Я никогда не видел таких глаз у моей бабушки. Они наполнились слезами и сияли! Профессор встретился с ней взглядом и вдруг спросил, положив мне руку на голову:

– Ваш? Да… Октябренок? Прелестно… А ведь все было не так! Верно, я говорю?

– Да! – сказала бабушка, комкая в руках мой шарфик, – Да!

– То-то и оно… – сказал Профессор, и еще раз, погладив меня по налысо остриженной голове, пошел по коридору, заполняя его весь своей широкой фигурой.

Дома мы долго обсуждали с бабушкой этот удивительный случай! И бабушка все повторяла: «Как он не боится! Как он не боится.»

Так вот, он сидел в аудитории, где я должен был демонстрировать свою профнепригодность.

Я видел, как растерялся Соломон, поэтому выволок меня перед столом экзаменаторов и, дергая за плечо, стал перечислять мои грехи. И директор, сидевший на председательском месте, и какая-то тощая, в очках и кружевах мадам, и еще несколько педагогов сочувственно кивали: – «Да, да, да… – мол надо отчислять».

– Не трясите его! – сказал вдруг Профессор, – Ему больно.

– Да я, собственно… – Соломон отдернул руку от моего плеча, будто обжегся.

– Да что вы-то собственно?! – неожиданно грубо прервал его старик, – Что там у тебя? «Сурок»? Давай, валяй «Сурка»!

Я знал, что если за рояль сядет Соломон, то он обязательно собьет меня, но Профессор сел к инструменту сам.

И я сыграл хорошо.

– Сфинкс! – как всегда сказал, словно плюнул в меня, Соломон.

– А вариации можешь? – спросил меня Профессор.

– К Бетховену? – ахнула мадам, – Оригинально.

– А как это? – спросил я.

– Ну вот тебе мелодия, а ты ее вокруг, понимаешь, вокруг… Для красоты.

– На скрипке не могу.

– Ага! – азартно закричал старик, – Валяй голосом.

И схватил свою скрипку!

Музыка! Великая, прекрасная музыка снова возвращалась ко мне, и я запел, оплетая мелодию такими кружевами вариации, что казалось – сразу пою за нескольких человек…

– Вы че делаете?! – закричал Профессор, когда мы закончили, – Иди, иди к бабушке! Вы че делаете?! Вы че себе позволяете?!

Мне было слышно за дверью, как что-то сбивчиво бормотал Соломон, а Профессор орал:

– Если тыкать все время «свинья, свинья» не удивляйтесь, что услышите в ответ хрюканье! Не понятно? Могу изложить это по-латыни!

Я стоял в коридоре и молился, чтобы меня не выгнали. Профессор выскочил и чуть не сбил меня дверью

– От, мать честная! Господи, Боже ты мой!

Он взял меня за руку и повел в свою аудиторию, где занимался с выпускниками. Там он посадил меня за стол, достал из сумки – чемодана термос (я увидел термос первый раз в жизни) и налил мне горячего чаю. Достал два бутерброда с колбасой и сам тоже стал пить со мною чай.

Он сердито сопел красный от возмущения.

Когда я съел свой бутерброд, он поставил меня прямо против себя и, держа за плечи, спросил:

– Папы нет? Естественно. А мама? Медсестра. А дедушка?

– Какой? – спросил я, и меня жаром обдало, потому что мне категорически запрещалось говорить, кто были мои дедушки, – Дедушек тоже нет. Они умерли.

Были кем?! – спросил Профессор, и я не смог соврать.

– Папин – хорунжий! Мамин – священник…. Но они… за нас…– я хотел сказать, что они не против Советской власти.

– Ах ты Боже ты мой! – сказал Профессор. – Боже ты мой! Что творится!… Хорунжий! А ты-то, вершок с кепочкой, казак, что ли?

Я кивнул.

– А как положено, отвечать – знаешь?

– Казак станицы Добринской, Урюпинского юрта, Хоперского округа, Всевеликого войска Донского, – сказал я, первый раз в жизни, повторив вслух полный титул, который мне шепотом, под великим секретом, говорила бабушка, прибавляя: «Попомни. Попомни навсегда. Только никому не говори».

– Вот это да! – Профессор вытащил платок и долго сморкался.

Я подождал, пока он просморкается, и с надеждой спросил:

– Вы тоже?

– Что?

– Казак?

– Нет, – сказал старик совершенно серьезно, без тени улыбки. – Я чистокровный русский. Здесь, на Питерском камушке родился, здесь и в землю, Бог даст, пойду… А ты, казак, меня сильно обрадовал. Сильно.

Стоит ли говорить, что Профессор взял меня к себе. И я был единственный младшеклассник, из тех, кто обучался у этого великого музыканта и педагога. Он работал только с выпускниками…

Почти все наши занятия заканчивались чаепитием. Он так меня подкармливал…

Года через два я узнал, что он юнкером, (пошел в юнкера из консерватории, по призыву Временного правительства), в ту октябрьскую ночь находился в Зимнем…

Он рассказывал мне в подробностях, как все происходило на самом деле… Откуда и кто захватил дворец… Что никакого штурма, так картинно показанного в кино, не было вообще! Я думаю, что многого он не договаривал, щадя меня. О себе же скупо говорил, что вернувшись той ночью из Зимнего, выкинул шинель, всю амуницию и вернулся в консерваторию… И повторял, как Савва: «Скрипочка меня спасла».

За два года моего величайшего счастья мы прошли программу четырех лет обучения. И хотя у меня начисто отсутствовала общефортепианная подготовка, никто не смел даже подумать о том, чтобы меня отчислить. За мною нерушимой стеной стоял Профессор.

Кто знает, может быть, стал бы я профессиональным скрипачом, да вот только Профессор, в котором воплощалась моя тоска и по отцу, и по дедам, и для которого я, наверное, был желанным, но так и не родившимся внуком – умер.

После похорон на траурном концерте школьный симфонический оркестр играл реквиум, и Соломон прочувственно вел первую скрипку. Он был похож на Паганини…

Я с горя заболел и музыкальную школу бросил. (Продолжение следует)

«Боже, царя храни!»

«Гимн (греч) -хвалебная песнь, хвала и прославление, в стихах или музыке, песнопением.»

В.Даль

«Гимн – официальный символ государства (наряду с флагом государственным и гербом государственным)» БСЭ

Один из самых знаменитых казачьих полков – Собственный Его Величества Конвой (полк несколько раз переформировывался с 1812 по 1861 год) в 1829 году возглавлял Алексей Федорович Львов – тот самый, что в 1833 году стал автором музыки "Боже, Царя храни!" Как он служил в казачьем полку, свидетельствует выгравированная на старинном клинке драгоценного булата надпись: "Примите, добрый наш начальник, эту саблю в память нашей к Вам благодарности: это железо не тверже чувств наших". Надпись совершенно искренна и бескорыстна. Драгоценный клинок поднесен Львову в 1859 году, когда он давно не служил начальником Конвоя и не имел с ним никаких служебных отношений …

Но рассказ наш о гимне.

Гимн – понятие античное, греческое. Первоначальное его назначение – восхваление божества. Подобные хвалебные гимны были и в Египте, и в Древней Индии, в Шумере, и, разумеется, в Греции:

О, Зевс, всех дел начало ты и вождь,

Тебе, о, Зевс, начало гимна шлю…

Но древние греки первыми стали посвящать свои хвалебные гимны – молитвы Родине, родному городу:

Мать моя, златозащитная Фива,

Дело твое выше всех я поставлю…

или героям, подвигами прославившим Родину:

Кто пал в бою при Фемопилах,

Тех славна участь, чудный жребий ждет.

Алтарь святой на их могилах,

Нет слез! Но слава их живет!

История донесла имена выдающихся поэтов, слагавших гимны: Терпандор из Спарты, Пиндар, Симонид …

Постепенно, в средние века гимн все более и более приобретает черты национального символа, знака государства. Гимн становится понятной для всех формулой национальных представлений и об идеальном государстве, и о духовном идеале настоящего гражданина или подданного монарха, и о самом монархе.

Каждое слово гимна должно быть емким и глубоким. Не случайно иногда целые фразы из национальных гимнов становятся девизами на знаменах, перекочевывают из одного государства в другое. Так, слова из Британского гимна "Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!" распевались в гражданскую войну большевиками: "Никогда, никогда, никогда коммунары не станут рабами".

Кстати, такая фраза могла родиться в протестантском государстве, где понимали рабство только как физическое закабаление. Для государства католического или православного эта фраза была легковесной, потому что христиане гордятся тем, что они рабы Божьи… И это нисколько не умаляет их свободолюбия.

История русского национального гимна восходит к XVIII веку. Побочный сын лорда Галифакса – Генри Кэри, покончивший в 1743 году жизнь самоубийством, оставил в нищете вдову и шестерых детей. При распродаже его рукописей, как гласит легенда, текст и ноты гимна не купили. « Боже храни» написанный в 1740 году 34 года не был востребован. В 1774 году его напечатали без указания авторства, а знаменитым стал в следующем году, в момент восстания Шотландии. Его начали исполнять как "Гимн лояльности", то есть как гимн королю – гаранту примирения народов: английского и шотландского:

Боже, на долги дни

Ты короля храни,

Нам сохрани!

Пусть он изведает

Счастье победное.

Боже, на долги дни

Короля храни …

Став знаменитым, буквально в один день, гимн тут же принят во всей Европе. В странах, схожих с Англией формой правления, текст перевели на национальные языки, и гимн исполнялся без всяких изменений в Дании, Швеции, Пруссии, Австрии и т.д. До объединения Германии в Империю в каждом из ее маленьких княжеств и герцогств исполнялся английский гимн, только вместо слов "король" пелось "император" или "герцог".

Не избежала общего поветрия и Россия, и во время царствования Александра I отменили прежний русский гимн "Гром победы раздавайся", и русские стали петь английский. Сначала как гимн союзной державы, а затем немец Остен (впоследствии знаменитый русский лингвист и академик, принявший имя Александр Христофорович Востоков) перевел слова английского гимна с немецкого языка на русский, и английский гимн без изменений стали петь по-русски. Конец этому винегрету положил Василий Жуковский, предложивший свой перевод знаменитого и, так сказать, "общеевропейского гимна":

Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Гордых смирителю,

Славных хранителю,

Всех утешителю

Все ниспошли»

Не устоял и Пушкин, предложивший свою приписку под названием "Молитва русских":

Там громкой славою,

Сильной державою

Мир он покрыл.

Здесь безмятежною,

Сенью надежною,

Благостью нежною

Нас осенил …”

Это об Александре I, который "властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда". Воистину "Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!" – как он о себе говаривал.

Во время войны 1812 года началась полная неразбериха: Англия и Австрия, Германия и Россия имели один гимн. Получилось, что один и тот же гимн исполнялся в войсках, противостоящих друг другу на поле брани. Англичане вернулись к старому гимну "Правь, Британия". А русские, вопреки официальному гимну, предпочитали старый екатерининский на слова Державина, на музыку инспектора Императорского оркестра О.Козловского:

«Гром победы раздавайся!

Веселися, храбрый росс.

Звучной славой украшайся,

Магомета ты потрёс.

Славься сим, Екатерина,

Славься, нежная к нам мать!"

Как видите, несмотря на популярность, этот полонез, исполнявшийся почти как гимн, строго говоря, гимном считать нельзя. Да и устарел он: написан сей полонез был на русские победы над турками после Ясского мира, только этому, и посвящен, а значит, национальным гимном стать не мог. Как не мог стать им и другой, духовный гимн "Коль славен наш Господь в Сионе", распространившийся во времена Александра 1. У этого гимна находили два недостатка: он не имел светского характера, и потому должен был исполняться после государственного, а молва связывала его появление с засильем масонов, прямо называя его "масонским".

Таким образом, необходимость в национальном гимне ощущалась всеми, но гимна у Российской Империи фактически не было.

А по Европе уже гремела "Марсельеза:

"Вперед, сыны Отчизны милой,

Мгновенье славы настает…"

Успех ''Марсельезы" – колоссален, и для русской монархии возникла необходимость противопоставить этому революционному призыву, влекущему Европу в хаос мировых потрясений, нечто равное по мощности, но противоположное по смыслу.

Многие пытались создать русский гимн, но оказаться на уровне понимания поставленной задачи смогли двое: великий русский поэт Василий Жуковский и, к сожалению, менее известный, но не менее славный Алексей Львов.

Алексей Федорович Львов происходил из аристократической фамилии. Родился он в Ревеле в 1798 году и получил блистательное домашнее образование. Он был чрезвычайно одарен, но более всего музыкальными способностями. Любовь к музыке он унаследовал от отца. Об отце Львов говорил: "Музыка спасла его от многого, отворила ему многие двери, даже в доме царском".

Сам Алексей Львов окончил, первым по списку, Корпус Инженеров путей сообщения, имя его было отчеканено золотом на мраморную доску, но далее суровые испытания ждали 20 —летнего молодого человека – его направили служить в военные поселения под начало самого Аракчеева. Тяжелейшие условия жизни, грубая обстановка, жесточайшая дисциплина и горы самой сложной работы не сломили и не ожесточили его. Прослужив под началом Аракчеева семь лет, он выходит в отставку, но уже в следующем году снова поступает на службу, и многие годы заведует делами Императорской Главной Квартиры при Николае I.

С 1828 по 1842 годы во всех путешествиях царя он состоит в его свите "для производства дел". Полная занятость по службе, казалось бы, не оставляла времени для музыкальных занятий, однако только музыка и помогла Львову устоять, в самые сложные периоды жизни. Музыкой он занимался все свободное время методично и страстно. Львов становится известным композитором благодаря переложениям для оркестра с хором произведений Перголези. Он избирается членом Болонской Академии. Поэтому выбор Государя пал на Львова не случайно.

Государь ценил во Львове прежде всего другое: прошедший жестокую школу Аракчеева, находящийся по службе в подчинении Бенкендорфа, капитан гвардейских жандармов, награжденный за храбрость в боях под Шумлою и Варною Владимиром с бантом и Анной на шее, Львов, никогда, ничем не запятнал своего имени. У него был безупречный послужной список!

Занимаясь делопроизводством Главной Императорской Квартиры, Львов не просто понимал умом, чего ждет от него царь и держава, но и воспринимал задачу сердцем. Александр Федорович понял, что знаменитое "Славься!" Глинки писал как русский гимн, но затем вставил в оперу не случайно. В этой музыке – восторг победы, но она не отражает всечасную картину мощной империи. Это не «государственная молитва» Не отвечало замыслу и предложение великого князя Константина. Он хотел сделать гимном мелодию русской песни, например, "Не белы снеги …"

В гимне, по мнению Львова, должно быть все вместе: и народность, и мощь, и мелодия. Гимн должен быть похож на европейские произведения, но отличаться от них русским колоритом (поэтому пусть не удивляет некоторое сходство с гимном английским, иначе его бы просто не признали гимном. Гимном то, ведь считалась только музыка Кэрри.). Задача невероятная! Гимн, как считал Львов, «лицо страны, ее главная мысль и слово».

Всегда ли композиторы так понимали свою задачу? Да, как правило, никогда!

Автор "Марсельезы" Руже де Лиль, написавший "Воинскую песнь Рейнской армии" (так назывался будущий французский гимн), не был революционером. Он публично выступил против казни Людовика XVI и всячески ругал за это злодеяние революционное правительство. Его уволили со службы, посадили в тюрьму и чуть не отправили на гильотину под собственный марш, который несколько раз запрещали. В частности, при Наполеоне, и, официально, при Бурбонах. Но именно "Марсельеза" стала французским гимном – произведением, наиболее полно выражающим дух французской нации.

Львов же, понимая все это, был скован еще одним предписанием: он должен был написать музыку с учетом текста Жуковского на музыку английского гимна.

И все-таки ему удалось достичь поставленной цели.

Гимн стал известен до того, как был официально признан. 12 декабря 1833 года после спектакля в Александринском театре актерская труппа во главе со Щепкиным пропела его по собственному желанию. Оттого, что гимн был узнаваем, но свой, русский, зал в три тысячи человек встал! Хотя тогда не еще не сущестовало к этому никаких предписаний и традиции слушать гимн стоя! Под восторженные крики "ура" гимн, или "молитву русских", как назвали его современники, повторили 32 раза!

31 декабря 1833 года последовало Высочайшее повеление «вновь сочиненную на гимн музыку Львова ввести по всей Армии»

Дальнейшая судьба Львова по-своему очень показательна и интересна. В 1834 году Львов становится, по назначению Николая I, флигель—адъютантом, что являлось редкостью для чина ротмистра, носимого Львов. Однако Россия оставалась страной жесточайшей дисциплины и порядка, устав и законы не дозволялось нарушать даже царю. Этим объясняется продвижение по службе Львова – композитора и музыканта. Когда умер отец Львова – директор певческой капеллы, и Николай I предложил на этот пост своего флигель-адъютанта, то Львова назначили только преемником. Исправлял он эту должность в течение 12 лет, до утверждения в 1849 году, когда сравнялся, по выслуге, в чине, необходимом для этого поста, с покойным отцом.

Он написал еще две оперы, много церковной музыки, стал известен как замечательный исполнитель, его высоко ценили Мендельсон, Шуман, Вагнер.

Алексей Федорович Львов много занимался общественной деятельностью. Благодаря ему, установлены пенсии для певчих, организованы симфонические вечера в Петербурге. Традиция, сохранившаяся до наших дней. Будучи по образованию инженером, он подавал на конкурсы проекты и даже строил сам. К концу жизни здоровье его пошатнулось, а сильная глухота заставила уволиться со службы в 1861 году. Умер Львов в имении под Ковно в 1870 году, где на фамильном гербе были высечены слова "Боже, Царя храни", ставшие, по Монаршему повелению, девизом Львова и Жуковского.

Василий Андреевич Жуковский в 1851 году за год до своей смерти писал Львову: "Наша совместная двойная работа переживет нас долго. Народная песня, раз раздавшись и получив права гражданства, останется навсегда живою, пока будет жив народ, который ее присвоил".

«Геройская гибель «Варяга»

Его привезли на черной, поблескивающей никелем машине. Под руки бережно приняли морские офицеры.

– Ирря – я!.. – пропели командиры.

Толпа поднажала и выдавила меня, пятиклассника, через жидкую цепь охранения. Я оказался между моряками, застывшими в строю. Я изо всех сил тянул шею и кое-что мне было видно. Приехавший старик, в матросской форме, вел за руку мальчонку, совсем малявку, тоже в морском бушлатике и бескозырке. Походкой, выдававшей настоящего моряка, старик подошел к памятнику "Стерегущему", сдернул бескозырку с внука, обнажил белоснежную голову и замер, глядя вверх на фигуры двух бронзовых матросов, открывающих кингстоны эсминца.

В напряженной тишине было слышно, как журчит вода памятника – фонтана. Широким жестом старик перекрестился, склонился в земном поклоне и, почерпнув воды, ополоснул, словно крестил в славе, лицо внука. Зачерпнул еще и плеснул себе в лицо.

Я смотрел на сутулую спину старика, в напряженные лица моряков и увидел, что у командира, стоявшего перед батальоном, каменно державшим руку у козырька фуражки, мелко задрожал, выбритый до синевы, подбородок.

Старик, косо по-морскому, посадил на голову старинную бескозырку и, повернувшись через левое плечо, вскинул беспалую руку к виску:

– Здорово, братцы! – хрипло выкрикнул он, и голос его сорвался.

– Здра…жла..! – рявкнуло в ответ,

– С праздником вас, сыночки!

– Рррррааааа! – прокатилось над строем.

Шел 1954 год. Отмечалась полувековая годовщина подвига корабля, чье имя поблескивало тусклым золотом на ленте стариковой бескозырки: "ВАРЯГЪ".

Я помню каждую литеру в этом имени и черно-рыжую ленточку Георгиевского креста на стариковой матроске, я помню его мокрое лицо… А главное, я помню восторг и кипящие в сердце слезы, что душили нас тогда. Я помню лица курсантов и офицеров в парадном строю. В тот день я понял, что такое слава легендарного крейсера для нескольких поколений русских людей. Я чувствую это каждый раз, когда в этой единственной из всех исполняемой хорами песен, сразу, без вступления мужские голоса, решительно и властно обрушивают на слушателя:

Наверх вы, товарищи, все по местам.

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

Пощады никто не желает…

Прежде, чем я расскажу то, что мне известно о создании песни, ставшей памятником легендарному кораблю, припомним подробности его трагической гибели.

Неправда, что Россия была отсталой страной ко времени начала русско-японской войны. После отмены крепостного права в 1861 году страна набрала такой темп развития, что это не могло не беспокоить ведущие державы. Особую ненависть вызывало то, что Россия имела не только самый мощный научный, инженерный потенциал, но и потенциал нравственный. И Россию старательно, целенаправленно подталкивали к войне. Тем боле, что начинался империалистический передел мира. На Дальнем Востоке коренным интересам России противостояла Япония. Ее снабжали оружием, ей помогали развивать военную промышленность, рассчитывая на столкновение с Россией. Более всех в этом деле усердствовали англичане.

Война зрела долго, в ее неизбежности никто не сомневался. Она стала как бы прологом к последующим, чудовищным войнам XX столетия. И это была первая война, начатая без объявления. По выражению японского офицера, объявление войны считалось в японской армии "совершенно бесполезным, глупым европейским обычаем".

9 февраля (27 января по старому стилю) 1904 года на внешнем рейде корейского порта Чемульпо выстроилась в боевой полумесяц эскадра адмирала Уриу: б крейсеров, 8 миноносцев, 3 транспорта. Цель эскадры – пленение русского легкого крейсера "Варяг" и канонерской лодки "Кореец", стоявших на внутреннем рейде, в бухте.

Собственно, с этого и начинается война, с этого начинается цепь подлости и предательства, в чем преуспели враги России.

На рейде Чемулыпо находилось много боевых кораблей разных стран. Старшим по званию, а стало быть, и старшим на рейде, был командир английского крейсера Бейли. Известие о начале войны командиру крейсера "Варяг" капитану 1 ранга Всеволоду Федоровичу Рудневу передал командир французского крейсера. Русские не имели связи с внешним миром – об этом загодя позаботилась японская разведка.

Руднев и француз тотчас же отправились к Бейли, и тот передал Рудневу ультиматум японского адмирала Уриу: покинуть порт до полудня. В противном случае русские корабли будут атакованы на стоянке. От себя Бейли добавил, что если "Варяг" и "Кореец" останутся на рейде, то все другие корабли, "сохраняя собственную безопасность", выйдут в море.

Нелегко Рудневу было просить англичанина о помощи, но ради спасения кораблей, ради спасения жизни матросов он сделал это – просил сопроводить его до границы корейских территориальных вод. Японцы в этом случае не посмели бы атаковать, и у "Варяга" и "Корейца" появлялась возможность уцелеть. Но Бейли отказал. Больше того, он известил японцев о намерении русских пробиваться в Порт-Артур. Так были совершены не только очередная подлость, но и прямое предательство России.

Вернувшись на крейсер, Руднев обратился к экипажу:

«– Безусловно, мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрою, как бы сильна она ни была. Никаких вопросов о сдаче не может быть – мы не сдадим кораблей, и будем сражаться до последней возможности, до последней капли крови…»

Матросы и офицеры ответили троекратным "ура!" Руднев приказал поставить на флаг самых отважных сигнальщиков – он не должен быть спущен ни на мгновенье!

В 11.20 "Варяг" и "Кореец" (под управлением капитана 2 ранга Григория Павловича Беляева) вышли в море.

"Варяг" некоторое время считался одним из самых быстроходных военных кораблей в мире. Теоретически он мог давать 22 узла. Ради скорости он был максимально облегчен – орудия не имели даже броневых щитов. И хоть огневая мощь крейсера оставалась довольно значительной (12-152 мм и 12 – 75 мм орудий, 10 пушек меньших калибров, 2 пулемета и шесть торпедных аппаратов), прислуга орудий – совершенно беззащитна, огонь велся с открытой палубы. Не мог "Варяг" использовать и свою быстроходность: в кильватере шел тихоход "Кореец"… *)

То, что русские корабли идут на верную гибель, понимали все. Подчиняясь командиру на рейде, суда оставались на стоянках, но никакой командир не мог запретить морякам выражать свои чувства: команды выстраивались на шкафутах, поднимали флаги расцвечивания, итальянские моряки играли Российский гимн, а на французском корабле гремела "Марсельеза".

Уриу собирался преподнести своему императору целехоньким "самый быстроходный крейсер мира", поэтому поднял сигнал: "Предлагаю сдаться без боя". Русские не удостоили японцев ответом. "Варяг" шел прямо « в лоб» на японскую эскадру.

В 11.45 японцы не выдержали, открыли огонь. "Варяг" ответил. Через несколько минут горел броненосный крейсер "Асама", с повреждениями вышел из боя другой крейсер "Такачихо".

На русские корабли бросились в атаку два миноносца. Но атака не удалась, один из миноносцев был потоплен.

Свистит и гремит, и грохочет кругом

Гром пушек, шипенье снаряда…

И стал наш бесстрашный, наш верный "Варяг"

Подобьем кромешного ада.

"Варяг" за час боя выпустил 1105 снарядов. А столько же выпустили по нему 14-ть японских корабляй!

Осколки сметали людей с верхней палубы. То тут, то там вспыхивали пожары. Вода била в пробоины ниже ватерлинии. Ранило в голову Руднева. В залитом кровью мундире он поднялся на мостик и крикнул:

– Братцы! Я жив! Целься верней!

Но уцелело только два тяжелых орудия и пять средних, кончились боеприпасы, поврежден руль, судно теряло управление.

Руднев решил вернуться в порт, чтобы исправить, сколько возможно, повреждения, и опять идти на прорыв. Прикрывая собой "Корейца", "Варяг" вернулся в Чемульпо. Подсчитали потери: из 573-х моряков команды 39 – убиты и 188 ранены.

В порту стало ясно, что повреждения быстро и своими силами не исправить. Иностранные корабли поднимали якоря, готовясь покинуть бухту.

На совете офицеров Руднев предложил уничтожить оба корабля. Офицеры согласились с командиром.

И даже в эти последние, трагические минуты "Варяг" явил пример благородства: он не только показал, как нужно сражаться, но и как должен умирать корабль великого народа. Чтобы не нанести вред другим кораблям, стоявшим на рейд, крейсер не взорвали, а открыли кингстоны. Взорвали маленького "Корейца".

К погружающемуся крейсеру от всех судов, кроме американского, спешили шлюпки. Бережно сняли предпоследнего – тяжелораненого матроса Петра Олейника. Только после этого, поцеловав поручни трапа, с тонущего корабля сошел его командир Руднев.

"Все проходит в этом мире, только доблесть неизменна" – говорили римляне. В подвиге "Варяга" все песня: и зло, и благородство, и доблесть. Даже враги оценили его героизм, мужество русских моряков. Руднев был награжден высшим орденом Японии – орденом "Восходящего солнца". Матросы "Варяга" пользовались такой популярностью и славой, что, опасаясь, как бы экипаж крейсера не составил опасности режиму, его расформировали. А флот бунтовал. И не случайно первым помощником командира первого корабля революции оказался матрос с "Варяга" Антон Войцеховский. А через 15 лет штурман "Варяга" Евгений Андреевич Беренс станет командующим Морскими Силами Республики.

Но вернемся к песне. Телеграф и газеты разнесли весть о подвиге русских моряков по всему свету. Гибель крейсера была известна в подробностях, поскольку на рейде находились корабли разных стран, экипажи которых видели не только "последний бой", но и последние минуты жизни "Варяга". Пожалуй, благодаря свидетельствам очевидцев и фотографиям читатели газет впервые ощутили "эффект присутствия", к которому мы, современные люди, привыкли. Тогда же это потрясало, и особенно впечатлительным натурам, к каким относятся, прежде всех, поэты, казалось, что они сами были участниками событий. Немецкий поэт Рудольф Грейнц был так потрясен подвигом "Варяга", что уже через три недели после его гибели опубликовал стихотворение "Памяти "Варяга".

Это стихотворение попало в руки жены русского профессора-германиста Ф.А. Брауна – Евгении Михайловны Студентской. Она училась на филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, владела немецким языком и довольно точно перевела стихотворение. Перевод, вместе с оригинальным, текстом напечатали газеты. Таким образом, не позднее апреля 1904 года с этим стихотворением познакомился русский читатель. И мгновенно оно стало очень популярным. Евгения Михайловна умерла совсем молодой в 1905 году. Здесь кончаются факты и начинается легенда. За достоверность я не ручаюсь, но уж больно увлекательны «приключения» музыки замечательной песни.

Есть мнение, что первоначальный музыкальный вариант появился тоже в апреле 1904 года. Будто бы слова и ноты отправили морякам "Варяга" в Японию. Оттуда из почетного плена они долго добирались домой – вокруг всей Азии, мимо Африки. Ноты – по легенде – они потеряли, но слова выучить успели. Когда экипаж крейсера находился в Австрии, моряки спели ее на музыку … австрийского марша. Он и лег в основу мелодии.

Легенда, действительно, красивая, но, скорее всего, только легенда. По воспоминаниям одного из героев "Варяга", когда они вернулись на Родину, вся Россия уже пела "Наверх вы, товарищи!". А может, песня каким-то образом опередила героев?.. Увы, мы так и не знаем (пока?) даже какие именно слова из немецкого стихотворения были в той песне, ни на какую мелодию ее пели.

Во всяком случае, всем известный сегодня классический напев объединяет несколько мелодий, по крайней мере, четырех композиторов: А.Б. Виленской, И.Н. Яковлева, И.М. Корносевича и А.С. Турищева. И, наверное, в этом есть огромный смысл. Подвиг "Варяга" – духовная, нравственная победа, а победа духа понятна всем народам, людям разных поколений. Поэтому не случайно, что песня интернациональна даже по своему происхождению и что в ее создании принимали участие не только русские музыканты.

Удивительная все же песня. Песня – памятник, песня – обелиск. Песня, на которой воспитывалось несколько поколений. Мне кажется, что равная ей во всей нашей песенной сокровищнице есть только одна – "Вставай, страна огромная…"

P. S. Наверное, я всю жизнь буду дописывать эту книгу! И меня это вполне устраивает. Так вот, когда рукопись была уже готова, работая над другой своей книгой “ Мы казачьего рода!”, я узнал, что в кильватерной колонне за крейсером “Варягом” и канонерской лодкой “Кореец” шел третий корабль – пароход “Сунгари”. На нем возвращалась в Россию сотня забайкальских казаков, охранявших русское консульство в Корее. Они тоже оказались, если не участниками, то свидетелями боя, и вместе с моряками разделили и горечь гибели кораблей, и тоску плена. Хотя Императорская Япония, верная традициям самурайской воинской чести, относилась к героям с «почтительным уважением, достойным воинов, чье мужество вызывает искреннее восхищение». А рассказ о подвиге «русикэ капитана Руднев» вошел в японские буквари. На примере русского морского офицера Императорская Япония воспитывала своих героев.

Пред.1 ...3 456 7 След.

Не только музыка к словам… Мемуары под гитару

«Боже, царя храни!»

«Геройская гибель «Варяга»

С этой книгой читают

Другие книги автора