Психология проблемного детства

О предмете воспитания

Движущей силой социального поведения являются врожденные установки (социальные инстинкты).

В. Ядов

Человек становится общественно полезным существом и при этом не тяготится своим статусом, лишь пройдя основательный курс обучения. Но любое воспитание было бы невозможно, если бы опиралось исключительно на силу, подавляющую антропологический эгоизм. Взрослым вовсе не обязательно загонять человека в культуру. Дети сами этого хотят. Вопреки зову природы. Остается лишь своевременно улавливать социальные потребности и делать так, чтобы в стремлении к их удовлетворению ребенок проходил сквозь учебную ситуацию, приобретая навыки, которые хочет общество. В своем дальнейшем изложении мы будем опираться на несколько ключевых моментов:

а) онтогенез личности представляет собой поэтапную реализацию социальных инстинктов в последовательности, свойственной природе человека;

б) социальные инстинкты превращаются в социальные потребности, если воспитание не противоречит этому процессу;

в) навык удовлетворения социальных потребностей, доминирующих на данном этапе онтогенеза личности, является обязательным условием для перехода на следующий уровень развития;

г) не освоенные в отведенные природой сроки социальные потребности оставляют ущерб в эмоциональной сфере и компенсируются в дальнейшем лишь за счет интеллекта и опыта;

д) онтогенез стабилизируется на стадии, которую задают образ и уклад жизни, принятые человеком за источник внутренних смыслов поведения.

Возраст безусловного социального отождествления

Раннее детство (до 3-х летнего) можно определить как период развития личности, для которого свойственно инстинктивно отождествлять себя с тем, кто обеспечивает безопасность в незнакомом (а значит, угрожающем) мире.

Наиболее значимая потребность этого периода – так называемое эмпатийное общение с взрослыми. Ребенок находится под сильным влиянием инстинкта самосохранения, властно требующего присутствия взрослого человека, гарантирующего безопасность существования. «Мать была рядом, значит, весь мир был ему другом», – точно подметил С. Томпсон состояние психики беззащитного детеныша, общее для всех младенцев. Дети, лишенные психологической защиты заботливых родителей, часто оставляемые в уединении, отличаются стремлением оградить себя от лишних впечатлений. На всякое изменение внешней обстановки они готовы ответить тревожной реакцией, быстро сменяющейся либо плачем, либо нарушением физических функций организма. Недостаточность эмпатийного общения в младенческом возрасте влечет в будущем недоразвитие таких качеств личности, как способность к соперничеству, сочувствие и сострадание к горю другого человека. Жестокость, равнодушие к чужой боли, холодность и пренебрежение интересами других нередко должны быть отнесены к свойствам, у истоков которых можно проследить равнодушие родителей к душевному состоянию своих малолетних детей.

В этот период жизни психолог редко имеет возможность повлиять на воспитание ребенка за исключением тех крайних случаев, когда явная безнадзорность вынуждает орган опеки и попечительства принимать властные меры. Если же родители оказались плохими воспитателями (легкомысленными, бесчувственными, необразованными), но положительно характеризуются в быту и на работе, остается лишь надеяться, что они прислушаются к советам пропагандистов педагогических знаний. Вид деятельности, которую общество порой явно недооценивает.

Собственно педагогическая деятельность начинается лишь с дошкольного возраста, когда дети вступают в коллектив сверстников, организованный взрослым человеком. Ведь даже тех, кого родители не отпускают в детский сад, обычно устраивают в клубы, кружки, секции, чтобы не лишать игры по правилам, без которой, все прекрасно понимают, развитие личности будет не полным и не гармоничным. На языке профессиональной психологии данный этап формирования личности определяется доминированием аффилиативной потребности. На содержании этого термина нужно остановить внимание.

Термин «аффилиация» появился в психологии сравнительно недавно, когда в 1937 г. Г. Мюррей обозначил им потребность в любви, приязни, склонности. В последующем С. Шехтер ввел его в экспериментальную психологию, исследуя силы сцепления в малой группе на основе эмоциональной солидарности, в отличие от конформизма с присущим тому осмысленным соглашательством с единодушно ошибающимся большинством, а далее К. Радлов вывел понятие аффилиативного стремления на уровень мотивообразующих факторов социального поведения^[1].

В отечественной психологии термином аффилиация начали пользоваться позже^[2]. И к настоящему времени об этом феномене сформировалось однозначное мнение.

Аффилиация (от англ. affiliaftion – соединение, связь) – потребность (мотивация) в общении, эмоциональных контактах, дружбе, любви. Она проявляется в стремлении быть в обществе других людей, взаимодействовать с окружающими, оказывать поддержку и принимать ее. Она усиливается в ситуациях, порождающих стресс, тревогу, неуверенность в себе. Блокирование потребности в аффилиации порождает чувство одиночества, бессилия и вызывает состояние фрустрации^[3].

Сегодня аффилиативные стремления понимаются как желание отождествить себя с реальным окружением на эмоциональном уровне вне зависимости от когнитивных предпочтений, обусловленных более или менее конкретной жизненной позицией.

Воспитание в детском саду построено на использовании проснувшегося социального (аффилиативного) стремления, во имя которого дети готовы следовать правилам игры: соблюдать режим дня, убирать за собой посуду, слушаться старших, воздерживаться от агрессии по отношению к младшим, выполнять задания, требующие напряжения воли и ума. Для них еще не имеют значения личные качества их друзей. Главное – быть принятым. Сегодня одним коллективом, завтра – другим, если родители сменят детское учреждение. Недаром в качестве наказания воспитатели начинают использовать не физическое, а моральное давление: достаточно отсадить ребенка на отдельный стул, означающий скамейку штрафников, чтобы ребенок почувствовал себя несчастным. Тем самым формируются нравственные привычки делать выбор в пользу «надо» вместо естественного для природы человека «хочу».

Дети, которые в дошкольном возрасте лишены необходимого общения со взрослыми, с которыми мало играют, начинают своеобразно отставать от сверстников в психосоциальном развитии. Вынужденные самостоятельно строить свои отношения с окружающими, они оказываются в положении людей, действующих в незнакомой обстановке на свой страх и риск. Порою мы, наблюдая за ежедневными многочасовыми играми детей, часто оставляемых без надзора взрослых, склонны думать, что они именно играют. Но стоит соотнести их занятия со способностью ребенка к условному восприятию игры, как сразу станет ясно, что в этом возрасте разделить понятия «игра» и «жизнь» еще невозможно. Предоставленные самим себе, дети живут, всерьез переживая радости и огорчения, условность которых очевидна только нам, взрослым.

С семилетнего возраста ребенок вступает в фазу личностного развития, которой свойственно стремление к когнитивному консонансу с системой и окрашенную страхом когнитивного диссонанса. Возрастная психология не может убедительно объяснить, почему именно в это время мотивообразующие переживания переходят с эмоционального на умственный уровень, а система становится доминирующим источником социальных чувств. Остается признать сам факт и исходить из того, что такова жизнь. Горький опыт педагогических инноваций, когда с детьми шести, а то и пяти лет начинали обращаться как со школьниками, свидетельствует – развить интеллект до уровня первоклассника можно и раньше, но только в процессе игры, а не работы. Для труда нужно, чтобы человек захотел стать членом коллектива. Сейчас ребенку очень важно получить не просто похвалу, а официальную информацию о себе. И если поначалу дети воспринимают учителя начальной школы как лидера, то довольно скоро обучаются сохранять дистанцию и видеть в нем начальника.

Разумный и умелый педагог старается обеспечить каждому ученику ситуацию успеха, заметить и подчеркнуть личные рекорды, дать возможность проявиться сильным сторонам натуры, не обязательно в форме достижений в учебе. Когда ребенок утверждает свои позиции собственными усилиями и растет как личность, страх когнитивного диссонанса не довлеет над ним. Учитель неразумный, но умелый, формирует у детей привычку пребывать во власти, когда взрослый прав при любых обстоятельствах, а любой индивидуализм пресекается как недостойный эгоизм. Он поддерживает страх когнитивного диссонанса в постоянном напряжении, делая детей, по выражению А. Фрейд, «несчастными жертвами блестящего воспитания, в нравственном отношении мало чем отличающимися от своих запущенных в социальном отношении сверстников». Неразумный и неумелый учитель допускает сегрегацию по успеваемости и социальному статусу, закладывая в фундамент личности неприветствуемого ученика готовность смириться со своей никчемностью (он еще не созрел для протеста) и ощущение бессильного недоверия к существующему укладу жизни, чью волю в глазах ребенка выражает педагог.

Более того, именно сейчас, когда потребность в положительной информации о себе так значима, а успех недосягаем, в психологии ценностей происходит инверсия, способная наложить печать на характер в целом. Ребенок начинает истолковывать любое внимание к себе со стороны сильных и властных как возвышающее, хотя оно и ставит его в унизительное положение.

Возраст потребности в социальном статусе

В отроческом возрасте продолжает доминировать потребность в отождествлении с реальным окружением на эмоциональном уровне. Как заметил А. Караковский, «подросток (педагоги, в отличие других специалистов, для которых подростковый возраст начинается с 14-летнего возраста, называют этим термином детей 11–13 лет) превыше всего ценит достойное положение в коллективе. Можно было бы по этой причине ждать, что он сочтет для себя унизительным в одном случае придерживаться требований одной морали, одного кодекса чести, а в другом – следовать требованиям другого. Но не тут-то было: довольно-таки часто для него значимы не столько требования той или иной морали, сколько тот факт, от кого эти требования исходят. И если он является членом сразу двух коллективов, моральные требования которых не совпадают или даже прямо противоположны друг другу, это его нисколько не шокирует и он может вполне следовать сразу двум моралям: в одном коллективе одной, а в другом – иной».

Но его отношения с окружающими в когнитивном плане расходятся по трем векторам соответственно потребности в социальном статусе, которую Т. Парсонс относил к фундаментальным мотивообразующим факторам социального поведения (среда, семья, система). Сейчас достойная социальная роль нужна из стремления «к самости в любви, работе и дружбе» (по А. Адлеру), чье время еще не настало, но потребность в которой уже чувствуется. И будит мощные эмоциональные движения. О реакции на «измену друга» и «братании» с весьма болезненными последствиями достаточно много написано в работах, посвященных проблематике детского суицида. Для того чтобы подчеркнуть содержание чувств, насыщающих потребность в достойном семейном статусе, мы приводим высказывание В. Сухомлинского, известного своим образным педагогическим языком. «Если бы меня спросили, что самое трудное в нашей работе с подростком, я бы ответил, это говорить с ним о его отце и матери… Бывают обстоятельства, когда перед ним будто острое лезвие ножа; он в ужасе, все в нем замирает – такое чувство он испытывает в минуту обнажения семейных отношений, когда ребенку хотелось бы их скрыть».

Естественно, во всех трех сферах, где формируются социальные позиции и завоевываются роли, достичь успеха одновременно, как правило, невозможно, да и не нужно. Плюсы и минусы в обычной жизни компенсируют друг друга. Но когда неудачи достигают некоего предела, в ход идут психологические защитные реакции, способные вызвать ощутимое отклонение личностного развития. Наглядно это можно представить на рис. 2.

В каждой из сфер мы выделили семь ролей примерно одного уровня по статусу (занимаемым позициям), ранжировав их по мере убывания основополагающей ценности, присущей этой сфере. В системе (коллективе): компетентный руководитель, авторитетный помощник, формальный помощник, уважаемый член коллектива, рядовой сотрудник, терпимый, бойкотируемый. В семье: любимый глава семьи, зависимый любимец, признаваемый без привязанностей, полагающийся на себя, занимающий одну из сторон конфликта, квартирант, выталкиваемый. В среде неформального общения: лидер, звезда, независимый, примыкающий, зависимый, помыкаемый, избиваемый. Понятно, что в отроческом возрасте роли и позиции осознаются еще весьма расплывчато, конфликт между ними будет осмыслен не скоро, но эмоциональная почва психологической защитной реакции закладывается именно сейчас.

В точке, взятой за центр композиции, располагаются лучшие роли по всем трем сферам. Из точки под углом 120° исходят три луча. На них мы произвольно откладываем отрезки соответственно тому масштабу, который взяли, по количеству принятых позиций (в нашем случае их семь, но это число взято исключительно для удобства; теоретически их может быть необозримо много).

Если отметить точкой на каждом отрезке позицию, которую человек занимает в каждой из сфер межличностных отношений, и вокруг нее описать окружность радиусом в две позиции, мы получим три окружности в разной комбинации. Их взаимное расположение позволяет судить о проблемах личностного развития.

Рис. 2

Вариант 1. Если окружность охватывает центр или пересекается с другими окружностями, это означает, что человек в состоянии и готов принять свою роль в данной сфере отношений, даже если известные проблемы все же есть (рис. 3).

Вариант 2. Если одна из окружностей дистанцирована и не соприкасается ни с центром, ни с другими окружностями, это свидетельствует о наличии психического напряжения, способного повлиять на динамику личностного развития. Ребенок может выбрать путь, который называется «оправдать ожидания отвергающей среды», и отреагировать утратой интереса к ценностям сферы отношений, где его позиция не соответствует самооценке. Мы обозначили такую реакцию как исключение третьего.

Рис. 3

В частности, рис. 4 отражает ситуацию, которую можно образно назвать «маменькин сынок». Здесь девиантное развитие личности, вызванное сознательным или недостаточно осознанным игнорированием ценностей среды неформального общения и пренебрежением соответствующими навыками, вызовет ощутимые проблемы адаптации.

Рис. 4

В иных вариантах, когда, например, исключенными бывают семейные ценности, дети с неплохими коммуникативными и деловыми качествами испытывают, будучи взрослыми, серьезные проблемы адаптации к собственным семейным отношениям. Аутсайдеры коллективов, обласканные средой и семьей, вырастают, как правило, подчеркнутыми индивидуалистами.

Вариант 3. Если дистанцированы две окружности, это означает, что игнорировать ценности обеих отвергающих сфер ребенку не по силам и он не в состоянии сохранять внутреннюю гармонию, не замечая своих неудач. Ему приходится активно перестраивать ценностные ориентации. Отношение к отвергающим сферам окрашивается чувством неприязни, тогда как все, что касается принимающей его сферы отношений, наполняется повышенным интересом и стремлением к корпоративному обособлению. Образно говоря, развивающие силы личности концентрируются на ограниченном пространстве и создают своеобразный феномен девиантного развития, который мы обозначили термином экологическая ниша. Привлекательность и доступность ее целеполагающих установок способствуют формированию сепаратизма, социального отчуждения и стремления к субкультурам, создаваемым людьми схожей судьбы.

На рис. 5 обозначена ситуация, когда коллективистические и семейные ценности оказываются труднодосягаемыми и весьма вероятно появление стремления присоединиться к уголовной субкультуре.

Рис. 5

В других вариантах неудачники в семье и среде неформального общения нередко устремляются под защиту атрибутов воинского коллектива и оказываются жертвой неуставных отношений. Семейные драмы молодых людей, особенно несовершеннолетних, которые ищут там защиты от неудач в коллективе и среде неформального общения, не нуждаются в комментариях.

Вариант 4. Если все три окружности разобщены и ни одна из них не охватывает центра, проблемы средовой адаптации выходят на качественно иной уровень (рис. 6). Тотальная неприязнь социальной среды – слишком тяжелое испытание для формирующейся личности, ибо, как известно, никто не в состоянии смириться со своей абсолютной никчемностью. Для личности это означает примерно то же, что для организма лишение кислорода. В такой ситуации представления о своей социальной ценности смещаются в область воображения и перестают нуждаться в подтверждении реальностью. Эмоциональные (эмпатийные и аффилиативные) основы социальных устремлений исчезают из мотивации нормативного поведения. Возникает своеобразная деперсонализация (по Т. Шибутани) с замещением эмоционально окрашенного единения со средой рационально обусловленным конформизмом и социально-психологической мистикой.

Рис. 6

Людям, оказавшимся в таком разобщении с социумом, присуще дрейфовать по жизни, меняя одну среду обитания на другую, подчас диаметрально противоположно отличающуюся от предыдущей по своим моральным и этическим качествам, без внутреннего конфликта. Если же люди с несформированными контурами личности все-таки решаются на сближение с окружающими, их поведение отличается сочетанием рассудочного побуждения и инфантильно-эмпатийного переживания, что ставит в тупик нормально развитых людей, которые идут им навстречу. Неадекватная экзальтация, пустая обидчивость, эгоцентризм в ожиданиях и неловкость в обращении зачастую производят впечатление психопатизации и фиксируются в виде диагноза патохарактерологического развития.

Именно в отроческом возрасте реакция на отторжение реальным социумом бывает драматичной из-за сочетания двух обстоятельств: болезненного переживания своей никчемности и нарастающей способности воображения обесценивать инстинкт самосохранения. Это бывает особенно заметно в крайних случаях, готовиться к встрече с которыми педагог должен очень вдумчиво.

Так, обследуя детей отроческого возраста, убегающих из дома, токсикоманов, наносящих самоповреждения, мы раз за разом убеждались в непреложной закономерности: одной причины не бывает. Как правило, ребенок в школе имеет все основания чувствовать себя лишним; семья не может служить защитой, а то и вовсе занимает сторону учителей; сверстники и их родители предпочитают выставлять за дверь. И не важно, что здесь стоит на первом месте, а что лишь усиливает давление. Главное в другом. Когда не на что надеяться и некому пожаловаться, жизнь утрачивает ценность. Стоит присмотреться, какими физическими страданиями оборачивается бродяжничание зимой (летом бегают из дома много реже), или представить себе, что надышаться парами бензина или клея до галлюцинаций означает задохнуться до потери сознания, что порезать кожу себе нормальный человек может разве что при угрозе неминуемой смерти (например, когда укусит змея), чтобы понять, какой силой обладает банальное равнодушие взрослых в картине психической средовой дезадаптации при, казалось бы, полном отсутствии признаков так называемой тяжелой жизненной ситуации.

К тому же не следует забывать, что в отроческом возрасте дети становятся как-то особенно чувствительны к проблемам взаимодействия поколений в целом. Время от времени их охватывают массовые влечения разрушительного свойства, когда в каждом конкретном случае вроде бы нет и намека на «стечение тяжелых личных обстоятельств». Например, по нашей стране накануне перестройки, пока взрослые еще ничего не осознали, хотя интуитивно чувствовали приближение эпохи тотального отчуждения, прокатилась волна отроческой токсикомании, когда парами бензина или клея дышали вполне благополучные дети из нормальных семей. И стоило взрослым озвучить и понять наступающие изменения уклада жизни, как дети успокоились, а токсикомания отступила на свои постоянные позиции: в подвалы и на чердаки, где обитают бродяжничающие маргиналы.

Должно быть, подсознательные мотивы отклоняющегося поведения, когда борьба за статус обессмысливается тем, что взрослым становится не до воспитания, не нужно сбрасывать со счетов.