Этот большой мир

– Нет. – Димка помотал головой. – То есть сказали, что он будет, и даже на карте показали где, но возить туда – не возили.

– Ничего, ещё успеешь посмотреть. Видишь ли, тот комплекс, что вы осматривали, и с которого производились недавние запуски – это, по сути, опытный образец, времянка, вчерашний день. Новый «космический батут», который возводится в десятке километров от старого, рассчитан на куда более серьёзные задачи. Диаметр «горизонта событий» – пятьдесят два метра, масса выводимых объектов до двухсот тонн, а старт с поверхности Земли будет осуществляться без ракетных ускорителей «по минометному», при помощи подрываемых под грузовыми контейнерами пороховых зарядов. Звучит, конечно, диковато, но можешь поверить: методика эта, разработанная для запуска тяжёлых межконтинентальных ракет, уже приспособлена под нужды нового «космического батута», и сомнений в её надёжности нет. Но, самое главное: новый «космический батут» будет забрасывать грузы не на низкую орбиту, а сразу на геостационарную, где не придётся набирать такую высокую скорость – а значит, ракетные двигатели, даже маневровые, контейнеру с грузом не понадобятся. В финальной точке его примут малые корабли, так называемые «космические буксиры» – их сейчас ускоренными темпами разрабатывает одно из наших КБ совместно с французскими конструкторами в рамках «Космической Программы Трёх Держав». Удивительные получаются малыши – кабина в виде сферы из закалённого толстенного стекла, небольшой отсек с движками и запасом топлива, и огромные дистанционно управляемые клешни-манипуляторы, с помощью которых можно будет захватывать и надёжно фиксировать разные предметы. А ещё проектируют такие же буксиры, но поменьше – в них космонавт будет находиться не в кабине, а снаружи, в скафандре, пристёгнутым к ложементу. Я тебе потом покажу эскизы – фантастика, да и только!

Слов не было – перед Димкиным мысленным взором уже мелькали огненные языки, вырывающиеся из маневровых дюз «космического буксира», поворачивался на фоне далёкой – тридцать шесть тысяч километров, не жук чихнул! – Земли гигантский тор строящейся космической станции и лиловые искры сварочных аппаратов мигают на его поверхности… И он сам, конечно, в кресле-ложементе, с прозрачным шлемом скафандра на голове, с руками, лежащими на рычагах управления клешнями-захватами, тянущимися к рифлёной поверхности контейнера, заброшенного с Земли «космическим батутом»…

– Ну что, интересно? – спросил Геннадий Борисович.

Димка сумел лишь кивнуть в ответ, потрясённый открывающимися перспективами.

– То-то, братец ты мой… – инженер остановился и оглянулся. – Слушай, а не заглянуть ли нам в кафе-мороженое? Посидим, побеседуем – я ведь тебе ещё толком ничего не рассказал…

Потрясение – потрясением, но какая-то часть Димкиного мозга лихорадочно анализировала полученную информацию, беспристрастно, взвешенно – в общем, как учили. Что-то тут не склеивалось – во всяком случае, с точки зрения небесной механики, которую, как верно подметил давешний его собеседник, в программе их ВУЗа нет…

– Можно вопрос, Григорий Борисыч? – сказал он, и, не дожидаясь ответа, зачастил:

– Я вот прикинул наскоро – не получается насчёт скоростей! Новый комплекс ведь будет тут, на Байконуре?

Инженер удивлённо посмотрел на собеседника.

– Где ж ещё? Сам же видел, где его строят!

– Видел, потому и спрашиваю. Я к тому, что экваториальная скорость на широте Байконура – триста шестнадцать – триста двадцать метров в секунду, точнее не помню…. А скорость спутника на геостационарной орбите – три тысячи восемьсот шестьдесят метров в секунду! Не первая космическая, конечно, но всё равно солидно. Где недостающие три тысячи пятьсот с лишним метров в секунду брать?

– Да, мы в тебе не ошиблись, парень… – Геннадий Борисович одобрительно улыбнулся и похлопал Димку по плечу. Чётко соображаешь, и быстро. Ты прав, конечно – разность в скоростях имеет место, и в обычном случае её пришлось бы компенсировать при помощи ракетных ускорителей. Собственно, так и придётся поступать с первыми партиями конструкций будущей станции. Но вот потом…

Он сделал интригующую паузу.

– Попробуй предположить, почему – кроме создания искусственного тяготения, разумеется, – выбрали именно тороидальную, кольцеобразную, то есть, схему для будущей космической станции?

– Ещё один «космический батут», только на орбите? – предположил Димка. – Вообще-то, у меня были такие мысли…

– И неудивительно! – Геннадий Борисович щёлкнул пальцами. – Собственно, за этим ты нам и понадобился в проекте – ты, и другие специалисты по криогенной технике, которых мне предстоит ещё найти. Новый космический «батут» будет снабжён сверхпроводящим бубликом ещё больших размеров, и ты можешь себе представить, какое количество сжиженных газов для него понадобится! Мы сейчас разрабатываем транспортный контейнер, предназначенный специально для криогенных жидкостей – та ещё задачка, особенно, если учесть, что потом он должен стать частью конструкции самой станции. А сколько при этом возникает других проблем – одна защита от радиации, чего стоит, ведь на геостационарной орбите мы не будем прикрыты защитными зонтиками магнитного поля Земли! А компактный, но всё равно здоровый и тяжеленный ядерный реактор, который сперва предстоит забросить туда, а потом наладить эксплуатацию? Это, брат, такие инженерные задачи – никакому фантасту в страшном сне не привиделись бы!

– Кстати, о «миномётном» запуске», о котором шла речь… – молодой человек говорил несколько неуверенно. – Раз уж вы упомянули о писателях-фантастах – я недавно перечитал сборник «Навигатор Пиркс», Станислава Лема, так у него там упоминается миномёт, используемый для заброски грузовых капсул. Дело, правда, происходит на Луне, так они там снабжают обсерваторию в труднодоступном кратере…

Инженер кивнул.

– «Условный рефлекс» – как же, помню. Отличный рассказ, да и весь цикл просто превосходный. Конечно, там не совсем то, что мы делаем – но, в общем, идея правильная, особенно на Луне с её одной шестой привычной, земной силы тяжести. Но сейчас у нас речь пойдёт о совсем других материях. Скажи, что тебе известно о принципах действия «космического батута»?

Димка замялся – правда, всего на секунду.

– Ну… наверное, то же, что и всем неспециалистам. Принцип открыт нашими физиками-ядерщиками, работавшими над мирным использованием энергии атома. Кажется, какие-то исследования по производству направленных ядерных взрывов, когда вся высвободившаяся энергия концентрируется в определённом направлении, подобно лучу лазера?

– Да, именно так и пишут, что у нас, что в Штатах, что в других странах. – кивнул Геннадий Борисович. – Но это… как бы тебе объяснить… далеко не вся правда. Прикрытие, довольно удобное – тем более, что проект «космического батута» в самом деле некоторое время функционировал именно в рамках ядерной программы СССР. Если точнее – то с пятьдесят шестого года, когда было заключено советско-американское соглашение о совместной разработке этой темы, и проект передали в ведение НАСА и нашего Центра Космических Исследований. Но этому событию предшествовала много ещё чего, о чём тебе, как сотруднику проекта, надлежит знать.

– Но ведь я ещё не сотрудник! – опешил Димка. Уж очень быстро развивались сегодня события, воображение за ними не поспевало. – Вот и товарищ… э-э-э… Евгений Петрович просил дать ответ только через три дня…

– Только не говори, что ты собираешься отказаться! – инженер деланно нахмурился. – Я, видишь ли, высокого мнения о своём умении разбираться в людях, и не хотелось бы разочаровываться.

– Нет, но…

– А раз нет – так и говорить не о чем. Бумаги о неразглашении ты подписал?

– Да.

– Вот и хорошо. Будем считать, что помолвка состоялась, а свадьба – в смысле, оформление на работу в качестве сотрудника Проекта – будет по возвращении с практики – но это уже из разряда сугубых формальностей. Может и подождать – в отличие от моих объяснений. Должен же ты понимать, во что ввязываешься?

В следующие полтора часа Димка узнал множество поразительных вещей – об одних ходили смутные слухи, о других проскакивали разрозненные сообщения в прессе, но на то, чтобы собрать их воедино и сделать выводы, мало у кого хватило бы желания и усидчивости. Было и такое, о чём он сам никогда не слышал, а если бы рассказали – не поверил бы, поднял на смех.

Итак. В самый разгар войны, в 1943-м году группа американских учёных по заказу военно-морского флота затеяла эксперимент, получивший название «Проект «Рейнбоу». Целью его было сделать невидимым крупный объект – например, боевой корабль класса «эсминец». Из просочившихся в прессу сведений (в Америке они всегда просачиваются, это вам не СССР с его тотальной шпиономанией!) можно было сделать выводы, что под «невидимостью» имеется в виду незаметность для радаров, которые к тому момент уже получили немецкие и японские боевые корабли, и даже дальние морские бомбардировщики. Мелькала так же тема «дегауссизации», то есть размагничивания стального корпуса судна, с целью обезопасить его от магнитных торпед и донных мин, которые так любили использовать немцы, выставляя их с самолётов и подводных лодок на подходах к портам Англии.

Для эксперимента был выбран новенький эсминец "Элдридж", DE-173. На борту корабля было смонтировано оборудование, которые немногочисленные свидетели этих работ описывали как огромные «катушки Тесла» – всё, связанное с этим то ли великим изобретателем, то ли не менее великим мистификатором было чрезвычайно популярно в США в промежутке между мировыми войнами. А захватывающе-неправдоподобные истории о «лучах смерти» и «Башнях Тесла», предназначенных для беспроводной передачи электроэнергии на огромные расстояния, и вовсе уж невероятных вещах вроде машины времени, мелькали в американских бульварных журнальчиках постоянно. Ходили даже слухи, о причастности к проекту «Рейнбоу» самого Эйнштейна – но великий физик впоследствии усиленно от этого открещивался.

Решающий опыт состоялся в октябре того же, сорок третьего года. Немногочисленные свидетели рассказывали, что во время эксперимента эсминец, окутанный паутиной молний и коконом из зеленоватой дымки, исчез с якорной стоянки и объявился в трёхстах двадцати километрах, в Норфолке – причём из команды численностью в сто восемьдесят один человек невредимыми остались не больше двадцати. Остальные получили несовместимые с жизнью ожоги и поражения электричеством. Некоторые обезумели; тела других были буквально «впечатаны» в переборки и палубы. Отмечается ещё такая деталь – у всех выживших часы отставали на одно и то же время…

После столь трагического фиаско программу свернули, материалы засекретили и постарались как можно скорее о ней забыть. Сам эсминец (которому после демонтажа опытного оборудования понадобился серьёзный ремонт) отправился на Средиземное море, а потом и на Тихий океан, где и прослужил до конца войны.

Официально флот не признавал факта проведения эксперимента – однако никакие заявления адмиралов и правительственных чиновников не могли остановить поползшие слухи. После войны проектом «Рейнбоу» заинтересовались так называемые «независимые расследователи», один из которых опубликовал в начале пятидесятых книгу, благодаря которой и вошёл в обиход термин «Филадельфийский эксперимент», породивший в последующие полтора десятка лет немало конспирологических теорий и взятый за основу авторами нескольких фантастических романов и художественных фильмов. Для нас же, рассказывал Геннадий Олегович, важен вот какой момент: в сорок шестом году один из американских физиков, сотрудничавших с советской разведкой по Манхэттенскому проекту, передал своим кураторам заодно и фотокопии документов по проекту «Рейнбоу», к тому времени уже несколько лет, как похороненных в архивах. Эти материалы, вместе с другими, касающимися ведущихся в лаборатории Лос-Аламос работ, легли на стол председателя Специального комитета, по использованию атомной энергии, товарища Берия – и тот неожиданно проявил интерес к теме, казалось бы, прочно забытой даже самими американцами.

– Сейчас уже не выяснить, кто именно убедил Лаврентия Павловича заняться этим всерьёз. – говорил инженер. – Сам он давно покинул бренный мир, его ближайшие помощники, те, кто ещё живы – люди не из болтливых, и вряд ли будут откровенничать даже в мемуарах. Наверняка мы знаем только то, что тогда же, в сорок шестом, в рамках Спецпроекта была создана особая группа, работающая автономно, без связи с остальными подразделениями. Именно ей и передали все материалы по проекту «Рейнбоу». Учёные взялись за работу всерьёз, и уже через год «Филадельфийский эксперимент» был повторён на секретном полигоне, где-то в Заполярье.

Для опыта флот выделил эсминец «Прочный» – бывший немецкий Z-20 «Карл Гальстер», полученный СССР по репарациям от Германии. Для этого корабль перегнали с Балтики, предварительно смонтировав на нём в Ленинграде экспериментальную установку, замаскированную под новую особо мощную радиолокационную станцию. Эксперимент состоялся в октябре сорок седьмого – памятуя о жертвах, которыми сопровождались опыты американцев, людей на корабле не было, оборудованием управляли дистанционно. Но, то ли материалы, полученные из Штатов, оказались неполны, то ли в расчёты вкралась ошибка – установка так и не заработала. После нескольких попыток, также ничем не закончившихся, оборудование демонтировали, эсминец вернулся в Лиепаю, где прослужил до пятьдесят четвёртого года, когда был переоборудован в плавучую казарму, а ещё через два года отправился на слом. И тут бы лаборатории «98» (это безликое наименование носило незаконнорожденное дитя проекта «Рейнбоу», скрытое в недрах советской ядерной программы) и благополучно скончаться естественным путём – если бы не событие, из разряда тех, какие не могут быть предсказаны никакими аналитиками и прогнозистами, разве что, ясновидящими вроде популярного в то время в СССР Вольфа Мессинга. Случилось оно в сорок восьмом году, очень далеко и от Москвы, и от Филадельфии, и от безымянной бухты на северном побережье Кольского полуострова – в Монголии, в безжизненных песках пустыни Гоби, где советская палеонтологическая экспедиция уже третий год копалась в чёрных барханах, извлекая из-под чёрных песков окаменелые кости гигантских доисторических ящеров.

VI

Очередной день в школе обошёлся без сколько-нибудь заметных событий, не считая момента, когда парни из нашего класса на уроке труда воспользовались отлучкой трудовика и домотались до меня с просьбами показать «эти штуки с ножиком».

Что ж, если люди просят – отчего не пойти навстречу? «Бабочку» я теперь носил не в кармане, а засунув за носок – пришлось для этого выбрать в шкафу те, что поуже и повыше. А что, и удобно и практично, искать запретный предмет в штанине никому из учителей в голову не придёт – чай тут не зона, чтобы обшаривать школьника с головы до ног. Ну, карманы могут заставить вывернуть, ну, проверить, нет ли чего за поясом – не более того…

В общем, я внял уговорам. Продемонстрировал несколько базовых вращений и проворотов (всё же новому телу было далеко до отработанных мышечных рефлексов прежнего, тут необходима постоянная тренировка), а под занавес хлопнул растопыренную пятерню на деревянный верстак и проделал распальцовку в стиле андроида Бишопа из «Чужих». Всё, как положено: в ускоряющемся темпе, хотя и без «ассистента», чью ладонь я прикрыл бы своей – была, признаться, такая мысль, но это был бы уже явный перебор. Шоу завершилось эффектным броском ножа в школьную доску – с одним оборотом, в полную силу, так, что доска загудела от тяжкого удара, а Андрюшка Поляков, сунувшийся выдёргивать нож, справился лишь с третьей попытки, да и то, предварительно расшатав его обеими руками.

Клоунада, скажете? Клоунада и есть, кто бы спорил – только теперь признанные плохиши школы, независимо от возраста и весовой категории, будут предупредительно улыбаться при встрече и обходить десятой дорогой дворы, по которым я возвращаюсь из школы.

В остальном же день прошёл без приключений – и даже на уроке истории я сдержался, и не стал запугивать симпатичную практикантку Екатерину Андреевну избыточными для советского школьника познаниями. На большой перемене, когда я вернулся из столовой, всё ещё находясь под впечатлением сладкого творожного сырка в тонкой бумаге (забытый с детства вкус!) ко мне подошла Таня Воронина. Смущённо улыбнувшись, она протянула общую тетрадку: «Запиши, если не трудно, ту песню, что пел вчера, на Ленкином бёзднике!» Тетрадь при ближайшем рассмотрении оказалась девичьим песенником – эдаким аналогом альбомов, времён пушкинских и тургеневских барышень – а я то и забыл, что нечто подобное должно быть у всякой уважающей себя советской школьницы…

Вот, собственно, и всё. После уроков я проводил Ленку –

демонстративно, от самого школьного крыльца забрав у неё портфель (местные правила хорошего тона требовали сделать это лишь завернув за угол ближайшего дома). Договорился о совместной вечерней прогулке с собаками и отправился домой, где меня ждал бабулин обед и ещё одно дельце, намеченное с вечера.

Этот письменный стол достался нам после смерти другой бабушки, матери отца. Она приобрела резной кабинетный гарнитур после войны в магазине ОсобТорга, торгующем «случайными вещами» – этим эвфемизмом обозначали тогда поступившее в доход государства имущество тех, кто был по разным статьям осуждён с конфискацией, а так же некоторую часть товаров повседневного спроса, вывезенных из Германии в рамках репараций. Стол был поистине монументальным: огромный, просторный, как флайдек авианосца, из благородного тёмного дерева, с резными уголками, на львиных лапах, он, кроме полудюжины обычных ящиков, был снабжён ещё и особым, потайным. Этот ящик, вделанный в верхнюю часть одной из тумб, я обнаружил случайно – уже в девяностых, после гибели родителей в автокатастрофе, когда разбирался с их наследством. В тайнике кроме пачки писем сугубо личного содержания да жиденькой стопки долларов, нашёлся тогда ещё и маленький карманный пистолет – бог знает, где отец его раздобыл, может, он так и остался от прежних хозяев стола, и лежал в тайнике, не обнаруженном товароведами ОсобТорга? Скорее всего, так оно и было – пистолет этот, редкой системы Хелфрихта, выпускался в Германии в промежутке между мировыми войнами скромными сериями. Несмотря на это, оружие успело засветиться даже в советском кинематографе: таким вот «дамским сверчком» угрожает Армену Джиграханяну, в роли подпольного перевозчика золота с приисков старуха-скупщица, роль которой сыграла актриса Эмилия Мильтон – только там следователь Знаменский, а вслед за ним и эксперт Кибрит, которым по должности полагается разбираться в подобных вещах, упорно называют его бельгийским «Браунингом».

Сейчас пистолет мне был ни к чему – я надеялся обнаружить в тайнике какие-нибудь бумаги, связанные с отцовской работой. Я знал, что он изредка брал домой документы, и каждый раз предупреждал меня ни в коем случае к ним не прикасаться. Так может, и сейчас, уезжая в командировку, он оставил там что-нибудь, не предназначенное для моих глаз?

Поиски не заняли много времени – немудрено, когда знаешь, что искать и помнишь заветный сучок в облицовке, на который надо надавить чем-нибудь твёрдым, а потом, слегка утопив, провернуть примерно на четверть оборота. Так я и сделал – плоский ящик выдвинулся со звонким щелчком, открыв моим взорам и сам «дамский сверчок» и маленькую, серого рыхлого картона, пачку с двадцатью патронами 25АСР, они же 6,35х15 мм «Браунинг», и жиденькую пачку купюр – только на это раз не долларов, а советских сторублёвок. Всего в пачке оказалось около четырёх с половиной тысяч – ага, семейные накопления на новые «Жигули» взамен старого, разболтанного «Москвича-407» – помнится, мы как раз весной, после переезда на новую квартиру и приобрели новую тачку… Кроме перечисленных сокровищ, в секретном ящике имела место бледно-зелёная дерматиновая канцелярская папка с завязками из ботиночных шнурков, а так же ещё один предмет, который я меньше всего ожидал здесь увидеть.

…темный и безжизненный стоял звездолет, никак не реагируя на приближение собрата. Лучи прожекторов пробежали дальше, сверкнули, отразившись, как от синего зеркала, от колоссального диска – нет, не диска, а кольца, громадного тора со спиральными выступами на поверхности и огромным, примерно на половину диаметра, отверстием в центре. Тор стоял наклонно, на ребре, частично погруженный в черную почву. На мгновение наблюдателям показалось, что за диском торчат какие-то скалы, а дальше сгущается черная тьма. Там, вероятно, был обрыв или спуск куда-то на низменность…

Я положил перед собой заглавную страницу. На пожелтевшей бумаге заглавными машинописными буквами было напечатано слепым машинописным шрифтом: «Туманность Андромеды», И.А. Ефремов, 1956 г.» И в верхнем правом углу выцветший лиловый штамп «Для служебного пользования» и чья-то почти неразличимая подпись.

Вот те раз! Неизвестная версия знаменитого романа Ивана Ефремова, причём с изрядными расхождениями по сравнению с каноническим текстом! Благо, сравнить нетрудно – потрёпанный томик «Туманности Андромеды» лежит тут же, и это ему я так удивился, открыв тайник. Нет, отец, конечно, уважал научную фантастику, и даже иногда её почитывал – но всё больше с моей подачи. А тут такая находка, которой впору оказаться в столе преданного поклонника творчества Ивана Антоновича….

А ещё этот штамп «Д.С.П.» – он-то к чему?

– Вы думаете предпринять исследование звездолета-тора? – спросил биолог.

– Обязательно! Как может простить себе ученый упущение такой возможности! Только это, возможно, не звездолёт, тем более, что звездолёты такой формы в смежных с нами населенных областях неизвестны. По Великому Кольцу до Земли несколько раз доходили сообщения о группе цивилизаций, овладевших способом мгновенного перемещения в пространстве при помощи особых внепространственных «ворот», которые они устанавливают как на планетах, так и в удобных для астронавигации точках пространства. Так вот, эти самые «ворота» как раз и имеют подобную необычную форму – плоского кольца с выступающими на поверхности спиралевидными рёбрами-выступами. Как только кончим перегрузку «Паруса», займемся этим объектом – ведь если мы сумеем проникнуть внутрь.

Мы просто обязаны это сделать! – с энтузиазмом воскликнула астронавигатор «Тантры», рыжеволосая Низа Крит. Тогда появится шанс изучить неизвестные ранее принципы перемещения в Пространстве – а значит Земля, и другие цивилизации Великого Кольца окажутся друг от друга не в сотнях, тысячах парсеков, на преодоление которых даже при помощи могучих анамезонных двигателей сейчас не хватит и сотни человеческих жизней, а буквально на расстоянии вытянутой руки!

Да, и тогда название, которое люди Земли дали своей эпохе – Эра Встретившихся Рук, – приобретёт новое, настоящее значение! – кивнул Эрг Ноор. Но с этим, к сожалению, придётся повременить – сейчас нельзя оторвать от работы по перегрузке ни одного человека…

Я отложил пачку листов и сел – до сих пор я просматривал из стоя, разложив на отцовском столе. «Всё страньше и страньше», как говорила девочка Алиса… Выходит, в первоначальном варианте «Туманности» Ефремов описывал способ перемещения по Галактике при помощи своего рода кольцеобразных порталов, созданные неведомой цивилизацией? Причём располагаться эти порталы могли как на поверхности планет, так и в открытом космосе – видимо, для того, чтобы через них могли проходить корабли? Где-то я уже это встречал, причём неоднократно…

Я пролистал «авторский вариант» до того эпизода, где земляне встречаются со страшными «электрическими медузами» – и пожалуйста, буквально во втором абзаце встретил фрагмент, отсутствующий в известной мне версии! Я даже полез в книгу, хотя ни на миг не сомневался в собственной правоте. Ну, точно: биолог Эон Тал в ответ на предположение, что пока «спиралотор» функционировал, через него на планету Железной Звезды могли проникнуть существа из иных, неведомых миров, вообще-то несвойственные здешней биосфере.

Ну, конечно: «Звёздные Врата», известный в девяностых фантастический фильм с Куртом Расселом, а потом не менее известный долгоиграющий сериал! Понять бы ещё, с чего это Ефремов решил использовать в своём бессмертном творении эту идею – не слишком-то популярную в те времена повального увлечения ракетными полётами?

Всё, больше не могу! Я с некоторым сожалением взвесил на ладони пистолетик (вряд ли эта штука когда-нибудь мне здесь пригодится – как, впрочем, не пригодилась и в той, прошлой жизни), вернул его в потайной ящик уложив на прежнее место, рядом с пачкой денег и обоими экземплярами «Туманности Андромеды», и решительно запер тайник. Как хотите, а загадок и впечатлений многовато для двух дней. Надо как-то отвлечься, расслабиться что ли, собаке, вон, внимание уделить, а то она совсем загрустила, лежит себе возле стула и косится снизу вверх укоризненно: «Совсем забросил меня, хозяин? Нехорошо, ну да что поделать? Такая моя жизнь собачья, потерплю, подожду…»

На этот раз несчастному зверю ждать не пришлось. Один звонок, четверть часа на сборы – и вот мы уже шагаем вдоль бульвара на улице Крупской в сторону Ленинского проспекта. В сумке, кроме учебников на завтра, кулёк с Бритькиным сухим кормом – мы намереваемся остаться у деда с бабулей на ночь. Собирался дед привыкать к собаке в ожидании скорой поездки на охоту? Вот пусть и привыкает, всего два дня осталось! Кстати, надо заодно взять у него записку с просьбой отпустить меня с занятий в ближайшую субботу «в связи с семейными обстоятельствами». До родной дедовой Запрудни по Дмитровскому шоссе верных полтора часа, и если мы хотим выбраться на утреннюю тягу – выезжать надо в пятницу, вечером.

На часах – больших, настенных, дореволюционной часовой фабрики «Мозер» – половина девятого вечера. Ужин съеден, собака выгуляна и дрыхнет посреди комнаты на ковре, школьная форма приведена в порядок на завтрашний день, и мы с дедом устроились на диване за шахматной доской. Я не большой любитель этой игры, и в последнее время вообще ни разу к ней не прикасался – но в школьные годы, помнится, при каждом визите мы с дедом обязательно расставляли фигуры на клетчатой доске и проводили за ними не меньше полутора часов кряду. Играл я так себе, и по поводу проигрышей не комплексовал – две-три ежевечерние партии были, скорее, поводом для неспешных бесед на разные темы. Вот и сегодня: я совсем, было, настроился на разговор о предстоящей охоте и о нашей с Бритькой роли в этом мероприятии (дебют, как-никак, дело серьёзное!) когда в глаза мне бросился ярко-красный томик на полке книжного шкафа.

Это было издание цитат Председателя Мао – подарочный вариант «маленькой красной книжечки», снабжённый массой репродукций, фотографий, а так же фотокопий особо выдающихся высказываний «Великого кормчего», выполненных по всем канонам китайской каллиграфии. На дорогом коленкоровом переплёте вытеснен профиль автора, ниже – названия, на русском языке и китайскими иероглифами. Я нашёл выходные данные: смотри-ка, напечатано в позапрошлом году! Значит, китайские товарищи не только издают книги для идейных противников в лице «советских ревизионистов», но ещё и раздаривают их – видимо, по случаю неких официальных мероприятий?

Стоп, какие ещё ревизионисты и идейные противники? Если здесь не было Хруща с его случилось осуждением политики Сталина, который так до сих пор и лежит в Мавзолее рядом с другим вечно живым вождём рабочего класса – то, может, и отношения с Китаем выглядят не совсем так, как в нашем варианте реальности? А ведь тема-то важная, не разобравшись в ней, цельной картинки из кусочков мозаики, которые я старательно собираю все эти дни, не сложить… Роясь в газетах, я как-то упустил из виду китайскую тему – может, сейчас воспользоваться случаем и прояснить? Дед, похоже, и здесь избегает разговоров о неоднозначных аспектах нашей новейшей истории – но насчёт вещей общеизвестных вполне может просветить любимого внука. Зачем? Очень просто: скажем, в школе объявили, что теперь политинформации будут проводить все, по очереди, в порядке подготовки к вступлению в комсомол – вот я решил озаботиться повышением своей политграмотности. А что, отмазка не хуже любой другой…

Уже минут через сорок я постарался свернуть разговор, сославшись на то, что завтра рано встать – перед тем, как завтракать и отправляться в школу, до которой отсюда минут двадцать скорым шагом, надо ещё с собакой погулять. Бабуля, узнав, что хвостатое чудо на полдня остаётся на её попечении, недовольно поджала губы, но возражать не стала – да и бесполезно это после того, как дед весь вечер смаковал детали предстоящего сафари. Я же сложил шахматные фигуры и устроился в большом кресле с ногами, старательно делая вид, что решил перед сном освежить познание в алгебре.

Н-да… сюрприз за сюрпризом, иначе и не скажешь! Даже и не знаю, с чего начать – решительно вся линейка развития советско-китайских отношений не имеет ничего общего с тем, что известно мне. Для начала: оказывается, здешний Китай не имеет ядерного оружия! Мао не раз обращался к руководству СССР с просьбой предоставить Китаю наработки по созданию атомной бомбы, но добился только заключения большого, на двадцать лет вперёд, соглашения по строительству в Поднебесной нескольких ядерных электростанций и центра Атомных исследований совместно с СССР, имеющего, однако, сугубо мирную направленность. То есть получается, что ошибки Хруща в этой версии истории повторять не стали – и, соответственно, никакого Даманского, как и прочих прелестей советско-китайского противостояния вроде взаимных обвинений в ревизионизме, отходе от единственно верной ленинской линии и сговоре с проклятыми империалистами не случилось.

А ещё – здесь не случилось никсоновского отказа от «золотого стандарта». Нет, Никсон-то президентом был, а как же – только вот что-то пошло не так в недрах то ли Бреттон-Вудской системы, то ли ещё каких-то международных финансовых институтов, о которых я и в прежней жизни особо не задумывался.

Что ж, оно наверняка к лучшему. Ясно, что здешние геополитические расклады в корне отличаются от наших, но чтобы анализировать возможные последствия этих расхождений у меня пока недостаточно информации.

Из дальнейших разъяснений деда я понял следующее. Когда СССР, США и Франция сконцентрировались на создании с нуля грандиозных космических отраслей, эти усилия стали постепенно сказываться на производстве других видов продукции, вроде товаров повседневного спроса, бытовой и сельскохозяйственной техники и много чего ещё. И если в СССР проблема стояла не так остро – не жили хорошо, нечего и привыкать! – то Франция и, в особенности, привыкшая к изобилию Америка позволить себе такого, конечно, не могли.