Читать книгу: «Страшилки на один укус: Конфеты или жизнь»

Предисловие

Хэллоуин – единственная ночь, когда монстр под кроватью имеет на вас больше прав, чем вы сами.

Пустоголовый

На деревянной скамейке у единственного на весь поселок магазинчика сидели двое: упитанный фермер в синем комбинезоне и старуха, облаченная в лохмотья, будто сшитые из обрывков бесформенного тряпья.

– Всё записал? – проскрипела она, кося на него единственным глазом.

– Так точно, бабуль, – Борис сунул в карман комбинезона исписанный клочок бумаги и маленький пузырёк с мутной жидкостью. – Сколько с меня?

– Денег не беру, – отмахнулась старуха, и в её почти беззубом рту, словно капля крови, блеснул крупный рубиновый зуб.

– Может, вам продукты какие нужны? Мясо, мука? – предложил фермер, чувствуя себя неловко.

– Не нужно… У меня свой, особый огород есть, – она ухмыльнулась, и морщины поползли по её лицу, как трещины по высохшей земле. – Когда появится нужда, сама приду за долгом.

Борис поспешно поднялся, стараясь не смотреть на это изъеденное временем лицо.

– Ну, как знаете… Спасибо, что выручили. Обращайтесь, чем смогу – помогу.

Он уже собрался уходить, сжимая в руке пакет с продуктами, как поперёк пути легла сучковатая трость старухи.

– Запомни человек, – прошипела она, и её глаз загорелся холодным огнём. – Полнолуние. Полночь. Ни минутой раньше, ни минутой позже.

***

Холодный свет полной луны струился по немытым прядям волос Бориса и падал на его взволнованное лицо. Он стоял посреди огорода, где лежали, словно спящие великаны, тыквы, сжимая в руке тот самый смятый листок.

«В полночь, при полной луне, выпить содержимое склянки. Сделать надрез на плоде и влить в ранку несколько капель своей крови».

Взгляд скользнул к наручным часам. Минута до полуночи.

На этот ритуал его толкнуло отчаяние. Пять лет подряд он увозил с осеннего фестиваля главный приз. Его тыквы были чудом. Но в этом году урожай подвёл – самый крупный плод и рядом не стоял с прошлогодними гигантами. До конкурса – неделя. И мужчине пришлось идти на поклон к той, кого в округе с опаской называли ведьмой.

Ровно в полночь он опрокинул пузырёк. Горько-сладкая жижа обожгла горло. Морщась, Борис провел лезвием ножа по гладкому боку тыквы, а затем, помедлив пару секунд, резко кольнул кончик собственного пальца.

– Ай!

Выдавив несколько капель в надрез на тыкве, он с отвращением отшатнулся.

«Что-то не верится…», – пробормотал фермер, заматывая палец платком. – Ну, попытка не пытка.

И тут же на него нахлынула свинцовая слабость. Голова загудела. Земля поплыла под ногами.

– Чтоб тебя, старая карга… – успел прохрипеть Борис, прежде чем рухнуть на землю рядом со своей тыквой.

***

Теплые лучи утреннего солнца ласково скользнули по лицу спящего мужчины. Его сознание медленно всплывало из пучины небытия.

Внезапно воздух прорезал металлический скрежет и глухой удар распахнувшихся ворот.

– А…? Что…? – в полудреме пробормотал Борис, пытаясь открыть глаза. Веки были невероятно тяжелыми. – Где я?

– Эй, лежебока, а ну-ка, вставай! – послышался знакомый скрипучий голосок.

– Чертова бабка… – прошептал он, и речь его прозвучал глухо, будто из пустой бочки. – Сейчас я тебе устрою

Фермер попытался подняться, но с ужасом осознал, что не чувствует рук, ног, и всего тела. Осталась лишь странная, давящая тяжесть и скованность.

– Ах ты дрянь! Что ты со мной сделала?! – выкрикнул он, и в его голосе уже слышалась тревожность.

– Эй, ты! – донесся возглас старухи. – Возьми-ка вот этого.

– Я тебя слышу, ведьма! Отвечай!

Не успел Борис договорить, как перед глазами, возникли стоптанные галоши. До боли знакомые. Потом чьи-то сильные руки схватили его голову и резко дернули вверх. Мир поплыл. Он мельком увидел синий комбинезон. Дальше – Клетчатая рубашка. Та самая. Пятно на левом рукаве – он его так и не отстирал…

Леденящий ужас подкатил к самому горлу. Мужчина не хотел смотреть, но веки предательски отказались сомкнуться. Мир качнулся, когда его рывком вздернули вверх, вынуждая встретиться взглядом с тем, кто его держал.

У существа вместо головы из воротника рубашки торчала огромная тыква. А тело… Он не хотел верить, но это было его собственное.

– Но… как… я же… – бессвязно выдавил Борис, и мир окончательно перевернулся.

– Что ты там встал, пустоголовый? – крикнула неподалеку старуха. – Айда сажать новый плод в мой прелестный огород.

Конфеты или жизнь

Ночь была теплой и обманчиво нежной. В нашей маленькой спальне пахло лавандой от свечи, зажженной перед сном – моя попытка создать уют, перебить металлический привкус. Мы лежали в кровати, бок о бок, под одним одеялом – молчаливым свидетелем наших былых разговоров, смеха и тех тихих моментов, когда слова были лишними. Игорь (наверное, его так зовут) свернулся калачиком, его темные волосы растрепались по подушке. Я же смотрела в потолок, слушая его прерывистое, хриплое дыхание. Сегодня мы не спали – слишком много мыслей вихрем кружилось в моей голове, слишком много недосказанного висело в воздухе…

Снаружи доносились отголоски праздника: приглушенный смех, шуршание костюмов и радостные крики «Конфеты или жизнь!», которые, долетая до нашей комнаты, звучали как заклинания из другого, нормального мира.

– Ты о чем думаешь? – вдруг спросила я, почти шепотом, будто боялась разбудить кого-то.

Он с трудом повернулся ко мне. Его заплаканные глаза блестели в полумраке, ловя блики луны, что пробивались сквозь щели в шторах. Они были похожи на два озера, полных безмолвного ужаса.

– Наверное, обо мне… – промямлила я, отвечая на его немой вопрос.

За эти часы он стал частью меня, как недостающий фрагмент пазла, который ты пытаешься силой вогнать в чужую картину, ломая края.

Игорь глухо замычал, ткнув меня связанными запястьями. Скотч на его руках скрипел от движения.

Повернувшись к нему, я оказалась так близко, что почувствовала его теплое, сдавленное дыхание сквозь маску. Взгляд Игоря был наполнен страхом, но в глубине, на самом дне, мелькало что-то еще – может, отблеск того же вопроса, который мучил и меня…

– Не жалеешь ли ты о выборе?

Момент стал плотным и тягучим, знакомым до боли и в то же время абсолютно новым. Воздух между нами загустел, как яблочный сироп. Моя рука в черной кожаной перчатке невольно скользнула под одеялом и наткнулась на его пальцы, испачканные липкими пятнами засохшей крови. Он не отдернул руку. Наоборот – его пальцы судорожно попытались сцепить с моими, но грубая изолента, стянувшая запястья, не позволила им сплестись.

Это было как сигнал, как разрешение, которого я, может, и не ждала, но так жаждала.

– Игорь… – мой голос дрогнул. Я сделала паузу, чтобы собраться. – Ты когда-нибудь чувствовал, что мы… ну, как будто не созданы друг для друга? Что все это – ошибка?

Я замолчала, испугавшись, что сказала слишком много. Но его потухшие глаза не отводили взгляда, и в них читалось что-то такое, что заставило мое сердце замереть.

На его губах, под слоем серебряной ленты, дрогнула мышца. Мне показалось, он пытается улыбнуться.

– Может быть… – продолжила я, медленно и аккуратно приподнимаясь с кровати. – Может быть, тебе стоило выбрать «Конфеты».

Я поправила маску богомола на своем лице, затянула ремешок потуже и, прежде чем уйти, вытерла лезвие ножа о белоснежную наволочку его подушки.

Снаружи снова прозвучал радостный детский смех. «Конфеты или жизнь!»