Бар

– Впервые?

– Алекс, я же просила не перебивать. У нас не так много времени. Вы какой коктейль допиваете? Четвёртый? Пятый? Завтра всё сказанное мной будет казаться вам в лучшем случае пьяным бредом. В худшем – вы посчитаете, что это вам приснилось. Впрочем… Возможно, именно поэтому для теоретических выкладок теперь уже не время, так что давайте представим, что мы просто разговорились в баре. И я рассказываю вам историю.

Рассказ Софи

Чтобы понять, кем был герцог Валентино для Италии конца XV века, надо, во-первых, вспомнить, что Италии как таковой в тот исторический момент как бы не было – отдельные мини-государства, каждое со своей формой правления, армией, законами, деньгами и, конечно же, своей аристократией. Единственным, что объединяло всех этих господ, был Бог и официальный представитель его канцелярии на земле – Папа Римский. Конечно, находились те, кто периодически пытался поиграть в собственного Бога, но заканчивалось это настолько плохо, что всем становилось ясно – дешевле выбрать правильного Папу и жить спокойно. Поэтому, когда очередным Папой под именем Александра VI стал Родриго Борджиа, то никто не предполагал, как всё завертится дальше, и к чему это приведёт в результате.

Первым известным на весь католический мир Борджиа стал дядя будущего Александра VI – Альфонсо де Борха, Папа Калист III. Во время его понтификата Борджиа начали перебираться из Валенсии в Рим. Но именно Родриго не только остался в Вечном городе после смерти дяди, но и сделал блестящую карьеру, став Деканом Коллегии Кардиналов, первым среди равных. Пост высокий, почётный, но в большей степени административный, не дающий реальной власти. Такова злая ирония – Родриго Борджиа стал Александром VI в качестве компромисса, поскольку партии двух основных претендентов на кольцо Рыбака, кардиналов Джулиано делла Ровере и Асканио Сфорца, были равны по силе и влиянию. Конклав мог заседать вечно, так что выбор Родриго Борджиа стал соломоновым решением и позволил ограничиться менее чем неделей. Позже об этом пожалел, я думаю, каждый из кардиналов.

Александр VI поставил перед собой цель максимально расширить границы папской области, распространив власть Ватикана настолько далеко, насколько позволит время. Именно время было единственным противником нового понтифика, так как добывать и перераспределять ресурсы с максимальной для себя выгодой он умел как никто другой. Но более, чем на раздачу кардинальских шапок и дипломатические танцы с Францией и Испанией, Родриго Борджиа полагался на то, что создал сам – свою семью. Говорят, что у Родриго было больше десяти детей. Кто-то умер в младенчестве, кто-то дожил до старости, кто-то даже сам впоследствии стал Папой… Но тогда я не знала о них ничего, да и теперь они мало кому интересны всерьёз. Потому что все надежды отца и вся слава семьи Борджиа воплотились в Чезаре – сыне Ванноцци деи Каттанеи, официальной любовницы Родриго Борджиа, которую он не оставил своим вниманием даже будучи главой Церкви.

Представьте себе мужчину. Ему около двадцати, год назад его диссертация по юриспруденции привела в восторг лучших профессоров Перуджи и Пизы, где, кроме права и теологии, он зачитывался трудами, посвящёнными военной стратегии. Он возвращается из университета в Рим и становится кардиналом-дьяконом. Говорят, что в те годы он снимал облачение только в двух случаях – чтобы выйти на арену против чёрного быка и для других, более нежных сражений. Кардинал, имеющий любовниц – это даже не скандал, а вот кардинал-тореро – неслыханное святотатство, но Чезаре любят и боятся. Дамы- потому что он не даёт никаких обещаний, но оставляет их полностью удовлетворёнными, а мужчины – из-за постоянных упражнений в фехтовании. И не только учебных. Впрочем, всё это, конечно, лишь слухи. Сухие факты таковы: Чезаре блестяще образован, умён и отлично разбирается в воинском деле, но отец, даровав ему кардинальскую шапку, чётко показал, какой судьбы хочет для своего сына. А гонфалоньерами Церкви поочерёдно становятся два брата Чезаре. И также поочерёдно умирают при весьма странных обстоятельствах. И вот впервые в истории Церкви кардинала официально возвращают в звание мирянина с тем, чтобы он стал новым её защитником в святом деле укрепления границ Папской области. За счёт их расширения, разумеется.

Первой целью Чезаре стали Имола и Форли – города Папской области, которыми на правах регента при собственном сыне управляла графиня Катарина Сфорца – Львица из Романьи. Своё прозвище она получила за то, что лично возглавила отряд, который в одну ночь вырезал целый городской квартал, где жили убийцы её второго мужа. Сидя на белой кобыле, в доспехах поверх амазонки она сама следила за тем, чтобы ни один человек, будь то мужчина, женщина, старик или ребёнок, не избежал смерти. В ту ночь погибли все, кто был связан с заговором, их близкие, и только Бог знает, сколько ни в чём не повинных душ. А ещё Катарина был племянницей того самого Асканио Сфорца, что уступил Родриго Борджиа в борьбе за папский престол, и дальней родственницей Джованни Сфорца, которого Борджиа опозорили на всю Италию, заставив признать себя импотентом, неспособным консумировать брак с дочерью Александра VI Лукрецией. Тогда во время разбирательства, на котором Джованни предложили при свидетелях доказать свою мужскую силу, и которое привело к расторжению брака, Сфорца бросил отцу и сыну Борджиа невиданное оскорбление, заявив, что они хотят забрать у него Лукрецию, чтобы продолжить жить с ней в своё удовольствие. Чезаре, считавший сестру образцом женского и человеческого совершенства и чистоты, мечтал встретить Джованни Сфорца для последнего мужского разговора, но тот успел бежать во Флоренцию. Так сразу две цели – политическая и личная – привели Чезаре Борджиа во главе армии, состоявшей из итальянских кондотьеров и французских солдат, пожалованных ему Людовиком XII вместе с невестой и титулом герцога Валентинуа, во владения Катарины Сфорца.

Жители Имолы открыли ворота, и войско вошло в город без сопротивления. Французские наёмники попытались начать грабежи, но Чезаре запретил погромы и жестоко расправился с командирами неподчинившихся отрядов. Горожане были благодарны, слава о герцоге Валентино как о сильном и справедливом правителе распространилась быстро и достигла Форли. Не удивительно, что, когда Катарина Сфорца предоставила жителям города выбор – сдаться или остаться с ней и дать отпор захватчикам, те начали сомневаться. Катарина здраво рассудила, что возможные предатели под боком в самый неподходящий момент ей не нужны, освободила Форли от присяги верности и с небольшой армией верных соратников приготовилась выдержать длительную осаду в цитадели Рокка-ди-Ривальдино. А из Форли в Имолу отправился гонец с заявлением о капитуляции. Чезаре принимает капитуляцию и въезжает в открытые ворота Форли. Повторяется история с грабежами и жестоким наказанием виновных. Жители Форли приветствуют герцога Валентинуа – он не только избавил их от скорой на расправу мстительной Катарины, но и защитил от собственных солдат. Ривальдино встречает армию Чезаре картечью. Катарина Сфорца даёт понять, что осада будет долгой. Не желая тратить время, Чезаре предлагает переговоры, и Львица Романьи неожиданно соглашается. Встреча должна состояться на мосту, который опустят защитники крепости. Борджиа обязуется отвести войска достаточно далеко, чтобы осаждённые не подвергали себя риску молниеносного штурма.

Итальянская зима – это грязь и слякоть. Снежная крупа тает, едва успевая коснуться земли, опущенный мост мгновенно покрывается слоем грязной воды. Катарина Сфорца вышла встречать Чезаре в великолепном платье алого шёлка и в нерешительности остановилась у края моста, брезгливо приподняв край юбки. Герцог Валентинуа в чёрном камзоле, чернёных доспехах и чёрном бархатном берете с белыми перьями, казалось, не замечал превратностей погоды и неудобства графини. Его вороной конь шагал с достоинством, подчёркивающим величие и элегантность всадника. Катарина терпеливо ждала. Переговоры начались с церемонных приветствий, но Катарина всем своим видом показывала, что скорее сорвёт голос в крике, чем испортит платье. Вечером в городской таверне герольд, сопровождавший Чезаре, клялся, что видел на лице герцога снисходительную ухмылку, а после второй кружки даже утверждал, что слышал, как тот бросил презрительное “баба есть баба”. Неизвестно, какими красками заиграл бы дальнейший рассказ, поскольку герольду приспичило, а со двора он уже не вернулся. Так или иначе, о том, что происходило дальше, очевидцы предпочитали говорить шёпотом. Сжалившись над Сфорца, герцог чуть пришпорил коня, но как только тот вступил на деревянный настил, мост начал подниматься. Чезаре хватило самообладания натянуть поводья, но почувствовав, что теряет опору, конь испугался, встал на дыбы, подковы заскользили, и животное рухнуло в грязь, увлекая за собой своего великолепного хозяина. Конь сломал ногу, у Чезаре же пострадало только самолюбие. Дальнейшие переговоры стали невозможны.

Ходили слухи, что, когда артиллерия Чезаре Борджиа пробила брешь в цитадели, Катарина Сфорца сражалась в первых рядах.

Ходили слухи, что из крепости после захвата вынесли больше пятисот трупов.

Ходили слухи, что Чезаре выкупил Катарину Сфорца у пленившего её француза за 5000 дукатов, а после перевёз в дом, ставший его резиденцией в Форли.

Ходили слухи, что Катарина пыталась покончить с собой, но её вовремя остановили.

Ходили слухи, что на следующий день после пленения Чезаре передал графине приглашение на ужин и бело-золотое платье.

Ходили слухи, что Чезаре отослал всех слуг до утра, но стоны Катарины Сфорца были слышны далеко за пределами покоев.

Ходили слухи, что фраза “Она защищала свою крепость гораздо охотнее, чем свою честь” принадлежит, на самом деле, не Чезаре, а одному из караульных.

Ходили слухи, что утром Катарину нашли связанной в весьма пикантной позе, а следующие несколько дней Львица Романьи даже пищу принимала стоя или лёжа.

Ходили слухи, что разорванное бело-золотое платье было единственной одеждой Катарины Сфорца вплоть до её помещения в Крепость святого Ангела в Риме.

Слухами о Чезаре Борджиа, герцоге Валентинуа, полнились в те времена и таверны, и казармы, и будуары. Двор Элизабетт, герцогини Урбинской, исключением не стал, а быть придворной дамой во все времена означает одно и то же – быть в курсе. Я знала о Чезаре Борджиа достаточно, чтобы с полной уверенностью заявлять, что он – не человек, а дьявол. Слыша это, Элизабетт сердилась – всё-таки речь шла не то о сыне, не то о племяннике Папы. Но посудите сами, разве я сделала не самый логичный вывод? Священник, сложивший сан, становится воином, и тот, кто встаёт у него на пути, гибнет. Несмотря на это, его одинаково боготворят собственные солдаты и жители захваченных городов. Он берёт самые неприступные крепости и самых неприступных женщин. Ещё будучи кардиналом, он вступил в связь с женой своего брата (тот ещё был жив, но долго это не продлилось), а его сестра Лукреция Борджиа родила сына, и мальчика объявили сыном Чезаре и “женщины, свободной от брака”, а ведь герцог женат, и его жена Шарлотта д’Альбре, с которой он прожил не более месяца и которую покинул ради воинской славы, зачала и родила от него дочь. Кто, если не дьявол, может быть настолько удачлив, жесток, притягателен и обольстителен одновременно? Не говорить и не думать о герцоге Валентинуа было невозможно – все главные новости Италии были связаны с его именем. По тому, получил ли он новый титул, выехал ли со своей армией в определённом направлении, взял ли новую любовницу, можно было судить не только об изменении политической ситуации, появлении и распаде новых союзов, но и о собственной безопасности.

В 1501 году я была в том счастливом возрасте, когда женщина чувствует полный расцвет и силу своей красоты, но ещё не знает о её скоротечности. Мой муж, капитан венецианских пехотинцев, был человеком уважаемым и, как я теперь понимаю, прозорливым. Желая защитить меня от превратностей быстро сменяющего политического ветра, он испросил разрешения у Её светлости, и мне было высочайше позволено оставить двор для воссоединения с мужем. Дорога из Урбино в Венецию проходила через Романью – земли, в которых с недавних пор Чезаре Борджиа установил свою безграничную власть при полной поддержке жителей захваченных и присоединённых городов. По словам наших сопровождающих, это была самая безопасная часть пути. Герцог Валентино особое внимание уделял наведению порядка в своих владениях. В тот день мы выехали из Порто Чезенатико в Червию и, утомлённая дорогой, я задремала, а проснулась от того, что кто-то распахнул дверцу и грубо вытащил меня из кареты. Последнее, что я помню – ухмыляющееся лицо с уродливым шрамом через всю правую сторону, треск раздираемого шёлка и истошный крик моей служанки. На голову мне набросили нечто, подняли в воздух, и я потеряла сознание. Очнулась уже в другой карете без окон, ехали быстро, но, когда карета остановилась, и передо мной открыли дверь, был уже вечер. Между двумя факелами на стене замка, во дворе которого остановилась карета, на холодном февральском ветру колыхался огромный тяжёлый флаг с гербом, на котором, помимо королевских лилий на лазурном фоне и перекрещенных ключей, алел бык, а ниже был помещён знаменитый девиз – Aut Caesar, aut nihil. Я потеряла сознание второй раз за тот проклятый день.

Неделя в слезах и лихорадке. И вот у меня больше нет сил плакать, а вокруг – внимательные слуги, лучшие кушанья, тонкие вина, великолепные музыканты… И никаких признаков хозяина замка. Если, конечно, не считать изображения красного быка и девиза везде – от каминного экрана и посуды до моей сорочки. Вечером того дня, когда я впервые встала с постели, мне принесли несколько десятков образцов тканей – шёлка, бархата, кружев… Та, кто теперь стала моей горничной, сказала, что это подарок герцога – он рад моему выздоровлению и готов обеспечить всё необходимое, чтобы моя красота получила достойное обрамление, пока сам он находится в отъезде. К своему удивлению, услышав это, я не почувствовала страха – только жгучее любопытство. За тканями последовали украшения, за ними – туфли и всё то, без чего не может обойтись женщина, по несчастной случайности утратившая свой гардероб.

Дни проходили в примерках, чтении, музицировании, вышивании и болтовне. Горничная и слуги оказались не только внимательными, но словоохотливыми – они с удовольствием делились со мной последними новостями. Войскам герцога сопутствовала удача, и очередной триумф было решено отпраздновать балом-маскарадом. Мои собеседницы заливались краской, вспоминая старую историю о “каштановой вечеринке”, куда было приглашено более четырёхсот гетер, каждая из которых вполне отработала своё щедрое вознаграждение. А мне срочно понадобилось заказать специальный наряд к балу!

Утром в день маскарада я получила новые подарки герцога – розовую воду, жемчужную сетку для волос и чёрную кружевную маску.

Помогая мне одеваться к балу, горничная шепнула: “Сегодня вы увидите его. Не бойтесь, он знает, как доставить удовольствие”. Меня бросило в жар и сразу же, мгновенно, мои пальцы заледенели. Когда приготовления были окончены, я отослала всех и села на край кровати. Машинально проводя ладонью по тканым узорам покрывала, я думала о том, что должно случиться сегодня, скоро, возможно, очень скоро. Конечно, у меня были любовники, но теперь мне предстоит встреча с дьяволом. Будет он жесток или нежен? Умел ли он, как сказала горничная? И откуда она знает? Он спал с этой девкой? И почему меня-то это задевает? В дверь постучали и тут же открыли. На пороге стояли двое солдат. Неужели всё это шутка, и меня бросят в тюрьму? Но за что? В голове у меня зашумело, и я почти не слышала обращённых ко мне слов:

– Сеньора, мы должны сопроводить вас.

Солдат поклонился. Я встала и сделала шаг ему навстречу.

– Вы забыли маску.

Я сжала изящную вещь так сильно, что едва не поранилась о сверкающие на ней камни.

– Наденьте её, гости уже собрались.

– Вы… можете помочь мне?

Голос меня совсем не слушался, я закашлялась. Солдат подошёл ближе и затянул ленты у меня на затылке. Когда я повернулась, он уже протягивал мне бокал вина. Вот оно. Сейчас я сделаю глоток, и моё тело найдут где-нибудь на окраине города.

– Выпейте, вам станет легче.

Я закрыла глаза, выпила бокал до дна, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, открывая глаза. Дрожь начала потихоньку отступать, и я, действительно, почувствовала себя более уверенно. В конце концов я же совершенно не обязана с ним спать. И кто сказал, что он вообще появится на этом празднике, раз не появлялся до сих пор?

– Сеньора, нам, действительно, пора. И, если позволите… Вы прекрасны.

Почему-то этот неловкий комплимент окончательно меня успокоил. Я улыбнулась, склонилась в шутливом реверансе и вышла из комнаты.

Зал поражал не только роскошью, но и элегантностью. Цветы, драпировки, умело расставленные столы, яркий свет, музыка и смех. Оказывается, я скучала по обществу. Стоило мне войти, как кавалер в маске Арлекина предложил мне руку. Мы танцевали и говорили о великих победах, мы не называли имён, не снимали масок, и я впервые за долгое время почувствовала себя легко и счастливо. От танцев стало жарко, и я сбежала от Арлекина на балкон.

После ярко освещённого зала темнота ночи казалась такой густой, что невозможно было рассмотреть пальцы собственной вытянутой вперёд руки. Неудивительно, что высокую фигуру в тёмном камзоле я заметила только когда человек сделал шаг в мою сторону. На мужчине не было маски, но ещё до того, как он вступил в полосу света, я поняла, кто передо мной, и вся моя весёлость, всё моё спокойствие исчезли. Мне показалось, что музыка стихла, но на самом деле её заглушил стук моего сердца. Чезаре Борджиа, герцог Валентинуа, молча смотрел мне в глаза. Я не могла пошевелиться, не могла открыть рот, не могла даже выровнять внезапно прервавшееся дыхание. Герцог кончиками пальцев провёл по моим волосам, щеке и шее, остановившись прямо над ключицей. Он взял мою ладонь в свои и довольно сильно сжал её, а мне едва хватило сил чуть сжать пальцы в ответ. Герцог улыбнулся и, не выпуская руки, увлёк меня за собой. Мне казалось, что мы идём сквозь золотой туман и перед нами расступаются призраки. Мы прошли бальный зал, несколько коридоров и переходов. Наконец, герцог толкнул дверь и, выпустив мою руку, первым вошёл в комнату, которая вот уже несколько недель служила мне домом. Заспанная горничная подскочила и залепетала что-то восторженное. Герцог жестом отпустил её. Я застыла на пороге. Он обернулся и произнёс с усмешкой:

– Простите, сеньора, я был неучтив, войдя в комнату без разрешения хозяйки, и теперь буду вынужден сам исполнять обязанности хозяина. Входите же.

Он провёл меня к стулу. Ноги подкашивались, так что приглашение пришлось очень кстати. Герцог встал позади меня, развязал ленту, удерживающую маску, а затем с величайшей осторожностью снял жемчужную сетку. Его пальцы лишь слегка скользнули по моему затылку и основанию шеи, но кожа в этом месте, казалось, вспыхнула, запустив горячую волну, разлившуюся по всему телу. Волосы рассыпались и, когда я чуть склонила голову, упали мне на лицо. Герцог встал справа от меня.

– Я хочу видеть твоё лицо.

Двумя пальцами он взял меня за подбородок, приподнял голову и повернул к себе. Наши глаза встретились. В моей голове билась только одна мысль: “Не отвести, только не отвести взгляд!” Герцог резко опустил руку и отвернулся к окну. Меня бросило в дрожь от внезапно пришедшего осознания – таким, как он, не отказывают. Если бы Чезаре Борджиа приказал мне убить себя сейчас, я бы смогла спросить только, хочет он, чтобы я выпила яд или заколола себя его шпагой.

– Невероятно. Из всех женщин Италии… Именно ты оказалась здесь. Святые апостолы и сам Святой Пётр, как же ты на неё похожа!

В его голосе было что-то, что привело меня в замешательство. Злость. Грусть. Нежность. Тоска. Такая неожиданно острая, что в первую секунду я тщеславно решила, что это моя красота сразила дьявола. Но он продолжил говорить, и до меня понемногу начал доходить смысл его слов.

– Когда она была маленькой, я был единственным, кто мог уговорить её поесть. Ни мать, ни отец, ни кормилица. Моя маленькая сестрёнка слушала только меня. А когда, играя, она упала и разбила губу, я стёр кровь и не дал ей заплакать. Первым, кого я убил, был сын самого Алонсо де Монтефердо, посмевший смеяться над Лукрецией. Он был старше меня, но это не имело значения. Это была дуэль по всем правилам. Когда я выбил шпагу у него из рук, он стал ныть и молить о прощении, но Борджиа не прощают оскорблений!

Герцог обернулся, его лицо пылало, а глаза горели воистину дьявольским огнём. Я отшатнулась.

– Ты боишься меня?

Чезаре опустился на пол у моих ног, он снова взял мою руку и стал поглаживать внутреннюю сторону запястья. Эта простая ласка так сильно отозвалась во мне, что, когда он поцеловал мою ладонь, я с трудом сдержала стон.

– Прости. Тебе нечего опасаться. Знаешь, что самое поразительное? Твой взгляд. Точно, как у неё, такой живой, тёплый и по-детски игривый. Ты, конечно, слышала сплетни… Я убил бы каждого, чей поганый язык посмел коснуться её светлого имени. Когда я доберусь до Флоренции, Джованни Сфорца не проживёт и дня. Нет! Он проживёт так долго, как Микилетто сможет продлить жизнь в том, что этот мерзавец привык считать своим телом!

Наверное, на моём лице отразился ужас, поскольку слова Чезаре звучали отнюдь не пустым обещанием. Он заметил это, его черты смягчились, он снова погладил меня по руке, успокаивая, и продолжил:

– Он ударил её. Она писала мне, но я был во Франции. Я потребовал у отца забрать её, угрожая остаться подле моей дражайшей супруги вместо того, чтобы вести войска в Романью. У него не было выбора. Но теперь он снова выдаёт её замуж. Мало ему сыновей, послушных любым его приказам и умирающих за него, он использует её! Он использует всех в своей неуёмной жажде власти и золота! Города задушены налогами, а он тратит деньги не на укрепление Святого престола, а на торжества и возведение дворцов! Я не смог спасти, я не смог уберечь мою маленькую сестру… Но, возможно, мне удастся спасти Италию!

Последние слова Чезаре произнёс совершенно спокойно, а затем замолчал и молчал несколько минут. Я не смела пошевелиться. В конце концов он поднялся, я встала следом. Герцог церемонно поклонился, поцеловал мне руку, прошептал “Прости!” и вышел так стремительно, что я не успела сказать ему ни слова. Я рухнула обратно на стул. Моё сердце разрывалось. Я боялась Чезаре, я, без сомнения, хотела его и ревновала, и чувствовала собственное бессилие, поскольку была для него лишь копией, срисовкой, эскизом, напоминающем о той, кого он, похоже, любил самой чистой любовью – любовью старшего брата. Все эти недели я готовилась к тому, что должно было неизбежно произойти, но оказалась совершенно не готова принять то, что случилось в действительности. Не понимая, что делаю, я поднялась и вышла из комнаты.

Я шла по пустым коридорам замка – привычка герцога отсылать стражу во время ночных визитов была известна – и в конце концов вышла во двор. Не замечая холода, я шла вперёд, а когда опомнилась, то поняла, что стою на совершенно тёмной городской улочке перед единственной дверью, из-под которой пробивается свет. Рядом прислонился к стене, по-видимому, изрядно выпивший музыкант в шутовском колпаке, он разговаривал с псом, терзавшим его штанину. Я вошла. Внутри, как вы уже, наверное, догадались была таверна, хозяин которой представился мне Малькольмом. Он усадил меня за свободный стол, налил чего-то крепкого, и мы поговорили. Мысли мои были в совершенном беспорядке, но даже в этом состоянии я понимала, что идти мне, в общем, некуда – возвращаться в резиденцию Валентинуа значило рискнуть обнаружить в спальне ужасного Микилетто, посланного герцогом, пожалевшим о своей избыточной откровенности, а о том, чтобы попытаться продолжить путь к мужу без средств и сопровождения, нечего было и думать. Да и что меня бы ждало там? В худшем случае позор и заточение в каком-нибудь монастыре, а в ещё более удручающем – жалкое прозябание рядом со стариком, от прикосновений которого я бы вздрагивала до конца жизни, сравнивая их с нежной лаской, нечаянно подаренной мне самим дьяволом.

Малькольму не откажешь в чувстве юмора. Мой аспект – Мудрость. Я смеялась – менее мудрого существа, чем я в тот момент, на земле не было, но Мальк сказал, что человечеству нужно учиться мудрости, и оно будет делать это вместе со мной. Я осталась. У моего мужа хватило смелости потребовать у герцога Валентинуа объяснений по поводу исчезновения жены, ехавшей через его владения. Чезаре принял послов с величайшим почтением, выслушал и пообещал провести тщательное расследование, хотя и намекнул, что молодые женщины в мирное время исчезают, обычно, с помощью своих любовников. Муж дошёл до самого Папы, и Папа официально ответил, что если герцог сделал нечто настолько невообразимо отвратительное, то, должно быть, он сошёл с ума. Дело замяли, а через пару лет мой муж неожиданно объявил о возвращении своей любимой жены, которая, по его словам, несколько лет провела в заточении в некоем монастыре. Говорят, они прожили вместе счастливую жизнь. Впрочем, меня это уже не особенно волновало – я осваивалась в новом качестве. С тех пор я покидала Бар лишь однажды – чтобы побывать на похоронах Чезаре. Я попрощалась с моим дьяволом и осталась помогать в небольшой церкви, где его похоронили. Прошло несколько лет, прежде чем я поняла, что готова вернуться в Бар навсегда. Такова моя история. А тебе пора начинать свою.

Утро нанесло двойной удар – солнце ворвалось в незашторенное окно, а бесцеремонный звон будильника – в естественную тишину выходного дня. “Какого чёрта вчера было, и где, мать вашу, этот проклятый телефон!” – тот, кто говорит, что день надо начинать с улыбки и приветствия солнцу, никогда не открывал глаза навстречу безжалостному светилу после весёлой ночки в баре.