Читать книгу: «Конечная стоимость»

Пролог

«И сказал Бухгалтер своей Душе: давай сведем конечный баланс. Но Душа молчала, ибо не ведала ни дебета, ни кредита».

Сегодня утром я высчитал стоимость своего дыхания.

Лежа в кровати, я прислушался к ритму: вдох-выдох. Ровно пятнадцать циклов в минуту. Я представил, что мое тело – это небольшое, но требовательное предприятие. Аренда помещения – это плата за квартиру, коммунальные услуги – содержание организма. А дыхание – это базовый технологический процесс, поддерживающий жизнедеятельность завода.

Каждый вдох требует энергии. Значит, имеет себестоимость. Я мысленно разделил стоимость минимальной продуктовой корзины и коммунальных платежей за месяц на количество минут в нем. Получилась ничтожная, но вполне осязаемая цифра. Каждая минута моего существования имеет цену. И с каждым днем эта цена, эта амортизация, кажется мне все менее оправданной. Доходность стремится к нулю.

Мир за окном давно превратился в сводку экономических новостей, которые я больше не комментирую. Улица – это биржа, где торгуются возможности. Молодые люди с кофе в руках – это стартапы, полные первичных публичных предложений (IPO) своей энергии. Старушки на лавочке – это консервативные инвесторы, доживающие свой век на скромные дивиденды от прошлых лет.

А я? Я – тихая, никому не интересная компания, чьи акции давно исключили из листинга. Активы – старые книги, потертый диван, да пачка писем от бывших коллег, которые теперь стали макроэкономическими показателями где-то в других, успешных мирах. Пассивы… Пассивы – это мои дни. Их ограниченное количество.

Я встаю с кровати. Суставы издают скрип, похожий на звук усталого принтера, печатающего убыточный отчет. Мой день – это цикл микротранзакций. Поход в магазин – это сложная биржевая операция. Нужно проанализировать инфляцию на полках, найти активы с максимальной полезностью и минимальной ценой. Пакет кефира за сорок рублей – это голубая фишка. Пакет за пятьдесят – уже переоцененная бумага, покупка которой грозит просадкой бюджета.

Я возвращаюсь в свою квартиру-офис. Она пахнет пылью и старой бумагой. Запах неамортизированных остатков. Иногда мне кажется, что я сам становлюсь таким остатком. Ненужным приложением к собственной жизни.

Но даже у самого убыточного предприятия есть баланс. Есть статья, которая не поддается расчетам. Это – тишина. Она наступает вечером, когда торговые сессии закрыты, и я остаюсь наедине с графиками своих мыслей. Вот тогда и начинается главный аудит. Аудит прожитых лет. И я с ужасом понимаю, что главный актив – время – у меня на исходе. А пассивы в виде невыполненных планов и несделанных шагов только растут.

Сегодня вечером я особенно остро чувствую этот дисбаланс. Будто кто-то невидимый готовит меня к годовому отчету, который уже некому будет подать.

Обвал рынка

Если моя жизнь и была образцом диверсифицированного портфеля, то в тот вторник на нее обрушился форс-мажор, о котором умалчивал даже самый мелкий шрифт в договоре с судьбой.

Всё началось с планового, почти ритуального события – визита в районную поликлинику. Это учреждение я всегда сравнивал с консервативным паевым фондом: процедуры предсказуемы, доходность низка, и царит в нём благопристойная, почти сонная атмосфера вечного затишья. Я пришёл на простейшую процедуру – УЗИ брюшной полости. Очередной рутинный аудит, не более того.

Врач, молодой мужчина со взглядом аналитика, уставшего от чужих финансовых потоков, водил датчиком по моему животу с видом человека, изучающего котировки. Потом его молчание загустело – точь-в-точь как настораживающая пауза брокера, заметившего на идеальном графике тревожную аномалию. Он попросил подождать, вышел и вернулся с заведующим – своего рода арбитром для сложных активов. Меня отправили на КТ. Лежа в трубе томографа, я почувствовал тот самый специфический холодок, что бывает, когда понимаешь: твой самый надёжный актив собирается объявить дефолт.

Через два дня я сидел в кабинете онколога. Он говорил спокойно, взвешивая слова с точностью финансиста, вынужденного объявить о списании безнадёжного долга. «Образование», «неоперабельное», «паллиативная терапия». Каждый термин был похож на акт о безнадёжной дебиторской задолженности, предъявленный лично мне. Мой внутренний «Архитектор», не теряя ни секунды, начал строить модели: стоимость лечения, вероятность ремиссии, срок окупаемости… Цифры выстраивались в безрадостный график, где мой главный актив – время – демонстрировал обвальную динамику.

Я вышел из поликлиники, держа в руках не листок, а пересмотренный устав собственной жизни. Воздух больше не пах бесконечными возможностями для инвестиций. Он пах необходимостью грамотного управления тем, что осталось. Я шёл домой, и каждый шаг сопровождался тихим, ироничным комментарием: «Нерентабельно. Требует санации».

А дома меня ожидал классический диверсификационный риск, материализовавшийся с почти театральной пунктуальностью.

Я ещё не успел как следует осознать новый прогноз, как услышал за дверью мягкий, но красноречивый стук чемоданов. Открыл – и увидел Лену. Мою дочь. И мою внучку Катю, крепко державшую за лапу своего потрёпанного медвежонка – её главный, не амортизируемый актив. В глазах Лены я прочёл ту самую неуверенность, что бывает на рынке в преддверии больших потрясений.

«Пап, мы ненадолго. Просто передохнуть», – сказала она, и я понял всё без лишних слов. Её брак, тот многообещающий стартап, в который она когда-то с верой вложила все свои ресурсы, завершил свою деятельность. И теперь её дочернее предприятие, пусть и временно убыточное, возвращалось под крышу головной компании для проведения реорганизации.

Они вошли в квартиру, и я ощутил, как моё личное пространство, этот последний оплот отлаженных процессов, наполнилось мягким, но настойчивым хаосом новых обязательств. Лена пыталась улыбаться, говорить о приятных мелочах, но я мысленно составлял смету: дополнительные статьи расходов, новые переменные. Моя пенсия, прежде бывшая эталоном стабильности, теперь должна была пройти стресс-тест на прочность при полном отсутствии резервных фондов.

Третьим визитёром, с лёгкой иронией завершившим эту драматургию дня, стал мой старый приятель Николай. Он зашёл «просто проведать», принеся с собой бутылку коньяка – словно предлагая хеджировать риски проверенным, но уже не столь актуальным активом. Увидев Лену с ребёнком, он одобрительно кивнул. А когда я, слегка смутившись, пробормотал что-то о пересмотре личных KPI, он похлопал меня по плечу и изрёк с мудростью биржевого оракула: «Что ж, Борис, держись. Сходи в церковь, исповедуйся. Душу подготовь. В нашем-то возрасте пора переводить капиталы в активы с длительным, очень длительным горизонтом планирования».

И он удалился, оставив после себя не тягостное молчание, а пищу для размышлений. Его слова о «душе» и «вечном» прозвучали для меня не как приговор, а как совет по фундаментальной ребалансировке портфеля: возможно, пора обратить внимание на те активы, волатильность которых стремится к абсолютному нулю.

В ту ночь я не спал. Лежал на диване и слушал, как за тонкой стеной спит внучка. Её ровное дыхание было похоже на дивиденды по вечным облигациям – скромным, но незыблемым. И где-то в глубине, под слоем усталости и сумбурных расчётов, шевельнулось что-то спокойное и ясное. Что-то, что видело в этом нагромождении проблем не крах, а сложную, но интересную задачу по добровольной реструктуризации под названием «Жизнь 2.0».

Тогда я ещё не знал, что это проснулся «Архитектор». И что за ним последуют другие.