Граница безмолвия

9

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда бот наконец прошел через мелководный пролив и, оставив позади подводную гряду, оказался в небольшой пикоподобной бухточке, острием своим упиравшейся в скальный уступ.

Ордаш уже однажды побывал на этом острове. Если только можно считать, что действительно побывал. Впрочем, на острове, вообще-то, редко кто появлялся. Прошлым летом сюда дважды наведывались офицеры из штаба погранокруга: в первый раз прилетели на самолете, а во второй – приходили на судне. Слух даже пошел, что вроде бы в Нордическом Замке, как его называли в штабе, готовилась какая-то секретная советско-германская встреча представителей командования военно-морских флотов. Очевидно, в ожидании подобной встречи Нордический Замок и был капитально отремонтирован и всячески приспособлен для таких приемов. Занималась этим большая бригада строителей, прибывших на судне. В свое время там даже был размещен небольшой гарнизон из десяти морских пехотинцев, но вскоре он был снят самолетом полярной авиации.

Но вот странность: все эти визиты и приготовления происходили так, словно его 202-й заставы на том берегу неширокого пролива попросту не существовало. Ни один из армейских чинов даже не удостоил пограничников своим визитом. Мало того, самим бойцам заставы было строго-настрого приказано не наведываться на Факторию. Ни под каким предлогом.

Во время первой экспедиции Ордашу выпало переправлять на остров на этом же боте двух полковников-пограничников – морского и сухопутного, и майора НКВД. Но и они заставу не посетили. Загревский встретил их на импровизированной посадочной полосе неподалеку от реки и сразу же повел к причалу. Вадиму только потому и доверили вести бот к острову, что в прошлом он служил на море. Однако он был всего лишь старшиной и в офицерский десант не вписывался. Ему и солдату, который вместе с ним был на веслах, было строго приказано ждать в небольшой сторожке, построенной где-то за зданием фактории, и никуда из неё не отлучаться.

…Как только бот вошел в бухту, на Ордаша повеяло контрастной теплынью, исходящей от небольшого водопада, озерца и двух подпитывавших его родников. По сибирским понятиям, это действительно был удивительный оазис, почти рай земной, и можно было лишь удивляться по поводу того, почему он вот уже почти в течение двух десятков лет остается необитаемым.

Закрепив бот между двумя причальными настилами, пограничники поднялись по выложенной из плоских каменных плашек тропинке и вскоре оказались на плато, большую часть которого занимало парящее, незамерзающее озеро, которое подпитывалось из двух окаймленных каменными бордюрами источников. Как объяснил старший лейтенант, еще два горячих источника находились где-то на дне озерца, вокруг которого произрастали небольшие сосны, зеленела клумба из неведомых для здешних мест кустов и, окутанная гейзерным паром, нежилась на заполярном солнце чахленькая травка.

– В свое время руководство фактории и в самом деле чувствовало себя здесь, как в неприступной крепости, – объяснил Загревский, пересказывая то, что услышал от побывавшего здесь полковника-штабиста. – К такому уединению англичане и шведы стали прибегать после того, как на контору фактории, находившуюся там, где сейчас расположена застава, было совершено нападение какого-то разбойничьего отряда сибирских казаков, во время которого все служащие фактории были истреблены, а все имущество их разграблено. После строительства Нордического Замка на месте заставы находился лишь приемный пункт пушнины, да чуть поодаль, у реки Саримы, было построено нечто похожее на постоялый двор.

– Там до сих пор просматриваются остатки фундамента, – подтвердил Ордаш.

– Однако всю собранную приемщиками пушнину сразу же грузили на корабль, который на ночь отходил к острову. Хорошо вооруженный корабль, два вооруженных бота и пулеметы, установленные на перевале за факторией и по сторонам её, в самом деле превратили остров в неприступную для разбойников крепость. Вот так-то, граничники, мундиры в аксельбантах, – подытожил свой рассказ старший лейтенант. – Получается, что когда-то остров Фактория был не только обитаемым, но и вполне цивилизованным.

Прежде чем войти в Нордический Замок, старший лейтенант и его спутники осмотрели прилегавшую к заливу местность и само здание. Построено оно было на высоком массивном фундаменте, скрывавшем за своими стенами большой подвал. Крыльцо тоже выложено было из массивного камня, но так, что и в нем Ордаш насчитал три узких бойницы.

Обойдя замок, старшина обратил внимание на еще одно здание – г-образного склада, одна стена которого примыкала к стене замка, образовывая закрытый двор, из которого выводила узкая калитка. Впрочем, из Нордического Замка в него можно было попасть и через черный ход. Ну а прямо к нему подступала гряда, взойти на которую можно было только с востока. С севера же она казалась совершенно неприступной, а с запада перекрывалась врубавшимся в толщу скалы складом, тоже напоминавшим армейский форт.

– Англичане есть англичане. Они всегда были мастерами возведения фортов, – как бы вслух рассуждал начзаставы, – поскольку строить их приходилось во всех колониях, от Америки до Индокитая. Только благодаря фортам они и сумели сотворить эту свою некогда могучую империю.

– Здесь они, судя по всему, тоже обустраивались надолго, – молвил старшина.

– Вот именно: «обустраивались». То ли пустыня, то ли Арктика – они везде привыкли обустраиваться так, чтобы жить по-барски. Так что этому у них стоит поучиться.

– Тундра, однако, суеты не любит, – заметил «идеологически подкованный нацмен» Оленев. – Как и барской жизни – тоже. В тундре нужно жить так, как велят обычаи тунгусов, да.

– Ты что же, прикажешь нам в тунгусов превращаться? – попытался осадить его Загревский.

– Зачем? Я ведь не приказывал вам приходить в эту тундру?

Старший лейтенант с каким-то особым выражением лица уставился было на тунгуса, но от реплики почему-то воздержался. Может, потому что взгляд его Оркан встретил с невозмутимым спокойствием коварного азиата.

«Не так прост этот Тунгуса, как может показаться при первой встрече с ним, – понял Ордаш. – Следовало бы присмотреться к этому аборигену попристальнее».

* * *

Сразу же за грядой открывался обширный каньон – своеобразный разлом, пересекавший остров с востока на запад. А по ту сторону его виднелась широкая горная гряда, самые высокие вершины которой все еще оставались покрытыми снегом.

– И далеко простираются эти горы? – поинтересовался Ордаш, вдруг представляя себе, что судьба забросила его на этот островок надолго. И вообще его одолевало какое-то странное предчувствие – как человека, которому надлежало провести здесь свою долгую и смертельно опасную сибирскую робинзонаду.

– Здесь такого понятия – «далеко» – не существует, – поучительно молвил Загревский. – Слишком мала эта океанская суша. Так что километра на два всего лишь.

– Тоже расстояние. Вспомните, что оттуда, с материка, островок кажется значительно меньшим, совсем крохотным.

– Потому что оттуда виден всего лишь южный мыс Фактории. А где-то там, на северной оконечности, остров раздваивается на два полуострова. Один из них короткий, а другой упорно уползает в ледовые поля настоящей, глубинной Арктики. И, по-моему, никто так и не исследовал его, тем более что там уже трудно отличить где океанский лед, а где островной.

«Что ж, – сказал себе Ордаш, – если уж тебе выпало бы оставаться на каком-либо северномм острове одному, то хотелось бы, чтобы им оказался Фактория, с его Нордическим Замком».

– Стреляли, однако! – воскликнул Оленев, когда они обходили по тропе, шедшей вдоль стены склада. – Из пулемета стреляли, – ощупывал пальцами пулевые вмятины. – По бойницам целились, да…

– Не без этого. Белогвардейцев выкуривали, – объяснил командир заставы, даже не поднимая глаз, чтобы посмотреть на то место, которое указывал тунгус. – Говорят, упорные бои шли: с высадкой десанта и контратаками.

– И долго белогвардейцы держались на Фактории? – спросил Ордаш, подключаясь к обследованию пулевых отметин.

– Какое-то время держались, – неохотно проговорил Загревский. – Но это отдельная история, как-нибудь расскажу, – он скосил глаза на «идеологически подкованного нацмена», давая понять, что не хочет, чтобы рассказ о белогвардейцах велся при солдате срочной службы. – Кстати, в начале тридцатых на Фактории дважды высаживались экспедиции полярных геодезистов, геологов и еще каких-то исследователей. Они устраивали здесь свои станции, изучая климат, движение льдов, повадки медведей и еще что-то. И то правда: грех – не использовать такую базу.

– Но сейчас её почему-то не используют.

– Значит, есть дела поважнее, – назидательно молвил старший лейтенант.

Первый этаж Нордического Замка был рассчитан на то, чтобы приютить служащих фактории. Две комнаты, судя по старинным столам и сейфам, служили конторскими помещениями, три другие – жилыми. Здесь же находилась ванная комната, теплую воду для которой когда-то насосом закачивали из горячего источника, и, что очень удивило советских сибиряков, действовал туалет со сливным бачком, подземная труба от которого уходила куда-то в море.

Мраморная лестница, уводившая на второй этаж, завершалась небольшим холлом – с камином и роялем. Вся остальная часть этажа когда-то, очевидно, была апартаментами начальника фактории, и в мезонин можно было попасть только из этой части, поскольку служил он, следует полагать, местом уединения и размышления начальника.

Впрочем, бойницы мезонина и барьерчика, прикрывавшего балкон, были расположены так, что, установив на них пулеметы, можно было простреливать все пространство вокруг фактории. И в апартаментах, и в мезонине стояли теперь обычные солдатские койки, застеленные обычными, отсыревшими солдатскими одеялами. А в двух комнатах второго этажа, тех, что находились под мезонином, а потому были наиболее теплыми во всем островном замке, стояли «буржуйки» с небольшим запасом дров и угля в металлических ящиках.

– Вот где надо было располагать офицерский корпус заставы, – вальяжно развалился Загревский в огромном, обтянутом потрескавшейся кожей кресле. – Сигара. Камин. Бронзовые канделябры… И леди в меховых накидках.

– И, конечно же, леди… – поддержал его Ордаш.

– Причем, желательно, юные леди.

– А ты обратил внимание, старшина: даже на таком далеком полярном островке англичане и шведы сумели обустроить свой быт так, словно располагались в ста метрах от королевского дворца. А мы, как ни старались бы, все равно построили бы паршивый барак. Буржуи чертовы. Не-справед-ливо!..

Что бы Загревский ни произносил, он всегда произносил это уверенно, нахраписто, тоном человека, привыкшего к власти и к тому, что все вокруг или безоговорочно подчиняются ему, или же благоговейно прислушиваются к его мнению. Ордаш уже смирился с тем, что всем своим поведением старлей подчеркивал: застава, да еще такая полудикая, заполярная, – не то подразделение, которым он призван командовать. Широкая и по-пролетарски вульгарная натура его требовала иного армейского чина, иного командного масштаба, иного жизненного размаха.

– Что приуныли, мундиры в аксельбантах? – поднявшись, старлей прошелся по залу, который старшина назвал про себя «кают-компанией», переваливаясь с ноги на ногу пружинистой кошачьей походкой, словно бы пританцовывая. – Готовьтесь к иорданской купели и радуйтесь жизни.

10

Выкрашенный в черный цвет, огромный четырехмоторный самолет этот, со слегка задранной вверх носовой частью фюзеляжа, и в самом деле чем-то напоминал акулу, которая вот-вот метнется к добыче.

Как только он приземлился, из входной двери и заднего багажного люка начали вываливаться крепкие парни в черных полевых куртках. И когда настала очередь появиться оберштурмбаннфюреру, все пространство вокруг «Черной акулы» уже было оцеплено готовыми к круговой обороне десантниками. В то же время четверка «фридентальских коршунов» уже находилась у штабного аэродромного бункера.

– Вы всегда ведете себя на германских аэродромах так, словно вас высадили на фронтовой аэродром русских? – не отказал себе в удовольствии Хоффнер, увидев перед собой крепкого, плечистого офицера лет сорока, облаченного в короткую кожаную куртку и высокие горнолыжные ботинки. О приветствии начальник аэродрома попросту позабыл.

– Всегда, – на одном выдохе рыкнул барон фон Готтенберг. – Потому что всегда помню, что под моим командованием находятся солдаты, а не скопище бездельников, – иронично-решительным взглядом обвел он все три группы любопытствовавших пилотов, техников и аэродромной обслуги, сформировавшиеся у бетонных капониров, в которых уже находилось около десятка «фокке-вульфов» и «юнкерсов».

Его тонкий, почти римский нос как-то сразу же терялся на слишком крупном, скуластом лице; причем особенно плохо он гармонировал с по-негритянски толстыми губами и непомерно широким, волевым подбородком. Если бы цвет его смугловатого лица оказался значительно темнее, а вместо русых голову украшал шлем из черных, курчавых волос, – барон вполне мог бы сойти за латиноамериканского мулата.

К тому же и жесткий, непреклонный взгляд его вишневых каких-то глаз, и все выражение сурового лица, вообще вся почти двухметровая фигура командира коммандос излучала не просто силу, а какую-то яростно выраженную агрессию, которая волю слабохарактерных людей способна была мгновенно подавить, а сильных духом спровоцировать на ответную агрессию.

– Тогда хотел бы я видеть, как они будут вести себя, оказавшись на аэродроме врага? – молвил оберст-лейтенант, только теперь вспомнив, что при равных чинах первым отдавать честь офицеру СС должен офицер любого другого рода войск.

– А мои коммандос всегда и везде должны чувствовать себя так, словно находятся в логове врага, – отчеканил оберштурмбаннфюрер, как будто отдавал приказание, стоя перед полковым каре. – И чем больше вокруг них оказывается своих, тем агрессивнее они должны вести себя. Ибо таковы интересы рейха.

В доставленном бароном пакете ничего нового для Хоффнера не было. Подтверждалось то, чего от него уже потребовал командир авиагруппы, – всецело подчиниться оберштурмбаннфюреру фон Готтенбергу как командиру особой группы «Викинг». Причем подчиняться вместе со вверенными ему самолетами, экипажами, аэродромом и собственными амбициями. Все остальное барон должен был изложить ему в личной беседе.

Хоффнер тут же предложил барону пройти с ним в штабной бункер, однако тот проводил взглядом уходившую со взлетной полосы в сторону капониров «Черную акулу» и взглянул на часы.

– Первый «юнкерс» должен прибыть через десять минут, – упредил его вопрос унтерштурмфюрер СС Конар, лишь недавно, после назначения Готтенберга командиром Особой группы «Викинг», ставший его адъютантом. – Второй – с интервалом в десять минут.

– Горные егеря уже на борту?

– Гауптман Кротов со своими русскими прибывает в первом «юнкерсе», обер-лейтенант Энрих с группой горных егерей – во втором.

– Скопище бездельников, – процедил барон, однако лейтенант СС никак не отреагировал на это замечание. Он не первый день был знаком с оберштурмбаннфюрером и прекрасно помнил, что с представлением об окружающем его мире барон определился давно и безоговорочно – это было всего лишь скопище бездельников. Огромное, вселенское скопище… исключительных бездельников.

– Так, значит, в операции будет участвовать и какое-то подразделение русских? – заинтригованно спросил Хоффнер.

– Считаете, что осваивать русскую Сибирь удобнее будет без русских, да к тому же сибиряков?

– Просто я считал, что вся территория от Лапландии до Урала – всего лишь северная территория европейской части России, так называемый Русский Север, который сами русские именуют «Крайним». Что же касается Сибири, то она начинается за Уралом.

– А кто вам сказал, что мы станем ограничиваться «пространством до Урала»? – буквально прорычал барон фон Готтенберг. – Кто сумел убедить вас в этом, оберст-лейтенант?

– Это всего лишь мои умозаключения, – примирительно молвил Хоффнер, пытаясь успокоить его.

– Мне не нужны ваши умозаключения, Хоффнер. Мне нужно точное выполнение моих приказов. Точное и беспрекословное. Отныне мы будем осваивать этот ваш Русский Север от Мурманска до самого Диксона и Новой Земли. А затем – от Камчатки до Северного полюса. Ибо таковы интересы рейха, Хоффнер.

Оба военно-транспортных «юнкерса» прибыли с надлежащей пунктуальностью. Их специально приспособленные для транспортных перевозок фюзеляжи казались еще громаднее, нежели фюзеляж «Черной акулы», а это как раз то, что нужно было сейчас командиру группы «Норд-рейх».

– Штабс-капитан Кротов, командир группы сибирских стрелков, – по-русски представился крепко сбитый, коренастый гауптман, на славянском лице которого предки оставили ярко выраженные свидетельства многовекового «монгольского ига».

Несмотря на то, что у него был чин капитана вермахта, он по-прежнему именовал себя штабс-капитаном^[19], отдавая таким образом дань памяти тому дню, когда он, тогда еще юный поручик, получил этот внеочередной чин по личному приказу Верховного правителя России адмирала Колчака. За проявленные находчивость и храбрость.

– Сколько у вас людей, штабс-капитан? – тоже на чистом русском спросил Готтенберг, вызывая этим удивление у Хоффнера, чьи познания русского ограничивались двумя десятками фраз.

Впрочем, начальник аэродрома знал, что среди офицеров абвера и СД оказалось немало выходцев из Прибалтики, так называемых «прибалтийских немцев», которые всегда ценились руководителями разведывательно-диверсионных служб за свою «германскую кровь, круто замешанную на русском характере», а главное, за знание русского языка и русских обычаев.

– Пока что девять бойцов, однако все – из бывших чинов армии Колчака и коренных сибиряков. К тому же все из сибирских дворян, из «таежных аристократов», как называли их офицеры-петербуржцы. – Завтра должны прибыть еще пятеро, среди которых трое инородцев, из тунгусов, владеющих тунгусским и ненецким языками.

– Замечу, что эти люди нам очень пригодятся, штабс-капитан, – молвил Готтенберг. – Именно они, как никто иной.

– Неужели действительно придется десантировать людей и грузы далеко за Уралом? – выслушав их, пожал плечами Хоффнер, который все еще не в состоянии был смириться с таким диверсионным размахом высшего командования. – Кажется, это уже выходит далеко за пределы плана «Барбаросса».

– Зато предписано планом операции «Полярный бастион», – отрубил оберштурмбаннфюрер СС, переводя взгляд на терпеливо дожидавшегося своей очереди командира егерей.

– Обер-лейтенант Энрих, – представился тот. – Под моим командованием – два отделения егерей из горного корпуса «Норвегия»^[20]. Все имеют опыт войны во Франции и Польше, а также недавних операций против сил сопротивления в северных районах Норвегии. Шестеро из моих бойцов – норвежцы из Тромсе, из молодежной организации норвежских национал-социалистов.

– Хотите сказать, что зауральскими морозами их не запугаешь?

– Для большинства моих солдат Заполярье – естественная среда обитания.

Услышав это, Готтенберг нервно повел плечами. Жизнь складывалась так, что в северных широтах ему пришлось провести множество дней, однако смириться с морозами и вьюгами он так и не сумел. Мужественно воспринимать их – да, этому он научился, но воспринимать их в виде «естественной среды обитания» – увольте! Однако вслух произнес:

– Прекрасно, обер-лейтенант. Будем надеяться, что она же станет и естественной средой войны. Говорят, что и сами вы не так давно принимали участие в какой-то полярной экспедиции.

– Точнее будет сказать: в двух полярных экспедициях.

– Солидно. Как это вас угораздило?

– По первому своему образованию я геолог, специализирующийся по полярной геологи. Как вы уже поняли, экспедиции были секретными. А поскольку с русскими мы все равно уже воюем… Это были экспедиции в тыл русских: на Новую Землю и Землю Франца-Иосифа.

– Но посылали-то вас, надеюсь, не для того, чтобы собранные вами камешки и куски горной породы передавать русским?

– Никак нет, господин оберштурмбаннфюрер. Эти экспедиции имели прямое отношение к нашему нынешнему заданию. Нужно было подбирать места для особо секретных баз.

– Вот как?! – с уважением повел подбородком Хоффнер, окончательно убеждаясь в том, что группу «Викинг» берлинское командование формировало не наспех, тщательно подбирая людей и с полным пониманием особенностей войны за полярным кругом.

– Кстати, мне сказали, что вы, господин оберштурмбаннфюрер, были одним из участников экспедиции на дирижабле «Граф Цеппелин»^[21], который в тридцать первом году пролетел над Землей Франца-Иосифа, Северной Землей, островом Вардроппера, Новой Землей, портом Диксон, островом Колгуева и другими территориями…

– Судя по всему, в названиях русских островов вы уже ориентируетесь неплохо, – уклончиво ответил фон Готтенберг.

– Извините, что позволил себе напомнить о полете «Графа Цеппелина». Я тогда еще был студентом и очень завидовал членам экипажа этого дирижабля.

В ответ барон лишь снисходительно улыбнулся.