Покорить Генерального

Глава 5

Виолетта

Я развернулась и пошла к подъезду, ощутив, как спину окатило кипятком.

Более того, кипяток подкатил ко мне сзади и опалил жарким выдохом ухо:

– Не закончился, – прохрипел Громов, немного наклонившись.

Все-таки он высоченный. Под метр девяносто. Поэтому ему потребовалось лишь немного наклониться.

– У тебя график… ненормированный, – процедил и настойчиво толкнул к моему уху телефон, из которого изредка доносились уточняющие звуки. – Говори!

– Sorry, ich kann Ihnen Anruf nicht annehmen, hinterlass 'ne Nachricht und ich rufe zurück! – выпалила я скороговоркой и отвела руку Громова в сторону. – Довольны? На этом все!

Громов сунул телефон в карман своих рваных джинсов и нагло заявил:

– Еще не все. Ты нужна мне в офисе.

За моей спиной будто кто-то раздувал огромные кузнечные меха – так глубоко и часто дышал мой босс.

Буквально сопел шквальным ураганом.

Слово-вдох-выдох. Слово-вдох-выдох.

По телу поползли огромные мурашки, и кровь, разогретая спиртным, закипела.

– Поехали. Есть работа! – заявил Громов как ни в чем не бывало.

– Я отпрашивалась.

– На полдня. Но плачу я тебе не за то, что тебя на рабочем месте нет! Забыла, за что я тебе плачу охеренно большие бабки?

Вот гад…

Я толкнула его локтем в торс и зашипела.

Громов – совсем не качок, но он высокий и жилистый, будто сделанный из камня с вплетениями железных канатов. То есть ударить его локтем означало сделать больно себе, но не ему.

Он обхватил мой локоть. Пальцы на миг закружили по ушибленному месту. Громов отошел, буквально оттащив назад.

Очень вовремя, потому что из подъезда вышли жильцы.

– Никуда я с вами, Климентий, не поеду.

– Как? – переспросил.

– Не поеду я никуда. Климе-е-ентий Александрович! – нарочно протянула я, знаю, как он не любит свое имя и считает его дурацким.

Глаза Громова сузились. Теперь он больше стал похож на азиата. У него вообще необычная внешность. Мать – наполовину турчанка и что-то еще такое, восточное. Поэтому сам Гром – смуглый, жилистый, темноволосый, с миндалевидными глазами.

Словом, красавчик, и выглядит очень молодо, по сравнению со своими друзьями – вторым и третьим директором нашей фирмы, соответственно.

Губы Громова дернулись, обнажив зубы.

– Сейчас ты закажешь нам такси, и мы поедем в офис.

– А сами что… Не в состоянии? – съехидничала я.

– Не поедешь на такси, я увезу тебя на байке, – пригрозил босс.

– Да, на байке – самое оно! – сказала я, жестом подчеркнув то, во что я была одета – ярко-фиолетовую блузку и очень узкую юбку с цветочным принтом, плюс туфельки.

В таком наряде только байк седлать, разодрав юбку до самой пи…

– Боком сядешь, как дамское седло.

– Мы что, на коне поскачем?

– На железном, – не отступал Громов.

– Вот только я… решила уволиться. УВОЛИТЬСЯ! Все, чао! – махнула ручкой.

Громов схватил меня за запястье, шагнув ближе.

– Ты никуда не уйдешь. Поняла? Я тебя на работу принял, и уволиться ты сможешь только после того, как Я… отпущу. А я тебя не отпускал! Собственно говоря, я даже не видел твоего заявления на увольнение. И даже если бы видел, то хер бы я его подписал!

Я тряхнула рукой, Громов медленно разжал пальцы. На запястье остался багровый след.

– Подпишете. Не имеете права не подписать!

– Не под-пи-шу!

Громов чиркнул взглядом с головы до ног, ноздри его носа возмущенно затрепетали.

Что, недоволен моим прикидом? Вот хрен тебе! Ни за что больше не наряжусь в дебильный черный балахон до самых пят!

Глаза босса потемнели, губы едва шевельнулись, выдав звук, больше похожий на шипение:

– Ты принадлежишь мне!

Внутри заклокотало возмущение.

– Я не ваша собственность!

Воздух между нами был готов взорваться так, будто был бензином, к которому поднесли зажженную спичку.

Внезапно в разговор вмешался третий.

Дубинин оттеснил Громова, который стоял слишком близко.

– Разумеется, Виолочка, ты не собственность. Свободная страна, свободные нравы. Хочешь уволиться – увольняйся, – закивал Ростислав, улыбнувшись как ленивый и сытый кот, который собой на все сто доволен. – Мало ли других мест работы для таких прекрасных специалистов. Уверен, тебя оторвут с руками, ногами и прочими частями тела…

Дубинин маслянисто прошелся взглядом по моей фигуре.

Знаю, что я рослая и параметры у меня не типично модельные, но фигура у меня песочные часы, бедра и грудь – округлые, и многим мужчинам это нравится.

Мужчинам, не мальчишкам, которые пускают слюнки на спичек!

Так вот во взгляде Дубинина плескалось все исконно мужское и намекало: «Пссс, я знаю, что делать с этим роскошным телом… Ты не пожалеешь!»

И вслух он сказал почти то же самое:

– Ты не пожалеешь, если рассмотришь мое предложение о найме. Ищу ассистентку! Подумай, ни к чему не принуждаю, просто говорю, что оценю тебя по достоинству! – запал взглядом в мое декольте.

Громов заскрипел и клацнул зубами, опустил клешню на плечо Дубинина, сдавил так, что даже здоровенный Ростислав поморщился.

– Даже не вздумай, Виола. Не взду-у-умай.

– А что так?

– Что же я все эти цветы держу. Виола, прими. В качестве извинения за сегодняшнюю не самую красивую сцену, – вновь взял на себя слово Дубинин. – Пошутили мужики, и ладно.

– Пошутили, – повторила я.

– Да. Грешен, с кем не бывает, – с раскаянием пожал плечами Дубинин. – Готов покаяться и искупить свою вину.

Я приняла букет цветов из рук Дубинина.

Громова же будто заело, он покачивал головой и повторял с усмешкой:

– Не вздумай, Виола. Не вздумай.

– Так, значит, это шуточка была? Про… как это там… Гром-бабу, настоятельницу монастыря… – повторила я слова Дубинина.

– Беру все свои слова назад. Клянусь, больше подобного не повторится!

Дубинин был готов ковриком расстелиться, Громов же ни одного извинения не произнес.

Боже, он и не думал извиняться!

Ненавижу упыря хладнокровного, а второй… второй вообще – бесит!

Наверное, мне голову ударило вино.

Плюс вечер был слишком жаркий…

– Так возьмите… – ответила я и пихнула корзину обратно. – Возьмите и сожрите все свои извинения вместе с этими пошлыми цветами! Тьфу…

Дубинин опешил, не ожидал такого.

– Работать на вас я не пойду! – ткнула пальцем в сторону Ростислава. – Но и на вас, Климентий, работать не останусь. Увольняюсь…

Я развернулась в сторону подъезда.

Снова.

Никто и ничто меня не остановит.

– Я не хотел напоминать, – вздохнул за моей спиной Громов. – Но ты меня вынудила.

Сердце рухнуло в пятки.

Развернувшись, я посмотрела в лицо ненавистного начальника.

– Нет.

– Да, – кивнул. – Я серьезно. Время платить по долгам.

Внутри все покрылось ледяной коркой.

Когда-то давным-давно меня сильно прижали, напугали до полусмерти владельцы игровых заведений, где папа наделал огромные долги. Громов узнал и… просто швырнулся этой кучей денег, расплатившись. Я так была ему благодарна… Вспоминать немного стыдно! Он не хотел принимать деньги обратно, лишь сказал, что однажды попросит меня об ответной услуге, и я ему не откажу.

Ни в чем.

Я согласилась…

– Использую право ответной услуги. Ты остаешься работать на меня до…

Громов сделал паузу и закончил ужасно холодным тоном:

– До тех пор, пока я сам не скажу в присутствии двух остальных директоров компании: «Виола, ты уволена!» Теперь топай домой, проспись. Завтра жду тебя в офисе. Хорошего вечера…

Он сбежал вниз по ступенькам. Через секунду его байк заревел на всю округу.

– Это что сейчас было? Виола, не все потеряно.

– Будьте так добры… Заткнитесь. И вот…

Разозлившись, я сорвала лепестки с одной из роз и швырнула горстью в лицо директору:

– Вы еще не проглотили свои дешевые извинения!

Глава 6

Со временем начинаешь сожалеть о всех совершённых тобою грехах и ещё о нескольких, которых не совершила.

Виолетта

Громов, ты пожалеешь!

С этой мыслью я встала еще раньше, чем обычно, и начала собираться на войну.

То есть на работу.

Но с таким энтузиазмом собираются, наверное, только добровольцы, которые рвутся на фронт.

Я долго думала, как поступить.

Если быть честной, то Громов был вправе попросить об ответной услуге.

Никто бы не дал столько денег в прошлом, сколько дал мне Громов, чтобы я расплатилась по деньгам отца.

Многие считали Кресса едва ли не гением. Его имя известно и здесь, и за рубежом. Вот только у каждого гения есть темная сторона. Есть свои слабости, отдушина, в которую устремляется вся кипучая энергия.

У Громова – это адреналин и секс. Он может безвылазно сидеть в офисе до самой поздней ночи несколько недель подряд, а потом отправиться в мощный загул. Сходить с ума, отключаться, рисковать жизнью и заставлять меня волноваться за его живучую и неубиваемую шкуру во время очередной безумной вылазки…

У отца такой отдушиной были азартные игры.

Если бы не Громов, кто знает, возможно, меня бы прирезали просто, но перед этим поиздевались, а потом мощным катком проехались по всей семье, которая и так стонала под тяжестью кредитов и долгов – только тех, о которых они знали. Им было известно лишь о верхушке айсберга, передо мной во всей красе предстал его подлинный размер и опасность.

Громов расплатился по долгам моего отца. Я была горячо благодарна ему и обязана, если быть честной.

Но почему же меня так возмутило его требование?

Если присмотреться к сути, то Громов приковал меня к себе.

Бессрочно…

Какое призрачное условие: я не смогу уйти, пока он сам не захочет меня уволить.

Мне ли не знать, что не захочет?

За восемь лет мы сработались настолько, что ему иногда даже говорить не нужно, всего лишь махнуть рукой, щелкнуть пальцами или выгнуть бровь.

У нас плотный симбиоз…

Вот только настало время расстаться, оторвать с мясом.

Получится ли?

Если пораскинуть мозгами, было не так уж много способов заставить Громова захотеть уволить меня.

Первый вариант – работать плохо.

Опаздывать, проваливать задания, забывать, забивать на работу…

Этот вариант я отмела сразу же, как непригодный, потому что работать плохо мне бы не позволила собственная совесть и эго профессионала.

Громов громко смеялся над тем, что я гожусь только его тупых телок разгонять и не для красоты сижу. Ни слова о моих профессиональных качествах. Работать плохо – значит, показать, что он был прав и меня не за что ценить?

Нет! Такой вариант мне категорически не подходил!

Второй вариант – работать, как и раньше, но при этом так, чтобы самому Громову стало со мной плохо.

Вот это уже было устроить намного сложнее, но интереснее.

Я даже испытала чувство, близкое к возбуждению, когда в самом низу живота вдруг что-то сладко сжимается и трепещет, в самый неподходящий момент.

Что любит Громов и что не входит в мои прямые обязанности?

О, это проще простого!

Я знала Грома, как облупленного, знала всего его болевые точечки, загоны и собиралась пройти остро заточенным коготком по каждой из них, надавив хорошенько.

О, ты еще пожалеешь. И первое в этом списке – как можно чаще называть его по имени.

Он просто жутко бесится. Глаза краснеют, пар из ушей.

И если, когда посторонние, незнакомые люди зовут его по имени, Громов не бесится, то, когда его называют Климентием знакомые, близкие, коллеги, с которыми у него есть связь, босс просто взрывается.

И я…

Я буду тебя взрывать.

Ох, как я буду это делать.

Мне даже дышать стало трудно.

Грудь налилась тяжестью, соски царапнули мягкое кружево бюста.

Если бы не нужно было спешить на работу, я бы уделила себе немного времени и порадовала оргазмом – как вишенкой на тортике после мыслей о мести начальнику.

Но время поджимало, и пришлось оставить это на потом.

Вечером себя порадую.

Вечером после первого охренительно сложного дня, каким он станет для Громова, я лягу на диван, бесстыже сдвину трусы в сторону и хорошенько себя оттрахаю, бурно кончая, радуясь тому, как испортила жизнь боссу.

* * *

Всю дорогу до офиса я придумывала генеральному гадкое прозвище.

Просто так.

Он же ржал над тупыми, как валенок, шуточками Дубинина о том, что мое платье похоже на монашескую рясу.

Как это было лицемерно! Ведь сам Громов меня в эти рясы нарядил…

Но теперь…

Никаких ряс и обуви на низком каблуке.

Ни дня без украшений и парфюма.

Зря у меня, что ли, целая парфюмерная коллекция?

Буду одеваться, как я люблю – ярко, женственно, тщательно подбирая украшения под каждый образ!

Анти-монашка вышла на тропу войны с дробовиком наперевес.

Я подарила Громову восемь, сука, гребаных лет безупречного служения, он же не подарил мне ни капли уважения. Как испорченный тюбик с интимной смазкой, который внезапно оказался пустым…

Вот ты кто, Климентий…

Клим.

Климушка… Климочка… Почти как Клизмочка.

Меня будто молнией поразило.

Я так рассмеялась, что припарковала свой джипик с большим трудом.

Я придумала, боже, как это смешно. Чуть в трусики не сикнула!

Климентий, я нарекаю тебя… Клизментием…

Хохоча над своей же шуткой, я бодро шагала в направлении кабинета, каблучки постукивали ритм по еще пустым коридорам офиса.

В такую рань на работу приходили только я и Громов. То есть Клизментий…

Боже, как смешно!

А если сократить его отчество Александрович до простого Саныч, то получится Клизментий Саныч! Разве это не прекрасно?

– Доброе утро, Виола, – пророкотал сзади голос Дубинина.

– И вам не хворать.

– У тебя прекрасное настроение?

– Лучше не бывает.

– Хмм… Странно. Мне показалось, ты вчера была немного расстроена, когда Гром потребовал, чтобы ты снова стала его рабыней.

Я задержалась на месте, обернулась.

– Хотите предложить что-то другое? Дайте-ка подумать. Большой белый плантатор решил переманить рабыню, обещая ей циновку помягче и похлебку погуще?

Светлые глаза Дубинина брызнули искорками смеха.

– У меня более обширный пакет бонусов, но суть ты ухватила верно.

– Мне нравится моя циновка и моя похлебка, и даже старый плантатор устраивает. Его причуды я уже знаю, а вас… Вас, Ростислав, мне узнавать совсем не хочется. Хорошего дня!

Я сделала несколько шагов, позади раздалось раскатистое:

 
«Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б такую!»
 

– Ты закончил клоунаду? Вали в свой отдел маркетинга! – отозвался из-за угла Громов.

– Доброе утро!

Я громко бухнула сумочку на стол и опустилась в кресло, включила музыку.

Всем телом ощутила, как босс, явившийся в приемную мгновением позднее, разглядывал меня.

Потом подлетел и тронул меня за рукав блузки:

– Это что? – прохрипел он.

– Белый верх, черный низ, разумеется. Что-то не так?

Сегодня пройдемся по классике.

Босс, не моргая, прошелся взглядом сверху вниз, обратно, снова сверху-вниз.

Если бы он мне хоть капельку нравился, в моих трусах стало бы горячо. Но сейчас там стало горячо от мысли, как сильно босса бесил мой вид – узкая юбка, красные туфли и блузка с очень глубоким декольте.

– Переоденься! – потребовало чудовище.

– Не стану. Не просите. Вы высмеяли дресс-код, который сами же ввели, то есть высмеяли свои собственные умственные способности, а причинно-следственные связи потеряли логику. Посему я решила одеваться так, как посчитаю нужным, и избавить вас тем самым от насмешки над собственной глупостью.

– Хитро. Однако вот это… надо прикрыть!

Босс бесцеремонно запустил пальцы в мое декольте, схватившись за пуговички.

При этом его пальцы скользнули между моих сисек, вызвав неожиданный прилив мурашек…

Глава 7

 
Я сделал всё и всё оставил,
В моей игре почти нет правил.
И мой герой не держит строй
И лезет на рожон
 

Би-2 «Вечная призрачная встречная»

Виолетта

Громов упрямо возится с пуговицами. Его длинные сильные пальцы пытаются ухватить абсолютно круглую пуговку и продеть ее в специальную прорезь.

Вот только напротив пуговичку встречает не прорезь, а точь-в-точь такая же пуговичка, и гениальный мозг моего непосредственного начальника сталкивается с неразрешимым противоречием.

Гром – умный до чертиков, но иногда его клинит на самых простых житейских мелочах. В особенности сильно его клинит, когда он заканчивает проект.

Вот сейчас он близок к завершению, и я с некоторой опаской жду, что станет, когда он поставит последний штрих и с радостью сбагрит все мне, чтобы я разгребла и упорядочила, как надо, все его пометки и записи.

Потом обычно Громов отправляется в большой загул. И я точно не знаю, что будет на этот раз, но чувствую, что апокалипсис близок…

Ох, как близок.

Пуговицы не застегнуть.

Громов начинает злиться, что ему не удается сделать даже такое простое действие.

Пальцы начальника задевают мою грудь все больше и больше.

От очередного острого мурашечного пика, скатившегося куда-то в район моих трусиков, я словно просыпаюсь и шлепаю по руке Громова, который в раже засунул мне в блузку всю свою пятерню, пытаясь найти прорези для пуговичек.

– Они не застегиваются, уберите клешни.

– Они… что?.. – смотрит осоловело.

– Не застегиваются. Декоративные.

– Быть такого не может!

Громов еще и наклоняется близко-близко. Я отталкиваюсь носком туфли, откатившись на кресле назад, под дуновение прекрасного и прохладного воздуха кондиционера.

Вот только его потоками в сторону Громова сносит запах моего парфюма, «Бал в Африке» от Байредо. Ох, не знаю, что Громов думает об этом парфюме точно, но зато я знаю, как он не выносит, когда люди сильно душатся, а я… от души… напрыскалась!

Сейчас начальник смотрит на меня, и в его взгляде с секундным промежутком грохочут молнии-приговоры: Отмыть. Переодеть. Сжечь!

Наказать, словом!

– Может быть, вы дадите мне поработать? – уточняю.

– Дам, а ты – мне? – отрывисто спрашивает Громов.

Почему-то я покрываюсь жаром. Окатывает от лица до самых пяток.

Вопрос звучит так, будто «Ты мне дашь?», и атмосфера тягуче сгущается.

– Отправляйтесь к себе, Климентий Александрович.

Вдох. Выдох. В глотке Громова клокочет сиплый рык.

– Ты же знаешь, как я терпеть не могу…

– Климентий. Хорошее имя. Необычное. Хотели бы, давно сменили, Климентий Александрович.

– Не называй меня так.

– Да, слишком официально, если учесть, что я иногда покупаю вам даже трусы. На вас сейчас строгая классика или что-то шуточное? Вы хотя бы раз открывали пакет с шуточным подарком на 23-е февраля? Впрочем, не важно. Вы – мой начальник, и, если вы решили, что я продолжу на вас работать, пора внести правки. Климентий Саныч, годится? Клим Саныч? Может быть, просто Саныч? Выбирайте!

Громов отворачивается к моему столу и выбирает карандаш из стаканчика, делает шаг ко мне.

Поневоле я вздрагиваю. Не заколоть ли он меня хочет своим карандашом?

– Еще раз спрашиваю… – карандаш между пальцев трескается. – Дашь ты мне поработать спокойно или будешь раздражать своим вызывающим внешним видом, запахом и всем!

– Я буду одеваться, как подобает девушке моего возраста. Это очень официально.

Глаза Громова чуть ли не вываливаются из орбит, опустившись на край юбки, держащейся высоко на бедрах.

– Как же тогда выглядит… неофициально?

– Вы можете заглянуть ко мне на бокал вина вечером, я вам покажу, – отвечаю, даже не задумываясь о подоплеке собственных слов.

– Я загляну, – обещает Громов. – Но прежде вот это…

Швырнув обломок в сторону, начальник делает длинный шаг в мою сторону и наклоняется, ведя остро заточенным грифелем по моей шее.

Мурашки входят в пик обострения, жар лавиной скатывается следом за дорожкой, прокладываемой острием, и концентрируется в точке, где грифель продавливает нежную кожу.

В аккурат между моих сисек.

Пальцы Громова движутся по спирали, выводя идеальные линии.

– Вот это… надо прикрыть! – снова надавливает.

Черт!

Я вздрагиваю.

Громов приседает на корточки возле моего кресла и цепляет пальцами край юбки, забравшись под нее.

– Вот это… натянуть.

Что за пошлые намеки.

– Натянуть по-ни-же! – дергает несчастную юбку так сильно, что я скатываюсь немного вниз вместе с ней.

– Вы мне сейчас всю одежду порвете, оставьте в покое мой внешний вид!

Ну и видок у меня. Съехала вниз по креслу, взгляд Громова успел мазнуть высоко между бедер и потемнеть еще больше.

Разглядел мои трусы?

Сегодня они пурпурные, говнюк!

Он стремительно встает и почти выбегает.

Я с трудом собираю себя. Одергиваю одежду, пытаюсь стереть ощущение на коже, как будто до сих пор скользит карандаш, контролируемый моим чокнутым боссом.

И мурашки, мурашки, мурашки…

Даже под волосами.

– Я нашел выход! Держи.

Громов протягивает мне темно-синий халат с эмблемой фирмы.

– Это халат уборщицы?!

– Это халат сотрудников технического отдела.

Ага, того самого, где в миниатюре воссоздают те механизмы, что потом будут строиться с масштабным размахом.

Вот уродство, а!

Это же роба! Роба рабочая…

– Я не надену, и точка!

– Наденешь или будешь у…

– Уволена? – спрашиваю с надеждой.

Губы Громова дернулись, обнажив зубы, будто он хотел откусить мою голову и сыграть ею в футбол.

– Уволить тебя?

Громов разжимает пальцы, роба падает на пол.

– Не дождешься. Остаешься работать на меня. И я очень сильно надеюсь, что вся эта легкомысленная чепуха не запудрила тебе мозг.

Громов твердым шагом направляется в свой кабинет.

– Главное, чтобы вам не мешало, – шагаю за ним по пятам, буквально прилипнув к нему.

Когда он резко разворачивается, я еще лечу вперед, на крыльях уверенности, что он сегодня же взвоет. Лечу и влетаю в него, чуть не убившись. Хорошо, что Громов твердо стоит на ногах.

Очень уверенно.

И впивается в мою талию пальцами-крючьями тоже очень… уверенно.

– Я справлюсь. Главное, чтобы ты… не взвыла. Хотя… – усмехается. – Выть я тебя все-таки заставлю. Ты будешь умолять меня, чтобы я остановился. Но будет слишком поздно.

– Да никогда! – упрямо возразила.

– Никогда что, Виола? – хмыкнул, разжал руки и громко хлопнул дверью кабинета. – Никогда не будешь умолять, чтобы остановился?

Будто отрезал себя от меня.

Мог бы и не отрезать, двери прозрачные! Я его видела…

«Никогда что, Виола?» – передразнила его, направляясь на свое место.

Явно не то, что ты мог подумать!

Однако я забыла, что не зря ходит поговорка: «Никогда не говори никогда». И мое никогда споткнулось об эти слова уже очень скоро…