Читать книгу: «Шерри»

Глава 1: Собака, которая потерялась

В холодный и мрачный зимний день, когда облака затянули небо, а ветер завывал между улицами, жизнь примерно годовалой хаски, оказавшейся на улице, превратилась в бесконечный кошмар. Она бродила по грязным тротуарам города, лапы её были мокрыми от снега и грязи, не успевая просохнуть. Каждое движение приносило только усталость, а в животе раздавалось урчание из-за голода, который не покидал ни на минуту.

Потеряшка не помнила, как оказалась среди серых зданий и неприветливых людей, которые проходили мимо. Возможно, она убежала из загородного дома, сделав подкоп под забором. Или её прежние хозяева выставили её, как ненужную игрушку, не желая заботиться о собаке, которую они когда-то любили. Она могла на прогулке испугаться выстрела фейерверка, или резкого звука тормозов машины, и в панике сорваться с поводка, бросившись прочь, чтобы спастись от охватившего ужаса. Или же она могла выскочить из автомобиля, когда хозяева случайно оставили дверь открытой. В смутных воспоминаниях иногда всплывала радостная игра в парке, как её гладили и угощали лакомствами. Но теперь эти тёплые фантомы памяти казались далекими и чуждыми. Собака шла, чуть опустив голову, и каждый шаг отзывался тупой болью. Какая боль была сильнее? Телесная или душевная…

«Я иду. Я всегда иду. Если остановлюсь – замерзну. Если подойду – меня прогонят. Но вдруг… кто-то всё-таки захочет со мной дружить?» – думала она, глядя на горящие окна домов. Она по волчьи подняла нос вверх, немного замедляя шаг, как будто ловила запахи и ноги привели ее ко входу. У дверей продуктового магазина запах хлеба был таким сильным, что она невольно сделала шаг внутрь.

– А ну, пошла отсюда! – крик продавщицы ошарашил как струя ледяной воды.

Собака поджала хвост, рванула обратно, споткнувшись о порог. «Почему они кричат? Я не кусаюсь. Я просто хотела… чуть-чуть тепла».

Дальше – те же улицы, торопящиеся люди, закрытые двери. Кто-то отмахивался, не глядя, кто-то отворачивался, будто собаки здесь не было. Шероховатые шаги ботинок по снегу, запах чужого парфюма, обрывки разговоров – все сюжеты, такие разные, и такие похожие – пролетали мимо хаски из дня в день.

 «Они идут куда-то, как будто я прозрачная… Но я же здесь. Я же жду». Она ловила взгляды – на секунду, на полсекунды – и каждый раз они скользили мимо, как ветер по льду.

И вдруг – тепло. У старой трубы, возле дома, где грелись дворовые коты, стояла бабушка в тёмно-зелёном платке и в тонком пальтишке. Её замерзшие заботливые руки бережно раскладывали в миске хлебные сухари. Вокруг коты: рыжий с обломанным ухом, серый с полосками, угольно-чёрный, сидящий чуть в стороне. Они ждали, каждый со своим терпеливым взглядом.

Запах еды добрался до ноздрей хаски. Она замерла, прижала уши, робко сделала шаг.

– О, какая ты милая! – мягко сказала бабушка, заметив её. Голос располагающий, как разогретое топленое молоко в мороз. Собака приблизилась осторожно, принюхалась. Медленное прикосновение ладони к её голове согревало не только шерсть, но и то, что глубоко внутри.

«Я помню… так гладили раньше. Когда смех был рядом. Когда я была дома».

– Ну что, голодная? – бабушка достала из кармана маленький пакетик, насыпала на снег горсть сухарей.

Собака жадно схватила первый кусочек, и отбежала, потом вернулась за вторым, но не забывала поднимать взгляд, то ли в знак благодарности, то ли желая убедиться, что опасности нет.

«Ты не кричишь. Ты не отталкиваешь… Может, ты моя?»

– Ешь, ешь, – тепло подбодрила женщина. – Здесь тебя никто не тронет.

Рыжий кот подошёл ближе, понюхал собаку, потом отошёл, шипнув.

– Не шипи, Васька, – пожурила бабушка. – У нас сегодня гостья. И, похоже, потеряшка…

Она снова погладила собаку за ухом, и та тихо заскулила от переполняющей радости. Звук был похож на протяжное «Уфф».

– Дорогие мои, – обратилась бабушка уже к котам, – вы ведь знаете, каково это – быть никому не нужным. Холод, голод… Она снова посмотрела на хаски. – А ты, красавица, – мягко улыбнулась, – точно найдёшь своих людей. Я уверена.

Собака, доев сухари, присела рядом, словно не хотела уходить. Её глаза были глубокими, как зимнее озеро, и говорили больше, чем могла бы сказать любая человеческая речь. «Может, она оставит меня? Может, я буду слушать этот голос каждый день?»

Бабушка встала, поправила платок.

– Ладно, я пойду. А ты… не отчаивайся. И возвращайся, если что. Здесь всегда найдётся кусочек хлеба.

Женщина медленно пошла к подъезду. Коты потянулись за ней, один даже обогнал, шурша по снегу.

Хаски проводила её взглядом, пока тёплый силуэт не скрылся за дверью. И только потом поднялась, стряхнула снег с шерсти и двинулась дальше. Снег снова стал колким, ветер усилился. Собака через некоторое время оказалась в парке. За поворотом, среди белых сугробов, промелькнула фигура в спортивном костюме. Легкие волосы выбивались из-под шапки, шаг был быстрым и уверенным. Их взгляды встретились. В глазах молодой женщины мелькнуло удивление.

Хаски тоже немного замедлилась: «Она смотрит. Не отворачивается… Может, она…, моя?»

– Какая же ты красивая… – тихо сказала женщина. Собака прислушалась к голосу, чуть вильнула хвостом, но затем опустила голову и пошла мимо. Лиза обернулась. Белая фигура в снегу уходила всё дальше, но в груди у неё что-то дрогнуло. Она побежала дальше, но образ этой собаки шёл рядом с ней, как невысказанное обещание. Где-то там, за поворотом, собака шла вперёд, унося с собой её тихое: «Осторожно… не потеряйся».

Ветер снова ударил в морду, заставив хаски прищуриться. Лапы вязли в рыхлом снегу – он был не таким тяжелым, как ледяная каша на тротуарах, но всё равно крал силы.

 «Я люблю снег… раньше любила. Когда мы бегали по двору, а он падал большими хлопьями. Они прилипали к шерсти, и я отряхивалась, а потом снова бежала. Я всегда бежала к людям. А теперь… я бегу от пустоты».

 Собака свернула в тихий двор, где пахло дымом из печных труб. Здесь было меньше машин, и снег лежал ровным ковром. Несколько ворон сидели на голых ветках, наблюдая за ней черными бусинами глаз.

 «Птицы всегда смотрят. Но они не подходят. Они не гладят, не зовут…»

Возле гаражей она нашла пустую коробку и осторожно забралась внутрь. Ветер здесь почти не чувствовался, но холод всё равно пробирал. Она улеглась, поджав лапы, и на секунду позволила себе закрыть глаза. В памяти вспыхнул образ: чья-то рука, запах шампуня, тёплый плед. Голос, который смеется и зовет. «Если закрыть глаза, я почти там… почти дома».

 Звуки шагов заставили её поднять голову. Мимо прошел человек с пакетом – не глядя, быстро. И снова пустота. Она немного вздремнула, затем выбралась из коробки и пошла дальше. Город был огромным, но казался пустым, потому что в нём не было того, кого она искала. Снег усилился. Хлопья ложились на её шерсть и таяли в еле сохраняющемся тепле тела и тут же превращались в ледяные капли. Она ускорила шаг, и внутри всё время звучало тихое: «Надо идти. Где-то там есть мои люди. Я узнаю их по голосу. По глазам. Я просто узнаю».

К вечеру ветер стал резче, а улицы – пустее. Она вышла к парку, где фонари горели мягким жёлтым светом. Под одним фонарём стояла лавка, на которой лежала чья-то забытая варежка. Собака подошла, понюхала – запах был теплый, человеческий. Она улеглась рядом, положив голову на лапы. Смотрела на дорогу. Ждала. «Я не знаю, кого именно. Но когда он придёт – я пойму».

Где-то в другом конце города Лиза, уже дома, наливала себе чай и вдруг поймала себя на мысли: “Та собака… почему я не остановилась?” Она поставила кружку на стол и задумалась. Внутри что-то тихо шептало: «Может я ее еще встречу?».

Глава 2: Приют и новые знакомые

Утро ещё не успело наполниться дневными звуками города. Воздух был прозрачным, звенящим, словно каждая молекула льда в нём пела свой тихий, холодный мотив.

Хаски проснулась под деревянными балками смотровой площадки, откуда открывался великолепный вид на реку – серую, спокойную, закованную в лёд. Доски над головой были покрыты инеем, а щели пропускали тонкие струйки ветра.

Она еще лежа распрямила лапы, потянулась, приподнялась и подушечки тут же с хрустом коснулись ледяной корки снега. По коже прошла дрожь – мороз был не просто холодом, он проникал внутрь, в кости. «Очередной день, когда мне придется тоскливо бродить по улицам в поисках еды», – подумала собака и отряхнулась от припорошившего снега.

Голод, уже привычный, снова напомнил о себе. Пустой живот сжался, и это ощущение было похоже на тихое, настойчивое требование: «Найди. Ешь. Выживи». Она опустила морду к снегу, осторожно соскребла передними зубами обледенелый слой и проглотила несколько колких крошек, чтобы хоть немного промочить горло. Вкус был чистым, почти металлическим.

Вдалеке нежные трели птиц разрезали тишину. Звук, как воспоминание о весне, он напомнил ей, что в жизни всегда есть чему порадоваться.

Мимо проходили люди. Кто-то выгуливал своих собак, кто-то бежал в спортивной куртке, сосредоточенный на своём дыхании, ритме. Они были рядом и в то же время далеко. Она не переставала заглядывать в глаза прохожих. Рывок ветра ударил в бок, и она прижала уши. Но внутри, под этим ледяным щитом, жила маленькая, упрямая надежда: может, сегодня что-то изменится.

Внезапно появился человек в яркой униформе с логотипом службы отлова собак. Его шаг был уверенным, но не резким – в нём чувствовалась цель, но без угрозы. Собака напряглась: шерсть на загривке чуть приподнялась, мышцы задних лап готовы были рвануть прочь. «Он идёт ко мне. Не знаю, зачем. Может, я что-то натворила? Или заняла чужое место? Оттолкнет, прогонит? Как другие. Может… нет».

– Ну что, замерзла? – произнёс он, присев на корточки, чтобы оказаться на её уровне. Голос был низким, но не пугающим, без резких нот.

Хаски уловила запах – смесь свежего холода, шерсти от его перчаток, лёгкий аромат мяты от жевательной резинки. Этот запах был спокойным, не опасным.

– Не бойся, псина, – сказал он, протянув руку.

Она сделала маленький шаг вперёд, прижала уши, и опустила хвост, не згная чего ожидать от этого сближения.

Из его кармана появился кусочек лакомства, обернутый в прозрачную плёнку. Тонкий треск, когда он разворачивал его, был как зов. Еда. Настоящая. Не снег, не крошки. Еда. Голод победил страх. Она осторожно подошла, взяла угощение, и вкус – мясной, насыщенный – разлился по её языку как мгновенное счастье.

Ловкими движениями рук новый знакомый накинул на собаку поводок, подвязав через плечи без ошейника и повел ее к машине. Салон глотнул её из мороза, спрятав в тёплую нору, и обволакивающий жар казался чужим после долгих ночей на морозе. Воздух пах тканью сидений, резиной ковриков, чуть уловимым ароматом кофе и тем особым запахом, который бывает у людей, работающих с животными – смесь корма, шерсти и дезинфекции.

Хаски сидела на подстилке в багажнике, не сводя глаз с окна. Машина тронулась. Город проплывал мимо: серые дома с замёрзшими окнами, редкие прохожие, в которых она всё ещё пыталась найти кого-то, кто бы посмотрел на неё и улыбнулся. «Теперь всё решают они. Я еду туда, куда они хотят. Я не знаю, что ждёт. Но я не могу уйти».

Машина ехала не долго, потом ворота, двор, помещение. Двери приюта распахнулись, и в нос ударил густой, плотный коктейль запахов. Звуки были громкими и многослойными: лай десятков собак, скрип металлических дверей, цокот когтей по бетону, голоса людей – спокойные, торопливые, усталые. Для хаски это было как шаг в другой мир – шумный, живой, но чужой.

Её встретили сотрудники – в удобной одежде, с быстрыми, но мягкими движениями. В их взглядах было внимание, и это внимание не обижало равнодушием, как на улице, а грело.

Прежде чем вести её в карантинную зону, в ветеринарной комнате собаку внимательно осмотрели. Лера – худощавая женщина с яркими татуировками животных на руках – присела, чтобы быть на одном уровне с хаски.

– Ну-ка, красавица, посмотрим на тебя, – сказала она тихо, по хозяйски заглядывая в уши и раздвигая шерсть на спине и по бокам.

Когда Лера коснулась передней лапы, хаски мгновенно напряглась. Там, чуть выше запястья, была старая рана – заживающая, но всё ещё ноющая в холод. Эта боль была её тайной, личной.

«Не трогай. Это моё. Это – то, что я пронесла через снег и лед. Я сама».

Она тихо зарычала, предупреждающе, и даже попыталась прикусить – не сильно, скорее как знак: «Я боюсь. Не делай больно».

Лера не отдернула руки, ей не привыкать и не такие попадались, только замерла и мягко заговорила:

– Всё хорошо, малышка. Никто не причинит тебе вред.

Она достала бинт, тёплую воду, антисептик с лёгким запахом ромашки. Движения были медленными, без резких рывков. Хаски чувствовала тепло ее пальцев через шерсть и ту осторожность, с которой человек обходился с каждым миллиметром её лапы. Когда бинт мягко обвил рану, боль стала чуть глуше. Внутри появилось странное, непривычное ощущение – ее защищают.

– Ну что, собака, пойдем в карантинный блок, – сказала ветеринар Лера и погладила хаски по голове. Она повела собаку не в общий шумный вольер, а в тихое, отдельное помещение.

Там пахло металлом решёток и чем‑то тёплым – возможно, кормом, который уже стоял наготове. Грязно-белые стены отражали свет, и всё казалось слишком чистым, слишком непривычным после улицы.

Хаски не знала, что это называется «карантин». Для неё это было просто маленькое новое пространство, где не было других собак, но были люди, которые приходили несколько раз в день. Они трогали её осторожно, проверяли лапы, заглядывали в глаза и уши. Больше всего собака боялась людей в перчатках, они были добрыми, но делали больно. Они брали анализ крови и вкололи прививку. У хаски сложилась устойчивая ассоциация, что когда есть перчатки – будет больно. “Зачем они всё это делают?” – думала собака, поджимая переднюю правую лапу, когда её осматривали.

Её кормили каждый день, наливали воду, а иногда приносили лакомство, чтобы успокоить. Собака привыкала к новому режиму: утром приходили люди, проверяли самочувствие, чистили вольер; днём – снова осмотр и странные запахи от лекарств и вакцин. После укола она пару часов лежала, думая, что это, наверное, часть новых правил.

Здесь она впервые почувствовала, что никто не пытается прогнать её. Даже когда подходили близко, это было не для того, чтобы выгнать, а чтобы помочь. Постепенно тревога отступала, и Шерри начинала запоминать голоса сотрудников – один был высокий и звонкий, другой мягкий, как утренний туман.

Через две недели – столько длился её карантин – дверь открылась иначе: не для осмотра, а чтобы перевести ее в новое место.  Они с Лерой вышли из карантинной комнаты и перешли в другое помещение. Хаски окинула взглядом незнакомое пространство с вольерами и тихо вздрогнула. Небольшие собачьи “комнатки” с решетками вместо стен шли рядами, в каждом отсеке было по две-три собаки. Некоторые агрессивно кидались на засовы, некоторые с любопытством принюхивались. Здесь было очень шумно. И точно не скучно. Хаски смотрела по сторонам и думала: “Какая большая стая у меня теперь есть”.

Ее подвели к вольеру, где жили две собаки – Нонна и Дина. Пол был застлан соломой, в воздухе витал все тот же запах тёплой шерсти и сухого корма. В углу стояла небольшая деревянная будка. Сбоку поильники, приделанные к решетке.

Нонна – средних размеров двортерьерка – первой подошла, хвост её двигался быстро, глаза светились дружелюбием. Дина – крупная, с густой рыжеватой шерстью и спокойным взглядом – держалась чуть в стороне, но её поза была открытой.

Хаски вошла, хвост колебался от волнения, уши прислушивались к каждому звуку. “Они не рычат. Может… они друзья”.

Животные сблизились, начали обнюхивать друг друга, двигаясь по кругу, как в молчаливом танце. Запахи говорили им больше, чем любые человеческие слова: возраст, состояние здоровья, настроение, даже то, что они ели вчера. Для хаски этот обмен был как тихая беседа:

“Я новенькая. Мне страшно. Ты не будешь меня обижать?”

Нонна, чуть толкнув её носом в плечо, словно ответила: “Нет, не бойся, мы будем рядом”. Дина просто наклонила голову, долго вдыхала запах новой жительницы, а потом сделала шаг ближе, позволяя коснуться боков. Хаски почувствовала, как напряжение в мышцах постепенно уходит. Она припала на передние лапы, как бы приглашая в игру. Нонна радостно откликнулась, а Дина, хоть и медленнее, но тоже включилась в этот тихий, осторожный ритуал дружбы.

– Вот так, – сказала Лера, наблюдая за ними, её голос был почти шёпотом, но в нем звучало удовлетворение. – Теперь вы не просто соседки, а маленькая стая.

Слово «стая» зацепило хаски сильнее, чем она могла понять. «Стая… это когда никто не оставляет. Когда спишь рядом и знаешь – ты не одна?».

К ночи лай и шум в приюте стихли, остались только редкие звуки: тихое пофыркивание собак, шорох соломы под лапами и далекое гудение отопителя. Мягкий свет лампы в углу вольера падал на солому золотым пятном, а в воздухе висело ощущение спокойствия, перемешанное с лёгким ароматом древесины.

Лера снова подошла к вольеру. При её появлении хаски поднялась, хвост задвигался, но теперь уже спокойно, без суеты – как у собаки, которая знает, что её пришли проведать.

– Привет, малышка, – сказала Лера, присев на корточки. – Ну как твои дела? Освоилась?

Она протянула руку, и хаски несмело понюхала ладонь и положила на неё морду. Запах крема для рук и что-то сладкое – может, чай с мёдом – смешались в уютный аромат, который собака считывала, как безопасность.

“Она разговаривает со мной. Я – не просто “собака из отлова”. Я – это я”, – хвост дергался от радости, глаза светились, а сердце, казалось, билось быстрее. Лера погладила её за ухом, и в этот момент хаски наполнилась благодатью и благодарностью: “Здесь ее замечают, заботятся о ней. Здесь добро”.

Лера поднялась, поправила воротник формы и задержала взгляд на хаски, которая всё ещё стояла у решётки, следя за каждым ее движением.

– Знаешь, девочка… – сказала она тихо, будто делилась секретом. – Мы скоро начнём искать тебе семью. Настоящих людей. Таких, которые будут любить тебя и никогда не отпустят.

Слова упали в тишину, как нагретый камешек в холодную воду. Хаски не понимала их полностью, но интонация была ясна: что-то хорошее должно случиться. “Семья… Это значит – тепло, руки, смех… и никто не скажет “Кыш”.

Лера ушла, а хаски посмотрела вслед, потом легла на солому, уткнувшись мордой в лапы, слушая, как за стенами приюта ветер гонит снег. Её глаза постепенно закрывались, но в голове всё ещё жило это новое слово – семья.

 В другом конце города Лиза сидела за рабочим столом, печатала, периодически останавливалась, обдумывая следующую фразу. За окном снег падал лениво, большими хлопьями. Она вдруг остановилась, посмотрела на него, но перед глазами снова всплыло утро, тропинка в парке… и белая собака, которая шла мимо, чуть вильнув хвостом.

“Почему я всё ещё думаю о ней?” – спросила она себя, но ответа не нашла. Она вздохнула, сделала глоток чая и закрыла ноутбук, чтобы вернуться к делам позже. Но где-то глубоко, на самом краю сознания, тихо теплилось ощущение: это не было случайной встречей.

Случай в приюте

Каждое утро для хаски начиналось с запаха корма, который разносился по коридорам, смешиваясь с утренним лаем и шорохом шагов. Это запах того, что тебе не нужно искать еду – она найдёт тебя сама. Собака быстро привыкла к соседкам – Нонна и Дина стали частью её маленькой новой реальности. Они спали рядом, иногда устраивали игры, гоняясь друг за другом по вольеру, а иногда просто лежали, слушая, как ветер воет за стеной.

Порой хаски чувствовала, как в груди шевелится старая жажда – бежать куда глаза глядят, чувствовать снег под лапами, решать самой, куда идти. Здесь безопасно. Но за воротами – мир. Он зовёт.

В приюте каждую неделю собак выводили гулять. Для хаски этот момент был как праздник: запах свежего воздуха, свобода движения, хоть и скованная брезентовым поводком, возможность вдыхать мир без решётки.

Однажды Лера повела её к дальнему лугу, где, как оказалось, жили другие животные. Таких хаски раньше не встречала.

Ветер донес незнакомые запахи – густые, пряные, тёплые. Хаски замерла, втянула воздух, и внутри что-то щёлкнуло. “Кто там? Это не собаки. Не кошки. Но живое… и большое”. На лугу паслись осёл, козлик и лошадка. Это приютские постояльцы. Они спокойно жевали первую, пробивающуюся сквозь мартовскую корку снега, траву, изредка вскидывая головы и глядя на окрестности.

Хаски почувствовала, как мышцы сами напряглись. Запахи были чужими, и в них смешивалось что-то, что её инстинкты называли “добыча”, но разум – “интересное, невиданное”. Она застыла на секунду, а потом хвост поднялся, уши насторожились. Лера держала поводок, но хаски рванула вперед так резко, что тот выскользнул из руки.

«Бежать! Узнать! Приблизиться!» – душа собаки ликовала! Так хотелось пробежаться. Вот так, чтобы с ветерком, чтобы аж уши по ветру. Лед и земля мелькали под лапами. Осёл вскинул голову, громко фыркнул, козлик отскочил, а лошадка грациозно отступила назад, наблюдая за пушистой хулиганкой. Хаски сбавила скорость, подбежала ближе, но не кинулась – она обнюхивала воздух, втягивая каждый аромат. Оценивала ситуацию. “Ты не боишься? Ты странный. Не собака, не волк. Но сильный” – в ее озорной разгоряченной голове мелькали разные мысли и вопросы.

Осел смотрел на неё с лёгким недоумением, козлик уже успел спрятаться за его бок, а лошадка медленно шагнула вперед, наклонив морду. Хаски сделала пару мелких шагов, и их носы почти соприкоснулись. Запах был необычным: сладковатое сено, тепло кожи, липкая пыль.

В этот момент Лера догнала её, взяла за ошейник и, немного запыхавшись, сказала: “Ну ты и шустрая!” – она слегка улыбнулась, но в её взгляде всё ещё было напряжение от неожиданного рывка. Она погладила хаски по боку, успокаивая.

Хаски обернулась на лошадку. Та всё ещё стояла рядом, слегка поворачивая голову, будто оценивая гостью. Безмолвный разговор животных продолжался: «Ты не боишься меня. Почему? Ты большой, сильный… но не нападаешь. Может, мы могли бы быть друзьями?” Троица новых приятелей хаски слегка недоуменно смотрела на эту неугомонную и любопытную малышку. Осёл снова громко фыркнул, и этот звук заставил хаски прижать уши. «Ты странный. Пахнешь иначе. И голос у тебя смешной».

Козлик, выглянув из-за осла, сделал шаг вперёд, но тут же отскочил назад, когда хаски повернула к нему голову. «Ты маленький. Быстрый. Мог бы быть добычей… но ты живёшь здесь, и тебя никто не трогает. Значит, так и должно быть».

Лера мягко потянула поводок: “Пошли, красавица. Не будем пугать наших почетных жильцов”. Хаски шла рядом, но всё время оглядывалась. Её нос всё ещё ловил остатки густых запахов неизведанных животных. Внутри боролись две силы: первобытный охотничий инстинкт и новая щенячья любознательность. “Я хочу знать, кто вы. И почему вы меня не боитесь”.

Когда они вернулись, солнце уже клонилось к закату, и длинные тени падали на двор приюта. Воздух пах снегом, дымом из трубы и кормом, который готовили к вечерней раздаче. Хаски зашла в вольер, где Нонна радостно встретила её, а Дина лишь лениво подняла голову, растягиваясь на подстилке, проверяя, всё ли в порядке. Она легла на солому, громко вздохнув, но в её голове всё ещё крутились картины: темные глаза лошадки, смешное фырканье осла, быстрые прыжки козлика. Она была под впечатлением и все думала: “Мир большой. Даже за решеткой можно узнать что-то новое”.

Иногда, ночью, когда в приюте всё стихало, хаски просыпалась от ощущения, что её зовёт ветер. “Там, за воротами, мир. В нём нет решётки. Там можно бежать, куда хочешь”. Она вставала, подходила к решётке и долго смотрела на заснеженный двор, где фонарь освещал одинокие следы кошки.

После того дня на лугу, когда она встретила осла, козлика и лошадку, хаски часто думала о них. В её памяти они были как странные существа из другой истории – не враги, не добыча, а загадка, которую она хотела разгадать.

На прогулках она теперь смотрела по сторонам внимательнее: искала новые запахи, прислушивалась к звукам. Иногда ветер приносил тёплый аромат сена, и тогда у неё в груди что-то щелкало – воспоминание о том, как лошадка тихо наклоняла морду, чтобы вдохнуть её запах.

В один из тихих вечеров Лера подошла к вольеру с блокнотом и папкой. Она присела рядом, погладила хаски за ухом и сказала:

– Красавица, скоро у тебя будет шанс. Мы разместили твою фотографию на сайте приюта и в нашей ленте, будем искать тебе семью. Хаски не понимала слов, но тон голоса был другой – в нём было ожидание, как перед чем-то важным. Она подняла голову, заглянула в глаза Леры: “Шанс… это как дверь, которая может открыться”.

Где-то в другом конце города Лиза листала сайт приюта, просматривая фотографии собак. Она почти дошла до страницы, где было недавно разместили объявление про белую добрую хаски, но вдруг дочка Даша позвала маму из другой комнаты. На экране так и не успела появиться собака с внимательным, чуть грустным взглядом.

 Глава 3: Лиза и ее семья

Лиза сидела за письменным столом, погружённая в мир цифр и графиков.

Каждый щелчок клавиатуры вносил новый штрих в очередной контент-план, корректировал структуру рекламной кампании или расставлял приоритеты в аналитике. Спина привычно ныла, как старый боцман, который подсказывает капитану: пора бы сделать привал.

Она и правда часто ощущала себя капитаном корабля, который идёт по заданному маршруту: семья, работа, быт – всё под её контролем, курс выверен, команда накормлена и в безопасности. Но иногда ей так хотелось просто лечь в шезлонг на палубе, вдыхать солёный бриз и позволить себе быть пассажиром, глядящим в бесконечный горизонт.