Машина желаний

Профессор первым начинает спускаться с насыпи. Отпустив его на пяток шагов, Виктор командует:

– Как тебя… Антон! Пошел следом!

И, подождав немного, начинает спускаться сам.

Зеленое утро Зоны закончилось, растворилось в обычном солнечном свете.

Они уже довольно далеко отошли от насыпи и медленно, гуськом поднимаются по склону пологого холма. Насыпь отсюда видна как на ладони. Что-то странное происходит там, над поверженными танками, над разбитыми платформами, над опрокинутым тепловозом: словно бы струи раскаленного воздуха поднимаются над этим местом, и в них время от времени вспыхивает и переливается яркая клочковатая радуга.

Но они не смотрят туда. Профессор идет впереди и перед каждым шагом настороженно высматривает место, куда поставить ногу. Антона мучает плохо уложенный рюкзак, но и он не вертит головой, хотя смотрит не столько под ноги себе, сколько под ноги Профессору. Дистанцию он соблюдает плохо, но Виктор пока молчит. Взгляд его с привычной автоматической быстротой скользит от собственных ног к затылку Антона и затылку Профессора, вправо от Профессора, влево от Профессора и снова к себе под ноги.

Профессор добирается до вершины холма, и Виктор сейчас же командует:

– Стой!

Профессор замирает на месте и осторожно приставляет поднятую было для следующего шага ногу. Они сбиваются в кучку, смотрят вниз. Ниже по склону, метрах в тридцати – сорока лежит обширная проплешина, начисто лишенная растительности, гладкая и даже отсвечивающая на солнце, как мутное стекло. Посередине ее красуется что-то вроде большой металлической лепешки, в которой только по вдавленным в проплешину лопастям можно узнать остатки вертолета.

– Господи, – произносит Антон, вытирая со лба пот. – Что это с ним?

– Гравиконцентрат, – объясняет Профессор.

– Как вы сказали?

– Заткнитесь, – говорит Виктор.

Прищуренными глазами он внимательно разглядывает проплешину и ее окрестности. Он колеблется. Потом решительным движением запускает руку в набедренный карман и извлекает несколько гаек.

– Это область повышенной гравитации, – вполголоса втолковывает Профессор Антону. – В этом месте сила тяжести в тысячи раз выше обычной…

Антон пораженно цокает языком, но, судя по всему, не очень хорошо понимает, о чем идет речь.

Виктор, нешироко размахнувшись, бросает гайку. Описав высокую дугу, она падает в десятке метров впереди.

– Идите за мной, – произносит Виктор. – Шаг в шаг.

Остановившись на месте падения гайки, он бросает вторую, целясь правее края проплешины. Несколько первых метров гайка летит по обычной дуге, а потом словно кто-то невидимый срывает ее с траектории, и она вкось, со страшной скоростью уходит влево по прямой и врезается в почву в метре от края проплешины.

– Ага! – удовлетворенно говорит Виктор. – Расползлась жаба.

И он бросает следующую гайку еще правее от проплешины. На этот раз гайка летит, как ей положено, и падает в тридцати шагах впереди.

– За мной, – командует Виктор. – Шаг в шаг.

Они переходят на место падения третьей гайки, причем Антон следует за Профессором в ногу, прижимаясь грудью к его рюкзаку и опасливо косясь влево, на страшную проплешину.

Виктор кидает следующую гайку, забирая еще правее.

Проплешина осталась позади и выше.

– Теперь впереди Антон, – распоряжается Виктор. – Вон тот кустик видишь?

Профессор трогает его за рукав.

– Простите, Виктор. Могу я вас попросить…

– Ну?

– Разоритесь на одну гайку. Бросьте в самый центр.

– Зачем это тебе? – осведомляется Виктор подозрительно.

– Просто я хочу посмотреть. Никогда этого не видел. Только в кино.

– Хм… Что ж… Так ведь она до центра и не долетит, наверное…

– А вы киньте повыше.

Виктор выбирает гайку покрупнее и, размахнувшись, изо всех сил швыряет ее вверх в сторону проплешины. Им удается проследить полет гайки только до верхней точки траектории. Потом она исчезает, в то же мгновение раздается громовой удар, и они хватаются друг за друга, потому что земля сильно вздрагивает под ногами, а по проплешине и раздавленному вертолету словно бы проходит какая-то рябь. Некоторое время все трое молчат. Затем Виктор произносит с досадой:

– Черт бы тебя драл с твоими опытами… Что тут тебе – институт, что ли, в самом деле? И я тоже, дурак битый, за тобой… Эй, как тебя… Антон! Направление на тот кустик – марш!

…Ведет Антон. Профессор, идеально выдерживая дистанцию и глядя себе под ноги, идет за ним. Виктор, ни на секунду не переставая смотреть по сторонам и под ноги, говорит в спину Профессору:

– У нас эту штуку называют «комариная плешь», а у вас как-то по-другому?

– Гравиконцентрат.

– И что это, по-вашему, такое, по-научному?

– Участок повышенной…

– Да нет. Не о том речь. Откуда это взялось? Как она работает?

– Этого никто не знает, – говорит Профессор.

– Вот и у нас никто не знает… А сколько народу на этих плешаках приковалось! Особенно в первое время. Каждый дурак думал: обойду, дескать, ее стороночкой, а его как швырнет на бок, и либо сразу расплющит, либо еще хуже, так и подыхает с голоду прикованный… – Совершенно механически он вытягивает в сторону левую руку и вдруг кричит:

– Стой!

Профессор послушно замирает, а Антон делает еще пару шагов и оборачивается, очень недовольный. Виктор стоит неподвижно, полузакрыв глаза, и шевелит пальцами вытянутой руки, словно что-то ощупывая в воздухе.

– Ну, что там еще, шеф? – брезгливо осведомляется Антон.

Виктор осторожно опускает руку и бочком-бочком придвигается ближе к Профессору. Лицо его напряженное и недоумевающее.

– Не шевелитесь… – хрипло говорит он. – Стоять на месте, не двигаться…

Антон испуганно озирается, втянув голову в плечи.

– Не шевелись, дурак! – севшим голосом шипит Виктор.

Они стоят неподвижно, как статуи, а вокруг – мирная зеленая травка, кусты тихонько колышутся под ветерком, и над всем этим яркое ласковое солнце. Потом Виктор вдруг говорит на выдохе:

– Обошлось… Пошли. Нет, погоди, перекурим.

Он присаживается на корточки и тянет из кармана пачку с сигаретами. Губами вытягивает сигарету и протягивает пачку Профессору, который присаживается рядом. Антон спрашивает с раздражением:

– Ну хоть подойти-то к вам можно?

– Можно, – отзывается Виктор, затягиваясь. – Подойти можно. Подойди. – Голос его крепнет. – Я тебе что говорил? (Антон останавливается на полпути.) Я тебе что говорил, дура? Я тебе говорю «стой», а ты прешься, я тебе говорю «не шевелись», а ты башкой вертишь… Нет, не дойдет он, – сообщает Виктор Профессору.

– У меня реакция плохая, – жалобно говорит Антон. – С детства. Дайте сигаретку, что ли…

– А реакция плохая – сидел бы дома, – говорит Виктор и протягивает ему пачку.

Они прежним осторожным аллюром движутся вдоль поваленной изгороди: Профессор – Антон – Виктор. Солнце уже поднялось высоко, на небе ни облачка, припекает. Слева – изгородь, справа – канава, наполненная черной стоячей водой. Очень тихо: не слышно ни птиц, ни насекомых. Только шуршит трава под ногами.

Антон приостанавливается, вытирает со лба пот, подбрасывает спиной рюкзак, прилаживая поудобнее, и засовывает большие пальцы за лямки. Через несколько шагов он начинает насвистывать, еще через несколько шагов наклоняется, подбирает прутик и идет дальше, похлопывая себя прутиком по ноге.

Виктор тяжелым взглядом наблюдает за его действиями. И когда Антон принимается своим прутиком сшибать пожухлые цветочки справа и слева от себя, Виктор достает из кармана гайку и очень точно запускает ее прямо в затылок модному писателю. Веселый свист обрывается тоненьким взвизгом, Антон хватается за голову и приседает на корточки, согнувшись в три погибели. Виктор останавливается над ним.

– Вот так вот оно и бывает, – говорит он. – Только вот взвизгнуть ты на самом деле не успеешь… В штаны не наложил?

Антон медленно распрямляется.

– Что это было? – с ужасом спрашивает он, ощупывая затылок.

– Это я тебе хотел показать, как бывает, – объясняет Виктор. – Неужели и тут не понял? Ну что, по морде тебе дать? Самоубийца…

– Не надо, – отвечает Антон, облизывая губы. – Понял.

Они бредут через свалку, по слежавшимся грудам мусора, мимо облупленных и ржавых ванн, расколотых унитазов, мимо покореженных автомобильных кузовов… блестит битое стекло, валяется мятый электрический самовар, кукла с оторванными ногами, рваное тряпье, россыпи ржавых консервных банок…

Впереди опять идет Антон, лицо у него злое и напряженное, губы кривятся. Он шепчет сквозь зубы:

– Опять дерьмо… и опять дерьмо… и всюду дерьмо… и даже здесь дерьмо… дерьмо, и только дерьмо, и ничего, кроме дерьма, и да поможет мне бог! Аминь.

Посвистывает ветер, катит мятую бумагу, вздымает клубочки пыли. На небе появились облака, они временами закрывают солнце.

Идет Профессор, сосредоточенно глядя себе под ноги. Лицо у него спокойное и даже какое-то умиротворенное. Он меланхолически декламирует вполголоса:

– Кто знает, что ждет нас? Кто знает, что будет? И сильный будет, и подлый будет. И смерть придет и на смерть осудит. Не надо в грядущее взор погружать… Не надо в грядущее взор погружать.

Идет Виктор. Он ничего не шепчет. Он работает: взгляд прямо, взгляд вправо, взгляд влево, взгляд вниз… Время от времени он поднимает над головой руку и снова шевелит пальцами, словно бы что-то ощупывая в воздухе. Очень не нравится ему эта свалка.

И вот в равномерный шум ветра вмешивается новый, посторонний звук. Какое-то тиканье. Стрекотание какое-то. Виктор останавливается и наклоняет голову, прислушиваясь. Стрекотание постепенно усиливается, словно приближается.

– Стой! – командует Виктор.

Все замирают на месте. И вдруг слева, над кучками мусора возникает из ничего темный полупрозрачный вертящийся столб. Он похож на маленький смерч, но это не смерч. Он похож на «пылевого чертика», но это и не «чертик». Он неподвижно стоит, крутясь вокруг оси, над кучей битых бутылок, и от него исходит шуршащее металлическое стрекотание, как будто стрекочет гигантский кузнечик. Виктор, не шевелясь, только скосив глаза, наблюдает за ним. Призрачный столб вдруг сдвигается с места и, описывая замысловатую кривую, скатывается с кучи мусора и проходит между Антоном и Профессором.

– Стоять! Стоять! Не шевелиться! – хриплым шепотом кричит Виктор.

Крутящийся столбик на мгновение задерживается возле Профессора и легко уходит вправо в заросли пыльных лопухов, тая, рассеиваясь, распадаясь на ходу. Стрекотанье, достигнув нестерпимо высокой ноты, обрывается.

Все стоят неподвижно. А вокруг снова тишина, только посвистывает ветер и шуршит мятая грязная газета, обмотавшаяся вокруг ноги Профессора.

– Вперед, – говорит Виктор и прокашливается.

Но двое впереди не двигаются.

– Погодите, шеф, – говорит Антон. – Ноги что-то шалят…

– Что это было? – спрашивает Профессор, не оборачиваясь.

Антон нервно хихикает, а Виктор говорит:

– Не знаю я… Было и прошло, и слава богу. Вперед, вперед! Скоро привал! – И шипит, озираясь: – Экое дрянное место!

Они расположились в тени церквушки на окраине поселка. Виктор разливает в протянутые стаканчики спиртное. Все выпивают и принимаются за еду.

– Как у вас аппетит, Профессор? – спрашивает Антон, с отвращением откусывая от крутого яйца.

– Признаться, тоже неважно, – отзывается тот.

– Пива бы сейчас, – вздыхает Антон. – Холодненького! В глотке пересохло.

Виктор сейчас же разливает еще по стопке. Он единственный из троих, кто ест и пьет с аппетитом. Профессор осторожно спрашивает его:

– Далеко нам еще?

Виктор долго молчит, а потом угрюмо отвечает:

– Не знаю.

– А по карте?

– А что по карте? Масштаба там нет. Стервятник обернулся за двое суток, так то Стервятник…

– Кто это такой – Стервятник? – спрашивает Антон.

Виктор усмехается, неторопливо закуривает.

– Стервятник – это, брат, не нам чета. Последний из стариков. С первых же дней начал, меня водил, когда я подрос. Большой был человек. Ас.

– А почему – был? – спрашивает Антон.

Виктор продолжает, как бы не слыша вопроса.

– И большая была сволочь. Сколько он новичков загубил! Уходили вдвоем-втроем, а возвращался один. Вот вам бы с ним сходить… – Он неприятно смеется, переводя взгляд с Профессора на Антона и обратно. – А впрочем, досюда вы бы и с ним дошли. Ладно! – обрывает он себя. – Вы как хотите, а я прикорну. Да не галдите здесь. И из тени не выходите.

Виктор спит, положив голову на рюкзак, а Профессор с Антоном, прислонившись спинами к кирпичной стене церкви, курят и беседуют.

– А что с ним все-таки случилось, с этим Стервятником? – спрашивает Антон.

– Он был единственным человеком, который добрался до Золотого Круга и вернулся, – отзывается Профессор. – Легенда существует много лет, но Стервятник первый подтвердил эту легенду. Вернувшись, он в два дня невероятно, невообразимо разбогател… – Профессор замолкает.

– Ну?

– А потом вдруг повесился.

– Почему?

Профессор пожимает плечами.

– Это какая-то темная история. Он собирался снова идти к Золотому Кругу, вдвоем с нашим Виктором. Виктор пришел к нему в назначенное время, а тот висит, и на столе карта и записка с пожеланием всяческих успехов.

Антон с сомнением смотрит в сторону похрапывающего Виктора.

– А может быть, наш шеф его… того?

– Все может быть, – легко соглашается Профессор.

Некоторое время они молча курят.

– А как вы полагаете, Профессор, этот самый Золотой Круг – действительно Машина Желаний?

– Стервятник разбогател. Он всю жизнь мечтал быть богатым.

– И повесился…

– И повесился. Тут нет никакого противоречия. Просто на самом деле человек никогда не знает, чего он хочет. Человек – существо сложное. Голова его хочет одного, спинной мозг – другого, а душа – третьего… И ни один человек не способен в этой каше разобраться.

– Это верно, – говорит Антон. – Это очень верно вы говорите. Давеча вот я сказал вам, что иду сюда за вдохновением… Вранье это. Плевал я на вдохновенье…

Профессор с любопытством смотрит на него. Антон, помолчав, продолжает:

– Нет, это не объяснить. Может быть, и в самом деле за вдохновеньем. Откуда я знаю, как назвать то, чего я хочу? И откуда мне знать, что я действительно не хочу того, чего я не хочу? Это какие-то чертовски неуловимые вещи: стоит их назвать, и они пропадают… Как тропическая медуза – видели? В воде волшебный цветок, а вытащишь – комок мерзкой слизи… А вы тоже не знаете?

– Не знаю. Знаю только, что надо многое менять, что так дальше продолжаться не может… Нет, не знаю. Иду за знанием.

– Во многие знания – многие печали… – бормочет Антон.

– Тоже верно, – со вздохом говорит Профессор. – Давайте считать, что я иду ставить эксперимент – чисто, точно, однозначно… Просто научный эксперимент, связанный с неким фактом. Понимаете?

– Нет, – говорит Антон. – По-моему, фактов не бывает. Особенно здесь, в Зоне. Здесь все как-то выдуманно. Чья-то бесовская выдумка… Нам всем морочат голову. Кто – непонятно. Зачем – непонятно…

– Вот и хотелось бы узнать: кто и зачем.

– А кому это надо? Надо ведь совсем другое. Что толку, если вы и узнаете? Чья совесть от этого станет чище? Чья совесть от этого заболит? Чья душа найдет покой от этого?