Девственник. Роман

© Анжела Конн, 2019

ISBN 978-5-4496-4427-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анжела Конн.

ДЕВСТВЕННИК

«Всё разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света».

Л. Н. Толстой

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Порывом ветра край тюлевой занавески занесло на лицо спящего, взметнуло и вернуло назад, касаясь едва дрогнувших губ молодого человека. Следующий порыв ветра, более сильный, чем первый, прямо-таки взбесил хлеставший по лицу тюль. Пытаясь унять наглое щекотание, мужчина повернулся на правый бок, в надежде избавиться от летающей над головой ткани. Но и там она не давала ему покоя. Схватив за кончик назойливой занавески, мужчина шепнул: «На-та-ша, На-та-ша, не ускользай… останься…».

Новый шквал, мощнее двух предыдущих, опрокинул на него вместе со шторой и карниз, прикреплённый под потолком кое-как. Шум от упавшей перекладины заставил бедолагу вскочить с кровати и захлопнуть распахнувшееся окно. Сон слетел с него как лёгкий тюль – скользнул с головы к лицу, скатился с плеч и, плавно струясь, ушёл вниз. Слетел до того, как будильник, заведённый на семь утра, завёлся и отбился в звонкой падучей, раздербанив остатки сладкой дрёмы.

Выпутавшись из кружевной пены, но ещё в тумане сновидений, молодой человек силился соотнести приснившееся с внешним миром. Это оказалось не под силу не перешедшему в дневное бодрствование мозгу, да и мышцы расслабились за ночь. Насупленный взгляд его сопровождал полёт ткани, и, сменив гнев на милость, светлел под невесомой прозрачностью занавески, облаком взметнувшейся ввысь и вальяжно распластавшейся на постели. Видение, которое только что приснилось, рассеялось, растворилось и уползло в заумь причудливых узоров.

За последний месяц этот сон повторился трижды. Может, виной роман Толстого и его героиня Наташа Ростова?! Из урока в урок и образ любимицы автора, и её амурные истории то с одним, то со вторым, а в развитии романа и с третьим, превратились в своего рода наваждение. С самого начала учитель словесности выбрал собственную тактику изучения сложного произведения через чувства героев и восприятия их его питомцами, вплетая в любовную канву исторические события и военные действия. Как ещё завладеть вниманием ребят, у которых музыку тела играют пробуждающиеся гормоны?.. Подобное – подобным. Любовью. Язык фактов, дат, эпохальных явлений преодолевался ими с большим скрипом… Другое дело – язык любви…

Не далее, как вчера, войдя в класс, он загадочным тоном произнёс: «Та часть класса, которая хочет „жить“ у Ростовых – налево, а другая, что симпатизирует Болконским – направо». (1) Класс охотно подчинился. Зная своего учителя, ребята поняли, что предстоит очередной затейный урок, продолжения которого ждали. И сейчас времени зря не теряли. Разбежавшись по партам, – со скоростью бега тараканов по углам от внезапной вспышки света, – они выжидательно смотрели на Алексея Сергеевича.

– Теперь, когда каждый из вас определил, в какой семье хотел бы «жить», аргументируйте причину выбора. Вспомните всё, что на уроках мы узнавали об этих семьях, что вас привлекает в них, и почему предпочтение отдаётся именно этой семье, а не другой… Благодаря живым играм и собственным методическим приёмам, изучение текста переставало быть формальным и навязанным, интерес к предмету усиливался от вовлечения учеников в сценки из романа.

Дети погружались в атмосферу склада и быта семей изучаемой эпохи через личные ощущения, входя в роль персонажа, которого сами же выбирали для обсуждения, исходя из симпатий и близости характера; импровизировали, включая в авторский текст свои реплики и движения, которые им казались уместными для данного эпизода; и творческая работа, приближая историю, делала её зримой и понятной.

Пока они шушукались и листали конспекты, учитель вдумчиво смотрел в окно. За ним цвела акация. Она вошла в его мир и осеняла неотвязными мыслями каждый раз, когда он видел перед собой цветущее дерево.

…Белые тяжёлые гроздья источали терпкий, дурманящий запах. На него, на этот аромат он тогда и пошёл, будучи с родителями в гостях у их друзей. Сидеть за столом со взрослыми скучно – весна и ровесники манили на свободу с непреодолимой силой. С такими же подростками, а шёл ему в ту пору двенадцатый год, выскочил в сад поиграть в прятки.

Сад большой, роскошный, с тропинками и зарослями; вдоль забора с внутренней стороны цвела белая акация, а внутри – плодовые деревья, уже расцвеченные мелкими цветочками. Бело-розовое царство… В нём и растворились его дружки, спрятавшись под кустами и деревьями.

Алёше удалось обнаружить одного за другим, без труда находя их скрюченные фигурки. Но последнего, Димку, найти оказалось совсем не просто. Этот был хитрее всех и спрятался надёжнее других. Пришлось обойти весь сад, зайти в дальние уголки, осмотреть все кусты, однако пацан провалился как сквозь землю. Застукать мокроносого было делом чести.

Оставалась неизведанной крайняя аллейка у забора. Алёша крадущимися шагами направился к ней, предвкушая близкое разоблачение корешка. Пытаясь поймать ухом знакомое шмыганье и хлюпанье, он раздвинул кусты, спутанные зеленью трав и листьев, и открыл было рот, округлившийся издать торжествующий возглас…

У забора, спиной к себе увидел мужчину, силуэтом напоминающего ему отца. Высокая фигура, русая шевелюра, рубашка в сине-голубую полоску, которую мальчик видел на нём всего полчаса назад, не оставляли сомнений. Он!

Алёша отступил на полшага, спрятавшись за ветками. С изумлением воззрился на падающие к щиколоткам джинсы отца и его странную позу… За ним кто-то другой мелькал, извивался, а сам отец, корчась в ритмичных непристойных движениях испустил странный звук, напоминающий победный крик радости.

Этот крик, сладостно привычный для мальчика по играм с отцом в «солдатики» из недавнего детства, сейчас вонзился в сердце острым клинком. Отец наклонился за упавшими брюками, и Алёша увидел за ним девушку с растрёпанными светлыми волосами, прижавшуюся к деревянному забору, узнавая в ней милую Агату, дочь приятелей их семьи, на которую порой смущался смотреть из-за её благородной красоты. Лицо её, обычно скромно-невозмутимое, теперь светилось. Выражение голубеющего счастья в распахнутых глазах напугало Алёшу нахальной неуместностью.

Сумеречное небо сомкнулось над деревьями и упало низко, лишая пространство воздуха, очертив перед потерявшими рассудок глазами мальчика противоестественную для понимания картину. Напирала сверху тяжесть, выворачивая живот наизнанку от увиденного. К месту и не к месту считалкой отстукивалась в висках некогда въевшаяся в память загадка:

Хищник, разевая пасть,

Из воды грозит напасть.

Возле берега бродил,

Кровожадный…

Мальчику на секунду привиделся хищный крокодил песочного цвета, прикинувшийся бревном в реке в ожидании добычи. Вот он вращает выставленными наружу глазами и ноздрями, разевает зубастую пасть и…

Не понимая происходящего, не чувствуя ничего, кроме страха, колотившего в грудь, он бросился бежать, не разбирая дороги. Добежав до места, где его ждали остальные участники игры в прятки, рухнул на землю, теряя сознание…

Алексей Сергеевич повернулся к классу. Его чёткий голос прервал бурные перешёптывания ребят:

– Продолжаем работать… Времени у нас в обрез. Конец четверти и, тем более, конец года увенчается большим сочинением… Мы должны всё успеть. Так, где у нас графы и князья? Медленно передвигаясь между рядами, всматривался в каждого.

– Я княжна Марья. – Стройная смуглая девушка поднялась из-за последней парты у окна. Серьёзный взгляд тёмных глаз прошёлся по учителю и замер за его спиной, на классной доске. Рита вообще редко улыбалась. И то, что она согласилась изображать Марью Болконскую, не удивило его. Если кому из учениц и подходил образ княжны, то именно ей.

Её «большие, глубокие» глаза сострадали каждому, кто в этом нуждался, а «лучи тёплого света снопами» (2) проникали в самое сердце. Строгость облика девушки в редкие минуты смягчалась обволакивающе мягким взором, который преображал малопривлекательное лицо. В общении оно приобретало миловидность, что действовало на одноклассников безотказно и располагало к ней. Риту любили. И побаивались.

– Отлично, – одобрил учитель, – а кто у нас Наташа Ростова?

– Я! – Звонкий голосок прозвучал с противоположной стороны. Амплитудное вибрато перенесло взгляды ребят в сторону звука. Ну как не воскликнуть вслед за Толстым «что за прелесть эта Наташа…» (3)

Нежность, искренность, восторг в сочетании с теплотой эмоционально насыщенных мелизмами голоска, определил выбор детей, который обрадовал Алексея Сергеевича – удачное решение говорит само за себя: материал проанализирован и понят как следует. Светлана… Конечно же, Светлана.

«С большим ртом, некрасивая, но живая», – всплыли слова автора. (4) Так и есть, энергия, в отличие от Риты, то бишь Марьи, бьёт через край… Жизнь для неё – сплошной праздник, в то время как для Марьи – работа над собой, отречение от радостей и жертвенность для близких. Объединяла обеих девушек чистота, непосредственность, готовность по первому зову броситься на помощь. Не только их героинь…

Девчонки настолько вжились в полюбившиеся образы, что, глядя на них Алексей Сергеевич уже не различал, где «актрисы», а где их героини… Толстовские образы отражались в них как в двух идентичных каплях воды. Довольный, он рассмеялся. Класс одобрительно загудел и урок продолжился. Пары академических часов явно не хватило, но чувство удовлетворения учителя от проделанной работы на уроке слилось с ответным неподдельным интересом ребят.

Раздался звонок. Сложное по объёму и по восприятию произведение вызывало любопытство в детях, в учителе – радость от их живого интереса. Объединяющий миг творчества… Равнодушных к роману не осталось.

Алексей Сергеевич видел это по лицам детей, выходящих из его кабинета. Он пришёл в школу недавно, но со своими мечтами – сделать предмет литературы необходимым и полезным другом, позволяющим ученикам раскрыть свой личностный потенциал. При соблюдении подходов, которые он выработал для себя, и теперь передавал их детям в том или ином виде, полезность литературы в жизни каждого человека неоспорима:

Литература учит нас говорить так, чтобы все слушали.

Литература учит видеть за частным общее.

Литература учит отличать важное от неважного, ценное – от мусора.

Литература воспитывает свободных людей, совершающих самостоятельный выбор.

Литература позволяет испытать сильные ощущения, не рискуя ничем.

Он мог бы привести ещё тысячу доводов в пользу чтения художественной литературы, но на его взгляд, именно эти пять подходов помогут молодым людям по окончании школы чувствовать в себе уверенность перед неожиданными жизненными коллизиями. У него этой «подушки безопасности» в своё время не оказалось.

…Что за странные сны снятся ему! Уже третий раз за последний месяц после обсуждения на уроках героинь романа к нему является Наташа Ростова… Как сегодня…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сознание вернулось к Алёше во врачебном кабинете. Гости, узнав от вбежавших в дом взбудораженных происшествием детей, что их другу плохо, повскакали из-за стола. Мальчик лежал под деревом, поджав под себя ножки. Антон, хозяин дома, как пушинку подхватил его и, не мешкая, побежал к своей машине. Бережно уложил бездыханного ребёнка на заднее сиденье.

Соня схватилась рукой за сердце, пытаясь унять удары, отстукивающие дрожь во всём теле, и бледнела, бледнела, бледнела, за всю дорогу не моргнув ни разу и не отводя от сына глаз. Зрачки её вонзились в лицо ребёнка белее мела и контрастом пламенеющие уши, которые и в обычном-то состоянии рдели – индивидуальное свойство организма, – а сейчас полыхали пурпуром; по её неподвижному взгляду трудно понять – в ступоре она или в растерянности…

– Не знаю, куда делся Сергей? – вдруг заговорила она охрипшим от страха голосом, заламывая руки и сердясь на мужа за то, что в критический момент его не оказалось рядом, – сказал на минутку и пропал…

– Не волнуйся, главное, понять, что с Алёшей, вышел человек, мало ли… – подбадривал женщину Антон.

– Психогенный обморок, у подростков это бывает… – заявил врач, как только взглянул на ребёнка. – Чего он испугался? – Что послужило причиной? – спрашивал старый доктор у матери, которая стояла ни жива ни мертва, недоумённо пожимая плечами. Он легонько похлопал мальчика по щекам. Реакции никакой. Поднёс к носу ватку, пропитанную нашатырным спиртом. У Алёши дрогнули веки в тот самый момент, когда дверь кабинета распахнулась, и в проёме показался всполошённый Сергей.

– Что, что… что случилось? – задыхаясь от волнения или от быстрого шага выкрикнул он и, подойдя к жене, едва стоявшей на ногах, приобнял её за плечи. – Не знаю, – расплакалась Соня, прильнув к нему, ничего не могу понять, почему…

– Ваш сын пережил сильнейший стресс, – пояснил доктор, он приходит в себя, но какое-то время будет чувствовать слабость. Можем госпитализировать, однако если дома обеспечить уход, лучше всё-таки в привычной обстановке побыть…

Алёша глядел в направлении голосов, но сквозь пелену тумана не видел склонившегося перед ним человека в белом халате, стоящих поодаль мать и отца, и ничего не соображал. Спутанное сознание, дымка, плывущая перед глазами, сковывали мозг, мешали думать. У него болела голова и до противности тошнило. Дав ему попить, проверив пульс и давление, врач позволил везти мальчика домой. С условием, что в ближайшее время, как только он почувствует себя лучше, обследовать мозговое кровообращение и сосуды.

Состояние угнетения и подавленности долго не проходило. Ни походы к врачам, ни визиты друзей Алёши не поднимали настроение. Тусклый цвет лица и безразличный взгляд ребёнка пугали родителей; они не знали, как вернуть сына к прежней жизнерадостности. Врачи каких-либо функциональных нарушений не обнаружили. Обследование специальной аппаратурой установило активацию нейронов в коре головного мозга. Подобное возбуждение, как правило, стабилизируется с уменьшением и окончательным исчезновением стрессового воздействия на мозг. Все ждали улучшения.

Развлечения, которые придумывались для него, сладости, любимые им прежде и заботливо поставляемые не скупящимися сейчас родителями, – хотя в повседневности они экономили, – не радовали и не выводили Алёшу из заторможенного состояния. Только однажды узнав, что к нему хочет прийти тот самый друг Дима, которого он безуспешно искал и так и не нашёл в саду, сын оживился и попросил мать не мешать им.

Дима пробыл у Алёши полчаса. Провожая его из квартиры, Соня обратила внимание, что мальчик уходит сильно опечаленным. «Бедные дети, – подумала она, – как остро переживают болезнь друга». Ей невдомёк, что опечален он совершенно иным. Об их разговоре она не могла знать. А если и узнала бы, всё равно ничего не поняла. Что можно понять из мальчишеского диалога:

– Где ты прятался в тот день? Я тебя искал повсюду…

– Я не прятался. Меня там не было.

– Как не было? После считалки вы все побежали прятаться в саду…

– Я побежал в дом. Мне приспичило, я побежал мочиться.

– Значит, тебя в саду не было?.. Всё произошло по твоей вине! Я искал тебя… – Алёша выкрикнул эти слова со злобой, испепеляя друга враждебным взглядом.

– Что? Я виноват, что ты упал в обморок? Что ты несёшь?! Я вообще не в курсе, что произошло тогда. Придурок!

Дима выскочил пулей из квартиры, хлопнув дверью. Злость, досада, непонимание друга разозлили его, причиняя нестерпимую боль. Как же так! Пришёл навестить, а получил незаслуженное обвинение.

Пропив назначенные врачом таблетки и немного окрепнув, Алёша вернулся в школу. Одноклассники обрадовались его приходу, но вскоре стали замечать, что друг их изменился с недетской силой. Прежде общительный и весёлый, мальчик превратился в настоящего буку – подолгу молчал, неохотно отвечал на вопросы, а учительниц окидывал неприлично фотографирующим взглядом, словно хотел что-то понять или выведать нечто важное для него, дойдя до такой дерзости, что сверлил их глазами, словно буравчиком, пытаясь сквозь одежду увидеть то, что скрыто от посторонних…

Дома вёл себя неоднозначно. С матерью он дружил всегда, между ними тянулась не заметная стороннему взгляду нитка, и нитку эту он ощущал постоянно, как некое упругое и живительное соединение своего пупка с материнским, и знал, что она эту нитку тоже чувствует, оттого и тон его с ней, впрочем, как и её, отличался им обоим присущей чувственностью, которая может быть у любящих людей, понимающих друг друга без слов. Это биологически родственное притяжение усиливало тягу взаимных сердечных отношений, что, однако, а он это знал точно, не всегда бывает у самых что ни на есть кровных сердец. Утробная жалость, смешиваясь с любовью к матери, скрывалась в нервных волокнах этой животворящей чувственной нитки.

Её никогда не было к отцу. Между ними не существовало такой нитки. Было сыновнее подчинение старшему, умному, мужественному, перед которым проявлять свою оголённую любовь не хотелось, напротив, желание походить на отца заставляло мальчика скрывать истинные чувства, чтобы не выглядеть, как ему казалось, слабаком. С взрослением сына тайное обожание могло трансформироваться в надёжную и ясную дружбу. Сильный и уверенный в себе мужчина вызывал в пацане гордость от того, что у него крупный, весёлый, общительный отец, такой компанейский и заводной, часто напевал песенки, правда, порой скабрезного характера, временами доводящие маму до колкостей в адрес мужа, так как она боялась дурного влияния непристойных текстов на сына. Но на мальчика их шутливая перепалка нагоняла безудержный смех. И всё заканчивалось к общему удовольствию миром и фольклорными шутками-прибаутками. Отец умело переводил стрелки. Думалось, так будет продолжаться вечно.

Сейчас же ситуация изменилась. Удар пришёлся в самое сердце. Юное, ранимое, не закалённое грубыми действиями – обманом, предательством, подлостью.

Мальчик замыкался в присутствии отца. Ужас, испытанный при виде той странной сцены, перевернувшей его сознание, не только не покидал его, но усиливался тем обстоятельством, что он не имел возможности, да и не смел рассказать кому-либо о своих переживаниях. В его пацанскую жизнь вошла циничная мужская тайна, от которой у него болела голова и ныло в желудке.

Иногда, когда они с матерью оставались дома одни, подросток давал волю накопившимся чувствам и прильнув к ней, плакал. Ничего не объясняя. Соня утешала его, успокаивала, обещала, что он поправится и станет прежним. Стараясь отвлечь от мрачных мыслей, она рассказывала Алёше, как они будут отдыхать летом на море, плескаться и загорать. Такая перспектива ему нравилась; убаюканный мерным голосом, он засыпал в объятьях матери. А Соня подолгу смотрела на него, теряясь в догадках, что могло повлиять на психику её сына.

Знакомые, зная о её переживаниях, рассказывали, что дети в этом возрасте подвержены всяким фобиям, которые исчезают так же внезапно, как и появляются.

Жена Антона, её подруга Мария, учинила настоящий допрос среди детей, игравших вместе с Алёшей в прятки у них в саду, но все как один заверили женщину в том, что ничего из ряда вон выходящего в тот день не происходило. Всё как всегда. Никаких неожиданностей.

…Самой непредсказуемой неожиданностью стал взгляд Риты, когда она, в окружении подруг, выходя из школьного кабинета, посмотрела на Алексея Сергеевича. Прощаясь со старшеклассниками до следующего урока, он вдруг поймал этот непростой взгляд. И сразу отвёл свой. Почему? Что тут такого? Что мелькнуло предосудительного или непозволительного во взгляде ученицы одиннадцатого класса, что ему не хотелось видеть. И не только видеть, но и не захотеть дать ей понять, что он видел. А он увидел. В Рите, в серьёзной, благопристойной Рите он поймал зовущий бесстыдный взгляд. Или показалось?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

От постоянных, выматывающих её до изнеможения раздумий, Соня пришла к выводу, что мальчика следует увлечь. Она стала приносить книги из библиотеки, в которой работала. Но зная, как подростки не любят, когда им что-то навязывают, женщина просто оставляла, словно невзначай, очередную книгу на столе. Вначале Алёша не обращал на них никакого внимания. Однажды на глаза попалось забавное, как ему показалось, название одной из них – «Вино из одуванчиков». (5) Он усмехнулся.

– Что за фигня? Разве бывает вино из одуванчиков?

– А ты почитай – узнаешь, – ответила Соня.

– Ну, вот ещё! Принесла, сама и читай…

– И почитаю. Весь мир знает Рэя Брэдбери, и мне не помешает.

Спустя несколько дней, когда на столе появился Жюль Верн, (6) Алёша не удержался и полистав её, вдруг вспыхнул: «А вот эту буду читать. Приключенческая»… И, схватив «Дети капитана Гранта», исчез в своей комнате.

Мир литературы увлёк его. Он показался ему вначале волшебным. И одновременно нереально богатым. Сидя или лёжа на диване, мальчик путешествовал по континентам, плавал по морям, взбирался на головокружительные высоты и общался с людьми, о существовании которых понятия не имел доныне. В чужих приключениях видел себя. Можно читать до старости, не нуждаясь в живом общении, взрослея, умнея, проживая бесчисленное количество жизней…

Отец в очередной свой приезд домой заметил перемену в сыне. Пропадая сутками на работе, связанной с длительными поездками, так как работал дальнобойщиком – водителем тяжёлого большегрузного автомобиля для междугородных перевозок – он появлялся дома изредка. Разительная перемена с Алёшей бросилась в глаза прежде всего ему.

К мальчику возвращалась жизнерадостность. Он стал более общительным с того злополучного дня, когда грохнулся в обморок, однако встречаясь с отцом, тем не менее, стушёвывался, уходил в свою скорлупу, как улитка, которая в случае опасности прячется в раковине. Молниеносный отскок взгляда сына при столкновении с серыми глазами отца озадачивал главу семейства. Сергей не находил объяснения неадекватному поведению. Смотрит как неродной! Почему? Почему, бросив иногда конфузливый, а чаще плохо скрытый, осуждающий взгляд, Алёша уходит в себя… Краснеет, смущается, замыкается, зарывается в книги… Подальше от отца, только не встречаться глазами.

И действительно, только в книгах Алёша успокаивался и обретал уверенность. Повествуя, они красиво молчали, когда всё было понятно, и заговаривали с ним, когда возникали вопросы. Без назойливости и нравоучений… Вызывая на внутренние дискуссии и спор, в которых он почти всегда выходил победителем. С героями произведений он чувствовал себя легко, самим собой. Не надо было прятаться или делать вид, напротив, можно радоваться или злиться, не опасаясь нежелательной ответной реакции. И самое приятное, с ними он обретал уверенность.

На первых порах Сергей терзался и переживал из-за недружелюбного поведения сына, но будучи человеком весёлого нрава, быстро отходил, отмахиваясь от навязчивых мыслей. Свой пубертатный период он прошёл давно и как-то незаметно, без следа в памяти, но однажды его осенило, что половое созревание подростков во время гормональной перестройки организма вызывает в некоторых угрюмость, растерянность, злость. На ум пришли разговоры его коллег, отцов мальчишек… Ну, конечно! Пацаны меняются психологически и физически. Вот и объяснение… Поэтому пусть растёт, облегчённо вздохнул отец, решив не вмешиваться, и постигает своё новое состояние самостоятельно.

Ему и в голову не приходило поговорить с сыном, посоветовать по-мужски, открыть для него тайну новых ощущений, через которые мальчик должен пройти. Ему никто же не открывал, всё постигал сам. «И опыт – сын ошибок трудных» Алёше пришлось, как и некоторым его сверстникам, приобретать через промахи и шероховатости взросления. Иногда через боль. Иногда природа подсказывала внешними изменениями…

Алёша вытянулся, раздался в плечах, на верхней губе появился слегка заметный пушок, огрубел голос, да и взгляд его понемногу стал утрачивать детскую чистоту и бесхитростность. В глазах появилась дерзость, временами граничащая с нахальством, проявляющаяся в общении с ровесниками.

С взрослением менялся и жанр книг. Приключения сменились классикой, в которой, пока ещё закрытой и тайной для его возраста области, им улавливались тонкости интимных отношений между разнополыми людьми и открывали доступ к «секретам» взрослой жизни. На какие-то вопросы гормональной пертурбации он получал нечёткие ответы. Не всё понимал. Дополнялись знания улицей, сверстниками, случайно подсмотренными сценками…

Тем не менее, книги совершили революцию не только в его сознании, но и ускорили биологическое взросление, объясняя изменения в возмужавшем теле и выявляя в нём мужское начало. Организм с бурным выбросом гормонов искал способы проявления. Мальчик подолгу рассматривал девочек, чувствуя к ним сексуальное влечение. Как реализовать его – этого он не знал. Агрессия, импульсивность, тревога всё чаще и продолжительнее…

Он не отводил напряжённого взгляда от обнажённых женских тел на пляже, прикрытых двумя полосками ткани. Соня видела бегающие, лихорадочные взгляды, жадно перескакивающие с одной девичьей фигурки на другую, и жалела сына, хотя и понимала, что придёт время и он получит то, что сейчас кажется ему несбыточной мечтой. Что-то подсказать, объяснить сыну стеснялась. С дочерями в этом плане проще…

А он, в порыве поднявшихся в нём чувств, обнимал мать, и успокаивался как в детстве, вдыхая её тепло и родной запах. Нуждался в ласке, в нежных, живых прикосновениях…

Агата, на которую он случайно наткнулся, прогуливаясь по парку с друзьями, подействовала на него угнетающе. Два с лишним года прошло после изменившего его психику случая… Та самая Агата, виновница его обморока в саду, и теперь, при одном взгляде на неё, перевернула всё внутри. Она спешила. Но задержалась на миг и мимоходом бросила что-то вроде того, как он вырос. Алёша не успел произнести ни слова – девушка испарилась. Исчезла, всколыхнув былое. И он вновь испытал нахлынувший ужас от потрясшей его юную душу сцены.

Каково же было его удивление, когда через три дня эта особа появилась в их доме со своей мамой. «Ну, да, – успокаивал он себя, – их мамы же подруги. Ничего в их приходе необычного нет».

Однако нахождение Агаты в их жилище раздражало его. Или волновало! Он невольно сравнивал благоухающую на пике расцвета молодую девушку с незаметно, но неуклонно увядающей женщиной, с недоумением отмечая, что внешнее сравнение не в пользу Сони.

Ревностный взгляд мужчины, пробившись, словно росток в пустыне, неожиданным образом обнаружил в себе способность давать оценку женской красоте. Его глазам внезапно открылось, что мать сошла с пьедестала, попрощавшись с весной и перейдя в лето; причём во вторую его половину – зрелую, за которой маячит осень. Уверенность, что мама ещё очень молода, таяла по мере сравнения. Возраст её перевалил за сорок пять, о котором в народе шутят «Сорок пять – баба ягодка опять». Фигура, прежде напоминавшая статуэтку, утратила нежные очертания, осанку подбила усталость; на лице появились морщинки, причёска не самая модная… Да и располнела как-то незаметно… Ягодка ли? не ему судить, однако сравнение не в её пользу. Рядом с ней Агата выглядела свежим, грациозным цветком. А мать… Обабилась в повседневных заботах. Вынеся суровый вердикт, он устыдился собственных мыслей.

«В двадцать семь моя мама была красивее», – сердясь на себя за нечестную параллель и вместе с тем одёргивая в себе глупую ревность, Алёша, извинившись, ушёл в свою комнату, не подозревая, что дальнейшие события резко изменят их жизнь – его, Сони и отца.

Агата влетела к нему спустя десять минут. Притворно рассмеявшись, она вальяжно, словно порхающая бабочка, примостилась на краешке стула, отчего подол лёгкого платья взлетев, обнажил коленки, и нарочито развязным тоном, что никак не вязалось со скромным обаянием, которым девушка прежде очаровывала, спросила:

– Убежал? Меня испугался? Я не кусаюсь.

Алексей Сергеевич, поймав дерзкий взгляд Риты вздрогнул, и невольно сопоставил немую сценку с законсервированным в его сознании выпадом Агаты… Обе девушки вели себя развязно. Однако! Однако, окружающие не сомневались ни в благопристойности, ни тем более в их воспитании… И ему до этих неоднозначных взглядов не приходилось. В чём же дело? Он погружался в продолжительные раздумья о человеческой сущности. Почему лежащее на поверхности благо оборачивается в свою противоположность. Вдруг. Ни с того ни с сего. Не он ли виновен в такой трансформации… Да и как прояснить? Как понять, что на уме у юной особы…

– Никого я не боюсь, – буркнул Алёша. То ли от злости, то ли спровоцированный поведением Агаты, он сердито посмотрел девушке в глаза. И дальше произошло то, чего не могло произойти при других обстоятельствах.

Помимо его воли, невзирая на внутренний протест и одновременно затаённое, скрытое удивление самим собой, словно смотрит на себя со стороны, протянул руку и положил раскрытую ладонь на ж-е-н-с-к-о-е оголённое колено. Не прикоснись в этот миг к бархатистой коже, он, наверно, потерял бы сознание. Желание оказалось сильнее воли.

И всё же… В дальнейшем, анализируя это действие, он не смог объяснить причину своего порыва. Или дерзости. Именно дерзостью он назвал этот шаг. Не хамством, не зовом плоти… Спровоцировала ли девушка своим поведением? Почему не остановил себя? Что хотел доказать или показать? Он часто задавал себе этот вопрос после. И не находил вразумительного ответа.

Агата несколько секунд не сводила взгляда с его руки. Задумчивого взгляда. Так смотрят на нашкодившего ребёнка, считывая в уме, как правильно отреагировать, чтобы не обидеть, но и дать понять о неприемлемости поступка. С полушутливым – полусердитым видом, сбросив решительным взмахом ноги его трепетную, покрывшуюся испариной ладонь, деланно засмеялась:

– Не наглей. Очумел?.. Я зашла поинтересоваться, что читаешь? Мама твоя говорит,

тебя от книг не оттащить…

– «Лолиту» читаю, – теперь он, не отрываясь, сверлил её взглядом.

– Набокова… – протянула она задумчиво и с притворством, будто не замечая вызова, – не рано ли?

И тут на него что-то нашло. То ли насмешка, то ли копившаяся обида вдруг бросили его вперёд. Рывком он притянул девушку к себе и впился в её губы влажным поцелуем.

– Пусти, сумасшедший, – оттолкнув, она сверкнула глазами, – на себя посмотри, трясёшься весь, сосунок… – Не понимая, что его больше задело – обидное слово или грубость отпора, а скорее и то и другое, Алексей взбесился.

– А сколько тебе было, когда ты с моим отцом трахалась… – злобно прошептал он, – ну же, давай, попробуй теперь с сыном… Щеки его пылали, руки, схватившие её за плечи, дрожали. Агата, не ожидавшая ни этих слов, ни хамских действий от него, плюнула прямо в лицо и со всей силой оттолкнув наглеца ещё раз, выскочила из комнаты.