Читать книгу: «Чернильные дети»

Эту книгу я посвящаю Алисе – маленькой девочке с большим сердцем.

I – ЧИСТОТЕЛАЯ

Кожаные сапожки Салли хлюпали в вязкой смеси грязи и черной золы. Она ступила внутрь покосившегося дома, где крыша уже частично осела, но стены еще держались. Воздух здесь был затхлый – пахло гнилью и старыми травами, будто кто-то умер прямо на полу, но перед смертью успел заварить отвар от простуды.

Салли прошла мимо перевернутого стола, подняла тряпичную куклу, забыто валявшуюся в углу, и бережно поставила на подоконник – рядом с пустой чернильницей.

В глубине комнаты стоял старый письменный стол. Он покосился, как больной позвоночник. Девочка приоткрыла ящик. Щелчок. Внутри – тонкий свиток, перетянутый высохшим кожаным ремешком. Бумага хрупкая, пожелтевшая; чернила – потекшие, но слова еще читались.

«Из дневника лекаря Халдора

1261 год Первой Эпохи

«О, черные жилы, черная кровь и черная, как ночь, тишина после…»

Я записываю это для тех, кто придет после нас – если кто придет.

О начале:

Болезнь началась, как роса на утренней траве – тихо, незаметно, в одном краю. А теперь она в каждом доме.

О первых признаках:

Мальчик из деревушки Сарул – я помню. Сначала подумали, что это грязь. Потом – что чернила.

Но вены набухли, стали темнеть, словно внутри них кипело что-то густое. Они начали… двигаться. Не в переносном смысле.

На третий день из ушей и носа пошла темная кровь. Я сжег тело, когда его мать еще молилась.

О передаче:

Болезнь передается через все: слюну, кровь, даже пот. Я мыл руки спиртом, менял перчатки – и все равно… Она будто думает.

Она выбирает.

Так и появились чистотелые – те, кого болезнь не трогает. Их начали искать. Одни – чтобы спасти. Другие – чтобы сожрать.

О стадиях:

День первый – вены.

День второй – кровь.

День третий – шепот.

День четвертый – бред.

День пятый – тьма в глазах.

День шестой – кожа.

День седьмой – тьма в теле.

Потом – смерть.

Или то, что хуже.

О страхе:

Друг мой, лекарь с юга, однажды сказал: «Мы не лечим. Мы записываем умирание».

И он был прав.

Ни зелья, ни молитвы. Только огонь. Только соль. Только одиночество.

О последних:

Поговаривают, в северных горах живут те, кто не боится болезни.

Девочка с черными глазами. Мальчик без сердца. Женщина с белыми руками…

Сказки. Или предупреждения.

Если ты читаешь это, знай:

чернила внутри нас – не болезнь, а напоминание.

Напоминание о том, кем мы были.

И кем стали.

– Халдор, лекарь, оставшийся один»

Салли молча свернула пергамент, аккуратно положила его в сумку. Ее руки давно уже не дрожали, а тело больше не покрывалось мурашками.

Это была девочка – лет тринадцати, с лицом, которое запоминалось бы сразу. Бледная кожа, усыпанная веснушками, чуть вздернутый нос и большие зеленые глаза – не детские. Глаза, в которых поселилось что-то такое, что ее взгляд не выдержал бы даже воин.

Волосы – каштаново-рыжие, густые и волнистые, были стянуты в грубый, небрежный хвост кожаным шнуром. Пара прядей все равно выбивались и падали на лоб, придавая лицу упрямое выражение. Поверх льнянойд рубахи цвета пыли – старая, поношенная кожаная куртка с потертыми локтями и крепкими швами. Она явно была мужской. Под ней – штаны из той же коровьей кожи, затертые на коленях, с порванной строчкой у бедра. Высокие сапоги обвиты вокруг щиколоток полосками ткани, чтобы держались крепче. Ладони были обмотаны тканью, создавая что-то вроде перчаток. На поясе – нож в самодельных ножнах. Через плечо – небольшой лук, колчан со стрелами, темная сумка из плотной парусины.

Она встала, откинула прядь с лица и вышла из дома.

Над деревней висела тишина, та самая – из дневника. Не ночная, не лесная, а мертвая. Здесь давно никто не жил.

Плотный слой золы, вперемешку с прошлогодними листьями, лежал повсюду: на тропинке, на крытых соломой домах, на камнях, из которых когда-то сложили колодец. Несколько домов были обвалены до фундамента. Остальные – покосились и сгнили.

Салли шла медленно, не по тропинке, а вдоль стен. Лук за спиной чуть качался с каждым шагом. Она прислушивалась – не к звукам, а к их отсутствию.

Где-то вдалеке хрустнула ветка. Но это мог быть ворон, они любят такие места.

Первым делом – кладовки.

Если повезет, найдет крупу или сушеную зелень. Но девочка была рада хоть чему-нибудь, что не сожрал гриб или крыса.

Во втором доме, за запертой дверью, она нашла тряпичный мешок, внутри – заплесневелая мука, с комьями, как камни. Взяла одну щепотку – понюхала – выбросила.

В третьем – глиняный кувшин с остатками меда. Засохший. Но Салли зачерпнула ножом и слизнула. Мед оказался горьким и сладким одновременно, а если сладкий значит, живой.

Она вытерла губы ладонью и пошла дальше.

С каждым домом росла тревога, к которой девочка уже привыкла. В таких местах можно наткнуться на кого угодно: больного, голодного, или еще хуже – тех, кто ищет чистотелых.

Четвертый дом выглядел более крепким – его крыша еще держалась, окна были забиты досками. Салли приоткрыла дверь, стараясь не скрипнуть. Внутри пахло пылью и сухой землей. Паутина свисала с потолка, но обстановка была почти нетронутая – как будто люди ушли отсюда не в панике, а тихо.

Она обошла комнату, откинула тряпку у печи и замерла.

В нише, почти у самого пола, стоял деревянный ящик. Она приподняла крышку и едва не вздохнула вслух: внутри были вяленое мясо, несколько травяных лепешек, засушенных до твердости камня. Все в тряпке, плотно завязанной. Кто-то пытался сохранить это как запас. Кто-то кто не вернулся.

Салли не стала разбирать. Просто взяла весь узел, затянула ремешок и закинула в сумку. На полке, над камином, девочка нашла флягу с темной жидкостью – понюхала: не кисло. Пахло тмином.

Когда она вышла из дома, небо уже затянули тяжелые облака. Солнце померкло, как старый уголь в золе.

И тогда девочка услышала.

– …я говорю, был тут кто-то, я чую, – сказал низкий голос.

– Если чистотелая – ее кровь еще свежа, – ответил второй, с хрипотцой.

Салли пригнулась за бочкой, обвитой полынью и прошкой. Сердце не билось – оно напряглось, как зверь, готовый рвануть.

Голоса приближались.

– Один мужик с севера говорил, будто у них целая деревня таких, – сказал третий.

– Съешь – станешь как она.

Кто-то усмехнулся. Стукнула железка – возможно, топор или цепь.

Салли не шевелилась. Она знала: если выдать себя, вряд ли ей получится скрыться. Будет охота. И она в ней – не хищник.

Девочка прижалась спиной к холодной стене. Бочка воняла прелой полынью, но лучше так, чем оказаться на их пути. Она медленно достала нож из самодельных ножен, хотя понимала: если будет битва, у нее нет шансов. Но с ножом в руках, как-то поспокойнее.

– След свежий, говорю же, – сказал один, и в его голосе слышалось раздражение. – Она где-то тут.

Тени скользнули по земле, по полуобвалившемуся крыльцу. Один из них шагнул в дом, из которого вышла Салли минуту назад. Скрипнула дверь. Послышался хруст – будто кто-то наступил на сухую листву.

– Бери еду, если есть. Если нет – ищем дальше.

– А если она затаилась?

– Тогда она – наша. Живую брать не обязательно.

Сердце девочки застучало в ушах. Но тело не дрогнуло, ни один мускул не шевельнулся. Она знала, что страх не должен шуметь.

Прошло несколько долгих секунд.

– Ничего. Пусто. Пошли к колодцу.

Шаги отдалились.

Салли осталась еще на мгновение, потом выдохнула – коротко, бесшумно. Она знала кто это был. Фанатики. Люди, лишенные всяких чувств и эмоций. Они ловят всех, кто еще ходит по этой серой земле.

Девочка двинулась вдоль задней стены, стараясь не попасть в поле зрения. Переулок за домами был заросшим, но все еще проходимым. Несколько прыжков – и она скрылась в густом кустарнике за деревней.

И лишь тогда позволила себе лечь в траву и перевести дыхание.

Но отдыхать было рано.

Салли знала, что они пойдут следом – если не по запаху, то по следам в золе.

– Надо уходить, – прошептала она себе. – Куда угодно. За овраг. А может к мосту. Туда точно никто не сунется.

Она не бежала – ползла, пригибаясь, как звереныш под огнем. Пальцы цеплялись за мокрые корни, за валуны, за прошлогоднюю труху, пока склон не вывел ее на узкую тропу между двух холмов. Там, внизу, под сенью ветвей, лежал старый каменный мост – обвалившийся, с трещинами, похожие на шрамы. Один его край исчез в пустоте, другой вел в чащу, которую уже съела тьма.

Салли знала про этот мост. Видела его раньше – издалека. Еще до того, как все стало мертвым. Тогда он казался частью сказки. Теперь – частью чего-то страшного и совсем не уютного.

Она скользнула вниз, прячась за зарослями. Камни под ногами были влажные, и маленькие сапожки Салли предательски скрипели. Дыхание девочки было тяжелым, словно под ребрами кто-то напылил. Мост оказался ближе, чем она думала. Несколько прыжков – и она, в тени обрушенного арочного свода.

Там было узко, холодно, но безопасно. Насколько это вообще возможно в ее ситуации.

Девочка забилась между двух плит, вытащила узел с лепешками, сунула его под бок и снова достала нож. Острие положила на колени, держа рукоять обеими руками. Тело чуть дрожало, но не от страха. Страх последние 5 лет стал для Салли, чем-то привычным. Ее руки дрожали от мертвенного холода. На запястье – ссадина, на щеке – потек от сажи. Салли облизала губы и почувствовала горький привкус золы и меда.

Внезапно девочка услышала шаги, где-то вверху и замерла.

Те, кто гнался за ней, дошли до оврага. Один из них что-то сказал, но ветер унес слова. Тень метнулась по траве – кто-то прошел по мосту, прямо над ее головой.

Стук – скрежет – тишина.

Они не знали, что девочка здесь. По крайней мере, пока.

Быть незаметной – значит быть частью моста. Частью камня. Салли опустила лоб на колени и закрыла глаза. Думать – значит шуметь. Чувствовать – значит быть уязвимой. Девочка давно научилась сливаться с окружением так, что даже животные не замечали ее. Но эти люди хуже, чем звери. Салли прошептала:

– Просто сиди. И не звука.

Камень под спиной был влажный и шершавый, пах плесенью и старостью. Ветки сверху скрипели, как суставы умирающего пса. Но сюда никто не заглядывал.

Она выдохнула – осторожно, чтобы не сорвать ритм тишины – и развязала сумку. Узел с лепешками, завернутыми в тряпицу, положила на колени. Достала флягу, понюхала еще раз – все тот же тмин и влага. Отпила глоток. Горько, но не испорчено.

Спустя минуту девочка позволила себе сесть удобнее. Закуталась в ткань, подтянула к груди ноги, спрятала подбородок в ворот куртки. Так – теплее.

Ее пальцы нащупали кармашек внутри сумки. Маленький, почти потайной. Оттуда Салли вытянула маленькую, обугленную игрушку – деревянного медвежонка на бечевке. Почерневший от времени, чуть треснувший. В лапке – круглое отверстие, где когда-то был шарик из стекла.

Салли смотрела на игрушку, и в глазах что-то зашевелилось. Но она не плакала вслух. Только губы и подбородок дрогнули. Дрожащие руки стали держать амулет крепче.

– Мы бы спрятались, – прошептала она, совсем тихо. – Мы бы успели.

Слова утонули. Она больно прикусила губу и почувствовала металлический вкус крови.

Салли швырнула медвежонка о камень. Он отлетел и, звякнув, отскочил обратно, прямо к ее ногам.

– Ненавижу. – Голос звучал почти по-взрослому. – Ненавижу.

Но через мгновение она осторожно подняла его и смахнув грязь с глаз, снова прижала к себе игрушку.

Сначала просто дрогнула нога. Еле заметно. Но дрожь перешла в колено, затем вверх, в живот, в грудь. Комок в горле встал, как кость – не проглотить, не выдавить. Будто само тело забыло, как дышать. Во рту пересохло, будто туда насыпали золы.

Слезы навернулись не из глаз – изнутри. Они выкатились по щекам, горячие, беззвучные, и стекли на ворот куртки. Она не пыталась их остановить. Салли стиснула медвежонка так сильно, что заскрипело дерево. Ткань куртки натянулась от напряжения. Ее нога дергалась, будто хотела вскочить и бежать.

– Прости, – прошептала она. – Я не знала, как…

Девочка беззвучно опустила голову на колени и позволила телу дрожать.

– Это просто день такой. Просто дурацкий день.

И в этот момент – щелчок. Он был не громким и не угрожающим, но слишком живым для этого мертвого места.

Салли затаилась. Грудь предательски дернулась, но она тут же замерла и попыталась перестать существовать.

Шаг. За ним еще один, а потом очередной хруст ветки.

Где-то сверху, по ту сторону моста, ходил человек.

Она втянула голову в плечи, как черепаха, и прижалась к холодному камню. Нога ее продолжала трястись, и девочка была слишком уставшей, чтобы остановить это.

– Только бы не вниз. Только бы не сюда.

Девочка крепче сжала игрушку и сделала то, что умела лучше всего: застыла. Не как человек, а как камень – неподвижный, без дыхания, без имени. Только так можно было выжить.

Шаги становились все ближе.

Кто-то спустился по склону, спотыкаясь о корни и шурша камнями. Звук был странный – будто человек тащил за собой бревно или мешок.

Салли вжалась глубже в холодную щель между камнями. Она чувствовала, как что-то ползет вверх по горлу, словно ее собиралось выдать собственное дыхание.

– Тут она шла, – пробурчал хриплый голос. – Следы свежие. Вон, видишь?

– Вижу, – ответил второй, более молодой. – Но куда она делась?

– Камней тут полно. Могла свернуть.

– Или в воду. Если она чистотелая, может, и плавать не боится.

– Ты дурень, – отрезал третий, старший. – Зачем ей плыть, если тут можно затаиться? Да и не тарий на дворе.

Один из них подошел к краю моста. Камень над головой Салли скрипнул под его весом. Секунду ничего не происходило. Потом – тень: голова наклонилась, и лицо появилось на фоне серого неба.

Грязное, угловатое, с раной на щеке и глазами, в которых не осталось ничего человеческого. Он пристально осмотрел овраг, но не заметил девочку.

– Пусто, – сказал он. – Может, вернуться в деревню?

– Нет, – сказал первый, и голос его теперь был ближе. – Она где-то здесь. Я чую. У нее запах другой.

– Лучше бы ты молчал, – проворчал третий. – Тебе уже тяжело говорить.

– Я еще держусь, – хрипнул тот. – У меня только пальцы… только пальцы черные.

Салли прикусила язык. И поняла, что один из них уже болен.

– Ты видел, что с Мэльном было? На четвертый день у него началось… изнутри. Глаза потемнели. Он выл как старый пес.

– Я не вою, – прошипел больной. – Я чую. Она где-то рядом.

Все трое замерли. Один из них шагнул ближе, и Салли на миг почувствовала, как его тень задевает ее сапог.

«Я пропала» – подумала девочка.

Но в тот же момент – шум.

Глухой, резкий, будто в стороне упала ветка. Или кто-то пробежал.

– Слышал?

– С той стороны, у старых елей.

– Быстро!

Шаги фанатиков стихли, а затем ускорились. Камни загремели. Кто-то сорвался с холма и ругнулся. Один за другим эти страшные люди, побежали прочь.

Салли осталась под мостом, будто статуя, которую завалило камнями. Даже когда стало тихо, в голове девочки что-то звенело.

Прошло несколько минут и Салли позволила себе вдохнуть по-настоящему. Она опустила глаза и увидела, что рука все еще держит медвежонка.

Девочка сунула обратно в сумку все припасы, а медвежонка, особенно бережно, убрала в потайной карман.

Салли осторожно выбралась из щели под мостом. Колени затекли, а ноги дрожали. Камни были ледяными, и девочка чувствовала это даже сквозь сапоги. Она поднялась на четвереньки, потом медленно встала, придерживаясь за потрескавшуюся арку. Тело ныло, как после лихорадки.

– Жива, – шепнула она. – Пока жива.

Сумка была на плече. Медвежонок – в кармане. Остальное уже не имело значения.

Она выбралась из оврага, стараясь не смотреть назад. Мост остался позади, как исписанная страница. Впереди был лес – темный, сырой, наполненный запахом старых шишек и гнили. Где-то вдалеке завыл ветер, и как показалось девочке, шептал чье-то имя.

Через час, может два – она нашла место.

Это был сарай, или то, что от него осталось. Обвалившаяся крыша, три стены, а четвертая состояла из кучи веток и старых гнилых бочек. Внутри – старая, перевернутая телега, доски, сухой мох и тряпье, которое когда-то было мешками. Над головой скрипела балка, но держалась. А главное – никого.

Салли раздвинула мусор, собрала в кучу старые ткани, уложила их гнездом. Легла боком, подтянув колени к животу. Куртка служила одеялом. Лук, как всегда, был рядом.

С потолка сыпалась труха и пыль, а из щели между досками дул ветер. Но здесь было укрытие, пусть временное, пусть хрупкое, но иногда этого хватало, чтобы выжить.

Перед сном она вытащила флягу, сделала глоток и прошептала себе:

– Завтра. Просто дожить до завтра.

Она закрыла глаза. Хотя мир вокруг был мертв, внутри девочки – что-то еще тлело.

Сали проснулась от холода.

Таких пробуждений было много: когда даже дыхание не помогает согреться. Когда весь мир как будто забыл, что ты живая и хоронит тебя заживо.

Девочка приоткрыла глаза. Едва различимый свет сочился сквозь щели в крыше. Этот рассвет был бесцветный и сырок, как старое молоко. Лес за пределами укрытия еще дышал ночью и рассвет ничего не мог с этим поделать.

Руки затекли. Лук все еще лежал рядом.

Салли села, беззвучно зевнула и потерла лицо ладонями. Тело болело так, будто его били. Но в голове – чистая тишина, не одной мысли.

Салли развязала сумку и вытащила свиток Халдора.

Бумага чуть мялась от ее пальцев, ремешок хрустнул. Она медленно развернула его и положила на колени. Девочка прочитала последние строчки:

«…в северных горах живут те, кто не боится болезни.

Девочка с черными глазами.

Мальчик без сердца.

Женщина с белыми руками…»

Сначала это показалось ей бредом. Записью полусумасшедшего. Но теперь…

Теперь все вокруг – бред.

Мост, охотники, сожженные деревни. Люди, в которых живет болезнь. Фанатики, которые охотятся за теми, кто не болеет. А где-то, может быть, есть те, кто не боится.

– Север, – тихо сказала она.

И это слово, едва слетев с губ, сразу сделалось дорогой. Как будто оно уже было в теле девочки, и просто ждало, когда Салли его произнесет.

Она снова сложила свиток, аккуратно, и спрятала вглубь сумки – туда, где лежал медвежонок. Эти двое теперь были рядом: память и путь.

Салли встала, накинула куртку, поправила сумку и лук. Щепки с потолка осыпались ей на волосы, но она даже не заметила.

– Пора, – сказала она сама себе.

Салли выбралась из укрытия с первыми бликами рассвета. Тело ныло от холода, а воздух, насквозь сырой, прилипал к коже. Лес принимал ее не радушно – без пения птиц, без шорохов зверей. Он был не укрытием, а лабиринтом, в котором все кажется одинаковым – деревья, корни, мох.

Но девочка шла.

Салли ставила ноги так, чтобы не хрустнула ветка. Ступала на пятку, потом на носок, выбирая места, где под слоем листвы скрывалась земля, а не сучья. Каждое движение было продуманным, как шаг зверя, который знает, что на него охотятся. Рука то и дело касалась ножа, висящего на поясе.

Ветки, с застывшими каплями, низко нависали над головой девочки, провожая ее своим бликом. Мох обволакивал стволы, как чья-то забытая одежда. Где-то вдали раздался крик – не птицы, не зверя, а дерева, треснувшего от времени. Салли затаилась за корягой, замерла на пару минут и продолжила путь.

«Они могли пойти следом», – подумала она.

Они – это не только те трое, чьи голоса звучали у моста. Это все люди. Кто-то живет страхом и просто хочет выжить. Кто-то ищет чистотелых, потому что верит, что в них – спасение.

Салли знала как выжить в лесу и понимала его язык еще с детства. Любой хруст может быть не ее, как и любая тень. Поэтому девочка не бежала. Не торопилась. Медленно, с предельной тишиной, она обходила каждую поляну по краю, каждую лужу – по камням, и даже когда пересекала поваленное дерево, старалась не опереться на него полностью – чтобы оно не скрипнуло.

Лес становился гуще. Свет терялся, растворяясь в густых ветвях. Здесь все дышало сыростью и гнилью. Мох на камнях был не зеленый, а серо-черный, как следы от пепла. На одном Салли увидела отпечаток босой ноги. Маленькой. Словно кто-то прошел здесь недавно и исчез.

Девочка не остановилась, а просто изменила маршрут.

Иногда ей казалось, что кто-то идет за ней. Будто лес наблюдает за девочкой и подсказывает кому-то, где она. Тени между деревьями становились слишком длинными, а ветви, что-то тихо шептали на своем языке.

Но в какой-то момент лес замолчал. Сначала Салли не поняла, что это. Стало так тихо, что по спине девочки побежали мурашки.

Резкий прыжок и Салли уже затаилась у поваленного дуба. Девочка припала к земле, когда услышала резкий скрип. Он был похож на звук разрыва ткани. За ним, еще один такой же.

Девочка медленно двинулась вперед, укрываясь за кустами, выбирая каждый шаг.

Салли замерла, когда увидела его.

Он висел вниз головой, подвешенный на веревке за лодыжку. На вид – совсем кроха. Может, лет 8. В куртке, промокшей до нитки, с луком, который болтался у бедра. Волосы падали на лицо, светлые и спутанные. Само лицо было бледное, а губы в крови. Он дергался – не от страха, а от злости.

Мальчик угодил в ловушку. Салли часто ставила такие на поросят грундора или на зайцев.

Девочка осмотрелась. Тропа – старая, но все еще заметная. Веревка уходит в верхние ветви, а затем возвращается – можно перерезать.

Она достала нож. Оглянулась. Подползла.

– Тихо, – прошептала. – Сейчас.

Мальчик увидел ее. Мгновение – и в глазах ребенка мелькнула надежда вперемешку с удивлением.

– Не ори, – сказала она. – Я своя.

Но мальчик и не попытался кричать, на удивление он был спокоен.

Салли поддела ремень, который держал веревку, потянула, чтобы ослабить – но узел был тугой. Тогда она принялась медленно резать, чтобы не заскрипело. Веревка была мокрой, волокна разъезжались. И вдруг…

Хлоп.

Мальчик рухнул, сгруппировался, как звереныш и резко вскочил на ноги. Салли указала рукой: бежать сюда. Мальчик кивнул.

Но у леса были свои планы.

– Эй! – крик где-то слева. – Она освободила его!

– За ними!

И это "за ними" ударило по воздуху, как раскат грома. Все вокруг ожило: ветки захрустели, корни задрожали. Кто-то бросился в погоню.

Салли схватила мальчика за руку.

– Беги!

И они побежали. Сквозь ветки, через мох. Лес хватал их, как враг. Он не хотел их прятать, наоборот, он хотел выдать детей. Шаги за спиной становились ближе и настойчивее. Кто-то зацепился за корень, закричал, но не остановился.

– Туда!

Салли свернула, увлекая мальчика в сторону. Не смотря на свой возраст мальчишка не отставал. И Салли сразу поняла, что он не первый раз бежит от фанатиков. Мальчик бежал так, как будто всю жизнь только этим и занимался.

– Вода, – прошептала. – Там была река.

Если доберутся до нее – есть шанс. Фанатики боятся воды, думают в ней зараза.

Река была в ложбине. Каменистая, бурлящая, шумная. То что нужно для идеального побега.

– Прыгай, они боятся воды – выдохнула Салли.

И они прыгнули.

Вода холодная, как смерть. Камни под ногами – скользкие. Они шли, придерживаясь друг друга, пока не достигли излучины, где подмытый берег образовывал щель – между корнями и скалой.

– Сюда, – прошептала она.

Мальчик кивнул и забился в укрытие. Она следом. Там было сыро, темно, пахло болотом и мертвыми листьями. Но тут их точно никто не увидит и не услышит.

И правда – шаги обрывались. Гулкие голоса отдалялись.

– Ушли? – прошептала Салли.

Он кивнул. Лицо его было усталым, но спокойным. Он тронул губы и покачал головой.

– Немой? – спросила девочка.

Мальчик снова закачал головой.

Салли опустила голову на стенку из корней и выдохнула.

Дети сидели в тени подмытого берега. Салли быстро привыкла к шуму реки. Он стал ровным и укачивающим.

Мальчик все еще крепко держал свой лук. Небольшой, самодельный, со стертым грифелем на сгибе. Веревка у него была потуже, чем у Салли. Видимо кто-то ему помогал.

Салли смотрела на него украдкой. Маленький, но уже срезанный ножом взгляд. Ни дрожи, ни слов. Только зеленые глаза, такие же, как у нее.

Она сделала глоток из фляги, протянула ему. Он кивнул и взял аккуратно, двумя руками. Сделал глоток и дернулся.

– Тебя как зовут? – спросила Салли.

Мальчик посмотрел на нее. Потом, чуть поколебавшись, покачал головой. В этом жесте было что-то странное и Салли подумала:

«Как можно жить без имени?»

Спрашивать про родителей было глупо, да и смысла нет.

– Нет имени?

Он указал на горло и снова качнул головой. Салли кивнула, как будто это что-то меняло.

– Я Салли, – сказала она.

Он смотрел в ответ, как будто запоминал и девочке почему-то захотелось отвести взгляд.

– Ты… – Салли колебалась. – Ты болел? Когда-нибудь? Чернила были?

Он замер. Потом медленно, очень медленно, покачал головой.

Затем мальчик, не отрывая взгляда, осторожно протянул руку – и показал на ее руку. Потом на свою грудь, а потом снова – на нее.

Как будто говорил: одинаковые.

– Ты чистотелый, – сказала она. – Такой же.

Она не улыбнулась, но внутри что-то дрогнуло.

Мальчик кивнул.

– Значит, мы теперь вдвоем. Тебе повезло, что я наткнулась на тебя. Эти фанатики – сумасшедшие. Надо придумать тебе имя, – сказала Салли. – Ну, чтобы как человек, а не просто… ты.

Он снова глянул на Салли, чуть склонив голову и тихо улыбнулся.

Салли задумалась. Девочка вспомнила один старый рассказ, про маленького мальчика, который прятался в лесу от волков. Но затем его спас старый лис. Он показал ему дорогу в деревню.

– Лис, – тихо произнесла она. – Подходит?

Лис довольно кивнул.

Они сидели, как мышки в норе. Река шептала свое, а лес снаружи уже забыл о них.

Салли натянула на плечо лямку сумки, поправила куртку и встала.

– Я иду на север, – сказала она, не оборачиваясь.

Лис вскочил. Краем глаза, Салли видела, как он смотрит. Не на нее, а как будто сквозь, туда, где за черными деревьями текла река.

– Ты останешься, – добавила Салли. Голос был ровным. Лис покорно моргнул, будто не понял, или сделал вид, что не понял.

Она шагнула пошла вперед. На третьем шаге девочка обернулась. Он все еще стоял и смотрел на нее. И в этом взгляде Салли разгадала знакомую боль. Мальчик ничего не просил, не цеплялся, не умолял. Он просто стоял – такой маленький и нелепый в этой глухой тишине, будто кто-то забыл его тут, как старую игрушку.

Сердце Салли дернулось. Злой, глупый ком подступил к горлу.

Она выругалась шепотом. И снова посмотрела на север.

– Ладно, – бросила она. – Только не отставай.

Он не улыбнулся, а просто кивнул и молча пошел за девочкой.

Двое детей.

В мертвом лесу.

С двумя луками.

И одной дорогой – на север.