Шофёр. Назад в СССР

Глава 2

– Да потому что это Ванька Кашевой, – вздохнул Боевой, – а он с Серым водится. Ну как водится, – поджал губы Боевой, – только что в ножки не падает. Родственники они.

– Ну и что? – Вопросительно поднял я бровь.

– Ты, молодой, – нахмурился он, – что-то совсем память растерял. Сходи в поликлинику, как вернемся. Неладное это дело.

– Ты давай, Боевой, – не сводя глаз с цистерны, продолжал я, – не отвлекайся, рассказывай, что да как.

Это было странно. Я вернулся в прошлое, вернулся в свою собственную жизнь. Однако, шло здесь все несколько иначе, чем когда я был молод. События словно бы были другими. Скажем, никакого Серого я не помнил. Да и Ваньки Кашевого тоже. Будто бы эта линия истории немножко отличалась от той, которую прожил я. Отличалась совсем в мелочах, но все равно, нужно было держать ухо востро.

– Да что рассказывать? – Вздохнул он, – я сам подробностей не знаю. Знаю, что ты в гараже только неделю, а сразу с Серым и поцапался. Что там у вас за ссора получилась, я и сам не помню, – как-то лукаво посмотрел на меня Боевой.

– Не помнишь, или влезать не хочешь?

– Честно скажу, парень, что не хочу, – поджал он губы, – Пашка этот противный, как репей. Без мыла в задницу залезет.

– Что ж. Ладно. И на том спасибо, Боевой. Ну а этот, – я кивнул на цистерну, – Этот остановится, – сказал я и ухмыльнулся, – остановится как миленький.

– Это почему ж?

– А пусть попробует не остановиться.

Когда машина приблизилась так, что водитель мог нас видеть, я помахал ему, свистнул. Боевой тоже принялся размахивать руками.

– Стой, Кашевой! – Закричал я, – стой, говорю!

Однако, цистерна и не думала замедлять ход. Я увидел, водителя. Кашевой совсем не смотрел на нас. Будто и не замечал.

– Говорю ж, – сказал кисло Боевой, – не остановится. Придется тебе пешком до станицы топать.

Я не ответил. Да и раздумывал совсем недолго. Когда до машины оставалась метров сто пятьдесят, я просто взял и вышел на проезжую часть. Встал, скрестив руки на груди.

– Игорь! Ты че творишь?! – Удивился Боевой.

Я не ответил. Увидел, что машина вышла на встречку, чтобы просто меня объехать. Тогда я двинулся следом. Когда Кашевой вернулся в свою полосу и принялся сигналить, я даже с места не сдвинулся. Стало понятно, что он правда и не думал о том, чтобы помочь нам с буксиром.

– Те че, Землицын! – Высунулся Кашевой из кабины, когда я вынудил его остановиться, – Чего под колеса лезешь?!

Это был пухлощекий мужичок лет двадцати пяти. Его маленькие темные глаза сердито сверлили меня своим взглядом. Пухлые губы искривились от злости. Нос-картошка пошел складками у переносицы.

– Что там стоит? – Я проигнорировал его восклицания и указал на мою машину.

– Чего?

– Я повторять не буду.

Кашевой нахмурился и бросил взгляд на самосвал. Потом проговорил:

– Ну самосвал. Ну и че?

– Что ж ты делаешь? – Нахмурился я, – не видишь, что ли? Машина в аварию попала! Что просят тебя о помощи? Че едешь, глаза вылупил? На дороге помочь – святое дело!

– Мне какое дело? Сам влип, сам выкручивайся!

– Что везешь? – Спросил я строго.

– Чего? – Снова не понял Кашевой.

– В цистерне, говорю, что?

– Каша для свиней, – сглотнул он, – была. Уже нету. Потому как на ферму отвез.

– Каша для свиней, значит? Сам выкручивайся, значит? Кашу возят раз в день. Че дальше делать будешь?

Он не ответил. Не выдержав моего взгляда, отвел маленькие глазки.

– Ничего ты не будешь делать, – сказал я, – в гараже сидеть, или на складе с мужиками водку пить. Мужики от тебя не убегут никуда. А на буксир нам надо. Срочно в гараж надо. Мы за запчастями едем. А там даже не знает никто, что мы поломались.

Глазки Кашевого растерянно забегали. Потом, внезапно, он улыбнулся, видимо, найдя отмазку.

– А трос у тебя есть? Я свой в гараже забыл.

Брешет, зараза. Ну да ладно. Пусть и дальше брешет.

– Боевой, – крикнул я, – будь другом, достань в ящике трос!

Боевой кивнул и торопливо побежал к кабине.

– Что ж ты Боевого гоняешь? – Засопел Кашевой гневно, – он, чай, не мальчик уже, в кабину да из кабины по сто раз прыгать.

– Боевой еще мужик хоть куда, – сказал я, – а я лучше тут постою. Что б ты по газам не дал.

– Вот он! Трос-то! – Вернулся Боевой со стальным многожильным тросом в руках.

Кашевой вздохнул.

– Ладно. Возьму вас на буксир, – недовольно просипел он, – Цепляйтесь, давайте…

Когда он на своей цистерне примостился перед нашим газиком и мы закрепили трос, Кашевой приблизился ко мне.

– Игорь, можно тебя на два слова? – Спросил он тихо.

– Ну?

– Ты Пашке Серому не говори, что я тебя подбросил до гаража. Щас-то там пусто почти. Все по рейсам разъехались. Сам он укатил в Новороссийск за цементом. Если узнает, что я тебе помог, то разозлится как черт, – он потер щеку, – я так-то не против был бы тебя подкинуть, но Пашка… сам понимаешь…

Спрашивать, что ж у нас там с Пашкой Серым за конфликт, и кто он вообще такой, я не стал. Пришлось бы еще и с Кашевым про память объясняться. А мне этого еще не хватало.

– Хорошо, – только и ответил я.

Я снял карданный вал, чтобы машину можно было тащить на буксире. Вместе мы загрузили его в кузов. Когда мы закрепили трос, Боевой разместился в кабине цистерны, вместе с Кашевым. Я же занял свое место в газоне. Двигатель зарычал, и мы тронулись. Под колесами захрустел гравий обочины. Машины медленно пошли в сторону станицы Красной.

Сидя за рулем "Газона", я помнил, что еще до моего прихода в бригаду, эта машина отходила не один километр. Исправно отслужила не одну уборочную страду. Удачно провела не один рейс.

Ну что ж. Машины устают и ломаются. На то они и машины. А люди… люди могут выдержать многое. И если хозяин свою машину бережет, если относится к ней, как к живому существу, она и старая, ездить будет резво и дело свое делать. Вот эту истину я и усвоил, проработав шофером долгие годы.

Я сидел в кабине и контролировал буксируемый самосвал: где надо подрулю, где надо, приторможу, чтобы не протаранить носом овальный зад цистерны.

Когда дорога шла ровно, и не требовалось напрягать внимания, я оглядываться по сторонам. Это было просто невероятно! Все было таким знакомым, и будто бы одновременно новым. Потом я подумал, что просто смотрю на это все новыми глазами. Молодыми глазами.

Мы ехали вдоль зеленой посадки. Слева же колосилось золотое море озимой пшеницы.

Скоро комбайнеры на своих красношкурых “Нивах” выйдут в поле, чтобы собрать всю эту красоту, которую люди сеяли и выращивали, чтобы другие могли есть горячий хлеб.

А мы, шоферы, будем дежурить в период жатвы. Стоять в полях, бдительно следя за тем, когда наполнится бункер очередного комбайна. А потом на мехток, чтобы сгрузить зерно.

Уборочная страда – тяжелое, но удивительное время. Забавно, но тогда, в молодости, оно не казалось мне удивительным. Теперь же, я хотел еще раз поучаствовать в этом действе. Чудесно, когда из жизненных проблем у тебя только одна: завершить отписанный тебе путевым листом рейс.

Машины свернули и пошли по широкой грунтовке. Гравий затрещал под могучими колесами газонов. Очень быстро просторные поля, что были в этом месте, сменились небольшими мазаными хатками на кубанский манер.

Когда машины пересекли асфальтированную улицу Октябрьскую и въехали на широкую Ленина, то мазанки сменились крепкими кирпичными казачками. Потом пошли высоконький новые кирпичные дома с цветастыми коньками и шиферными крышами.

Машины ехали по улицам, а я рассматривал простые крестьянские дворы, которые составляли основу станицы. Да. Здесь жили крестьяне. Рабочие люди, что всю жизнь общались с землей на ты. Простые нравы, простые мысли. Как же мне этого не хватало в прошлой жизни.

Деревянные заборы сменялись плетенками, а те прозрачными заборчиками из крашеных жердочек.

Перед многими домами и хатками раскинулись приусадебные участки. Тут и там деловито бродила домашняя птица: сердито провожали нас гуси; куры опасливо юркали из-под колес; на чьем-то заборе сидела летучая индоутка.

Вот, детишки играют в прятки, шуруя по всей улице. Когда мы проезжали мимо, они все застыли, уставившись на машины любопытными глазками. Старики упрямо сидели на лавках и отмахивались от мух зелеными веточками ореха. Грозили деткам, чтобы те не попали под машину.

На углу, у зеленого забора, сидела за деревянным столом целая компания старушек. Шумные и веселые, они играли в лото на копейки.

Станица буквально тонула в зелени: тут и там росли высокие орехи. На перекрестках раскинули жгуты-ветви могучие ивы. Зеленели россыпью плодов придорожные сливы.

Сквозь хлипенькие заборы можно было видеть личные огороды людей. Там аккуратными рядочками росла картошка, а в стройных шеренгах ждала созревания зеленая кукуруза.

Когда мы достигли центра станицы, многое преобразилось. Кончились тихие домишки и огороды. Здесь, на площади, перед красного кирпича зданием сельского совета раскинулся рынок.

Кашевой загудел в клаксон, требуя прохода, когда многочисленные зеваки заполонили дорогу перед машиной. Казалось, чего тут только не продавали: молоко и овощи, одежду и посуду, хлеб и душистые булочки.

Выглянув из окошка, я с наслаждением вдохнул сладковатый аромат свежего хлеба. Он был так силен, что глушил собой даже стойкий запах машинного масла, что царил в кабине. Когда я почувствовал запах хлеба, в голове тут же пробежала мысль о моем доме. О моей семье.

Однозначно было ясно, что неизвестно каким чудесным образом, после смерти в две тысячи двадцать третьем, я перенесся в восьмидесятые. Почему так произошло? Я не знаю. Но я совершенно точно убедился, что попал в свое же прошлое. Пусть и с незначительными изменениями. Однако, оно было настоящим и живым. Все тут можно было потрогать и попробовать. И это до конца не укладывалось в голове.

Мысль о том, что я снова молод, снова полон сил и способен почти на все, будоражила. Я ведь вновь могу прожить свою жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть! Чтобы не допустить ошибок прошлого. И чтобы не допустить разлада в моей семье.

Если на дворе восьмидесятые, то дома все еще хорошо. Мама и отец живут душа в душу. Большая дружная семья Землициных по-прежнему собирается во дворе, за широким столом. Соседи приходят в гости, чтобы отведать вместе скромный летний ужин. А Светлана, моя сестра, еще жива. От этих мыслей мне стало так тепло на душе, что я не сразу осознал, что улыбаюсь, уставившись в совершенно голубое небо.

А потом почему-то пришли другие, темные воспоминания, без которых, впрочем, было не обойтись.

Никогда я не думал, что моя работа юристом лишит меня семьи. А тогда, сорок лет назад, когда я покинул родную Станицу, а с ней и родной колхоз, где трудился шофером, все, казалось, совершенно иным. Думалось, будто я расту, от ручного труда к умственному. От баранки, перехожу к книге и кодексу. Тогда это виделось мне решением. Решением, как пережить смерть близкого человека.

После гибели Светы, моей сестры, Красная стала для нас ни родиной, а проклятым местом. Уж много времени прошло, а это преступление так и осталось нераскрытым. Оно разделило жизнь моей семьи на до и после. Произошло это в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. То есть у меня еще восемь лет до смерти Светы. И я сделаю все, чтобы спасти ее, мою семью и мою судьбу. Мне дан шанс изменить мою жизнь и жизнь близких. И я им воспользуюсь по полной.

Внезапно я вспомнил, как долго обивал пороги сельсовета, и даже конторы следственного управления Армавира, после смерти сестры. Потом сам пытался искать убийцу. Но тогда ничего не вышло. Мать захандрила, а отец страшно запил.

Я насильно увез родителей в город, подальше от Кубани. А потом смог поступить в хороший институт, получить образование. Тогда мог ли я подумать, что когда-нибудь вернусь в это место? Нет. Более того, не мог подумать, что захочу вернуться.

Когда я учился на юриста, в нас вбивали основную мысль: права гражданина главное в советском государстве. И все они должны быть равными. Каждый должен иметь возможность их защитить. А мы, юристы, эту защиту обеспечивали.

Но когда рухнула страна, начались девяностые, правее стал тот, чей карман больше набит валютой. И тот юрист становится богаче, кто лучше может защитить права тех самых, новых “правильных” людей. Пусть даже такая защита не всегда связана с законными методами.

Я богатым так и не стал. Ни обогатился в девяностые, ни поднялся в двухтысячные. Хотя постоянно видел способы и возможности. И “правильные” люди ко мне тоже ходили. Уж репутация профессионала у меня была. Но когда они понимали, что со мной не получится “обтяпать” дел, то быстро убегали к конкурентам. Ведь через Землицына не выйти на судей. Через Землицына не пропихнуть взятку. Через Землицына не узаконить самовол на чужой земле. Нет. Это не к Землицыну. И моя честная репутация сыграла со мной злую шутку.

“Не теми ты принципами руководствуешься, – говорила мне дочка-юрист, – поэтому так и останешься с дырявым карманом.”

Я был рад, что оставил это все за спиной. Что теперь моя жизнь будет другой. Я сделаю ее такой, какой сам захочу.

Машина притормозила, и я выжал тормоза, чтобы замедлить ход покатившегося газона. Мы поехали с горки, Кашевой включил пониженную передачу, чтобы машиной было проще управлять. Бричка, запряженная толстенькой кобылкой, прижалась к обочине. Лошадь, сторонясь больших машин, опасливо подала голову в сторону самосвала, оскалила желтые зубы.

Почему-то я вспомнил, как отец в детстве катал меня на бричке. Именно в этот момент мне больше всего захотелось вернуться домой, к родным. Посмотреть на отца и мать. Увидеть сестру Светлану. Увидеть наш дом. Первый дом Землициных на Кубани. Дом, построенный моими родителями и стоявший в станице до самой моей смерти, которая для меня случилась час назад. Так, в этих раздумьях, я проехал всю станицу.

Проследовав по главной улице Ленина в самый ее конец, машины добрались до гаража. Окруженный высокими бетонными плитами ограждения, он представлял из себя широкую стоянку, с десяток ремонтных боксов, да небольшую контору, где сидели завгар, экспедиторы и механики.

Больше ста машин: от самосвалов до молоковозок покоились прямо здесь, под открытым небом. Вот только сейчас гараж был почти пуст. Все ушли на рейсы.

Когда мы въехали в высокие, распахнутые настежь железные ворота, я увидел, что лишь несколько сломанных машин стояли на своих местах. Их хозяева-шоферы суетились вокруг, ища и устраняя поломки.

– Странно, – нахмурился я, – а с этой, что не так?

Немного на отшибе, в дальнем конце площадки, стоял самосвал. Это была самая распространенная модель в линейке – ГАЗ-53. Самосвал выглядел совершенно обычно, за исключением того, что на его зеленом свежеокрашенном кузове большими трафаретными буквами светилась белая надпись: “Белка”.

Странным было не то, что машина стояла на отшибе. И меня удивила даже не надпись на кузове. Странным мне показалось именно то, что она просто стояла. Совершенно без дела.

Ведь известно, что исправные машины в колхозе без дела не стоят. Для них всегда найдется работа. Почему не нашлась для Белки, я не знал. Сломана? Тогда почему не ведется ремонт? Исправна? Тогда что она бездельничает?

Как только мы въехали во двор, Кашевой отволок ГАЗ на свободную стоянку. Затем остановился. Загрюкали двери самосвалов. Кашевой и Боевой выпрыгнули из кабины цистерны. Я тоже выбрался наружу. Принялся отцеплять трос от машин.

Когда посмотрел на Кашевого, заметил, что он просто изменился в лице. Побледнел, а губы его и вовсе, казалось бы, стали синими и мелко подрагивали.

– Тебе что, плохо, что ли? – скручивая трос спросил я.

– Плохо, – сглотнул Кашевой, – будет плохо.

– Почему?

– А вон, – спрятал он глаза и кивнул украдкой куда-то вперед. Я проследил за взглядом шофера.

На стоянке, метрах в пятидесяти от нас стоял ГАЗ-52. Под его капотом копался какой-то мужичок. Другой же, высокий и поджарый, с костлявым, очень злым лицом, стоял у колеса. Совершенно не стесняясь, костлявый сверлил взглядом Кашевого.

– Пашка Серый, – сглотнул Кашевой, – не уехал в рейс. Поломался, видать.

– Слушай, – не понял я, – а что ты его так боишься? Че он тебе сделает?

– Ничего-то ты не знаешь, – нахмурился Кашевой, – ну и не лезь лучше. Ты его и так уже зацепил. Теперь не отделаешься. И мне жизни не будет. Ну тебе то еще неплохо, ты далеко от Пашки живешь. А мы с ним, – Кашевой шмыгнул носом, – соседи. Да еще и свояки.

– Да ладно тебе, – я смотал жесткий трос, – будет лезть, мне скажи. Я ему живо по шее надаю.

– Угу, – неопределенно ответил Кашевой, а потом его глаза испуганно расширились.

Я обернулся. Пашка Серый энергичным широким шагом шел к нам.

Глава 3

Однако, шел Серый не один. Бок о бок с ним шагал другой мужик, которого я не знал. Высокий, но слегка сутулый, он носил грязноватые брюки и клетчатую рубашку с коротким рукавом. Черные с сильной проседью волосы выбивались из-под серой фуражки. На суровом лице синела щетина. Взгляд жестких глаз упал на меня.

– Опять поломался, – с ходу, без приветствия, ответил синещекий, – чего случилось-то?

Серый же стал рядом с синещеким, скрестил руки на груди, но говорить не спешил. Я заметил, как Серый бросил на Кашевого злобный взгляд.

– Коробка, – пожал я плечами, – завыла, как потерпевшая. Передачи включаться перестали. А потом и вовсе клина поймала. Думаю, подшипник развалился.

– Подшипник? – Поджал губы синещекий мужик, – так я тебе выдавал подшипник только три дня тому.

Выдавал подшипник, значит. А. Этот мужик, видать, механик по ремонту. Складом заведует. Выдает запчасти для машин. Только странный он. Я совсем его не помню. Может, просто позабыл? А, может, и вовсе не было его в моем прошлом. Как Серого и Кашевого, например.

– Ну что поделать, – пожал я плечами, – видать, снова из строя вышел. Выдайте мне новый, я отремонтирую.

– Новый? – Синещекий нахмурился, – Новый тебе подавай? Тот, что я тебе выдал три дня назад, был новый! А теперь все! А может, и не в подшипнике дело вовсе? Может, – он с неприязнью посмотрел на меня, – передачи втыкаешь так, что коробки и ломаются?

– В каком это смысле? – нахмурился я

– А в таком, что непонятно, где вас только таких учат! Как что-нибудь в руки попадет, так что дай, что выбрось! Ты, наверно, одним местом в прошлый раз коробку чинил, вот и поломалась! А теперь хочешь новые казенные запчасти получить?! Шиш тебе! Вот вычтут из зарплаты стоимость запчастей, тогда и выдам!

Вычтут? Это с какой это стати? Что там сломалось, нужно еще посмотреть, а если это новая запчасть, так и тут нет ничего удивительного, что она вышла из строя. Может быть, брак. А в своих силах я уверен. Я еще в армии неплохо научился с машинами работать, а позже, в гараже, мои навыки только улучшились. Уж кто-кто, а я к машинам подход знаю. И если чинил коробку тот, другой я, молодой, еще до переселения, так и в нем я уверен. Потому слова механика меня просто разозлили.

– А ты кто, мужик? – я хмыкнул, – Что ты раскричался, как баба на базаре? Или забыл, как по-людски разговаривать надо?

Серый, под взглядом которого, Кашевой совсем поник, встрепенулся и удивленно посмотрел на меня.

– Кто? Я? – Растерялся механик. Видимо не ожидал он такого отворота от молоденького паренька, – да я щас…

– Либо говори спокойно, – продолжил я, – либо иди по своим делам. Без тебя запчасти достану, если уж нужно будет. И все равно мне, кто ты тут есть, хоть механик, хоть папа римский.

Механик злобно уставился на меня, но глаз я не отвел. Несколько мгновений продолжался наш зрительный контакт, но синещекий не выдержал и спрятал глаза.

– Тоже мне, – забубнил Механик себе под нос.

– А ты что такой смелый? – Вклинился вдруг Серый, – Рожа что-то больно интеллигентская. Я в прошлый раз тебе сказал, что ты гараж с обсерваторией перепутал и от своих слов не откажусь. А дядьку моего не трогая. Ни то с подбитым глазом уйдешь!

– С подбитым глазом, говоришь? – Сказал я ледяным тоном, да так, что Серый аж в лице переменился, – ну, давай. Попробуй. Я тебя быстренько в поликлинику отправлю. А за рожей, ты, лучше, за своей присматривай. А то, глядишь, всех девок в колхозе распугаешь.

Серый тоже уставился злобно и даже сжал кулаки, но шагнуть ко мне не решился.

– А ну! Отставить! – Рыкнул кто-то, и этот голос был знакомым.

Потасовка тут же закончилась. К моему удивлению, я увидел, как и механик и Серый вытянулись почти по струнке.

Со стороны приземистого здания диспетчерской к нам шел низенький полноватый мужичок. Его пушистые брови строго свелись к переносице, а пышные усы спрятали верхнюю губу искривленного в недовольстве рта. Активно работая толстыми крепкими руками, он быстро топал к нам. Когда приблизился, сложил руки на груди.

– Серый, Землицин, – начал он, – снова вы тут свою шарманку завели? Я вам сказал: личные конфликты, давайте-ка решать за пределами гаража, и не кулаками, а по-человечески! А если нет, так я поставлю дисциплинарный вопрос!

Этого мужика я вспомнил сразу. Михаил Федотыч Штанько, завгар наш. Хороший мужик. А вот что у нас с Серым за личный конфликт, было неясно. Так и чесался у меня язык, спросить это у Пашки. Если бы не его спесивое поведение, я б на Серого и не посмотрел бы. Ну теперь все. Проблему нужно решать.

А тут еще и механик ни с того ни с сего на меня напал. Мне казалось, что они оба и Серый и механик, дуются на меня по одной и той же причине. Тем более, они родственники. Все, хватит гадать. Разузнаю в чем тут дело прямо сегодня. И пресеку на корню весь этот конфликт.

– Да поломал машину, – надувшись и скрестив руки на груди, – сказал механик, – и требует запчасти! А я ему, мол, сначала разбери коробку, глянь, может, так справишься, без замены деталей, – механик перевел взгляд на завгара, – ты ж знаешь, Федотыч, у нас щас с запчастями туго. Вот-вот начнем старые машины потрошить.

– Врешь, значит? – Спросил я у механика ухмыльнувшись, – Вместо того, чтобы у тебя машины исправно ходили, запчасти, не пойми про что, бережешь? Не сваришь с тобой каши, хоть и старым опытным мужиком ты кажешься, – заявил я, – ой не сваришь.

Механик удивленно округлил глаза. В глазах его блеснул страх. Испугался, видимо, что молодой парень не боится целого механика. Спустя мгновение, он злобно нахмурился, открыл было рот, но завгар опередил его:

– Егор Степаныч, ты что-то сам не свой в последнее время. Может, случилось чего?

Механик, которого звали Егором Степановичем, загадочно переглянулся с Пашкой Серым, поджал обветренные губы. Повременив пару мгновений, заговорил:

– Что у меня случилось? Нервничаю! Запчастей не хватает, партии задерживают, да и списки я видел. На новые коробки расходников вообще с гулькин нос нам поставить смогли. Что у них там твориться?

– Мда, – вздохнул Федотыч, – я уже не раз в правление писал, чтоб поставили вопрос поменять поставщика. А они все с этим тянут, да тянут!

– А у нас уборка на подходе! – Не унимался Степаныч, – вон стоят машины, все как одна, не на ходу! А еще сколько нуждаются в обслуживании? На честном слове держаться, а тут новенький, – посмотрел он на меня с укором, – только машину получил, и давай ее ломать! Лучше б баранку так усердно крутил!

– Ты лишнего не болтай, Степаныч, – хмыкнул я, – я сказал, разобрать и глянуть надо. Там, наверняка, развалился подшипник. Брак. Раз уж я недавно только менял его, деталь могла попасться некачественная.

– Неправильно ремонт провел! – Не унимался Степаныч.

– Да что там можно было неправильно провести? – Посмотрел я на него со снисходительной ухмылкой, – ездила ж? Ездила. Значит, подкачала деталь.

Механик Степаныч нахмурился. В его глазах заблестело злобное сияние. Было видно, что гордость мужика задета.

– Так. Ладно, – вздохнул Федотыч, – машину на стоянку, а ты, Игорь, домой иди. Завтра утром придешь, будешь ковыряться с ней. Сегодня, дотемна, снять и разобрать ты все равно не успеешь. А в помощь мне дать тебе некого.

– Да я могу, – вклинился Боевой, закуривая белую сигаретку. Рейс у нас все равно сорвался.

– Ничего не сорвалось, – завгар посмотрел на старика, – запчасти надо забрать сегодня. Колхоз не должен платить лишнего за хранение партии на городском складе.

– Так, а ехать то не на чем, – пожал плечами Боевой.

– Так, – Федотыч на пару мгновений поднял к небу задумчивые глаза, – Серый, починился?

Пашка Серый, видимо, сразу понял, что к чему и стал хмурым, как полено.

– Починился, – понуро протянул он, – помпа сдохла. Только новую поставил.

– Ну вот и отлично, – Кивнул завгар, – в Новороссийск ты сегодня не поехал, завтра Вадика Сиренко отправлю. А ты, давай, сегодня за запчастями, в Армавир.

– Что? – Удивился Серый, – так там же, до Новороссийска, за дальнюю поездку… надбавка!

– Ну надбавка, – кивнул завгар, – ну и что? Я тебе еще, когда говорил: “проверь помпу!” А ты мне что? “Нормаль-нормально! Вода такая! Тосолу лучше дайте!” Вот и доездился! А теперь надбавку Серенко получит.

– Ладно, – засопел недовольно Серый, – нам еще полчаса нужно.

– Как это полчаса? – Недоуменно поднял брови завгар, – ты ж сказал, что машина готова?

– Почти готова, – буркнул он.

– Ну тогда давай! Живее! Ать-два! – Захлопал в ладоши Федотыч, подгоняя шофера.

Недовольный Серый направился к своей машине. Подозвал мужичка, что капался до этого в его машине, а теперь крутился где-то неподалеку.

– А ты, Игорь, иди домой. Только отметиться в журнале, – вздохнул Федотыч, – что машину вернул. Щас, перед уборкой, у нас строго. Проверки постоянные.

– В журнале отмечусь. Но в гараже мне надо остаться, – ответил я.

– Нечего тут, по гаражу, без дела шастать.

– А я не без дела, – хмыкнул я, – есть у меня еще работа.

– Это какая же?

На самом деле я просто хотел задержаться в гараже, чтобы успеть поговорить с Серым. Ненавижу незакрытые вопросы и недомолвки. Все это у меня на душе так свербит, что зубы сводит. Потому должен я с ним поговорить и расставить все точки над ё. Вот только повод найду.

– А я попробую коробку снять. Гляну, что там да как. Уверен я, что подшипник рассыпался.

– Мда, – он вздохнул, – запчасти щас, не запчасть, а дерьмо коровье! Что они там, на своем Волгодонском заводе, только гайки точить научились, что ли? А с коробкой ты это брось, Игорь. В одиночку с ней запаришься возиться.

– Не запарюсь, – улыбнулся я, – сам сниму и установлю на место.

– Да не плети ты. Чего рисуешься? – Недоверчиво начал завгар, – я понимаю, снять одному. Но ставить, ее, это ж и вдвоем мука адская. Мужики, иной раз, целый день могут мучатся.

– Давай так, – я улыбнулся, – разберу ее до трех часов дня, а ты, дядь Миш, за это заставишь Степаныча выписать мне запчастей.

Завгар задумался.

– Вообще, мне б твой самосвал завтра, на мехтоку пригодился. Не хватает там машин. Ну давай, Игорь, попробуй, – пожал он плечами, – только в две руки ты все равно не справишься. Но если дома не сидится, то копайся в коробке сколько влезет.

-– Открывая Олимпийские игры в Москве, – Серый завел какой-то анекдот, – Брежнев сказал: – 1980! О! О! О! Референт ему ответил: – Леонид Ильич! Это же олимпийские кольца, текст ниже.

Серый, Кашевой, механик и тот молодой парень, что копался в ГАЗе Серого, рассмеялись. Один Боевой, потягивая сигаретку, остался молчать и только криво усмехнулся. Когда компания увидела, как к ним приближаюсь я, то поменялась в лицах. Все нахмурились.

– Завгар велел выдать запчасти, – приблизился я, – если успею разобрать коробку сегодня.

– Знаю, – хмыкнул механик Степаныч, – говорил он мне. Но смотри, если получится, что ты сам виноват в поломке, выдам только за твой счет. Из зарплаты вычтут. Вот только как ты ее в одиночку то?..

– Без сопливых, – ответил я холодно, – а теперь мне надо с Серым, с глазу на глаз переговорить, – сказал я, заглянув в лицо Пашке.

Все переглянулись.

– Драться хочешь? – Нахмурился Серый.

– Успеем еще, если напросишься, – ответил я, и все напряглись, – но сейчас, просто поговорю.

Некоторое время Серый смотрел мне в глаза, потом отвел взгляд, щелчком выбросил окурок и сплюнул. Проговорил, потирая висок грязным пальцем:

– Ладно. Покурили. Давай, Микитка, – глянул он на парнишку, – заливай воду в систему и проверим, как работает охлаждение.

Молодой худощавый парень со светлым, но чумазым лицом и большими наивными глазами кивнул и тут же умчался куда-то за машину. Остальные с пониманием разошлись. Только механик Степаныч шепнул что-то Серому на ухо и направился к диспетчерской.

Вместе мы зашли за кузов, так, чтобы Микитка не слышал разговора. Мне-то, в общем, было все равно. Но Серый явно сторонился чужих ушей.

– Что у нас за ссора? – Начал я тут же, – забыл я. Солнечный удар поймал. Забыл и все тут. Но хочу разобраться на месте. Чтоб не таить злобу друг на друга.

– Забыл? – Недоверчиво приподнял брови Серый, – что-то мне не верится. Землицын, что ты задумал-то?

– Не люблю я дважды повторять, Серый, – ответил я, – ясно ж сказал, что хочу решить все здесь и сейчас.

Он поджал губы. Посмотрел на меня прищурившись, явно ища подвоха. Знаю я этот взгляд. Взгляд хитрого и изворотливого человека. Взгляд такого, кто очень уж не любит прямых и открытых действий. Того, кто не привык к прямолинейности. А прямолинейность, по моему опыту, против таких – первое оружие.

– А ты у сеструхи своей спроси. У Светки, – сказал вдруг Серый.

Я нахмурился.

– А причем тут Света?

Серый было открыл рот, но со стороны диспетчерской раздался крик завгара:

– Серый! Езжай давай! Время уже! Я ж говорил вам! Все личные дела за пределами гаража!

– И как тут с начальством спорить? – Хитро улыбнулся Серый.

– Ну в таком случае, – начал я, – завтра вечером у пивнушки. А не придешь, я приду, но уже к тебе домой.

Серый поджал губы и посмотрел на меня тяжелым взглядом. Правда, быстро отвел глаза, зашагал прочь, к кабине.

Когда я направился к своей машине, увидел, как Боевой устало залазил в самосвал к Серому. Двигатель зарычал, и ГАЗ сдвинулся с места. Уже спустя полминуты он грохотал за пределами ворот.

Что ж. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться к своей моему грузовику. Мне предстояла сложная и тяжелая работа. Завгар совершенно верно заметил, что в одиночку снять разобрать и установить коробку газона – задача не из легких. И ладно бы снять. Разборка и установка – самое сложное. Без кувалды и такой-то матери тут не обойтись.

К тому же первичный вал упрямого агрегата отказывался становиться на свое место, в диск сцепления. Не хотел присоединяться к двигателю.

Если проходишь мимо газона и слышишь, как один мужик копошится в салоне, а другой сидит под машиной, и при этом оба пыхтят и страшно матерятся, можешь быть уверен – они ставят коробку передач.