Иван был крайне странным типом. Он не первый раз уезжал из своей страны на заработки: до Англии несколько лет нелегально работал в Израиле уборщиком на пляже.

Вернувшись домой, он устроился в автосервис, в котором работал его брат. Там их и застала новость о том, что Великобритания открыла границы для мигрантов. Поднакопив деньжат в размере трёх сотен фунтов на двоих, они купили билеты в Лондон и отправились покорять новую страну. Наивные словацкие юноши рассчитывали найти работу на следующий же день, но вышло так, что через неделю жизни в хостеле их деньги практически закончились, а работы на горизонте как-то не маячило. Подумав немного, они решили прекратить есть три раза в день и покупать мясо. Ещё через неделю они решили прекратить есть совсем, довольствуясь завтраком из кукурузных хлопьев, который входил в оплату за хостел. Иван ненавидел хлопья, но так хотел есть, что наворачивал их по утрам, а потом блевал. Всё это не пошло ему на пользу: он исхудал и почти терял сознание от голода. Через несколько недель безуспешных поисков они каким-то чудом вышли на агента по трудоустройству, который нашёл для них работу в двух разных гостиницах Девона. Иван говорил, что когда он приехал на такси в гостиницу, менеджер вынужден был заплатить водителю, поскольку денег к тому времени у отчаянного словака не оставалось совсем.

У Ивана были странности. Бедняге постоянно снились кошмары. Он мог закричать посреди ночи или, вскочив с кровати, молча уставиться на тебя, что выглядело жутковато, особенно беря во внимание то, что у него так же случались беспричинные вспышки гнева. Ещё, он был очень подозрительным: ему в голову могла прийти совершенно парадоксальная идея, которая выставляла человека в ужасном свете и нужно было оправдываться, чтобы не казаться скотиной. В принципе, оправдывался только я, поскольку все остальные ребята с Иваном особо не водились. Ну а я общался потому, что, во-первых, работал с ним на кухне, а во-вторых, мои отношения с другими обитателями дома, за исключением Джонатана, были натянутыми с первого дня.

Помимо Ивана, Яни и Джонатана в доме жили ещё Билл и Вильям. Билл был выходцем из Африки и от всех других его отличала вера в Бога. Мне, как человеку только пришедшему в Церковь, было интересно за ним наблюдать. Он мог включить в наушниках тяжёлый металл, лечь на диван и читать Библию, попутно что-то записывая в блокнот. «Протестант» – думал я и жалел его. Однако, было заметно, что благодаря вере, этот парень отличался от других: он не употреблял спиртного, не курил, был всегда приветлив и весел.

Вильям же был самым ненавистным мне типом. Он был лидером компании, довольно умным и расчётливым. Знал несколько языков и перед переездом в Великобританию из Чехии работал там гидом. У нас с ним постоянно происходили стычки, мы открыто презирали друг друга, но дело всегда ограничивалось словесной перепалкой. Мы оба прекрасно понимали, что первый, кто применит физическое воздействие, вылетит с работы.

Кроме нас в отеле работали и девушки. Все они были официантками. Радости моей не было предела, когда я услышал, что две девчонки разговаривают по-русски. Оказалось, что они тоже из Латвии! Познакомившись с ними, я перестал чувствовать себя одиноким в этой обители иностранцев: утешала мысль о том, что есть почти родные люди, с которыми можно перемолвиться словечком. Были ещё две испанки: Клара – милая тихоня и Ноэлия – бой баба во всех смыслах этого слова. Её поставили управлять работой официантов в здании гостиницы, поэтому она считала себя лучше всех. Толстая, с чёрными волосами, гладко зачёсанными назад, постоянно орущая, Ноэлия походила на старую галку, у которой украли блестящий рублик.

– Фак! Фак! Где ростбиф?! – врываясь на кухню с выпученными глазами, орала она. – Это блюдо должно было быть готово пять минут назад! Яни, кретин, что ты тут делаешь?! Почему столик в углу не обслужен?! Обслужи этот факин столик, факин ты идиот! О май год, о май год (тут она театрально закатывала выпученные глаза), я так больше не могу, я сойду с вами с ума, вы все тупицы!

Но после смены она была не прочь выпить с парнями, на которых орала ещё полчаса назад и покурить травку.

Однажды, в момент очередного пролёта мимо меня, Ноэлия, взяв кружки для кофе, сказала, что их надо выкинуть. Кружки действительно представляли из себя плачевное зрелище, поскольку были все коричневые от кофейного налёта, который не могла отмыть посудомоечная машина. Тогда я, улучив пару минут, помыл их солью. Кружки засияли первозданной белизной, а Ноэлия, увидев их, была поражена. Девушка, работавшая менеджером в ресторане, не знала простых вещей.

Жили дамы в потрясающем месте. Просторное двухэтажное шале находилось у пруда с карпами и ранее, скорее всего, предназначалось для приезжающих рыбаков. Всё это великолепие было расположено вдали от суеты, почти на границе земель, принадлежащих гостинице. А земель у неё было в достатке: основной доход был от сдачи полей для гольфа. Именно поэтому гостиница располагалась далеко от городов и деревень, фактически, кроме гостиничного комплекса в этом месте ничего и не было.

До домика можно было либо идти пешком, и это занимало примерно пятнадцать минут, либо ехать на багги, которое было в распоряжении у девушек. Поначалу парни тоже могли доехать на нём до девчат, но потом, после какого-то инцидента, брать багги нам запретили. Однако, я успел один раз на нём погонять и знали бы вы, сколько удовольствия я получил! Вечером я взял багги и вместо того, чтобы поехать вниз по дороге к шале девушек, я поехал по дорожкам гольф-парка. Вскоре кататься по дорожкам мне надоело и я начал ездить прямо по полям. На максимальной скорости. Потом я подумал: а почему бы не дрифтануть? И дрифтанул. От души. Я носился по мокрой траве, заботливо стригущейся каждый день на протяжении последних десяти лет, оставляя на ней глубокие следы от колёс во время крутых виражей и громко смеялся от восторга, охватившего всё моё глупое естество.

– Ка-а-айф, – орал я. – Здорово-то как!

Минут через пятнадцать меня вдруг осенило, что, возможно, так делать нельзя и я, по всей видимости, порчу имущество гостиницы.

– Антон, ты идиот, – сказал я себе и потихонечку смылся с поля, выглядевшего теперь не совсем презентабельно. Мне повезло, никто меня не увидел, иначе я вылетел бы из гостиницы на следующий же день. От туда людей выгоняли и за меньшие провинности.

Хоть домик и располагался в сказочном местечке, но Юля с Кристиной (так звали русских девчонок) там страдали. Они рассказывали, что им постоянно приходилось убирать бардак за испанками: одежда и даже обувь валялись у тех на постели, а нижнее бельё было раскидано по всей комнате. На кухне тоже царил хаос: заплесневелые чайные пакетики, немытая посуда и прочие прелести холостяцкой жизни. Однажды Юля и Кристина решили убраться на кухне и выкинули кусок колбасы, уже покрывшейся плесенью, за что потом испанки устроили им скандал. Те специально ждали, чтобы колбаса заплесневела, так, говорили они, колбаса вкуснее.

Рабочий персонал. Уровень второй. Надзиратели

Над всеми нами стояли менеджеры. Фёргл – кудрявый ирландец, которому было на всё плевать. Во время своих смен он чаще всего пропадал неизвестно где, временами появляясь тут и там, больше для того, чтобы пошутить, чем дать какие-то указания. По моему, его через несколько месяцев уволили.

Пенни – несуразная девушка большого роста, с фигурой напоминавшей грушу. Пенни ходила, переваливаясь с боку на бок, и всегда всех называла «моя любовь» или «дорогой», что в первый раз вызвало у меня ступор.

Через несколько дней после приезда меня отправили на второй этаж консерватории (так в Великобритании называют стеклянные пристройки к зданию) приготовить помещение для банкета. Я стоял один, думал о своём, вдруг в комнату вплывает Пенни, подходит ко мне и, заглядывая мне в глаза, спрашивает: – «ты в порядке, любовь моя?»

У меня чуть вилка из рук не выпала. За те пару секунд, что я смотрел на неё, в моей голове пронеслись миллионы мыслей. Я передумал обо всём: о прыжке через окно второго этажа, ударе вилкой ей в горло при попытке нападения на меня; тюрьме, моих бедных родственниках, которым придётся слать мне передачки из Латвии по почте и милой невесте, которая, наверно, всё-равно гордилась бы мной за то, что я остался верен ей до конца. Но решив выждать, я просто ответил;

– Да.

– Хорошо, – сказала Пенни, довольно кивнув и, продолжая улыбаться, добавила – когда разберёшься с вилками, надо будет ещё пропылесосить. А потом домыть на кухне подносы.

– Нет проблем! – ответил я, лучезарно улыбаясь в ответ. Я был рад, что дело закончилось только пылесосом и подносами.

Но Пенни стоит отдать должное: она была хоть и требовательной, но справедливой. Она хорошо относилась ко мне и старалась сделать мою работу немного легче. Например, могла поработать за меня, отправив на перекур, когда видела, что я устал.

Главным менеджером по персоналу была Луиза – кудрявая, с белоснежной улыбкой, приятной внешности женщина, всегда готовая помочь хорошему человеку и, не моргнув глазом, уволить провинившегося.

Глава 6
Рутина

За один вечер я освоил свою нехитрую профессию, а за следующие несколько дней выработал определённый алгоритм действий, с помощью которого работа становилась упорядоченной. Смысл заключался в том, что я использовал сразу три специальных ящика, в которые нужно было ставить посуду перед тем, как поместить её в посудомоечную машину. Мы звали эти ящики треями (от английского слова tray – поднос). Получалось, что пока один ящик находился в посудомойке, я успевал поместить грязную посуду в другой и вынуть чистую посуду из третьего.

Работали мы по десять-двенадцать часов в сутки, но иногда смена могла быть на час-два больше. По моему, у Ивана рекорд был 16 часов с небольшим перерывом на обед. Меньше десяти часов мы не работали никогда.

Рабочий день у меня начинался так: в семь часов утра я приходил на одну из кухонь. Надевал специальный фартук и резиновые перчатки. Подходил к посудомоечной машине, проверял подключённые к ней канистры со смесями, доливал их, если было надо и начинал разгребать горы посуды, оставленные с вечера местными посудомойщиками. Они, в отличии от нас с Иваном, плевать хотели на тех, у кого будет смена на следующий день и работали строго по расписанию. Мы же оставались на кухнях до последней тарелки, после чего ещё должны были мыть полы и разделочные столы за поварами. Было большой удачей начинать смену на той кухне, где работал вчера, в противном случае удавалось разгрестись только к часу дня: едва мы успевали помыть половину завала, оставленного нам с вечера, как начинали подавать грязную посуду с завтрака и гора не уменьшалась. После этой гонки был небольшой перерыв, когда можно было быстро пообедать.

Поначалу еда была шикарной: можно было брать всё, что хотелось, из огромных запасов кухни. Столько деликатесов я не ел никогда в жизни: мы заходили в огромный, с комнату, холодильник и набирали себе йогурты, мясо, сыры разных сортов, мороженое на десерт и шли пировать. Но когда бухгалтера подсчитали, что убытки кухни составляют восемь тысяч фунтов ежемесячно, это благоденствие прекратилось. Кормить стали строго по расписанию, меню оговаривалось заранее и больше с кухни не разрешалось брать ничего. Это было крайне неудобно: до ближайшего магазина нужно было идти тридцать минут. Получалось, чтобы сходить туда-обратно, нужен был час. А где его взять, когда заканчиваешь работать в одиннадцать вечера? С учётом того, что магазины в Англии закрываются в пять, сходить в магазин можно было только в свой единственный выходной. К тому же на кухне нашего домика была только пара небольших шкафов, и если бы мы даже захотели закупиться, нам просто не хватило бы места. Да и речи быть не могло о сохранности еды: её бы умяли ещё до того, как закрылась бы дверь на кухню за самонадеянным дурачком, купившим себе провизию на неделю.

Настало суровое время и мы изворачивались как могли. Однажды, я с Иваном работал во время банкета каких-то очень серьёзных людей. Дверь на кухню располагалась справа от сцены, на которой дяденька в костюме толкал пламенную речь. Все взоры очень серьёзных людей были обращены на этого дяденьку, но когда официанты выходили с кухни, серьёзные люди могли несколько секунд лицезреть, что там происходит. И вот, мы с Иваном, голодные, решили соскрести с подносов подливку и съесть её. Ложками это сделать не получалось, мы воспользовались металлическими лопатками, но, поскольку они были большими, есть с них было крайне неудобно. Мы, запрокинув головы назад и открыв рты, подняли лопатки и начали ловить стекающую с них подливку. В это время официант открыл дверь. Притом, переговариваясь с кем-то, стоящим чуть дальше него, он в ней задержался, давая возможность нам предстать перед публикой во всей своей красе. Люди уставились на нас, а мы на них. А потом дверь закрылась. Понятия не имею, что они подумали, но, наверно, эту картину они запомнили надолго. Толкающий речь важный дядька на сцене, открытая дверь в кухню, а там два взъерошенных худых грязных паренька, ловящих ртами стекающую с лопаток подливку.

Но вернёмся к распорядку. После короткого перерыва нужно было идти на кухню и в быстром темпе перемывать всё, что накопилось за это время. Потом наступал полдник (много посуды), небольшое затишье, а потом ужин (очень много посуды). После ужина я мыл кухонные столы, перемывал оставшиеся противни, полы и полз спать. Следующий день был точно таким же. И следующий. Мой личный рекорд за шесть дней семьдесят четыре часа на ногах. Помню, вечером шестого дня я упал в кровать и начал стонать. По моему лицу текли слёзы, но я не плакал как это обычно делают, потому, что сил на это не оставалось. Я просто стонал.

Раз в неделю был выходной. Но выходной «плавал» от недели к неделе и получалось так, что ты мог работать с понедельника до следующей пятницы, то есть двенадцать дней подряд.

Через два месяца такой работы, я с усмешкой вспоминал свою радость после первого разговора с Мэрион. Теперь, в свой единственный выходной я, с утра пораньше, избегая встречи с Мэрион и менеджерами, нёсся из гостиницы в деревню, чтобы сесть на автобус в ближайший город и убраться из этого Ада. Не попасть им на глаза нужно было потому, что тебя могли взять в оборот. С вежливой улыбкой они говорили что-то вроде, – Антон, ты не мог бы поработать и сегодня? А я дам тебе выходной, ммм, через два дня.

И я не мог отказаться, поскольку говорилось это таким тоном, что было понятно – это не просьба, а приказ. Принимая правила игры, я с улыбкой радостно отвечал, – конечно, нет проблем! Сейчас пойду переоденусь! И шёл в раздевалку, проклиная всё на свете.

Проскользнуть обычно удавалось, но они не отставали и в городе: могли позвонить и попросить вернуться. Первое время я по глупости брал трубку, а после одного случая, оставившего очень неприятный осадок у меня на душе, просто игнорировал любые звонки в свой выходной. А случай был вот каким.

Гулял я по городу, радуясь заслуженному отдыху и тут звонок. Звонили не просто наши менеджеры, а заместитель управляющего гостиницей, то есть дело сразу принимало серьёзный оборот.

– Антон, у нас нет посудомойщика на сегодня, ты не мог бы поработать? – спрашивает он.

– Вряд ли это получится, – отвечаю, – я в Эксетере.

– Нет проблем, вызывай такси, гостиница оплатит тебе проезд.

– Хорошо, – ответил я повеселев, – скоро буду!

А повеселел я потому, что решил добежать до автобуса, ехавшего в деревню в получасе ходьбы от гостиницы и оттуда, быстрым темпом, вернуться на своё рабочее место. А деньги, сэкономленные на такси попросить в качестве бонуса. По-моему, всё было честно. Но когда я по приезду заикнулся об этом заму, тот изменился в лице: слащавая улыбка исчезла, лицо покраснело и он сказал, чтобы я даже думать об этом не смел, добавив, что на моё место полно желающих. Признаться, я тогда даже немного испугался. Почуяв неладное, я не стал спорить и, закосив под дурачка, тысячу раз извинился с улыбкой счастливого идиота, готового в свой выходной отработать восемь часов на благо гостиницы и её замечательных управляющих. Но моё положение висело в тот момент на волоске: дело было настолько серьёзным, что на следующий день со мной говорили Мэрион и Луиза. Конечно, я всё нивелировал: извинялся и говорил, что проблем никаких нет, я всем доволен и раз надо так надо, я, мол, готов и под пули за гостиницу лечь, если прикажете, а идея с такси действительно была глупой и я это понимаю. Сам себе денег не дал бы если бы был замом. Этот случай ещё раз напомнил мне, за кого нас тут держали и как нужно было себя вести, чтобы не потерять работу. Те, кто не понимал этого, быстро вылетели в нарушение всех законов Великобритании.

Глава 7
Конец поста. Пьянка

Конец поста, праздник Петра и Павла пришёлся на мой выходной. Я тут же закурил сигаретку и, попыхивая ею, отправился вместе с Иваном в деревню, чтобы сесть на автобус до города.

К тому времени курил я уже около пяти лет, умело скрывая это от родителей и только, придя в Церковь, решил бросить. Что и сделал сразу же, после молитвы святому Николаю Чудотворцу перед Петровским постом. Не оценив подарка, я подумал, что смогу это сделать ещё раз и в первый же день «разговелся» сигареткой. Забегая вперёд, скажу, что с тех пор курил как паровоз ещё год и бросить получилось только после очередного чуда. Но об этом чуть позже.

Поехав в город с новообретённым другом из Словакии, мы купили по паре баночек сидра (яблочная пяти-семи градусная настойка) и устроились на скамейке в парке, любуясь на ухоженные клумбы, подстриженную травку и наслаждаясь солнечным летним днём. Приятно грела мысль об «огромной» зарплате, пели птички, о будущем думалось в самых радужных тонах и я полностью расслабился, попыхивая сигареткой. После первой банки у меня легко начала кружиться голова. После второй я уже захмелел, а после третьей перестал считать сколько я пью. Помню, мы ходили ещё за порцией, потом ещё, в общем, пили до пяти вечера, потом ходили по закрывающимся магазинам, пытаясь купить словаку то ли бритвы то ли ещё что-то, потом сидели на автобусной остановке, потом купили билеты не на тот автобус и опять сидели на остановке: потом, сев, наконец, в правильный автобус и, проехав пару минут вышли неизвестно где по нужде. После того, как справили её в подворотне как заправские алкаши, не зная что делать, зарулили в бар, где, выпив ещё где-то пол литра сидра, начали фотографироваться, кое-как попросили бармена вызвать нам такси и поехали в отель. Когда до отеля оставалось около трёхсот метров, мне стало дурно и я попросил водителя остановить машину. Он мою просьбу проигнорировал, вероятно, не поняв, что я там бормочу с заднего сиденья и я мужественно держался до того момента, как мы остановились у ворот и сразу проблевался прямо себе под ноги. Водитель не заметил. Мы, поблагодарив его, ворвались в дом, тут же поссорились, потом я ещё полчаса объяснял всем своим коллегам, какие они лицемеры и лгуны, после чего с чувством выполненного долга завалился спать.

Утром, едва открыв глаза, я побежал в туалет, где меня стошнило. Прошаркав на кухню и выпив воды, снова побежал к унитазу. После того как меня вырвало, я поплёлся в ресторан отеля. Проработав несколько минут, я снова вынужден был отлучиться. В общем, за время смены бегал я туда, наверно, каждые полчаса. Под конец рабочего дня я едва понимал, что происходит и видел всё окружающее словно сквозь какой-то ватный туман. Помню, что Кристина с Юлей жалели меня, а Луиза по доброму шутила. Я думал меня уволят, но, к своему удивлению, понял, что никого из менеджеров не волнует, как я проводил своё свободное время, главное, что я выполнял ту работу, на которую был поставлен. Хотя, признаться честно, выполнял я её далеко не с обычной скоростью и под конец моей смены грязной посуды около меня накопилось столько, что на помощь пришли повара.

Кое-как добравшись до дома, я проплакал над своей глупостью и над тем, как оскорбил Бога своим поведением и попросил Его простить меня. Успокоившись, лёг спать и проснулся через сутки. Притом бодрым, полным энергии и сил, словно и не было этого тяжелого отравления. Как будто заново родился. Покаяние – это великая вещь!

После этого случая я не мог пить алкоголь года четыре, мне сразу становилось плохо.