дальше сами, вас встретят у входа. Просто держитесь стрелок.

– Спасибо.

Через пару пролетов лабиринты становятся белыми, а двери из железных – деревянными. Ярко горят лампы, но, выйдя в темноту улицы и обернувшись, я обнаруживаю, что снаружи большие окна непроницаемо черны. Прямоугольник света выхватывает сидящего на ступеньках Кана и плоский железный ящик у его ног.

– Профессор сказал, ты в порядке, – Нинин брат тушит сигарету о землю. – Природно, по крайней мере.

– Я так и не поняла, из-за чего началась паника, – тревожно шумят деревья: пока я была внизу, поднялся ветер. Засовываю ладони под мышки в попытке согреться. Напитавший крови свитер холодно клеится к груди.

– Вот. Знал, что пригодится, – Кан накидывает мне на плечи кофту.

– Спасибо, – вдыхаю мягкий табачный запах. Щеки предательски теплеют. Парень поднимает ящик и касается моей спины между лопатками, показывая, куда идти.

Опять в темноту. Я привычно проверяю колбу на шее, хоть чувствую ледяной кристаллик даже через ткань.

– Насчет тревоги… Маги огня бывают… – Кан запинается. – Тьма сводит их с ума, и сила вместе с психикой становится нестабильной. Четыре года назад один сорвался. Поджег себя и здание общежития. Огонь перекинулся на лазарет, погибло трое. Пятнадцать раненых. С тех пор мы вплели распознающие огненную стихию чары в барьер. Они сработали, отреагировав на твои страх и кровь. Если бы ты не порезала руку, скорее всего, ничего бы не случилось: жертва усиливает любое колдовство. Сорок четыре процента – не так уж и много.

– Калитка не открывалась. Звонок не работал, – он кивает:

– Звонки и камеры постоянно выходят из строя. Не выдерживают контакта с магией защитного контура. Слишком сильные чары. Поэтому мы отключаем всю технику, когда проносим сквозь периметр. Если твой мобильный был включен, то ему конец, – мой мобильный остался в сумке на гараже. – Тебе надо было донести Нину до калитки, тогда она бы сама распахнулась: у всех магов Университета специальные метки на теле, они и служат ключами… да ты уже знаешь. Барьер бы оповестил дежурных об открытом проходе.

– Нина не объяснила… или я не поняла. А потом она потеряла сознание, – иначе бы заставила уйти до появления дежурных.

– Ясно. Тебе повезло, что я ждал ее возвращения. Нина сильно задержалась на задании. Я начал волноваться, вот и вызвался в патруль. Без меня одной удавкой не обошлось бы, да и ребята отвели бы тебя к Адамону, а он… – Нинин брат замолкает, будто сказал лишнего.

Я останавливаюсь:

– Как много из них… – из нас, я тоже, – …из магов огня сходит с ума?

Кан трогает мои пальцы:

– Нет смысла волноваться сейчас. Сорок четыре – мало, для других стихий вообще ерунда. С огнем немного иначе, но все же. Плюс разрыв со второй силой велик, это хорошо. Ты справишься. Валентин ничего не… объяснял? – он спрашивает про монету. Стараясь не задеть острые края, я нащупываю остывший кругляшек.

– Объяснил. А если сила не сорок четыре? Если больше?

– Тогда и риск возрастает, – тогда от теней не спрятаться, разве что выгореть дотла.

Или вспыхнуть и сбежать, дав им сполна – страха, злости и боли. Вины. Я сжимаю раненую ладонь в кулак, до прошивающей нервы молнии боли. Они кормились мною годами. Но теперь не смогут: обереги защитят, какую бы цену ни пришлось заплатить.

А с людьми я и сама справлюсь.

Вон они. Толпятся у освещенного тусклым фонарем крыльца. Их тоже манит свет. Я плотнее заворачиваюсь в кофту.

– Это лазарет. Сейчас тебе обработают раны нормально, и пойдем в пятый блок. Переночуешь у нас, а утром определимся, что делать дальше.

К черту утро:

– А у Нины сколько огня? У тебя?

– У Нины двадцать три. Вторая сила. Основная ее стихия воздух. У меня – вода, сорок девять процентов. А огня только шестнадцать.

– Как бы профессор понял, если бы я… – я замолкаю, подбирая слова. Кан легко сжимает мой локоть:

– Кровь меняется. Валентин бы сразу увидел. Магия отражается внутри, – успевает ответить он. Мы пришли.

– Это она подорвала забор? – спрашивает коренастый парень.

– Говорят, еще Нину порезала, – добавляют сзади.

– Нина сама справилась, забор на месте. Вам нечем заняться? Зал уже починили? – сухо осведомляется Кан. Несколько ребят тянутся к урне тушить сигареты.

– Мы зашли Харди и Ваню проведать, – поясняют из толпы.

– К ним не пускают. Вы пришли потрепаться, – Нинин брат выгибает бровь, – и я вспомню об этом, если к утру все дыры не исчезнут.

– Обломщик, – ноет парень с длинными, забранными в косу рыжими волосами. Оживляется:

– Так что она сделала? Чтоб аж сирена сработала? Это у тебя Книга? Значит, она еще без имени? Нина ее назовет, да? – на меня таращатся, не собираясь расходится. Кутаюсь в кофту, впиваюсь ногтями в ткань. Кан закатывает глаза:

– Ничего не сделала. Она маг огня. Это Книга. Нина ее назовет. Довольны? Разошлись! – рявкает он.

– И на сколько? На сколько маг огня? – рыжий не отстает, ничуть не смущаясь повисшей тишины. – Привет, кстати. Я Наас.

– Привет… – Кан тянет внутрь:

– Все, что ты скажешь ему, через час будет знать весь Университет.

Наас возмущается:

– Ничего подобного!

– Да, прости. Через полчаса, – в лазарете хлопают двери, грохочут ботинками санитары. Мимо проходит врач в запачканном кровью халате. Окинув меня быстрым изучающим взглядом, кивает Кану. Нааса теснит к выходу мужчина с тележкой медикаментов. В нос ударяет острый запах спирта от осколков банки на полу.

– Пара идиотов устроили перестрелку. Могли бы обойтись кулаками, но нет, – раздраженно поясняет Кан. – А мне теперь разбираться и бумажки заполнять.

– Почему тебе?

– Я их капитан, – парень показывает четырехконечную звезду на воротнике. – Пятый блок, охотники. Тебе еще предстоит решить, к какому блоку присоединиться. Буду рад, если выберешь мой, – он подмигивает и пропускает в палату.

Нина по-прежнему отличается восковой бледностью, под запавшими глазами темнеют круги. Лишь запах лавандовых духов больше не жжет ноздри – наверное, смылся с кровью. К ее боку прижимается изящный жемчужно-серый пес, с вытянутой мордой и ушами, невозможно длинным полосатым лемурьим хвостом. Вот, о ком говорил Валентин.

– Как ты? Почему не лежишь? – мягко спрашивает девушку брат, пристраивая ящик на тумбочке. Нина пожимает плечами и кривится. Поправляет больничную робу, пряча взбирающуюся по ключицам татуировку: система кругов, крючковатые надписи, черная молния змеи. Древо Жизни. Волшебница запускает пальцы в собачий мех:

Пред.1 234 5 6 След.

Дорога огня. Том I. По ту сторону

С этой книгой читают