Ступеньки. Стихи

Даня Безгрима

Ступеньки. Стихи

"Пройти от низа до верхов, минуя трещины и сколы, себя готовя к жизни новой – без страха и его оков…"

Выражаю благодарность Анастасии Гусельниковой за редакторскую помощь

Cold

1

Когда ничем не обозначенный

твой путь

страдает кривизной и внедорожьем,

термометра заниженная ртуть

напомнит показаньем о безбожьи.

Укутать покрасневшее лицо

не от стыда, а холода и стужи?

Вступить, когда найдёшь своё крыльцо,

в реальность, перевёрнутую в луже?

Всё ж лучше видеть холод из окна,

сочувствовать редеющим прохожим.

Но как же быть, когда убитая весна

воскреснуть в сердце заново не может?

2

Жизнь кончится не на отметке ноль.

При минус сорока она способна

принять обморожение и боль

в краях, где всё кругом неплодородно…

Где снегом застят без того уж белый свет,

и нет чего-либо острее бритв метели…

Жизнь кончится, но не от снега, нет,

а от того, что неизвестен день недели.

3

Приняв судьбу за летоисчисление,

мы можем бесконечно отмечать

любые дни, тем более – рождения,

не зная, что такое умирать.

Планируя сегодня или завтра,

ведь, как известно, жизнь – это игра,

любой актёр, любого из театров,

согреется огнём, что даст искра.

4

Шагая в неминуемую осень,

считая дни в преддверии зимы,

напомни, что Земля имеет оси,

всегда касаясь света или тьмы.

Планеты жизнь за гранью очевидна,

она в известной степени проста —

где Свет, там вечно лето безобидно,

а есть навеки снежные места.

Пепел

Художник видит смысл бытия

в надорванности каждого мгновения.

На площади вокзальной есть скамья,

вокруг неё путей пересечение.

Вокруг неё надежды и любовь,

тоска по дому, боль и ожидания.

И не смотря на то, что есть с метлой

служитель чистоты, идут свидания.

В руках цветы, а лепестки на лужах,

примёрзшие к поверхности воды,

когда период наступает стужи,

сменивший жизнерадостный и южный,

циклон времён, когда наступят льды.

Скамья, скамья, о как способно время,

что перед ним ничтожны мы с тобой.

Твой год – эпоха, где швырялись теми

кто мог в стране вести бы за собой.

И здесь они роняли табакерку

и пепел обрывался в никуда,

напоминая, что на башне стрелки

как проводник возмездия суда.

Скамейка, твои рёбра не трещали

когда кончалась чья-нибудь судьба.

Стоишь одна на площади вокзальной –

безвольная, потёртая раба.

Ля минор

Мелодия скрипучести двери

застыла между «ля минор» и выше.

И только птицы (вроде снегири)

сидели на деревьях возле крыши…

Нет вечного в причастности мгновения,

потерянного в снеге… Он блестит

под лунностью морозного свечения

и блеском  этим память бередит…

Быть может так, что никуда не деться,

когда между домами, как меж плит,

больное сердце, словно эта дверца,

протяжно и столь трепетно скрипит.

Excitement

***

С верхней полки виднелся портрет,

освещённый заката лучами,

приглашёнными в стенный квартет

разукрасить обойный орнамент.

Пограничное между "сейчас"

и покинутым некогда детством,

пережитым в линейный каркас

и морально-опорное средство.

Воздух пахнет зимою и дымкой —

результатом диффузии нот

снега белого, льда, и снежинки

дополняют окна натюрморт.

Полоса занавесок танцует

под невидимый ветреный вальс.

Взгляд с портрета всё так же волнует.

Свет заката на стенах погас…

***

Стынет время в песочной воронке,

но стучат стрелки тех, что на полке.

Ритм сердца не чувствую стоя.

Как бездонны без красок обои.

Всё по сути имеет гражданство,

восприятие или пространство.

Манит снег чистотой. Ветер дует.

Всё что временно – вечно волнует.

Нет, прощай, день сегодняшний. Завтра

постучит сценарист из театра.

Мир знакомый окажется нов.

Мир большой, где есть каждому кров.

Сколько сил порастрачено всуе.

Вечер алые зори рисует.

И они акварелью распяты

на небесной густеющей вате.

Мода

Должно быть, у девчонок нынче мода

кидаться на блестящее стекло,

предпочитая ценности породы,

пустышек милый облик, барахло…

Конечно, есть наивные чудачки,

хранящие и верность, и тепло.

С такими – крайне редко, не иначе -

кому-то повстречаться повезло.

И от того их видеть постоянно

парням хорошим, знать, не суждено,

что лезут на показ, как будто рьяно,

другие, кто с пороком заодно.

Повсюду – с эпидемией сравнимо -

всё популярней пошлость и разврат.

И, кажется, пройти б скорее мимо,

когда словами грязными сорят.

А самое обидное, что это

даёт и популярность, и «успех»

у девочек, что рождены для света,

не для банальных игр и потех!

Но было бы не так совсем печально,

когда б среди парней ценились честность,

надёжность, доброта и пунктуальность,

а не «брутальность», бородатость, дерзость.

Должно быть, у девчонок нынче мода

кидаться на блестящее стекло.

Да и ребят, к несчастью, год за годом

всё дальше от достоинств унесло…

Но хорошо, что есть ещё такие,

что ценят хрупкость девичьих сердец.

Стремящихся  не к модной индустрии,

а к чистоте кристаллов и Небес…

Новая волна

Во тьме невидимо густеет

чудесный лес спокойных снов.

Ночь, наступая, августеет

подлунным сумерком миров.

И не пугает, и волнует.

Загадка лирикой полна.

Не перемены ветер дует -

то Жизни новая волна…

Всего, что искренне желаем,

того, чем Истина полна,

мы каждый август ожидаем

и силы черпаем со дна…

Peace

Мир был без нас старательней и чище.

За мысом восходил бессмертный диск

и заходил, как алое кострище,

на волнах оставляя обелиск.

Всё было в нём гармонией объято

от маленьких жучков до облаков.

Природа говорила будто внятно,

что мир для человечества готов.

В век двадцать первый и двадцатый год

я заявляю, что намного лучше,

когда за мысом каждый день восход,

чем люди, загрязняющие сушу.

Silence

Уже вечерние закончились дела,

до срока отошли дневные планы.

Вот ночь из чресел словно родила

светило в поднебесные туманы.

Дни к осени короче, и к тому

нас приготовят ветреные споры

бесцельные, что раньше никому

не довелось-таки продвинуть горы

великого начала всех времён,

всех паводковых вод и их зимовок.

Жаль, человек настолько не смышлён,

насколько перед Богом он ребёнок…

Бессонница

Магнелис лунный – редкий препарат,

прописанный раз в день к употреблению.

Зрачок, устав от будничных затрат,

следит за луннодисковым смещением.

Ночей сустав скрипит в коленях будней

негнущимися ветками берёз,

проснувшейся алеей тополиной,

в которой в каждом дереве хондроз.

Перечит ветер, скоростью гоним,

смущённым, редким, уличным прохожим.

Что так роднит неспящих ночью с ним?

И в чём причина их бессонниц схожих?

Рифы

Без адресата и конверта

в посланиях, за знаком знак,

мир прошлый шлёт в стихах приветы,

а мне вот не послать. Никак.

Мне быть нечитанным, небритым

сердитым лезвием ножа,

который вдоль катрена ритмом…

Взлёт мысли есть полёт стрижа…

Всё это просто плечи рифмы,

всё это вымысел, увы.

Но вот когда наткнусь на рифы,

стихи останутся, а вы

пройдёте мимо или рядом,

небрежно в сторону дыша.

Ну что ж… не много то и надо —

блокнот и часть карандаша.

Не жги мосты

Не жги мосты, окрепшие с годами.

Жги факелы. Свети вперёд себя.

Всё истинно, что только есть мы сами,

а далее – есть тьма внутри. Местами

всё это только линии тебя…

Не жги мосты. Покуда время сшито

невидимо из лоскутов причин.

Решительно, беспрекословно, словно бритва,

кромсающая всё, что позабыто!

Но только ты всему не господин.

Не жги мосты. Труднее возвращаться.

В статичности и мебели, и стен,

в недвижимости движимым остаться.

Хоть в мире стало многое ломаться,

не верь тому, кто говорит «всё тлен».

Не жги мосты. По ним иду�