Игра ангела и беса

Игра ангела и беса

От Автора

Приветствую тебя, Дорогой Читатель.

Вынужден тебя предостеречь: то, что хранится на страницах этой книги, полностью изменит тебя и откроет глаза на многие тайны бытия. Если ты не готов к этому и тебе уютно жить, не зная правды о происходящем вокруг тебя, тогда тебе лучше отложить в сторону эту книгу, дабы не вставать на путь прозрения. Ведь если ты решишь заглянуть за грань привычного, обратной дороги уже не будет.

Я начинал писать эту книгу, чтобы увековечить на ее страницах близких мне людей и поведать их судьбы. Но соединив их воедино, я осознал, что все это приоткрывает завесу, скрывающую истинный смысл нашего существования.

Это правда, разбавленная толикой вымысла. А что именно правда, решать тебе, Дорогой Читатель.

С уважением и любовью, Артем Рыженков.

Как я оказался здесь? вопрос из разряда особой важности. Мне казалось, еще совсем чуть-чуть – и я найду ответ, но он ускользал каждый раз, когда я подбирался слишком близко. Как я оказался здесь? … Нет, я имею в виду не конкретное место, а точку жизни, как если бы в божественной канцелярии при просмотре фильма под названием «Жизнь очередного неудачника» нажали СТОП. Что привело меня сюда, в этот момент? Какая лихая цепочка событий? И мог ли я что-то изменить, повлиять? Бред. Мои мысли – находка для психиатра. Как бы это ни выглядело, нужно разобраться во всем, пока еще есть время. Или уже поздно?

Сейчас, сидя в чугунной ржавой ванне полностью голый, под струей еле теплой воды, которая была единственным источником тепла в этом забытом Богом месте, я дорожил каждой секундой, что мне отмерена. Редкие куски кафеля на очень старой серой стене и царивший здесь полумрак добавляли мрачности в мои мысли. Батарейки фонарика скоро сядут и наступит полная темнота, об этом напомнило мигание лампочки. Во всем должен быть смысл, даже в моем положении. Я должен найти его… Во что бы то ни стало должен найти смысл. Это мой последний шанс, и права на ошибку нет. Все имеет начало и имеет конец… Если конец моего фильма обязательно должен быть таким мрачным, милости прошу на шоу. Но я должен знать, почему все так. Размотать клубок моей жизни и понять, где произошел разрыв, есть лишь начало и конец, нужно вернуться в начало.

И было начало…

– Дядь Гриш, быть этого не может. Ты, наверное, перепутал ее с кем-то, – я все еще не мог поверить в слова моего знакомого, доброго друга отца.

– Антон, ну что ж я, твою жену не узнаю? Чем, чем, а зрением я никогда не страдал. Она это была. Она! – проскрипел старый онколог.

Я не верил. Может, просто не хотел верить.

Катя – любимая жена, нашла другого?! Бред. В такое нельзя, нет, просто невозможно поверить.

С другой стороны, зачем Григорий Алексеевич станет мне врать, с чего вдруг? Похоже, что он всего лишь хочет рассказать мне увиденное, чтобы меня не водили за нос.

Я не первый, кому говорят дурные новости в стенах его кабинета, хотя в отличие от других диагноз у меня необычный – измена жены.

– Ты не первый, кому супруга рога наставляет, – продолжил врач. – Хорошо, сейчас известно все стало. Спокойненько разведетесь, детей-то не успели нарожать. Пойми, я не мог скрывать такое от тебя, это было бы нечестно, хотя бы в память о твоем погибшем отце, я должен был сказать.

– Все правильно, дядь Гриш, – пробормотал я, пытаясь прийти в себя, – все правильно.

– Ты, главное, не расстраивайся. Найдешь себе другую, такую, чтоб налево не бегала. Их вон, сколько ходит, – развел руками Григорий.– Ты парень видный, долго один горевать не будешь, нос не вешай.

«Хорошо ему говорить,… – подумал я. – Он-то понятия не имеет, как сильно я люблю Катю».

Как же так? Все же было хорошо… или, по крайней мере, нормально. Как у всех. Что случилось?

Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег под палящее солнце, рыбой, которая тщетно пытается сделать вздох… И с каждой секундой осознает, что задыхается и вот-вот умрет.

Мне нужно на воздух.

– Я, пожалуй, пойду – вставая со стула, сказал я.

– Давай, только сильно не раскисай! – подбодрил добрый доктор. – У тебя вся жизнь впереди, столько еще женщин будет.

Мне не нужны другие, мне нужна была одна она – признался я самому себе, но вслух ничего не сказал.

Я вышел из кабинета онколога. В коридоре уже ждал другой пациент, и я надеялся, что ему повезло больше, чем мне.

Как же так?

Я был счастлив, строил планы, был уверен, что нашел в жизни свою настоящую искреннюю любовь. А она оказалась фальшивкой. Ведь не бывает в настоящей любви измен. Я любил ее по-настоящему, с самой первой минуты, а она, оказывается, и не любила вовсе. Или разлюбила за три года совместной жизни?

Я вышел на улицу из поликлиники и закрыв глаза, полной грудью вдохнул свежий осенний воздух. Легче не стало. Я постоял так ещё пару секунд пытаясь унять бурю эмоций внутри себя. Увы. Веки поднялись, открывая картину нависшего серого неба над моей головой, золотая пора этого времени года уже завершила свой вальс на улицах этого города, теперь нас ждут унылые бесцветные дни и ночи, в ожидании первого снега. Погода не лишена иронии.

Я втянул голову, дёрнув воротник куртки как можно выше. Ненавижу холод, и терпеть не могу дурных новостей. Все напрасно, все зря!

– Извините, Степанов тут принимает?

Голос выдернул меня из ступора. Секунду я просто ошарашенно пялился на него, будто в его вопросе был какой-то тайный смысл. Мой брак рушится, я переживаю предательство любимой женщины, а ему приспичило лезть ко мне с этой ерундой! Подошёл бы он ко мне, знай он что у меня на душе?

Я ничего не ответил, просто развернулся, и пошёл прочь, сам не зная куда. Ноги плелись по промерзшей земле тротуара, слова Григория снова и снова крутились в голове: -«Ты не первый, кому супруга рога наставляет»….

Почему? Хотя какая к черту теперь разница?

Я добрел до остановки и плюхнулся на лавку, не понимая, куда идти дальше. Отравленные разочарованием мысли не покидали голову.

В один миг, когда я узнал об измене Кати, мой мир рухнул – потому что был целиком и полностью завязан на ней. Она была моим воздухом, а теперь я задыхался от обиды…

Мне казалось я дал ей все!

Я поступал в тот же институт, что и она, чтобы быть рядом с ней. Я нашел работу рядом с домом, отказался от стажировки в Москве. Все, что угодно, лишь бы быть с ней. Даже в этот город я переехал, чтобы она была ближе к родителям.

Весь мир, все мысли и планы, завязаны на одном человеке. И теперь, этот человек меня предал. Как она могла так поступить со мной?

К остановке подъехал старенький автобус. Прочитав табличку с маршрутом, я сначала не поверил своим глазам. Конечная остановка «Слободкино» – село, откуда я родом. Мы переехали оттуда в город пятнадцать лет назад, почти сразу после смерти отца. Квартиру так мать и не продала, там какие-то родственники дальние поселились. Хотя мать говорила, они вроде как съехали пару месяцев назад.

Катя наверно уже вернулась домой,меньше всего мне хотелось сейчас видеть ее.

Единственным желанием которое пульсировало в висках было сбежать, уехать куда подальше. Чем же Богом забытое село не вариант?

Я вошел в автобус и, передав водителю за проезд, уселся на пассажирское сиденье. Мои пустые глаза уставились в пейзажи за окном, вновь возвращая меня к недобрым мыслям.

Что делать дальше, я не знал. Нужно время прийти в себя. Денек-другой. А потом?

Возвращаться домой к Кате и притворяться, что ничего не знаю? Или, наоборот, закатить скандал? После скандала она точно соберет вещи и уйдет к тому, другому. Но если буду молчать, сам себя изведу. Куда ни кинь, всюду клин.

Теперь становилось ясно, почему она часто задерживалась допоздна на работе. Корпоративы с коллегами… Как я мог закрывать глаза на все это? Доверять безгранично? Может, в этом и состоит главная слабость и бремя влюбленных – они не замечают того, что под самым носом. Сейчас бы напиться и забыться – вечное лекарство брошеных и отвергнутых. Я пока относился скорее ко вторым, но не исключено, что вскоре окажусь и брошенным.

А если она не захочет уходить к другому, не захочет бросить меня? Смогу ли я простить ее? И сколько должно пройти времени, что бы я хоть немного поверил ей.

Как бы помог совет мамы, он так нужен именно сейчас, она всегда ведь знает, как быть. А я вот запутался.

Нет, ее нельзя беспокоить, не хватало им с Вероникой весь отдых испортить. Пусть собираются и едут спокойно в Крым, а я тут сам как-нибудь …

Погруженный в эти мысли я сам не заметил, как пронеслось время.

В окошке застыла старая железная остановка, такая же, какой я ее помнил.

Я вышел из автобуса. Перед моим взором открылся вид российской глубинки. Черт, тут так ничего и не изменилось. Даже запахи были теми же, из детства.

Хотя кое-что, присмотревшись лучше, я всё-таки заметил. Деревья парка, начинавшегося сразу за остановкой, изрядно поредели. То ли школьниками позабылась традиция каждую весну сажать здесь новые деревья, толи была другая причина. Но увидеть когда-то цветущий и переполненный растительностью ландшафт в упадке было неприятно.

Я зашагал по дороге, что вела прямо через парк, к моему родному селу.

Понемногу воспоминания детства вытесняли дурные мысли.

Вот дуб, на ветвях которого мы с друзьями, будучи мальчишками, мастерили скворечники. А где-то неподалеку место, где мы постоянно играли в прятки. Родители никого не отпускали далеко от дома, но разве удержишь сорванцов. Юные искатели приключений до ночи могли мотаться по округе, после чего с честными лицами утверждать, что не отходили со двора ни на шаг.

Оглядываясь по сторонам, я будто возвращался в детство. Не думал я, что вновь окажусь здесь, тем более гонимый своими проблемами.

Уже вечерело, когда я вышел к первым многоэтажкам на окраине села.

Дома были такими же, как прежде, будто жизнь здесь остановилась на все пятнадцать лет для того, чтобы я, вернувшись через долгое время, узнал поселок.

Я миновал двухэтажную школу, в которой учился когда-то. У парадного входа заботливый сторож старательно мел крыльцо, на утро, конечно, ботинки школьников, рвущихся к знаниям, вновь разнесут грязь, не оставив от трудов этого человека ни следа, но сейчас он уйдёт отдыхать с чувством исполненного долга.

Ему было на вид сорок пять, выглядел он достаточно опрятно и ухоженно. В городе его сочли бы в лучшем случае неудачником или и того хуже каким-нибудь блаженным. Кто по своей воле в здравом уме, будет трудиться дворником, сторожем или скажем сантехником. На эти места чаще всего попадают люди от безысходности, уже отчаявшись найти вариант получше. И по итогу помимо копеечной зарплаты, все смотрят на тебя надменно, будто ты придорожная пыль, и за твой счёт тешат своё скотское самолюбие. Ведь не пристало здоровому мужчине, в сорок пять зарабатывать гроши. Исключение по мнению городских жителей могут составить лишь гости из ближнего зарубежья. Если молодой таджик метёт улицу – это норма, если русский – нет. Иди на завод работай лентяй, обеспечивай семью! И ведь не объяснишь им, что у того же русского дворника жизнь могла сложиться совсем иначе. Если бы в девяностые не грянул дефолт, унеся с собой все накопленное за долгое время, если бы пьяный сосед не устроил пожар в результате которого сгорел не только его дом, заставив семьи кочевать по родственникам. Если бы старенькой матери не требовался постоянный уход, он бы тоже мог найти себе место получше. Но сейчас он метёт школьный двор, и я не стану его осуждать. Так или иначе, кто-то ведь должен выполнять эту работу.

За забором школы, на трубах берущей своё начало здесь теплотрассе, будто стая воробьев, восседала компания молодых парней. Один за одним мелькали сигаретные огоньки. Лица были надменно важными, здесь они чувствовали себя хозяевами. Наверное, так всегда и у всех: мой район, наш двор, класс. Почему-то молодым важно быть собственниками, очерчивать границы своей территории и устанавливать на ней свои правила. « Слышь, это моя девчонка, ещё раз на неё посмотришь в глаз дам!»

Я слегка улыбнулся. Так ведь было и в наше время. Ну вот – «Наше время».

Правда вся эта напыщенность и чувство важности исчезало в ту же секунду, когда кто-то из друзей перепуганным голосом кричал, « Витёк твоя мамка идёт». Чаще всего едва прикуренные сигареты летели в разные стороны, а воробьи бросались врассыпную.

Вспомнилось, как мечтал в то время стать поскорее взрослым. Ведь у взрослых так много интересного в жизни, они делают что захотят, не спрашивая разрешения у кого-то. Но теперь я понимал, что детские мечты были слишком уж наивны. Проблем у взрослых несоизмеримо больше, чем возможности делать что захочется. Как же просто быть детьми. Ребята из одного дома, с одного двора по определению становятся друзьями. Врагами становятся те, кто пытается тебя обидеть. Дни проходят беззаботно, в мальчишеских шалостях. И что самое главное – детям легче прощать, они быстро забывают обиды. А взрослые, причиненные им обиды, помнят очень долго, оставляя их тяжелым грузом где-то в дальних уголках своей души.

Я подошел к дому своей матери – в окнах света не было. Значит, жильцы и вправду съехали. А вот в окнах соседа Николая Степановича, наоборот, ярко горел свет. Говорили, что он прошел всю войну и с тех пор страдал бессонницей, во всяком случае, свет у него в квартире не гас никогда, даже глубокой ночью. Мне это только на руку. Ключи от квартиры, скорее всего, у него.

Я поднялся на второй этаж и позвонил в соседскую дверь. Оттуда послышались шаркающие шаги старого ветерана.

Без всяких вопросов, о том, кто же это его беспокоит, Николай Степанович распахнул дверь и пристально уставился на меня.

– Здравствуйте, дядь Коль! – вежливо сказал я.

– Антош, никак ты, что ли? – спросил ветеран. Я был несказанно удивлен, что сосед узнал меня спустя столько времени. Вот это феноменальная память, хотя при чем тут память. Не может же быть, что бы лицо мое совсем не изменилось.

– Да это я, дядь Коль. Мне бы ключи от квартиры нашей. А то у себя в городе ремонт делаю, краской ужасно воняет. Вот хочу тут переждать, пока выветрится, – соврал я. Ну не рассказывать же соседу истинную причину моего возвращения.

– Да конечно. Заходи, давай, – ветеран распахнул дверь шире, впуская меня. – Ну, ты, конечно, вымахал. Смотри-ка, какой красавец стал. Мать твоя говорила, женился ты?

– Уже три года как, – непринужденно ответил я. – В городе живем.

– Ну да, ну да. Молодым нынче в глубинке делать нечего. Все разъехались, одни мы, старики, и остались.

Ветеран снял связку ключей с гвоздика на стене прихожей и протянул мне.

– Ты сюда с супругой или как?

– Один. Она у своей матери переночует, – вновь соврал я.

– Ну раз один, то заходи ко мне, если скучно станет. Посидим, поболтаем.

– А теть Вера не будет против? – поинтересовался я.

Николая Степанович неожиданно поник.

– Антош, так умерла Вера Васильевна, уж пять лет назад. Вот я тут один теперь и маюсь.

– Извините…

– Да что ты. Ты-то тут не виноват, старость – она такая. Одинокая. Так что ты заходи, я допоздна не сплю.

– Хорошо, дядь Коль, непременно зайду.

Я ушел от соседа и вошел в родительскую старую квартиру.

Здесь было пусто. Включив свет в комнате, я с радостью обнаружил, что кровать все-таки имелась. Ну, хотя бы спать на полу не придется. На кухне ничего не было, кроме небольшого стола и пустого советского холодильника, того самого, который жил своей жизнью, и работал по собственному желанию. На подоконнике стоял цветной горшей, из которого торчал давно засохший стебель неизвестного мне растения, от прошлых жильцов ещё остались пепельница и пачка каких-то дорогих импортных сигарет. Я подошел к окну и, достав сигарету из пачки, закурил. Дым, попав в легкие, вызвал жуткий кашель. Я не курил с тех самых пор, как в детстве меня строго наказала мать, поймав с сигаретой. А сейчас было какое-то непонятное желание взяться за вредную привычку. Не хватает только рюмки водки для картины со мной в центре под названием "Полностью потерянный и одинокий". Пить одному – это наверное главный показатель своей ненужности окружающему миру.

Вот теперь я именно такой. Преданный и ненужный.

Я выдохнул очередную порцию дыма. Нет, не помогает. С дымом не уходят дурные мысли.

В животе заурчало. Похоже, пустой желудок требовал пищи.

Как вовремя – подумал я и взглянул на часы.

Половина десятого.

Единственный в селе магазин, может, еще и открыт.

Я быстро накинул куртку и, закрыв дверь своей старой квартиры, отправился за покупками.

Магазин был неподалеку. Срезав путь через детскую площадку, я вышел к маленькому зданию с вывеской "Продукты".

Я очень удивился, увидев припаркованный возле магазина автомобиль. Черный, полностью тонированный спортивный "Ягуар". Вот это находка, в этом убогом селе. Может, кто-то из ребят, повзрослев, разбогател и приехал проведать своих стариков? Номера были московскими, на них красовались три шестерки. Видимо, водитель машины не из суеверных, и уж точно не из бедных.

С минуту я рассматривал спортивный шедевр, после чего наконец-то вошел в магазин.

Вопреки моим ожиданиям, здесь все было по-другому. Вместо старенького магазинчика внутри был маленький супермаркет. Я прошелся по рядам, скромных, не в пример городу, продуктовых полок. В мою корзинку легли пачка пельменей, пакет соли и буханка хлеба. Завершением моих покупок стали три бутылки пива. Водку я на дух не переносил, поэтому решил ограничиться пивом для утоления своей грусти.

Уже подходя к кассе, я увидел парня, в котором безошибочно распознал владельца спортивной машины, ожидающей на улице. Незнакомец был одет во все черное, кожаная куртка спортивного покроя смотрелась отлично, гармонируя с цветом его волос. Часы на запястье говорили о немалом достатке, их хозяина. Хотя об этом же можно было догадаться, едва взглянув на его покупки. Две бутылки виски, причем видно, что самого дорогого, который нашелся в этом скромном захолустье. Парень на секунду смерил меня оценивающим взглядом, после чего вновь повернулся к продавщице.

– Послушайте, я не могу вам это продать, при всем желании, – оправдывалась девушка. Я моментально вспомнил о запрете продавать крепкий алкоголь в позднее время. Неужели и мое пиво придется вернуть обратно на полку?

– Принципиальная, значит? – проговорил парень в черном, извлекая из внутреннего кармана куртки бумажник. – И сколько же стоит твоя принципиальность?

– Я не…

Перед кассиршей легла пятитысячная купюра.

Мне показалось, что я отчетливо услышал, как она проглотила собственную гордую фразу "Я не стану", а может, это больше походило на "Я не могу".

Все-таки в России живем, подумалось мне.

Парень тем временем положил сверху вторые пять тысяч. Похоже, сумма перед продавщицей уже превзошла стоимость виски.

Лицо девушки налилось краской, и она украдкой покосилась на меня, будто ожидала, что я сейчас же должен закричать "Люди добрые, гляньте, что делается".

Я молчал.

Наконец продавщица нелепо улыбнулась и сгребла деньги куда-то под стол. Незнакомец широко улыбнулся и, взяв купленные бутылки, повернулся ко мне.

– Вот так всегда, – сказал он, хитро подмигнув, и направился к выходу. Похоже, этот человек всегда получает все, что захочет.

Вот бы мне так беспечно шагать по жизни, широко улыбаясь всем неприятностям.

Я подошел к кассирше оплатить свои покупки. Женщина ничего не возразила против трех бутылок пива. То ли в силу того, что алкоголя в пиве было в разы меньше, чем в проданном ранее виски, то ли потому, что я стал невольным свидетелем ее наживы. Как бы там ни было, я честно отсчитал деньги за содержимое моей корзинки, и вышел в ту же дверь, что парой минут раньше хозяин "Ягуара".

Едва я ступил на дорогу, перед магазином, как меня ослепил свет несущейся на меня машины. Раздался визг тормозов, но слишком поздно. Я не успел отскочить в сторону. Красный как помидор автомобиль все же задел меня. Удар отбросил меня на обочину, в сторону от дороги. Пакет вырвался из рук, упал на асфальт, сдабривая пивом, лежащие по соседству пельмени. Боль пронзила ногу. В глазах наступила темнота. Мир угас.

Привел меня в чувство незнакомец, покупавший виски в магазине.

– Эй, парень! – голос был настойчивым, рука шлепала меня по лицу. – Ты как? Нормально?

– Вроде как, – я уселся на обочине, разминая ушибленную ногу.

Незнакомец внимательно осмотрел меня и удовлетворительно кивнул.

– Представляешь, дура-то эта даже не остановилась. Сбила тебя и укатила по своим делам, как ни в чем не бывало, – поведал, пришедший мне на помощь. – Давай помогу.

Он помог мне подняться, нога болела не сильно. Наверно, простой ушиб. Раздражал больше тот факт, что незадачливый водитель скрылся, даже не удосужившись проверить, все ли со мной в порядке.

Мой взгляд упал на пакет на асфальте. Похоже, о пельменях в качестве позднего ужина можно было забыть.

– Попил пивка, – грустно сказал я.

– Да черт с этим пивом, – отозвался незнакомец, протягивая мне одну из бутылок купленного им виски. – Присядем? – он указал в сторону детской площадки, что оказалась сразу за моей спиной, через дорогу от магазина.

Отказываться я не стал, все-таки человек не прошел мимо, когда я оказался в беде. Я был благодарен ему за это.

Мы прошли к столику и лавочкам, имевшимся в каждом российском дворе рядом с детскими площадками. Наверное, для того, чтобы мамочки могли следить за своими детьми, пока те резвятся на снарядах и качелях. А вечером такие лавочки традиционно превращались в приют для любителей ночных алкогольных посиделок. Собственно, этим мы и собирались заняться.

Незнакомец взгромоздился на стол, используя лавочку как подставку для ног.

Я взглянул на этикетку бутылки.

– Шотландский. Сам не ожидал, что здесь такой найдется, более-менее сносный. Ну что, за обезьяну с гранатой? – усмехнулся он, открутив крышку своей бутылки. Я сделал тоже самое, и, чокнувшись бутылками, мы сделали по глотку.

Напиток и впрямь оказался неплохим.

– Твоя машина? – спросил я, вновь заметив "Ягуар" на обочине.

– Да, – улыбнулся незнакомец. – Ну не соседского же комбайнера Васи.

Он извлек из кармана куртки сигареты и закурил, протянув мне пачку. Я отрицательно покачал головой. Курить не хотелось.

– Ты, я смотрю, не из суеверных, с таким номером ездить.

– Этот номер мне как талисман. Только удачу приносит. А суеверия все – это чушь. Плохое всегда случается только с хорошими людьми, – незнакомец выдохнул струйку дыма и продолжил. – Вот сам подумай. Ты человек вроде не плохой, никому зла не сделал, а дура та, именно тебя и сбила.

– Ну, это случайность, могло со всяким произойти, – я сделал глоток виски.

– Хорошо, то есть ты мне хочешь сказать, что вечером сейчас тут шатаешься от хорошей жизни? И впрямь очень счастлив?!

Какой же он все-таки проницательный собеседник.

– Может, и не так все гладко, конечно, – признался я.

– Вот видишь, плохое всегда случается с хорошими людьми.

– Ну хорошо, а что насчет тебя? Ты же тоже здесь со мной?

– Это другое. Скажем так, я здесь по важному делу, – туманно ответил незнакомец. Допытываться я не стал, не хочет говорить, его право.

– Так что же стряслось у тебя, парень? – наконец-то спросил он.

– Антон, – представился я. Манера собеседника обращаться ко мне "парень" немного раздражала. Разница в возрасте между нами не сильно и велика, если по-честному рассудить.

– Марк. Будем знакомы, – представился мой вечерний собутыльник и чокнулся своей бутылкой о горлышко моей.

Мы вновь выпили, и Марк повторил свой вопрос:

– Так что случилось?

– С женой поругались, – соврал я.

Не было никакого желания изливать ему душу.

– Все беды от баб, – многозначительно, будто философ, заключил мой новый знакомый. – Ты переживаешь за нее, вкладываешь в нее душу, уделяешь все свое свободное время, вырывая его у проклятой работы, на которой ты держишься, только чтобы она могла тратить чуть больше на свою косметику. Выполняешь все ее капризы, оправдывая данное тебе искрометное звание "Быть мужиком". А потом вдруг – бац. Она находит кого-то богаче, моложе или более искусного любовника, и ты уже летишь на помойку, как ненужный отработанный презерватив.

– Ну не всегда же именно так, – попытался я сделать вид, будто Марк не попал в точку на мой счет.

Проницательности ему не занимать, это точно.

– Ну да, не всегда. Иногда она сведет мужика в могилу намного раньше, чем этот волшебный ослик донесет госпожу до пьедестала комфорта. Дурачок умрет с ее именем на устах, а уже через месяц ее постель согреет новый кандидат на роль ослика-2. Противно, не находишь? – Марк внушительно отпил из бутылки и посмотрел мне в глаза, ожидая ответа.

– Я про тебя кое-что понял – ухмыльнулся я.

– Неужели?

– Ты заядлый пессимист и однозначно не женат.

– Скорее реалист, а насчет жены – это ты в точку, у меня на этот счет, как ты мог заметить, своя философия, – улыбнулся он.

– А как же чувства и любовь? В твою философию это как вписывается?

– Любовь? В наше время все продается, у всего есть цена, – хмыкнул Марк. – И когда говорят восторженное "Я тебя люблю" – имеют ввиду " Мне с тобой удобно" или "Комфортно". Одни продаются за эмоции, другие из-за собственной необходимости чувствовать себя хоть кому-то нужными. Кто-то банально за деньги. Помнишь ту продавщицу? Еще пара купюр сверху – и она была бы готова обслужить меня во всех смыслах, прямо там же в подсобке.

Какими бы грубыми не казались мне слова Марка, все-таки он в чем-то был прав. И от этого становилось противно. Будто вся грязь этого лживого мира, разом прилипла ко мне. И теперь не отмыться.

– Грустно все это, – проговорил я вслух.

– Грустно становится, когда по-настоящему осознаешь свою никчемность, – вновь философски начал Марк. – Только со смертью приходит понимание, что ты лишь пустое место. Жена будет плакать недолго, вскоре сменит траурный платок на свадебную фату и будет кричать о вечной любви, только уже к другому. Не к тебе. Дети вскоре вырастут и забудут. Внуки и вовсе не вспомнят о твоем существовании. Родители будут горевать, но тоже относительно недолго, время проходит. Все приспосабливаются. А тебя уже нет. Вот это по-настоящему грустно.

– Так и есть, – подтвердил я, уже немного захмелев.

– Ну, чтобы не грустить, есть одно средство. – Марк задорно спрыгнул со стола и, ухватив меня за руку, потянул в сторону машины. – Идем.

– Я надеюсь, ты, напившись, не собираешься за руль? – попытался я вразумить своего нового знакомого.

– Не переживай, – заверил тот абсолютно трезвым голосом.

Нырнув в машину, он извлек оттуда прозрачный пакетик с белым порошком.

– Это что? – недоверчиво покосился я на Марка.

– Лекарство от грусти, – торжествующе сказал он. – Да ты не думай. Это не дурь. Обычное тибетское чудо, перемолотые травы для успокоения. Тьфу… Чуть было не сказал – для упокоения… Это поможет избавиться от дурных мыслей и расслабиться.

Избавиться от дурных мыслей. Как раз то, что мне нужно. Вот правда, выглядит порошок сомнительно.

– Это точно не дурь?

– Я тебя уверяю…

Марк ловко, одной рукой, раскрыл пакетик и принялся насыпать порошок прямо в бутылку с виски. Затем он проделал то же самое и с моей бутылкой, которую я покорно протянул ему.

Марк не походил на наркомана.

Порошок мгновенно растворялся в виски, едва касаясь жидкости. Если бы там все начало бурлить и пениться, я бы явно не стал пробовать тибетское чудо. Но реакция было привычной, будто растворялся сахар в горячем чае.

– Ну, чтоб не грустить.

Мы выпили. Вкус виски совсем не изменился. Но изменилось что-то вокруг. Меня начало странно покачивать, будто на палубе корабля. Я зашатался, онемевшая рука выронила бутылку на асфальт. В стороны брызнуло стекло.

Не понимая, что происходит, я попытался сделать пару шагов назад, но неуклюже упал на спину. Удар я совсем не почувствовал. Я увидел склонившееся надо мной, расплывшееся в широкой улыбке лицо Марка:

– Приятного тебе путешествия, парень.

В одну секунду изображение, что видели мои глаза, рассыпалось на тысячи мелких осколков, мгновенно поменявшихся местами. Неправильно собранная черно-белая мозаика.

Что со мной?

Я зажмурился, встряхнул головой в попытке сбросить наваждение. Но, открыв глаза, я не увидел ничего, вокруг была темнота.

Я сорвался с места и начал падать куда-то вниз в этой кромешной темноте. Она была настолько плотной, что я не видел своих рук. Я их даже не чувствовал, будто падал вниз только мой разум… или душа?

Я все ждал, когда же наступит конец, но падение не прекращалось. Оно длилось бесконечно. Потом пришла боль. Сдавливая виски, сверля разум. Боль все нарастала и нарастала. Когда казалось, что она уже невыносима, и я вот-вот потеряю сознание, я ощущал новый виток боли. И нельзя было спастись в забытьи.

Я хотел прекратить эти страдания сильнее, чем хотел жить. Я желал умереть, лишь бы избавиться от этих мук.

Неожиданно сквозь полотно боли прорвалась мысль.

А что, если я уже умер?

Что, если это и есть существование после смерти?

Вечное падение в бездну и это нескончаемая невыносимая боль, что раздирает на куски мой разум.

Неужели это и есть ад?

Я ощутил жуткий страх. Безысходность. Неужели это не прекратиться никогда?

Только не это. Только не так.

Я взмолился истошным криком, но голоса своего не услышал, только мысли. Боже, прошу, молю, прости… ослабь мою боль. Нет… дай мне второй шанс, верни меня обратно.... я все исправлю… все сделаю по-другому…

Я пытался вспомнить хоть одну молитву.

" Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твое…"

Слова забывались, строчки стирались из памяти, вырываемые болью.

"… Избавь нас от лукавого…"

Боже, как же больно.

– Нет, нет.

Целая вечность.

Сколько я был там? Бег времени никак не ощущался, может, времени и вовсе не существовало.

Но вскоре сознание, истерзанное болью, все же угасло.

Спасительное забытье приняло меня в свои объятья.

Сознание вернулась.

Передо мной открылась мрачная ночная аллея, тяжелые вековечные дубы смыкали высоко над моей головой свои ветви, сквозь них просачивался тусклый лунный свет. Несколько листьев сорвались откуда-то сверху и плавно поплыли вниз. Слишком медленно, слишком лениво.

Где я?

Я сделал несколько несмелых шагов вперед, тишину нарушило карканье ворон, раздавшееся где-то в высоте, порыв холодного ветра ударил в лицо, по спине пробежали мурашки.

Я присмотрелся к тому, что впереди, и разглядел едва заметное свечение, слабую точку света. Я зашагал вперед, с каждым шагом ветер усиливался, а крики птиц там, наверху, становились громче.

Вдруг огромная тень пронеслась над головой, расправив метровые крылья. Ворон, я не успел рассмотреть его, но что-то подсказало мне, что это именно он. Неужели они бывают такими огромными?