Читать книгу: «Прощай, Италия»

Глава 1

На ощупь отыскалась заветная кнопка. Надавил на нее. Раздался обрывистый писк. А после с силой надавил плечом на сталь, свет рассеял тесную темноту. Я шагнул навстречу жизни. За спиной захлопнулась тяжелая дверь с домофоном. Затхлый запах подъезда закончился. Вдохнул побольше свежего воздуха, словно заново явившийся на этот свет…

Вечерний двор встречал панельной пятиэтажкой, шумом детей и беспокойных мам. Из неумело припаркованной у соседнего подъезда «KIA» мерно качали басы. Исполнитель, утопая в утробном звучании, лениво и невнятно под биты читал текст. Это придавало простым русским словам иноземное звучание. Мы так веселились в детстве с друзьями – тараторили всем знакомые фразы, активно напирая на согласные, делали перед взрослыми вид, что говорим на английском. Нам, конечно, не верили, зато умилялись и даже подыгрывали.

Певец пел про любовь и свою дерзость. Подростки стояли у авто, курили кальян и наслаждались последними отсветами заката на окнах – при полной видимости для них еще имелись публичные запреты и косые взгляды, но в сумраке все эта напускная нравственность взрослых растворялась, открывая свободу, залитую тугими басами и воспетую полурусским говорком.

«Ты меня знаешь, да-да, все будет хорошо, не переживай», – свесившись по пояс с карниза, заявлял со второго этажа сосед по площадке и стряхивал пепел на оранжевую от сочных бутонов клумбу.

За цветами у подъезда ухаживала престарелая женщина, вечно возилась с ними, поливала, отгоняла кошек и следила, чтобы собаки не гадили. Только, как назло, все время упускала из виду бычки моего соседа со второго этажа, который глубоким вечером возвращался с работы, курил в окно, громко разговаривая по телефону, дотягивал до фильтра и швырял окурок вниз щелчком пожелтевших пальцев. Женщина собирала их каждое утро и смотрела вверх, пытаясь разобраться: кто это мог бы сделать? Я помнил ее еще с детства – работала в библиотеке, расположенной неподалеку от частного сектора, где я вырос.

От него, как много лет назад, все так же веяло дымом прошлогодней листвы.

До конца первого летнего дня оставалось часа три.

Бесшумно подкатила белая «Mazda», озарив поросшее кустами подножие панельного дома. Молодые парни и единственная с ними девушка приумолкли. Приумолк даже исполнитель, подавившись плохо пережеванными слогами. Последнее, что можно было разобрать из текста: обрывок – «любовь средь лирики подъездов и заборов». Дальше следовали музыкальные низы и словесный кашель. И мой сосед по площадке, курящий в окно, приумолк тоже… Заперхал, зашмыгал носом, забыв убрать телефон в сторону. Собеседнице его, наверно, стало проще, так как наконец-то поняла стадию эволюцию своего собеседника.

У водительской дверцы медленно опустились стекло. За ним поджидала наглая улыбка.

–А не хотите ли вы спросить у Родиона Борисовича: «А не охренел ли он ездить на такой классной тачке?».

Я промолчал.

–Отвечаю: «Да, охренел».

Для большего понта невозмутимо отвернулся.

–А не хотите ли спросить, так, слегка поинтересоваться: «А сколько под капотом лошадиных сил?».

Промолчал и на этот раз, угрюмо разглядывая дверь подъезда.

–Не хотите? Ну и ладно, я все равно отвечу – двести семьдесят пять.

–Ожидал большего, – спокойно закурил и наигранно повернулся к собеседнику.

–Значит, ожидали большого… Хорошо. А не хотите ли вы тогда задать самому себе самый важный вопрос – а какого хера я такой охреневший?

–Весь в своего директора.

Светловолосый пижон грозно оценил мою позу.

–Ладно, запрыгивай.

Затянувшись, выдержал паузу, косясь на самодовольную ухмылку Радика.

–Так и быть, поехали, – выкинул как бы невзначай.

–«Так и быть» … – пробормотал под нос директор. – «Так и быть» – совсем обозрел.

Я с наигранным чувством достоинства залез в авто.

–В тачке не курить, – услышал тут же предупреждение.

–И дышать через раз.

–Это уже по желанию.

–Кресло какое-то неудобное, – я попробовал вдавить спину в дутую кожу.

–А я не знал, что ты сучка такая капризная.

–Теперь знаешь. Был бы бабой, тебе не дал бы – не удивил.

–Вот сомнительный ты человек – ничем тебя не удивить, – Радик вывернул руль, и мы тронулись задним ходом.

Выехали к мусорке, «запустили правое плечо вперед» и, минуя ветвистую аллею, вырвались на центральный проспект города средней полосы, отличимого от всех остальных южной рельефностью и глубоком логом, что пролег, словно шрам на лице от подбородка до лба, от начала до самой окраины.

–Выспался? – спросил Радик и включил радио на панели.

–Как заново родился – потянулся я и поглядел в окно, за которым мелькали вычурные вывески лучших заведений и сетевых маркетов, где, несмотря на достаточно поздний час, еще торговали всевозможным счастьем.

Радио зазвучало песней на зарубежном. Мужчина высоким голосом вытягивал непонятные слова. Ему на заднем фоне подпевала женщина. Голос был красив, объемен, слушая его, представлялось море, которое никогда в жизни не видел. Огромный горизонт, неизмеримый человеческим взглядом, и волна за волной, волна и…

–Что молчишь?

Я с вызовом отвернулся.

–Молчи-молчи.

Почувствовал легкий толчок локтем в плечо.

–Вот ты бесчувственный, больно человеку – с девушкой навсегда прощается. А этот, гляньте на него – молчит, и в ус не дует.

–А ты еще английский свой не забыл?

–Это итальянский, дурень.

–Как же ты достал со своим итальянским.

–Красивый язык же, – Радик повернулся в мою сторону, наигранно улыбнулся. Несмотря на легкую опухлость лица, он мог бы с легкостью сойти за голливудского актера – высокий, подтянутый, с крепкими и загорелыми предплечьями, красиво подчеркнутые закатанными рукавами черной водолазки. – Ну, я же все-таки нормальный лингвист, а никак некоторые.

–Ну, начал…

Радик повернулся ко мне и одарил яснозубой ухмылкой, словно с рекламного плаката.

– С тобой-то понятно – все забыл, сдавать памятью начал, я гляжу, еще скажи, и про цыган все забыл?

–Не припоминаю. А должен?

–Обязан….

–Слушай, как можно быть таким нудным? Тебя бабы вообще как терпят?

–Со слезами на глазах, – Радик расслабил на руле широкие ладони и влился своим ярко гэкающим акцентом в надрывную лирику заграничного исполнителя. Бывший студент с дополнительным изучением итальянского пел весьма хорошо, пусть и не проговаривал все звуки, компенсируя их тарабарщиной, но в темпераменте не уступал.

–Для бесчувственных, и особенно для отсталых, – посмотрел на меня, – рассказываю: парень прощается с девушкой, которая улетает навсегда….

–Прям навсегда?

–Прям-прям навсегда.

–Куда улетает?

–Из родной страны к морю.

–Мне сейчас прослезиться или потом можно?

–Чурка ты бесчувственный, – друг с античным размахом философа, вещающего с трибуны, поднял вверх указательный палец. – Вот-вот, слышишь эти нотки светлой тоски?

–Примерно.

–Весь мир слышит, сочувствует, так сказать, ситуации, а ты, блин, примерно. Вот сколько тебя знаю, столько поражаюсь – все тебе примерно и примерно…

–За дорогой следи, – предупредил я увлеченного Радика, который окончательно очаровался переборами мелодичной композиции.

У пешеходного перехода резко затормозил черный джип. Мы едва не врезались ему в увесистый бампер. Объехали, пристроились сбоку. Тронутый поэтическими чувствами, Радик не заметил, как опустилось стекло габаритной легковушки, высунулась оркоподобная голова и на чем свет стоит обматерила нашу лихость.

–Прощай, моя любовь… Прощай, Италия… – тянул Радик, перейдя на русский.

Башка гневалась, жилки у виска вздувались.

–Очки купи, хер бабушкин, – неистовствовали сизые губы под картофельным носом.

Угрозы расправы сыпались одна за другой. Друг, улыбнувшись водителю, словно всему миру, собрал ладонь пистолетом, показал в сторону спуска, мелькающего светофорами, стремительно сорвал авто с места, оставив беспокойство и возмущение позади. Я выключил радио на панели, настроил записанную на флешку, заезженную нами до дыр композицию, и жизнь понеслась с полной скоростью вперед, калейдоскопом огней, вниз по склону на главный мост.

Каждый день ты просыпаешься с мыслью:

«А не последний ли это день?».

Ты чувствуешь себя, как будто у тебя

На спине татуировка – мишень.

Динамики надрывались. Мы мчались навстречу будущему…

Пригородная зона встретила одноэтажной шеренгой домов с косыми крышами – один на четыре хозяина – вечная тема провинциальной периферии. С трассы съехали на пересеченку. Дорога была рыхлой, как и вся камышовая окраина. Радик вглядывался в едва освещенный высокими фонарями полумрак.

–Улица Матросова, семь, – наседал я на него.

–Да помню.

Каждый день – это меткий выстрел!

Это выстрел в спину, выстрел в упор,

За все годы можно было привыкнуть,

Но ты не привык до сих пор!

Я сделал песню, которая повторялась раз за разом, тише, потом вырубил совсем. Требовалось безмолвие.

Замысловатые тени от мохнатых сосновых макушек закрывали прямоугольные таблички с номерами домов.

–Ладно, тормози тут, – показал я на небольшой съезд у кучи мусора.

–Ага, – возмутился Радик, – давай уж тогда сразу у болота.

–Надо пешком, так не найдем.

Радик надулся, выдохнул, согласился. Но припарковал машину, не съезжая с дороги. Мы вышли, вступив в сырость. Цепким взглядом водитель осмотрел капот – не запачкался ли? Остался доволен, белизна кузова соответствовала белизне его зубов. Из зарослей веяло полынью и лежалой рыбой. В траве просвечивался пластик пивных баклажек. На крыльце кирпичного дома, сидя на порожке, курил мужчина. Торс его был обнажен. Затянутый под пузо ремень выдавливал наружу вялые, обезображенные жиром, телеса. Он безразлично смотрел то ли на нас, то ли на порезанные колючей хвоей клочки заката.

Пикнула сигнализация, и мы двинулись вперед.

–Так, двадцать первый, – закурил Радик, оглядываясь на растворяющееся в полумраке авто.

–Все равно не твоя, что боишься?

–В том-то и дело, что не моя… Фирмы. Наша, общая.

–Эта которую ты так из Европы ждал?

–Именно.

–Семнадцатый, – произнес я еле слышно, выбил из пачки сигарету. Чиркнул кремень, сиюминутной искрой опалив темноту. Табак прикурился. Дым от первой затяжки остался за спиной.

Радик оглядывался. Машины было уже не рассмотреть.

–Ох, Радик, мещанская ты натура.

–Гляжу, ты – честный пролетарий.