Читать книгу: «Пульс далеких миров: хроники той, кто слишком громко думала», страница 2

Глава пятая. Вернулась. Трансцендентно.

– А сейчас, Фэйла, тебе лучше вернуться в камеру и стать осязаемой, – произнесЭлион.

– Нет, я не могу стать осязаемой. Я пробовала. Всё, что я умею – это парить и пугать себя в душевых.

– Нет ты можешь. И всегда могла. Мне вообще кажется, что все вокруг либо ошибаются на твой счет, либо недооценивают тебя. Ты не призрак. Ты – почти человек. Большего я пока не вижу… но вижу загадку. А я очень люблю загадки.

Он улыбнулся.

– Ступай. Весь корабль уже на ушах – потеряли тебя. Если захочешь – приходи в любое время. Я буду рад пообщаться снова. Только приходи в бестелесной форме. В живом теле ты не пройдёшь сюда.

Я просочилась за дверь.

Поднялась выше – на этаж с тюремными камерами.

«Действительно потеряли. Забавно».

В коридоре – хаос.

Члены экипажа мечутся. Кричат. Сканеры мигают красным.

Один шварх ругается на трёх языках одновременно.

Другой пытается засунуть робота-уборщика в вентиляцию – «Может, она там?».

А Корв…

Корв стоит посреди всего этого, как вулкан перед извержением: хвост дёргается, рога светятся тусклым янтарём, глаза – два прожектора гнева.

«Оооо, – хихикнула я из-за угла. – Он просто в бешенстве. Прямо как Гагарин, когда я прячу его термоконтейнер».

Но ладно. Надо возвращаться.

Зашла в свою камеру, села на пол.

«Ну, воспрянь, Фэйла. Стань плотной. Как местный гриб – твёрдая и непонятная».

Закрыла глаза.

Вдох. Выдох.

Представила: пол под пятой точкой, стена за спиной, голод в животе (особенно голод – он всегда делает тебя очень реальной).

И вдруг – почувствовала.

Холодный пол. Шершавую ткань комбинезона.

Я – здесь.

Я – телесная.

Я – голодная.

Сидела в тишине и темноте. Ждала.

Потом надоело ждать.

И в животе загремело, вероятно в кишечнике запустили учебную тревогу „Внимание! Голод! Повторяю: голод!“

Выглянула в дверь.

Она – открыта.

«Ну конечно. Потеряли меня – и забыли закрыть? Отличная охрана».

Выкрикнула:

– Эй! Есть хочется!

Корв влетел в камеру как огненный шар, мгновенно заполнив всё пространство.

Схватил меня за плечи и начал бешено трясти, пытаясь вытрясти из меня не только ответы, но и завтрак.

– Ты где была, отродье бездны?!

Я тебя по атомам искал!

Ни один сканер тебя не засёк – ни тепловой, ни квантовый, ни гравитационный след пустоты; а он видит даже то, чего нет!

Что ты опять сделала?! Опять фокусы, как с облаком?!

Кстати, о нём – оно, знаешь ли, ускорилось!

Готова взять на свой счёт миллиарды жизней?!

Я уставилась на него.

Потом вскинула руку и ткнула пальцем в его раздутую от самодовольства грудь.

– Ты мне не даёшь шанса!

Только угрожаешь, орёшь, мучаешь то светом, то тьмою, держишь взаперти!

Вместо того чтобы работать вместе!

Это ТЫ тратишь время, а не я!

Он замер.

Потом смешно надулся, как разъярённый квазар с рогами.

– Я всё равно тебе не верю, – пробубнил он.

– Ну и не верь, – ответила я. – Но жрать хочу. Так что, если столовка еще открыта— веди. Только если там не будет инопланетного бульона. Я уже вижу, как он шевелится. Брррр…

Он фыркнул.

– Бульон – овощной.

– И не шевелится?

– …Вроде.

– Вроде – это не ответ, – проворчала я. – Ладно. Веди. Но если вдруг опять окажусь в мужской душевой – я обязательно расскажу Вейре, что ты коллекционируешь шарфы.

Рогатый громила поперхнулся.

– Что?! Откуда ты…

– Это не важно, – быстро парировала я, проходя мимо. – Веди к еде. И да… спасибо, что искал. Даже если искал, чтобы засунуть руку в мой мозг.

Он молча пошёл передо мной.

Но хвост его перестал дёргаться.

И рога – перестали светиться.

«Может, – подумала я, – он всё-таки не такой уж монстр. Просто очень плохой в общении.

И все-таки как же хочется потрогать хвост».

Столовая встретила тишиной. Лишь в углу инженер методично жевал что‑то зелёное, шипящее и подозрительно живое, не отрываясь от планшета.

Передо мной поставили поднос.

Аромат бульона – настоящий, не синтезированный – ударил в нос. Золотистая жидкость с кусочками овощей, румяный хлеб с хрустящей корочкой и фиолетовая паста, тёплая и маслянистая, созданная не для выживания, а для наслаждения.

«Ммм… Вкуснятина?» – мысленно протянула я.

Я села.

Шварх встал напротив, скрестив руки, вероятно боялся, что я исчезну вместе со стулом.

Я взяла ложку.

Он пыхнул.

– Что? – спросила я, делая глоток. – Боишься, что я отравлюсь и не смогу спасти миллиарды жизней?

Он молчал. Только хвост слегка подрагивал .

– Или, – продолжила я, намазывая хлеб чем-то фиолетовым, – ты думаешь, что если будешь смотреть достаточно грозно, я сама признаюсь, что управляю облаком с пульта в своём термоконтейнере?

Он фыркнул.

– Ты всё ещё бредишь.

– А ты всё ещё дуешься, как техник, которому сказали: «Нет, ты не можешь перепрограммировать чёрную дыру», – парировала я. – Только у тебя вместо гаечного ключа – взгляд, от которого плавятся сканеры, а вместо чёрной дыры – я.

– Ты ешь слишком громко.

– А ты стоишь слишком близко к моему подносу – заявила я.

Он фыркнул.

Но уголок рта дёрнулся – быстро, как если бы сам не заметил. Но я вииииидела….

Я доела, откинулась на спинку стула и посмотрела на него с видом «ну что, доволен?».

– Ладно, – объявила я. – Раз я не исчезла, значит, можно идти спать?– Или ты хочешь допрашивать меня посреди ночи?

– Раз уж ты не исчезаешь, будем считать, что ты временно не угроза. Пойдёшь в выделенную каюту. Или предпочитаешь остаться в камере?

– Каюта, – ответила я, не раздумывая.

Он кивнул и развернулся.

Я пошла за ним.

Пока мы шли к каюте, я наконец смогла разглядеть корабль во всей красе.

Коридоры «Белой Тени» были тихими – не мёртвой тишиной заброшенного судна, а глубоким, размеренным покоем живого организма. Свет – тёплый, приглушённый, с янтарным отливом. Может корабль тоже устал от облака, от сна, от ожидания? Он не резал глаза, не будил резкими бликами, а мягко обволакивал пространство, создавая ощущение защищённости, словно ты внутри огромного светящегося кокона.

Под ногами – мягкий настил из композитного материала, напоминающего упругий мох. Он гасил шаги почти полностью: даже тяжёлый шаг шварха растворялся в этом приглушённом шепоте корабля. Казалось, «Белая Тень» специально приглушала звуки, чтобы не нарушать хрупкую гармонию своих внутренних ритмов.

А в воздухе – лёгкий запах озона, старого металла и чего‑то древнего. Это не был запах ржавчины или разложения. Нет. Это была память: аромат тысячемильных перелётов, стыковки с древними станциями, прикосновений к артефактам забытых цивилизаций. Пахло космосом, но не пустотой – а его глубинной, живой сутью.

Стены коридора не были просто переборками. Они дышали. Едва заметно, на уровне подсознания: поверхность с перламутровым отливом слегка пульсировала, под ней текла невидимая кровь корабля. Вдоль стыков пробегали тонкие световые нити – то ли системы мониторинга, то ли нервная сеть «Белой Тени».

По бокам – ниши с прозрачными панелями, за которыми мерцали кристаллические накопители. Они напоминали спящих светлячков, хранящих в себе знания, маршруты, голоса. Иногда один из кристаллов вспыхивал ярче, реагируя на проходящего мимо члена экипажа.

Над головой – сводчатый потолок с микроскопическими световодами. Они создавали иллюзию звёздного неба: где‑то – россыпь голубых сверхгигантов, где‑то – туманность с розоватым свечением. Это не было просто декорацией. Корабль сам выбирал узоры, подстраиваясь под настроение экипажа, время суток или фазу полёта.

Вдали, за поворотом, виднелся перекрёсток с тремя ответвлениями. Одно вело к жилому блоку – там свет был мягче, с зеленоватым оттенком, напоминающим лесную поляну. Другое – к техническим отсекам: оттуда доносилось низкое гудение реактора и проблески синего аварийного освещения. Третье – к научному модулю: его дверь переливалась радужными волнами, напоминавшим поверхность мыльного пузыря.

«Белая Тень» не кричала о своей мощи. Она не сверкала хромированными поверхностями, не грохотала механизмами. Её сила была в тихом присутствии. В том, как она держала курс сквозь аномалии, как согревала экипаж в холодных глубинах космоса, как хранила их истории в своих кристаллических архивах.

Это был корабль‑хранитель. Корабль‑исследователь. Корабль‑дом. И сейчас он ждал. Ждал, когда его пассажиры сделают следующий шаг.

Он шёл впереди – огромный, невозможный, с хвостом, который мерно покачивался в такт шагам, и рогами, слегка отсвечивающими янтарём, в них всё ещё тлел остаток гнева.

Он вдруг остановился.

Я чуть не врезалась в него.

– Вот, – указал он, не оборачиваясь, и кивнул на дверь слева. – Каюта.

Коммуникатор на столе. Чистая форма в шкафу. Завтра брифинг. В шесть. Я за тобой зайду.

– Шесть?! – вырвалось у меня. – Это же ночь! Вы тут что все с ума, что ли, посходили?

Он медленно повернулся.

Глаза – янтарные, но уже не гневные. Скорее… усталые.

– Для тебя – да, – сказал он. – Для меня —рабочее время.

И ушёл.

Я смотрела ему вслед, пока его силуэт не растворился за поворотом.

«Как же хочется потрогать хвост… Нет, рога. Нет – и хвост, и рога», – подумала я про себя.

«Святая чёрная дыра, Фэйла, ты что, сошла с ума?! – заверещала моя голова. – Это же Корв! Тот самый, кто называл тебя „отродьем бездны“! А ты тут что?… мечтаешь о тактильном контакте?!»

***

Каюта оказалась маленькой, но достаточно уютной:

– узкая кровать с мягким одеялом,

– стол с коммуникатором (старый, но рабочий),

– шкаф с аккуратно сложенной формой,

– и дверь в санузел.

Я открыла её.

Душ. Настоящий. Без таймера?

«Ооооо…»

Я стояла под тёплой струёй так долго, что, кажется, вся пыль Луны-3, страх облака и призрачная усталость просто стекли по стенам.

Потом вытерлась, натянула чистую форму и рухнула на кровать.

Сознание погасло мгновенно.

***

Сквозь сон я уловила знакомый щелчок.

Так Гагарин щёлкал антенной, когда хотел внимания.

Или когда находил запасной фильтр.

Я открыла глаза.

В углу, на краю стола, сидел маленький, блестящий, невозможный таракан.

Он посмотрел на меня.

Щёлкнул ещё раз.

– Ну наконец-то, – прошептала я. – Я уже думала, тебя съели.

Я замерла. Неужели это он? Или мне просто снится сон, где всё ещё возможно?

Он не ответил.

Но подполз ближе и остановился прямо под коммуникатором, как если бы говорил:

«Спать можно. Но завтра – работа. И я уже нашёл, где тут слабое место в их системе».

Я улыбнулась.

Гагарин вернулся.

А значит – я не одна.

Глава шестая. Швархи на выбор.

Я проснулась от стука.

Не вежливого «тук-тук».

А именно – бах-бах.

Сползла в скомканное одеяло, моргнула на коммуникатор.

5:57

– Нееееетттт…

Открыла дверь.

Стоит он.

Донельзя весь такой серьёзный, янтарноглазый, с хвостом, который явно уже проснулся и злится за двоих.

– Я велел быть готовой, – произнес он.

– А у меня ещё три минуты, – ответила я и шмыгнула в ванную.

Умылась.

Пригладила волосы (пальцами – расчёски нет, надо выпросить).

Поправила форму (она, к счастью, не помялась – видимо, тоже устала).

И выскочила в каюту.

– И ещё минута осталась! – гордо сообщила я.

Он приподнял одну бровь.

– Ты спала в одежде?

– Да. Удобно, когда нужно рано вставать. Или когда тебя могут вытащить из постели для спасения галактики.

Корв стоял, подпирая косяк в такой невозможной позе, что так и захотелось подколоть:

«Если бы ты был статуей – тебя бы поставили в музее под названием „Гнев, праведный“».

– Идём, – велел он.

***

Мы зашли в просторное помещение.

С порога нас уже встречала Лира – ангел в белом, с глазами-бельмами и улыбкой, от которой даже Корв чуть расслабил хвост.

– Здравствуй, Корв. Доброго утра, Фэй. Хорошо ли спалось? Ой… а это кто? – Она уставилась на моё плечо.

Там, выползая из воротника с видом „я тут не гость, я – надзор“, сидел Гагарин.

– Это Гагарин, – представила я. – Мой таракан.– Он сам выбрал меня, а не наоборот. Так что, если он вас укусит – это не моя вина, это дипломатический инцидент.

Лира рассмеялась.

– Очень рада знакомству. И позволь мне теперь представить тебе остальных.

Лира обводит взглядом собравшихся на брифинге и, чуть приподняв подбородок, произносит с тёплой, но твёрдой интонацией:

– Это наш капитан Дариэн – человек, который держит в руках не штурвал, а саму суть «Белой Тени». А это… – она делает плавный жест в сторону панорамных экранов, где мерцает звёздный простор, – наше исследовательское судно «Белая Тень».

– Док – Келлис.

– Зам по науке – Маро.

– Главный техник – Вирн.

– Ну а Корва ты уже знаешь.

Я со всеми поздоровалась.

Капитану подмигнула.

«Ой, ну какой красавчик! И какая улыбка! Ну само заглядение! И глаза-то у него фиолетовые! Ой, не могу…»

Он не пожал руку, как все.

Он поцеловал тыльную сторону кисти.

«Ой, какой галантный жест! Всё. Я официально влюблена. (Надеюсь, Корв не читает мысли. А то опять начнёт фыркать.)»

Все расселись.

Лира выдерживает паузу и продолжает:

– «Белая Тень» – не просто корабль. Это наш дом. Это живой организм из света и стали, где каждый узел, каждый экран дышит вместе с нами. Она несёт нас сквозь звёздные туманы, сквозь аномалии и забытые тропы космоса, чтобы мы могли найти то, что скрыто от других. Её броня впитывает свет далёких солнц, её двигатели поют на частоте вселенной, а её сердце – гравитационный реактор – бьётся в такт нашим сердцам. Здесь нет места случайности: каждая деталь, от иллюминаторов‑глаз до кормовых крыльев, создана для того, чтобы мы шли вперёд – без страха, без оглядки, с верой в то, что за горизонтом нас ждёт истина.

Лира кратко пересказала ситуацию – про облако, про сон, про меня, единственную, кто не уснул.

– У меня есть идея, – воскликнула она. – Док, помнишь нашего чешуйчатого приятеля?

Док закатил глаза.

– Как не помнить? Он громит мою лабораторию уже третий месяц. Каждый раз приходит, нюхает пробирки, чихает и уходит с обиженным видом.

– Так вот, – продолжила Лира, – насколько я помню, Риэль может проникать в разум спящего человека и копошиться там, как захочет.

– Может, подсунем ему работку в виде Фэйлы?

– Не пройдёт, – буркнул Корв. – Я уже копался в её мусоре много раз. И нет там ничего!

«Он копался в моей голове?!» – заверещала моя душа.

«Бескрайний космос… А я всё это время думала о его рогах и хвосте! Как стыдно то!»

– Да, Корв, ты именно что рылся, – мягко промурлыкала Лира. – А нужно аккуратно заглянуть в замочную скважину, поманить и выманить нужную мысль.

Он фыркнул.

– Ну а ещё, – добавила Лира, – я дам ей каплю своей крови. Это расширит сознание максимально.

– Звучит интересно, – резюмировал капитан и снова подмигнул.

« Лапочка.»

– Фэй, ты согласна? – спросила Лира.

– Будет больно?

– Нет, что ты! И наш друг очень милый и обаятельный юноша. Он тебе обязательно понравится.

– Вот уж точно, – пробубнил Корв. – Они одинаково шипучая заноза в реакторе.

– Ну раз все согласны, – протянула Лира, – Фэй, Док – идёмте в медотсек.

***

По пути я подкралась к Лире и спросила шёпотом:

– А почему твоя кровь расширит моё сознание?

Она улыбнулась.

– Потому что я – Сильван.

– Наша раса… мы – живые проводники сознания. Наша кровь – как мост между мирами.

– Ты, наверное, даже не слышала о нас?

– Уууу… – прошептала я. – Я о таком даже в дипломатических сводках не читала.

– Это потому что нас очень мало, – промолвила она. – И мы не любим шум.

«Отлично, – подумала я. – Сначала древний двигатель-старец, потом таракан-надзор, теперь – ангел-проводник. Кто следующий? Пылесос с душой?»

Гагарин в это время спрыгнул с плеча и направился к Доку, явно решив, что лаборатория – его новый дом.

Док вздохнул.

– О нет. У меня теперь два чешуйчатых.

– Не волнуйся, – хихикнула я. – Гагарин не чешуйчатый. Он – глянцевый. И очень требовательный к качеству тишины.

Корв опять фыркнул.

– Что? Ты всё ещё считаешь меня «отродьем бездны»? – спросила я, догоняя его.

Он не ответил.

– Потому что если да – предупреждаю: я могу начать вести себя соответственно. Например, подать официальную жалобу в Галактическую комиссию по правам пленных переводчиков. С требованием компенсации за моральный ущерб, нанесённый фразой «туполобый взгляд». И за отсутствие инструкции «Как выжить, если тебя допрашивает рогатый демон с хвостом и плохим настроением».

– Ты не отродье, – буркнул он.

– А кто тогда?

– …Переводчик. Слишком громкий. Слишком упрямый. И слишком привыкший лезть туда, куда тебя не просят.

– Это комплимент?

– Это диагноз.

Я ухмыльнулась.

– Ну, хоть не «туполобая».

– Не туполобая, – согласился он. – Просто… опасная.

– Для кого?

Он посмотрел внимательно, очень……

– Для меня.

Развернулся и пошёл.

Хвост взмахнул – комета в безмолвной пустоте: не стремится быть замеченной, не ищет взглядов, но неизбежно оставляет за собой след. Этот след – не просто размытая полоса света, а дрожащая дуга энергии, тонкая нить, пронзающая воздух, вплетающая в него неведомую силу. Я пошла за ним.

Медотсек был уже через два поворота.

Глава седьмая. Память на экспорт.

Медотсек.

Там лежали спящие члены экипажа – не забытые, не выключенные, не замороженные, а просто… застрявшие. Словно их сознание вышло из корабля, но тела остались. Дыхание ровное. Сердца бьются. Глаза закрыты. А где они?.. В облаке. В сне. В тюрьме, которую никто не мог представить.

Я стояла у койки одного из них и думала: «Ну вот, опять. Как же это похоже просто на сон. И я была в этом сне, вот только я не лежу. Я стою. И мне страшно… страшно, что я виновата в их состоянии. А ещё страшнее, что сейчас все решат: „О, Фэй проснулась – значит, она знает, как всех разбудить!“»

Я скептически осмотрела ряды койко‑мест.

«Ну да, конечно. Фэй, ты же у нас главный эксперт по „странным состояниям сознания“. Потому что кто ещё, как не я, умудрился вляпаться в это первой? Браво, Фэй, ты – звезда невезения!»

Я пощелкала пальцами перед лицом спящего коллеги. Никакого эффекта.

«Может, крикнуть „подъём“? Или станцевать утреннюю зарядку? А вдруг сработает?» – мысленно фыркнула я.

Но тут же осеклась. Шутки шутками, а внутри всё равно скребётся мысль: «А если это действительно моя вина? Если мой „выход из тела“ запустил какой‑то механизм, о котором мы даже не подозреваем?»

Я провела рукой над койкой, пытаясь нащупать невидимую границу между миром реальным и тем, куда ушли их сознания.

«Ладно, допустим, это ловушка. Допустим, кто‑то очень умный сидит где‑то там и ухмыляется: „Ну что, Фэйла, справишься?“ А я стою тут, как дурак с мылом, и не знаю, с какой стороны подступиться».

Я скрестила руки на груди и вздохнула.

«Так, план действий: 1) не паниковать; 2) не поддаваться на провокации внутреннего паникёра; 3) вспомнить всё, что знаю. Хотя, если честно, знаю я примерно… ничего».

Взгляд снова упал на спящего. Его лицо было таким безмятежным, что захотелось ткнуть его в плечо и сказать: «Эй, ты там отдыхаешь или как? Мы тут волнуемся!»

Я выпрямилась, сжала кулаки.

«Хорошо. Раз я – главный эксперт по странным состояниям, значит, пора соответствовать. Только бы этот „экспертный статус“ не оказался пожизненным…»

Лира стояла рядом, белая, как всегда, вышедшая из голофильма про святых. Риэль – тот самый юноша с кожей, покрытой зелено-чёрной чешуей, глазами, которые видят сквозь тебя, и улыбкой, точно он только что выиграл в космическом лото, – был рад меня видеть. Очень рад. Слишком рад.

– Фэй, – представила Лира, – это Риэль. Он поможет тебе вернуться туда, откуда ты пришла.

– Привет, – воскликнул он, протягивая руку. – Я слышал, ты умеешь говорить на всех языках. Даже на том, который не существует.

–Это комплимент? – спросила я, пожимая его руку.

– Ага, – улыбнулся он. —Я рад, что ты здесь.

Он рассмеялся – звонко, вероятно его чешуйки были сделаны из хрусталя.

Я легла на кушетку.

Риэль встал у моей головы. Его руки легли на мои виски – холодные, но не жёсткие. Чешуйки на коже слегка блестели, отражая свет.

Док подошёл – с пробиркой, в которой мерцала капля крови Лиры. Не красная. Не фиолетовая. А серебристая, как капля звездного света.

– Открой рот, – велел он. – Это не больно. Это… как первый шаг в другой мир.

Я открыла.

Капля упала на язык – холодная, сладкая, с привкусом чего-то ….томатного?

И тогда…

Я унеслась в прошлое.

***

Вот я – на станции «Прыгун». Новый день. Новая порция хаоса.

За последние две недели я:

– трижды переписала инструкцию к системе переработки отходов («Нет, фраза „если почувствуете запах вечности – бегите“ не подходит для официального документа»);

– пять раз объясняла новому повору, что «инопланетный бульон» – это не еда, а тест на выживаемость;

– перевела дипломатическую ноту от колонии грибных симбионтов, которые обиделись, что мы назвали их «спорами второго сорта» (оказалось, это у них – высшая похвала);

– и два раза спасла Гагарина от «санитарной обработки», убедив уборщика, что он – лицензированный инспектор по тишине.

Я сидела на рабочем месте, пила кофе и болтала с Гагариным.

Приходилось опять переводить инструкции к кибер-отверткам.

– Гагарин, – прошептала я, – ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то пользовался этими штуками? Они же выглядят как если бы их придумали в гневе, после того как сломали всё, что можно.

Он щёлкнул антенной – и уполз под пульт. Как знал, что сейчас придет запрос.

– Фэй! – крикнул один из инженеров. – У нас запрос на экстренную стыковку! От норелитов!

– Что? – спросила я. – Они же никогда не запрашивали стыковку! Они вообще не выходят на связь, кроме как раз в год, чтобы поздравить с Днём Планетарного Равновесия!

Но я переключилась на их канал и начала трансляцию. Потому что я – переводчик. И если кто-то хочет сказать что-то важное – я должна это услышать. Даже если это будет звучать как «мы случайно разбудили древнее зло, которое поглотило три планеты, и теперь оно идёт за нами».

Именно так и сказал посол – тихо, боясь, что сами звуки его слов разбудят то, от чего он бежал.

Он был высок и строен, но словно выточен из истончившегося камня: плечи опущены, спина чуть согнута под грузом, который не унести. Глаза – два потускневших кристалла, полных усталости и вины. Голос звучал как шёпот старого архива, где пергаменты крошатся от времени, а буквы стираются от бесконечного перечитывания.

Но он был не просто послом. Он был последним криком умирающей планетарной системы – единственным, кто уцелел, чтобы донести весть о катастрофе.

– Мы ошиблись, – прошептал он, и в этом шёпоте слышалась вся вина и отчаяние, высушенное световыми годами бегства. – Мы хотели понять своих предков. Они жили бесконечно долго. Мы думали – секрет в их крови, в их песнях, в их храмах. Изучали древние тексты, расшифровывали ритмы, искали коды в архитектуре…

Он замолчал, сглотнул, слова царапали горло.

– Но это была не библиотека. Это была тюрьма. И мы… мы выпустили то, что Вейланы, наши далёкие предки – те, кто ушёл в свет – запечатали ценой собственного исчезновения.

Его взгляд устремился куда‑то сквозь стены корабля, в бездну, откуда он явился.

– Это Облако не убивает, – промолвил он, и его глаза потемнели, как погасшие звёзды. – Оно забирает, высасывает сознание. Оставляет тела дышать, сердца биться… но души – засыпают навсегда. Вся наша система… сотни миров… миллиарды душ…

Я успел сбежать. Один. На последнем корабле, с последним генератором надежды – хрупким устройством, способным излучать сигнал, который ещё мог достучаться до тех, кто сохранил память.

– ПОМОГИ – найти прямых потомков Вейланов, если они еще существуют, – продолжил он, и в голосе зазвучала отчаянная настойчивость. – Тех, чья кровь помнит свет. Те, кто ещё может заговорить с тьмой на её языке и сказать: «Назад». У меня осталась одна попытка. Один импульс. Один шанс. Фэйла… ты – переводчик. Разошли моё послание. На всех языках. На всех частотах. Даже на тех, что уже забыты. Пусть услышат те, кто ещё хоть что‑то помнит.

Я кивнула. Пальцы уже летели по панели – включая архивы, активируя древние протоколы, даже те, что помечены «не использовать: вызывает галлюцинации у ИИ». Экраны вспыхнули, заполняясь строками кода, символами, звуковыми волнами. Я запускала каналы, о которых половина экипажа и не подозревала: подпольные сети контрабандистов, заброшенные ретрансляторы, даже частоты, использовавшиеся тысячелетия назад для ритуальных песнопений.

И тут —

ВОЙ.

Резкий, пронзительный, как крик разрываемого пространства. Сигнал тревоги взорвал тишину, заставив вздрогнуть даже самые хладнокровные системы корабля.

– Оно здесь, – прошептала я, чувствуя, как холод пробегает по спине.

Облако. Оно почувствовало посла. Почувствовало страх. Пульс надежды. Запах живого разума, который ещё не спит.

Коридоры взорвались хаосом. Люди бежали, сталкиваясь, крича, пытаясь найти укрытия. Радары ревели, как раненые звери, выдавая хаотичные данные: «Объект не идентифицирован… Проникновение на всех уровнях… Нарушение целостности поля…»

Капитан орал приказы, но его голос тонул в общем гуле паники. Я видела, как он пытается взять ситуацию под контроль – жесты резкие, взгляд метается между экранами, но каждый новый сигнал тревоги лишь усиливает хаос.

– Оно увязалось за вами, – прошептала я, сжимая край панели. – Оно чувствует угрозу. И теперь хочет заглушить её навсегда.

Гагарин, сидевший на моём плече, щёлкнул антенной – коротко, резко, как тревожный код.

Я взглянула на посла. Он стоял неподвижно, уже знал, что произойдёт. Его губы дрогнули, как если бы он хотел что‑то сказать, но вместо этого лишь закрыл глаза.

А потом свет померк.

Экраны погасли. Сирена захлебнулась на полузвуке. И в этой внезапной тишине, как ледяной шёпот, раздался голос – не человеческий, не машинный, а что‑то древнее, забытое:

«Вы разбудили нас. Теперь вы станете нами».

***

Холод пронзил до костей. Я почувствовала, как что‑то тянет меня – не тело, а саму суть, будто невидимые пальцы хватали за душу. Паника вспыхнула ослепительно, и в тот же миг…

Моя рука пропала.

Просто взяла и растворилась в воздухе. Я вскрикнула, глядя, как сквозь полупрозрачную кисть просвечивает панель управления. Пыталась сжать кулак – но пальцы проходили сквозь друг друга, как дым.

– Что… что это?! – голос сорвался на хрип.

Посол резко повернулся. Его глаза расширились – не от страха, а от узнавания. Он шагнул ко мне, схватил за запястье… и замер.

– Ты… – он провёл пальцами по моей исчезающей руке, будто проверял реальность. – Ты становишься бестелесной.

– Я… я не контролирую это! – я попыталась выдернуть руку, но он держал крепко.

– Не бойся, – его голос дрожал, но не от паники, а от волнения. – Это не случайность. Это память крови.

Он приложил ладонь ко мне на лоб, и я почувствовала лёгкое покалывание – будто он сканировал меня невидимыми импульсами. Его зрачки расширились.

– Да… – прошептал он. – Теперь я вижу. В тебе – их кровь. Смешанная, разбавленная временем, но настоящая. Ты – потомок Вейланов. Но не просто потомок…

Он отпустил мою руку. Моя кисть медленно обретала плотность, возвращаясь к обычной материальности.

– Первые из Вейланов могли становиться бестелесными, – продолжил он, глядя на меня с почти священным трепетом. – Но потом… потом они возгордились. Решили, что свет – их собственность. Перестали благодарить. Перестали чувствовать течение. И потеряли эту способность. Остались лишь те, кто помнил: свет – не вещь. Он – движение.

– Но я… я даже не знала! – я сжала и разжала кулак – на этот раз нормально, без эффектов.

– Потому что твоя сила спала, – посол коснулся моего плеча. – До этого момента. До прямой угрозы. Твоё тело помнит то, что разум не знал.

– И как мне теперь с этим жить? – я нервно провела рукой по волосам, невольно косясь на тёмный проём иллюминатора, где клубилась угроза.

– Теперь я понимаю, облако не сможет тебя поглотить, – в голосе посла зазвучала новая твёрдость. – Ты ведь больше человек, чем вейлан. А человеческая природа – это вечный сюрприз. Ты можешь паниковать, ошибаться, нести чушь – и всё равно оказаться тем, кто переломит ход событий.

Он сделал паузу, внимательно глядя на меня, будто пытался прочесть ответ в моих глазах.

– Вейланы утратили способность становиться бестелесными, потому что перестали чувствовать себя частью чего‑то большего. Они начали считать свет своей собственностью. А ты… – он чуть улыбнулся, – ты даже не осознаёшь своей силы, потому что для тебя это естественно. Ты не стремишься владеть – ты просто есть. И именно это делает тебя невидимой для облака.

И облако видит только те формы, что цепляются за материальность. Оно не увидит того, кто умеет растворяться. Ты сможешь пройти сквозь него. Сможешь найти тех, кто ещё сохранил истинную суть Вейланов

– Да я даже кофе сварить не могу без катастрофы на кухне! – вырвалось у меня.

– А это, – его взгляд потеплел, – как раз очень по‑человечески. И очень важно. Потому что тот, кто помнит всё, часто забывает главное: мир не обязан подчиняться нашим планам. Иногда нужно просто довериться течению.

Он шагнул к своему кораблю – маленькому, израненному, с треснувшим иллюминатором, через который виднелось звёздное небо.

– У меня остался один заряд. Один прыжок. На самый дальний край галактики. Туда, где мы ещё не искали. Где, может быть, они ещё живы. Где ещё теплится свет.

– Я даже не знаю, с чего начать! – мой голос дрогнул. – Я не умею…

– Зато ты умеешь удивляться, – перебил он. – И это важнее, чем кажется. Именно это поможет тебе увидеть то, что мы давно перестали замечать.

Облако не поглотит тебя, – посол отступил на шаг, его силуэт дрогнул в тусклом свете ламп. – Потому что ты не дашь ему зафиксировать себя. Ты будешь течь, как свет. Будешь исчезать, как тень. Будешь появляться там, где тебя не ждут.

Мы ворвались в модуль. Воздух дрожал от напряжения, от предчувствия чего‑то огромного, что вот‑вот обрушится на нас. Я одним движением схватила термоконтейнер с Гагариным – он даже не пискнул, знал: сейчас не время для драмы, не время для шуток, не время для моих обычных выкрутасов.

Посол толкнул меня в спасательную капсулу. Его рука задержалась на моём плече на миг дольше, чем нужно, словно он пытался передать мне не только миссию, но и всю тяжесть веков, всю боль своего народа.

– Найди их, – велел он. – Передай им… наши мольбы о прощении. И просьбу о помощи. Ты – наш голос. Ты – наше будущее.

Я открыла рот, чтобы наконец‑то выдать всё, что накопилось: что я не готова, не обучена, не героиня, что у меня даже термоконтейнер с Гагариным толком не упакован… Но слова застряли в горле – посол уже толкал меня внутрь капсулы.

– Я хотела… – попыталась возразить я, но он не дал договорить.

– Только не говори, что ты хотела окончательно запротестовать, – в его голосе проскользнула усталая улыбка. – Время протестов закончилось. Началось время действий.

Дверь захлопнулась с глухим щелчком, отрезая меня от прошлого, от привычного мира, от всех «я не могу» и «это не моя ответственность».