Когда читаешь подряд стихи Аркаши Сапожкова (Максима Куликова), то создается впечатление непрерывной езды с тяжелыми препятствиями. И при чтении одного стихотворения такое же чувство, но препятствие встречается чаще всего одно, иногда два. В чем здесь дело?

Поэт намеренно разбивает дорогу, устраивает на ней завалы, роет ямы. Иначе трудно объяснить, почему одна часть дороги прямая, ровная, как в «Сентябрь, поэтичная пора…», а другая лишена точной рифмы, напрягает сбоем ритма, нарочитой корявостью. И даже в этой относительно гладкой вещи первое слово – сентябрь – лишено одного необходимого для гладкописи слога. А чаще всего мы встречаем резкие лексические перепады. То, что у, я бы сказал, менее решительного провокатора сглаживалось бы постепенным переходом от нейтральных слов к нарочито брутальным, в стихах Сапожкова подается дерзко, вот вам! «Осенний листок» – название настраивает на элегический лад. И ритм выбран меланхолический, но каков лексический ряд: кандидаты, валютный оскал, фракции, ассигнации, коллекторы. Автор честно дает понять – другим «осенних листков» у меня для вас нет.

Автор правдив, понимает, что элегиям и вальсам места нет.

В нарочитой сшибке лексических пластов: начало – «Любови все сословия покорны», через строку – «Реальная братва елозит порно», – и состоит, как мне представляется, особенность языка Сапожкова. Мы нет-нет, да поддаемся знакомому ритму, – «Любовь у всех своя, коварен Бог» – перекликается с нами Высоцким поэт, и тут же – «Любовь порой живёт в дерьме и поте». Я бы назвал этот прием двойной провокацией: и первая строчка с уже «вызывающим изъяном» – «Под шерри бренди и Чака Берри», вторая же бьет в ту же точку с

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Хуже некуда. Стихи и песни

С этой книгой читают