Малый ледниковый период. Как климат изменил историю, 1300–1850

Годы, как правило, выдавались урожайные, и еды хватало. Летние температуры в среднем были на 0,7–1 °C выше, чем в XX веке. В Центральной Европе летние месяцы были еще более жаркими – на 1,4 °C теплее нынешних. Майские заморозки, опасные для теплолюбивых культур, практически не случались между 1100 и 1300 годами. Летние месяцы выдавались настолько теплыми и сухими, что по всей Южной и Центральной Англии вплоть до Херефорда и границы Уэльса разрастались виноградники. Винодельческие хозяйства процветали на 300–500 км севернее, чем в XX веке. В эпоху климатического оптимума многие аристократы ценили превосходные английские вина, а французы даже пытались заключать торговые соглашения, чтобы не допускать их ввоза на континент.

В Средние века сельское и городское население резко увеличилось. На прежде не освоенных землях возникли новые деревни. Тысячи гектаров леса пали под топорами фермеров в ходе расчистки земель под пашню. Благодаря мягким зимам и теплым летним месяцам небольшие общины выращивали культурные растения даже на неплодородных почвах и на возвышенностях, например на высоте 350 м на холмах Дартмура на юго-западе Англии, на Пеннинских торфяниках на северо-востоке, где пастухи в XIII веке жаловались на попытки распахать ценные пастбища, и на вершинах Ламмермурских холмов на юго-востоке Шотландии (320 м над уровнем моря). Сегодня земли Дартмура и Пеннин малопригодны для растениеводства, а в Ламмермуре зерновые выращивают на куда меньших высотах, чем в 1250 году. В 1300 году у одной фермы, принадлежавшей аббатству Келсо в Южной Шотландии, было более 100 га возделываемой земли, 1400 овец и 16 пастушеских хозяйств – и все это на высоте 300 м над уровнем моря, гораздо выше нынешних границ земледелия. К тому времени тысячи фермеров обосновались на возвышенностях и неплодородных землях по всей Англии и Шотландии, тем самым рискуя разориться в случае неурожая.

В Скандинавии, в частности в Центральной Норвегии, поселения стали строиться в долинах и на склонах холмов на 100–200 м выше того уровня, который оставался неизменным более тысячи лет; там же расчищались леса и развивалось сельское хозяйство. Пшеницу выращивали в районе Тронхейма, а более выносливые злаки, такие как овес, – еще севернее, в Малагане, на 62° 30’ северной широты. Изменение высоты поселений и пахотных земель указывает на повышение летней температуры примерно на 1 °C, аналогичное тому, что происходило на другом берегу Северного моря, в Шотландии. Сельское хозяйство на Шотландском нагорье значительно упростилось, а леса постепенно распространились на прежде безлесные территории. Далеко на юге, в Альпах, границы леса резко поднялись, и фермеры начали уходить все дальше в горы. В доисторические времена в Альпах было множество медных рудников, но затем их накрыли наступающие льды. В позднее Средневековье, когда ледники отступили, некоторые из горных выработок были открыты вновь. На большей части Южной Европы и Западного Средиземноморья возросло количество атмосферных осадков. В результате некоторые сицилийские реки стали судоходными, что сегодня трудно себе представить. Над многими из них до сих пор стоят мосты, построенные в Средневековье (вроде того, что можно увидеть в Палермо), но теперь эти мосты кажутся слишком длинными, ведь 900 лет назад реки были шире.

* * *

В теории средневековое общество подчинялось строгому порядку. «У каждого человека должен быть сеньор», – гласил Верденский договор 843 года. Исключениями из этого правила были только римский папа и император Священной Римской империи в Константинополе: они считались вассалами Бога. На практике же иерархическое феодальное общество было чрезвычайно сложным и запутанным, со множеством противоречивых связей и зависимостей, с бесчисленными исключениями и освобождениями от обязанностей, из-за которых велись постоянные тяжбы. На местном уровне сеньор предоставлял каждому из своих крепостных земельный надел в обмен на неоплачиваемый труд в его имении. Закрепощение подразумевало контракт, по которому земля обменивалась на услужение, а покровительство – на лояльность. Социальный статус почти каждого сельского жителя в Европе был обусловлен сложными отношениями юридической и моральной зависимости, которые обеспечивали относительную безопасность, но не личную свободу. А благополучие всех людей, от знати до простолюдинов, зависело от хорошей погоды и урожаев, которые они приписывали Божьей милости.

В те религиозные времена судьба каждого, как считалось, была в руках Господа. Люди полагались на Его милость и были убеждены, что им поможет лишь вера, проявляющаяся в молитве и смирении. Благодарность Богу выражалась песнопениями, молебнами, щедрыми пожертвованиями и, конечно, активным строительством храмов. Деятельный Сугерий, аббат Сен-Дени, умерший в 1151 году, задавал тон в европейской политике, будучи королевским советником и даже правителем Франции, пока король Людовик VII участвовал во Втором крестовом походе. Он также способствовал становлению возвышенного готического стиля в архитектуре. В новых соборах каркасные структуры поддерживали высокие и тонкие стены с большими окнами; этим они отличались от прежних, более массивных нормандских церквей^[19]. Готические храмы представляли собой величественные строения из каменных колонн и несущих конструкций, поддерживаемых снаружи арочными контрфорсами (аркбутанами). Зодчие блестяще использовали витражи с изображениями христианских сюжетов, а фасад собора украшали большим круглым окном. Каменный орнамент придавал ему форму розы, и яркое цветное стекло в свинцовом переплете символизировало человеческую любовь, превосходящую чувственную страсть. Изваяния на внутренних и наружных стенах церкви иллюстрируют библейские и евангельские сюжеты, в том числе сцену Страшного суда и др. Сам аббат Сугерий изображен в виде небольшой фигуры, молящейся на коленях в уголке одного из витражей аббатства Сен-Дени, которое тоже представляет собой шедевр готического искусства.

XII–XIII века были золотым временем для архитекторов, каменщиков и плотников, которые переходили от собора к собору, постепенно совершенствуя свои идеи. Они создали гениальные творения: собор Парижской Богоматери на острове Сите в самом сердце Парижа, задуманный епископом Морисом де Сюлли в 1159 году^[20] и возводившийся в течение двух веков; воздушные культовые сооружения в Реймсе и Сансе; капеллу Кентерберийского собора, построенную в 1170-х; Линкольнский собор на севере Англии, заложенный в 1192 году^[21] и известный своими готическими сводами. Непревзойденный эстетический эффект был достигнут создателями часовни Сент-Шапель в Париже, завершенной 25 апреля 1248 года. Хотя эта часовня уступает по размеру большим соборам, она стала «зданием утонченного изящества и света, с высокими вытянутыми окнами, заполненными сияющими витражами»^[22]. Храмы никогда не бывают окончательно завершенными: они строятся, перестраиваются, достраиваются, восстанавливаются, а иногда забрасываются или разрушаются в ходе войн следующими поколениями. Но бурный всплеск строительства готических соборов, ставший возможным благодаря притоку избыточных ресурсов, денег и рабочей силы, в позднейшие века уже не повторялся.

Каждая цивилизация выражает себя через великие творения. Они становятся материальным воплощением того, что общество считает достаточно важным, чтобы расходовать на это дефицитные ресурсы. Египетские пирамиды в Гизе, строительство которых обходилось невероятно дорого, создавались как лестницы на Небеса для божественных фараонов, погребенных там 4500 лет назад. Ацтекские вожди древней Мексики поместили свою столицу XV века^[23] Теночтитлан (в переводе с ацтекского – «место, где растут опунции»^[24]) в центр огромной империи – как воплощение своего мировоззрения в камне и штукатурке. В наш век промышленности и коммерции мы строим университеты и музеи, огромные концертные залы и стадионы, прокладываем железные дороги и автомагистрали, создаем Всемирную паутину. Средневековые европейцы возводили храмы. Храм был выражением благочестия, удивительным памятником, музеем. Обладающие священными реликвиями, чудотворными образами и свидетельствами мученичества соборы в Кентербери, Йорке и Шартре становились осязаемыми символами близкого присутствия Бога. Даже в хорошие годы средневековые христиане беспокоились об урожаях, о плодородии земли, о течении самой жизни. Соборы, построенные по образу креста и тела Христова, были чем-то вроде Библии для неграмотных бедняков. Каждый храм представлял собой уголок Царства Божьего. Это были дорогостоящие проявления любви к Господу, своеобразные жертвоприношения из камня и драгоценностей, которые делались в надежде на божественную милость.

В 1194 году на севере Франции началось возведение Шартрского собора. Он был заложен на священном месте, где ранее располагалось шесть других церквей. Построенный всего за четверть века, Нотр-Дам-де-Шартр стал шедевром готической архитектуры, где христианский космос нашел чудесное воплощение в стекле и камне. Но собор – это еще и окна. Огромная витражная роза на западном фасаде символизирует саму Деву Марию, пробуждающуюся душу, вечность, Солнце и Вселенную. На других витражах собора изображены Богородица с младенцем, мученики, несущие слово Божие, евангелисты, а также раненый Христос в центре сцены Страшного суда на западном портале. В каждом окне используется один и тот же язык цвета, геометрических форм и символов. Свет, проникая сквозь окна Шартрского собора, словно превращается в драгоценные камни. Он создает неземные эффекты, способные исцелять и возвращать к жизни верующих, заполняющих высокий неф. На полу нефа выложен круглый мозаичный узор с розой в центре – это лабиринт, символизирующий путь человеческой души на земле. Лишь одна дорога ведет к центру лабиринта. Запутанность ходов отражает сложность земного жизненного пути, пролегающего через испытания урожаями и неурожаями, через войну и мор, через юность, зрелость и старость.

Как и другие храмы, Шартрский собор был средоточием средневековой жизни. В Шартре проживало всего около 1500 человек^[25], но по большим праздникам в собор стекалось более 10 тысяч прихожан. Большие колокола звонили во времена радости и скорби. Их звук оповещал о торжествах и несчастьях. Каждую Пасху проводилась литургия Света – в ознаменование воскресения Христа и начала нового сельскохозяйственного года. Верующие зажигали тысячу свечей и несли их от деревни к деревне, из дома в дом в знак обновления жизни. Осенью сотни тяжело груженых повозок везли плоды щедрого жаркого лета в подношение Господу. Как и покорение новых земель скандинавами, активное строительство соборов стало возможным благодаря глобальному погодному феномену. Величественные храмы оказались долговечным наследием средневекового климатического оптимума.

* * *

На протяжении пяти столетий европейская погода радовала жителей устойчивым теплом^[26]. Лишь изредка случались морозные зимы, холодные лета или запоминающиеся бури. Например, похолодание в 1258 году было вызвано извержением далекого вулкана, выбросившего в атмосферу большое количество мелкого пепла. Одно лето сменялось другим, и почти каждое из них было чередой длинных, освещенных сиянием солнца дремотных дней, суливших обильные урожаи. По сравнению с тем, что произошло дальше, эти времена были климатическим золотым веком. Конечно, и тогда то и дело случалась локальная нехватка продовольствия, средняя продолжительность жизни в сельских общинах оставалась невысока, а изнурительный труд никогда не прекращался полностью. И все же неурожаи случались достаточно редко, поэтому крестьяне и феодалы могли свято верить, что Бог милостив к ним.

Ничто не предвещало грядущей катастрофы. Но уже в XIII веке, пока люди работали днями напролет в теплые летние месяцы, температура на дальних рубежах средневекового мира начала стремительно падать.

Глава 2
Великий голод

Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдание и радость, злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо… Бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в ту пору они были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье рознились намного сильнее, пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собою настоящее зло…

Но один звук неизменно перекрывал шум беспокойной жизни; сколь бы он ни был разнообразным, он не смешивался ни с чем и возносил все преходящее в сферу порядка и ясности. Это колокольный звон. Колокола в повседневной жизни уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем голосами возвещали горе и радость, покой и тревогу, созывали народ и предупреждали о грозящей опасности^[27].

Йохан Хейзинга, «Осень Средневековья»^[28]

Климат Европы зависит от сложных взаимодействий атмосферы и океана. Постоянно меняющийся градиент давления определяет климат Северной Атлантики и большей части Европы. Его влияние на севере столь же масштабно, как и влияние знаменитой Южной осцилляции в юго-западной части Тихого океана, от которой зависят Эль-Ниньо и климат многих тропических регионов. Североатлантическая осцилляция (САО) – это качели между постоянно высоким атмосферным давлением над Азорскими островами и стабильно низким давлением над Исландией. Все это может показаться научной заумью, если не знать, что именно САО определяет место возникновения и силу ураганов североатлантического пути циклонов, а значит, влияет и на осадки в Европе, особенно зимой.

Высокий индекс Североатлантической осцилляции.

Индекс САО^[29] отражает постоянные сдвиги в погодных колебаниях от года к году, от десятилетия к десятилетию. Высокий индекс САО свидетельствует о пониженном давлении в районе Исландии и повышенном – у Португалии и Азорских островов, что приводит к возникновению устойчивых западных ветров. Вместе с сильными штормами они приносят тепло с поверхности Атлантического океана в самое сердце Европы. Те же ветры поддерживают умеренные зимние температуры, что радует североевропейских фермеров и обеспечивает сухие условия в Южной Европе. Низкий индекс САО указывает на меньший градиент давления, при котором западные ветры ослабевают, и в Европе начинается значительное похолодание. С севера и востока – с Северного полюса и из Сибири – надвигаются холодные воздушные массы, Европа покрывается снегом, и горнолыжники отлично проводят время. Зимние колебания САО ответственны за половину перепадов зимних температур в Северной Европе, а также заметно влияют на летние осадки. При высоком индексе САО лето выдается более дождливым, как это было после 1314 года.

Низкий индекс Североатлантической осцилляции.

Эффект «в Гренландии ниже».

Качели раскачиваются непрерывно, циклами, которые могут длиться от семи лет до нескольких десятилетий – а иногда гораздо меньше. Эти колебания внезапны и непредсказуемы. Крайне низкий индекс САО приводит к обмену зимними температурами между Европой и Гренландией. Когда атмосферное давление в Гренландии выше, чем в Европе (эффект «в Гренландии выше», ГВ), между Гренландией и Скандинавией формируются блокирующие антициклоны. В результате температура на западе Гренландии поднимается выше средних значений, а в Северо-Западной Европе и на востоке Северной Америки опускается ниже нормы. В этом случае Западную Европу ждет морозная зима. Если же давление над Гренландией ниже, чем над Европой (эффект «в Гренландии ниже», ГН), европейская зима будет мягче обычного.

Значительные колебания САО – часть сложной системы динамических взаимодействий атмосферы и океана в Северной Атлантике, включающей температурные аномалии на поверхности, влияние Гольфстрима, структуру атмосферных волн, расположение морских льдов и айсбергов. Эти взаимодействия плохо изучены, но почти не вызывает сомнений что зачастую колебания САО – результат изменения температур на поверхности воды в Северной Атлантике. Когда-нибудь компьютерные модели динамики температур океана и атмосферных взаимосвязей позволят метеорологам предсказывать количество зимних осадков в Европе на несколько лет вперед, и это станет очень важным научным прорывом.

Эффект «в Гренландии выше».

Хаос в атмосфере над Северной Атлантикой во многом определяет непредсказуемое поведение САО. Другой важный фактор – теплые воды Гольфстрима, которые текут на северо-восток от берегов Северной Америки, а затем переходят в Северо-Атлантическое течение, принося тепло на Британские острова и соседние побережья, вплоть до Исландии и Норвегии. На севере теплые поверхностные воды смешиваются с холодными и опускаются на дно, унося с собой атмосферные газы и избыток соли. Известно два основных места опускания поверхностных вод: одно находится к северу от Исландии, другое – в Лабрадорском море юго-западнее Гренландии. Там огромные массы более тяжелой, насыщенной солью воды опускаются глубоко под поверхность океана, откуда подводные течения уносят соль на юг. В северных морях тонет так много соли, что образуется своеобразный гигантский насос, перекачивающий теплую воду, которая нагревает океан на 30 % сверх того, что дает прямое солнечное излучение. Что происходит, если водообмен дает сбой? «Насос» сбавляет обороты, Северо-Атлантическое течение ослабевает и температура в Северо-Западной Европе быстро падает. Когда нисходящий поток восстанавливается, течение ускоряется и температура снова растет. Этот эффект подобен переключателю, срабатывающему при взаимодействии атмосферы и океана. Например, в начале 1990-х в Лабрадорском море отмечалось интенсивное опускание поверхностных вод, что подарило Европе несколько теплых зим. В 1995/96 году индекс САО резко сменился с высокого на низкий, вызвав зимние холода.

Уже тысячи лет САО влияет на европейский климат. Собрав воедино информацию, полученную при изучении годичных колец деревьев, ледяных кернов, исторических источников и современных метеонаблюдений, мы можем проследить Североатлантическую осцилляцию по меньшей мере до 1675 года. Низкие индексы САО, по всей видимости, совпадают с известными резкими похолоданиями в конце XVII века. За два последних столетия экстремальные значения САО породили такие памятные погодные события, как чрезвычайно морозные зимы в викторианской Англии 1880-х. Другой цикл низких индексов САО принес в Европу холода в 1940-х, когда Гитлер вторгся в Россию; 1950-е были несколько мягче, но уже в 1960-х зимы оказались самыми холодными с 1880-х. В последнюю четверть века высокие индексы САО вызвали наиболее значительные из когда-либо зарегистрированных аномалий и заметно согрели Северное полушарие. Возможно, это стало результатом антропогенного глобального потепления.

На протяжении многих веков погода в Европе зависела от непредсказуемых колебаний индекса САО и динамики нисходящих течений в Арктике. Мы не знаем, чем обусловлены высокие и низкие индексы, и пока не умеем предсказывать внезапные изменения, приводящие к опасным крайностям. Но мы можем быть уверены, что именно САО была главной причиной крайне изменчивой и зачастую чрезвычайно холодной погоды, которая воцарилась в Европе после 1300 года.

* * *

В XIII веке в Гренландии и Исландии похолодало. В окрестностях Гренландии и в Северной Атлантике морские льды продвинулись на юг, создав трудности для норвежских судов, отплывавших из Исландии в начале 1203 года. Нетипичные холода и ранние заморозки в 1215 году вызвали неурожай в Польше и на Восточно-Европейской равнине; из-за наступившего голода люди продавали своих детей и ели сосновую кору. В XIII веке некоторые из альпийских ледников впервые за несколько столетий продвинулись вперед, разрушив ирригационные каналы в высокогорных долинах и уничтожив лиственничные леса.

В то время как северные территории страдали от похолодания, Европе в целом изменения пошли на пользу. Понижение температуры в Арктике привело к закреплению низкого атмосферного давления над Гренландией и стабильно высокому давлению в Северо-Западной Европе. Необычайно теплые и по большей части сухие летние периоды между 1284 и 1311 годами, когда практически не случалось майских заморозков, побудили многих английских фермеров экспериментировать с виноградниками. Однако в XIV веке погода внезапно изменилась.

В 1309/10 году, возможно, действовал эффект «в Гренландии выше». Зима выдалась сухой, а аномальные морозы сковали льдом Темзу и парализовали судоходство из Балтийского моря в Ла-Манш. Анонимный хронист писал:

«В тот же год в праздник Рождества Господня на Темзе и в прочих местах образовался великий лед, так что бедные люди были угнетены морозом, а хлеб, завернутый в солому или другое покрывало, замерзал, и его нельзя было съесть, не разогрев. И столь толстая корка льда покрыла Темзу, что люди прямо по ней держали путь из Гринхита в Саутуарк и из Вестминстера в Лондон; и это длилось так долго, что люди охотились с собаками на зайцев посреди Темзы и там же предавались танцам у костра»^[30].

К 1312 году индекс САО повысился, атлантический путь циклона сдвинулся к югу, и зимы вновь стали мягче. Через три года начались нешуточные дожди.

Потоп случился в 1315 году через семь недель после Пасхи. «В это время года [весной 1315-го] шел самый удивительный дождь, и шел он очень долго», – писал очевидец Жан Денуель. По всей Северной Европе потоки дождя накрыли деревни; вода стекала с соломенных крыш и разливалась бесконечными ручьями по грязным сельским дорогам. Священник Бернар Ги писал в хронике: «Чрезвычайно сильные дожди сошли с небес и образовали на земле огромные и глубокие грязевые лужи». Свежевспаханные поля превратились в мелководные озера. Городские улицы и переулки стали тесными скользкими болотами. Прошел июнь, за ним миновал июль, а погода все не менялась. Лишь изредка сквозь тучи пробивалось бледное солнце, но потом снова начинался дождь. «Почти весь май, июль и август дожди не прекращались», – сетовал некий автор^[31]. Непривычно холодный август сменился столь же промозглым сентябрем. Уцелевшие овес и пшеница отяжелели от сырости и упали на землю, колосья остались мягкими и незрелыми. На лугах лежала прибитая ливнями трава. Волы стояли по колено в густой грязи, укрываясь под деревьями и отворачивая головы от дождя. Дамбы были смыты, королевские поместья затоплены. В Центральной Европе наводнения уничтожали целые села; сотни людей тонули. Глубокие овраги прорезали поля на склонах холмов, где тонкая глинистая почва не могла поглотить бесконечные потоки воды. В предыдущие годы урожаи были меньше обычных, что уже привело к росту цен; но в 1315 году произошла настоящая катастрофа. Автор Мальмсберийской хроники, как и многие другие, задавался вопросом, не постигла ли землю Божья кара: «За то возгорится гнев Господа на народ Его, и прострет Он руку Свою на него и поразит его»^[32]. Годичные кольца деревьев из Северной Ирландии указывают на то, что в 1315 году необычайно хорошо росли дубы.

Европа была территорией нескончаемых смут и локальных войн, постоянных убийств, набегов и завоевательных походов. Множество конфликтов возникало из-за споров о престолонаследии, личной вражды, жажды наживы и безрассудных амбиций. Войны продолжались в любую погоду, под палящим солнцем и проливным дождем; армии кормились в деревнях, оставляя за собой пустые амбары и разоренные поля. Война лишь усугубляла страдания крестьян, которые и без того оказались на грани выживания. Однако дожди 1315 года остановили военные кампании.

Благодаря выгодному географическому положению и торговым связям Фландрия стала одним из главных экономических центров Европы XIV века. Итальянские банкиры и ростовщики открыли здесь свои северные представительства, оценив богатство местной ткацкой промышленности. Формально оставаясь владением Франции, эта территория и ее процветающие города были тесно связаны с Англией, поставлявшей шерсть, из которой производились ткани по всему побережью Северного моря. Качество и прекрасные расцветки фламандских изделий ценились не только в Европе, но и в далеком Константинополе. Это обеспечивало экономическое процветание Фландрии, однако создавало политическую нестабильность. Англия и Франция соперничали за контроль над этим регионом. В то время как фламандская знать в основном поддерживала культурные связи с Францией и защищала ее политические интересы, купечество и простые рабочие из соображений личной выгоды отдавали предпочтение Англии. В 1302 году фламандские рабочие подняли восстание против своих богатых хозяев. Цвет французского рыцарства, отправившийся на север для подавления мятежа, застрял в пересеченной канавами и ручьями болотистой местности, где вооруженные луками и копьями фламандцы перебили всадников, как беспомощную рыбу. В битве при Куртре погибло 700 рыцарей, и четверть века этот разгром оставался неотмщенным. Неизбежное возмездие могло последовать гораздо раньше, если бы не дождь 1315 года.

Европа в начале XIV века.

В начале августа 1315 года французский король Людовик X задумал военную кампанию во Фландрии, чтобы отрезать непокорных фламандцев от их портов на Северном море и лишить прибыли от внешней торговли. Его армия вторжения стояла на границе напротив фламандского войска, готовая двинуться в наступление под проливным дождем. Но когда французская кавалерия выехала на раскисшую от воды равнину, лошади начали проваливаться в землю по самые подпруги. Повозки так глубоко увязали в грязи, что даже семерки лошадей не могли сдвинуть их с места. Пехота стояла по колено в трясине или дрожала от холода в заливаемых дождем палатках. Продовольствие заканчивалось, и Людовик X с позором отступил. Благодарные фламандцы гадали, не было ли наводнение божественным чудом, но их благодарность Небесам длилась недолго, ибо голод оказался страшнее французов.

Катастрофические ливни обрушились на огромные территории в Северной Европе – от Ирландии до Германии и Скандинавии. Нескончаемые дожди заливали сельскохозяйственные земли, давно очищенные от лесов или отвоеванные у болот бесчисленными деревушками. Фермеры пропахивали в потяжелевшей почве длинные борозды, чтобы хоть как-то отвести с полей лишнюю воду. Пашни превращались в грязные пустоши, а посевы гибли. Глинистые подпочвы во многих районах были залиты водой настолько, что земли на долгие годы стали неплодородными.

По мере роста сельского населения в XIII веке многие общины переходили на более легкие, часто песчаные почвы, и на менее плодородные земли, неспособные впитывать влагу при затяжных дождях. По глубоким промоинам потоки дождевой воды стекали на разоренные поля, оставляя от пашен лишь отдельные клочки земли. В некоторых частях Южного Йоркшира на севере Англии дожди смыли с тысяч акров сельскохозяйственных угодий тонкий верхний слой почвы, обнажив подстилающие породы. В отдельных районах была уничтожена половина пахотных земель. Урожайность неотвратимо падала. Зерно, которое все же удавалось собрать, было дряблым, и перед помолом его приходилось сушить. Холода и проливные дожди в конце лета 1315-го не позволили полноценно вызреть тысячам гектаров зерновых. Осенние посевы пшеницы полностью пропали. Сено для скота не удалось как следует высушить.

Через несколько месяцев начался голод. «Здесь дорожает пшеница… Цена растет изо дня в день», – сокрушался летописец из Фландрии^[33]. К Рождеству 1315 года многие общины в Северо-Западной Европе оказались в отчаянном положении.

Мало кто осознавал масштабы голода, пока пилигримы, торговцы и королевские глашатаи не разнесли вести о подобных бедствиях со всех сторон. «Весь мир был встревожен», – писал хронист из Зальцбурга, расположенного на южной окраине пострадавшего региона^[34]. Английский король Эдуард II попытался сдержать рост цен на скот, но безуспешно. Когда голод усилился, он ввел ограничения на производство эля и других продуктов из зерна. Король требовал от епископов «убедительными словами» уговаривать самых запасливых продавать излишки хлеба, а также предлагал меры поощрения импорта зерна. Но в то время еды не хватало всем, так что ни одна из этих мер не сработала.

Голод усугублялся еще и тем, что в предыдущее столетие население значительно выросло. Если в конце XI века в Англии жило около 1,4 миллиона человек, то к 1300 году население страны увеличилось до 5 миллионов^[35]. Население Франции (точнее, той части Европы, которая сейчас находится в границах этой страны) возросло за тот же период с 6,2 до 17,6 миллиона и даже более. Благодаря возможности выращивать зерновые культуры на прежде недоступных северных широтах и высотах над уровнем моря население Норвегии к 1300 году достигло полумиллиона человек. Однако экономический рост не поспевал за демографическим. К 1250 году в экономике уже наблюдалась некоторая стагнация, а после 1285-го рост замедлился повсеместно. Из-за большей численности городского и сельского населения, высоких транспортных издержек и неразвитых путей сообщения разрыв между производством и спросом нарастал по всей Северной Европе. Многие города, особенно удаленные от морских берегов и основных водных путей, были крайне уязвимы к дефициту продовольствия.

В сельской местности многие земледельческие общины оказались на грани выживания. Зерна хватало лишь на то, чтобы пережить один неурожай и совершить посев на следующий год. Даже в благополучные годы перед мелкими фермерами маячил призрак зимнего голода. Чтобы голод стал реальностью, достаточно было разрыва торговых путей из-за льдов, мешающих судоходству, или паводка, разрушающего мосты. Голод мог наступить из-за болезней крупного рогатого скота, уничтожавших племенных и тягловых животных, а также из-за частых дождей или засухи.

Даже в лучшие времена крестьянская жизнь была тяжелой. Шестьюдесятью годами ранее, в 1245-м, сельскохозяйственный рабочий в Уинчестере, которому посчастливилось не умереть от детских болезней, доживал в среднем до 24 лет^[36]. Раскопки на средневековых кладбищах дают жуткую картину патологий, вызванных невыносимыми условиями труда. Деформации позвоночника от огромных нагрузок при пахоте, поднятии тяжелых мешков с зерном и уборке урожая были обычным делом. Почти у всех взрослых развивался артрит. Большинство рыбаков страдали от мучительного остеоартроза позвоночника из-за многолетней тяжелой работы в лодке и на берегу. Рабочие будни селян XIV века проходили в неизменном ритме времен года, посевных и сборов урожая. В летнюю жару и периоды засухи они непрерывно боролись с сорняками, грозившими загубить зерновые. В напряженные недели страды крестьяне гнули спины с серпами и косами, а молотильщики веяли драгоценное зерно. Круговорот жизни средневековых ферм и деревень никогда не останавливался, монотонный каторжный труд требовал постоянных человеческих жертв. Несмотря на все это, крестьянский рацион не был полноценным. По-прежнему распространено было недоедание. Локальные дефициты продовольствия были частой проблемой, решение которой во многом зависело от родственных связей, воли помещиков или церковной благотворительности. Большинство фермеров жило от жатвы до жатвы, а урожайность культур была гораздо ниже, чем в наши дни.