Зоя. Том второй

И Евдокия начала скучать по Джану. Он не приходил, не навещал Кирьяновых. Однажды мачеха попросила падчерицу передать Джану записку. Евдокия Степановна дрожащими руками вкладывала эту записку в руки Зои. А та и не знала, как поступить. Она не собиралась читать послание, не собиралась говорить об этом отцу, но в сердце была какая-то тяжесть. Рассказала об этом Янеку.

– Золо́то моё, это не наше дело. Не передать записку – это предательство перед мачехой, не сказать отцу – это предательство перед ним. Как ни поступи – это будет неверным решением. Нужно было не брать записку, отказать сразу, притупить этот порыв со стороны мачехи. Жалость взяла верх над тобой. А теперь поступай так, чтобы твоё сердце меньше тревожилось. Наш малыш вряд ли радуется переживаниям.

Янек прижал к себе жену, положил руку ей на живот. К середине мая живот Зои стал невероятных размеров. Она уже не ходила на работу. Но и дома не сидела, прогуливалась по городу, навещала мачеху и пани Анну. Только ходила к свекрови всё реже.

Стала замечать, что Герман смотрит на неё странно. А однажды он приблизился настолько, что Зоя почувствовала его тяжёлое дыхание. Случилось это, когда уже собиралась уходить домой. Пани Анна отвлеклась на клиентку, Софья помогала ей.

Зоя замешкалась с обувью, и неожиданно Герман очутился рядом с ней. Он коснулся Зоиной груди и уже пытался обнять её, но Зоя подскочила резко. Сердце заколотилось. Она взглянула на Германа. Его глаза были безумными. Зоя сделала шаг назад, Герман шаг вперёд. Как выбежала из дома свекрови Зоя не помнила. Спешила домой, хотела отдышаться. Долго убеждала себя, что это всё случайно, но больше одна к пани Анне не ходила.

Сначала боялась рассказывать мужу.

Когда всё-таки решилась и рассказала, то Янек отнёсся к этому на удивление спокойно, сослав всё на фантазии беременной жены.

Но при следующем посещении свекрови Зоя заметила, что Янек нервничает, наблюдая за Германом. Когда Герман уже откровенно не сводил с Зои глаз, Янек отозвал его. О чём они говорили, Зоя не знала, но с того дня больше не ловила на себе взгляды Германа.

Записку Джану всё-таки отдала. Он сначала взял её, прижал к себе, а потом вернул обратно. Сказал, что не будет читать написанное. Зоя оказалась в неловком положении. Заметив её замешательство, Джан произнёс:

– Если прочту эту записку, то моя жизнь станет другой. Мне и читать её не нужно, чтобы понять, что там написано. Я знаю, что Евдокия ждёт меня. Моё сердце никогда меня не обманывает. Но она чужая женщина. Пусть ею и остаётся. Можешь так и передать. Я сделал всё, что мог. Мне хорошо оттого, что Евдокия живёт на этом свете, и среди тысяч бьющихся сердец, я чувствую её сердце. Но наша встреча не сделает её счастливой. Так что больше записки мне не передавай, я не возьму и никогда не прочту.

Зоя лишь пожала плечами.

Евдокия не находила себе места. Она уже много раз пожалела о том, что написала китайцу. Когда дочь в очередной раз навещала мачеху, та уже по глазам поняла, что Джан не придёт. Когда Зоя рассказывала об отношении Джана к записке, Евдокия теребила край рубашки. Её лицо было залито краской стыда. Евдокия думала, что она в эту минуту превратится в пепел. Так сильно горело её тело. Да и Зоя чувствовала себя неловко. Ей было жаль мачеху. Но она не могла помочь ей избавиться от душевных переживаний.

Зоя радовалась тому, что у неё самой всё хорошо и нет тайн от Янека, и все её мысли только о нём. Казалось, что любовь к мужу с каждым днём сильнее. Часто вспоминала их первую встречу и то, как бежала к нему в порт жаловаться, что отец выдаёт её замуж. Не знала, как Янек отнесётся к заплаканной девушке. Не думала об этом. Всё за неё сделала любовь.

Янека не было рядом, когда на свет появилась его с Зоей дочь. Он находился в командировке и был уверен, что вернётся к родам жены. Но дочка решила появиться на свет в последних числах июня. Маленькая девочка, как две капли воды похожая на мать, растрогала Зою до слёз. Когда Зоя впервые услышала крик ребёнка, и Джан положил новорождённую на грудь матери, когда впервые покормила свою доченьку, ей не хватало рядом только Янека.

Она искала его глазами, хотела, чтобы он вернулся прямо сейчас. Но рядом был только Джан. Вопреки нежеланию Зои Джан оставался с ней до самого возвращения Янека. Каждый день Зоя отправляла Джана домой, очень стеснялась его присутствия. И каждый раз китаец отвечал, что несёт за неё ответственность перед Янеком и ни за что не оставит одну.

Однажды даже сказал, что Зоя упрямая, как и её отец. В последний день перед возвращением Янека Джан разоткровенничался перед Зоей. Сказал, что влюбился в Евдокию с первого взгляда, что влекли за собой её грустные глаза. А потом любовь стала ещё сильнее, когда в этих глазах он увидел огонёк. И всё время сожалел, что огонёк этот не для него.

– Вполне в моих силах было убрать твоего отца с пути, – заявил Джан Зое. – Но ради счастья Дуни я сделал для них всё, что мог. Сделал даже больше, чем должен был. И все эти дни, проведённые с Евдокией, оказались самыми счастливыми в моей жизни. Чувствую её теперь всегда. Знаю, что она несчастна. И знаю, как сделать её счастливой. Для этого нужно быть рядом, вызывать ревность твоего отца. А так неправильно, Зоя.

Сейчас я полностью отдаюсь своим пациентам. Борюсь за каждую жизнь. Спасение других даёт мне силы жить дальше. А что до любви? Она бессмысленна для меня. Моё сердце осталось там, рядом с Евдокией и детьми, которых я полюбил как родных. Мне никто не нужен кроме них.

Я как варвар вторгся в чужую семью и вместо того, чтобы ограбить, оставил там самое дорогое. Не победил в этой сердечной войне, потому что я не воин любви, а просто врач. И то, что на моём счету десятки спасённых жизней даёт мне шанс не отвечать в будущем за мою грешную любовь.

Зое было жаль и Джана, и Евдокию, и отца. Каждый из них по-своему был прав. Но правота была помехой счастью каждого. И Зоя думала о том, что если даже добрый умный Джан не может разобраться с этим, то что говорить о других.

Янек часто говорил, что переживая за отца и мачеху, Зоя не делает их счастливыми, она делает несчастной и беспомощной себя. Но сам Янек тоже тревожился за свою мать. Она хотя и была рада возвращению Германа, но стала какой-то скрытной. Часто отводила взгляд, Янеку даже иногда казалось, что она мысленно просит его о помощи. Но когда сын пытался поговорить, пани Анна утверждала, что всё хорошо и Янеку не о чем беспокоиться.

Янек вернулся домой через полторы недели после рождения дочери. Когда он увидел Зою и на её руках дочку, встал перед ними на колени. Целовал маленькие щёчки своей дочери. Слёзы невольно текли из его глаз. Джан наблюдал за ними. А потом тихо, незаметно ушёл. После командировки Янеку дали две недели отпуска.

И эти две недели он всё время находился рядом с Зоей. И через много лет Зоя говорила, что это были самые счастливые две недели её жизни.

Пани Анна так и не знала, что произошло с прошлой семьёй Германа. Но то, что происходило сейчас в её семье, наталкивало на неприятные мысли. Герман распускал руки. И Анна думала, что причина в этом.

После первого месяца жизни с Анной Герман стал сам не свой. Плохо спал, постоянно молчал. Пани не могла добиться от него ни слова. И однажды ночью, когда Софья уже спала, Герман ударил Анну.

Та от неожиданности закрыла рот, чтобы не разбудить Софью. Вот так беззвучно Анна терпела. Потом Герман на коленях просил прощения. Он говорил, что не осознаёт своих действий и ничего не может с этим поделать. Каждый раз Анна прощала его.

В дни, когда Герман был спокоен, Анна расцветала, а потом и эти дни закончились. В Германа словно вселился какой-то зверь. Пани терпела не только из-за того, что любила Германа и не хотела, чтобы тот уходил, но и из-за Софьи. Сильное желание сделать девочку счастливой, окружить любовью и дать возможность воспитываться в полной семье, сделало из Анны жертву.

Она не могла ни с кем поделиться этим. Знала, что если расскажет сыну, то тот выгонит Германа. А потом начала замечать, что Герман стал уделять Софье больше времени. Они могли целый день бегать по дому, играть во что-то. А вечером Герман носил Софью на руках и укачивал её словно маленького ребёнка. Так и выглядело со стороны. В руках высокого, сильного Германа Софья казалась младенцем.

Анна протестовала. Говорила, что девочка должна засыпать сама, но ни Герман, ни Софья не соглашались с ней.

Однажды случилось то, чего пани Анна боялась больше всего на свете.

Проснувшись ночью, Софья захотела воды. Вышла из своей комнаты и вдруг услышала всхлипывания и стоны. Подошла к двери, за которой находилась комната пани, и быстро распахнула её.

Анна сидела на кровати, и в этот момент Герман замахивался на неё куском какой-то толстой верёвки. Софья громко крикнула:

– Ма-ма-а-а-а…

Герман молниеносно спрятал верёвку под подушку. Софья подошла к матушке. Та сидела с заплаканным лицом. Плечико её ночной рубашки висело где-то на уровне груди, и Софья заметила синяки на оголённом материнском теле. Девочка подошла ещё ближе. Присела рядом, своими маленькими пальчиками дотронулась до синяка, потом до другого. Её глаза были полны ужаса. Вдруг она вытащила из-под подушки верёвку, которую спрятал Герман, и начала хлестать его.

Тот сидел неподвижно. Софья проходилась верёвкой больше по его лицу. Она не могла остановиться. В её действиях было столько ярости, в глазах столько злости, что Герман, смотря на неё, окаменел.

Он не чувствовал боли. А потом схватил Софью за руку и произнёс:

– Хватит, я больше так не буду.

Верёвка выпала из рук девочки. Она переключилась на Анну. Стащила с неё ночное платье и ужаснулась. Всё тело Анны было в синяках и ссадинах.

Все трое молчали. Софья быстро метнулась к шкафу, вытащила другое платье, натянула его на Анну, укрыла её несколькими одеялами и сама юркнула под них. Прижалась к материнской груди и сказала:

– С этой ночи я буду спать с тобой.

Слёзы лились из глаз пани Анны. Герман встал и вышел из комнаты.

Наутро он сидел за столом как ни в чём не бывало. Софья не подходила к нему, не смотрела на него. Она постоянно держала пани Анну за руку. Ни на секунду не оставляла их вместе. Несколько дней молчания тяготили Анну. Ей ничего не пришлось объяснять Софье, она даже не стала просить её не рассказывать всё Янеку. Герман никуда не уходил. Он спал теперь в комнате Софьи. А Анна совершенно не знала, что ей делать дальше.

– Маменька, отправьте его туда, откуда он пришёл, – просила Софья Анну. – Пусть побудет там недолго, успокоится и вернётся к нам. Вот сейчас у него невероятно добрые глаза. А в ту ночь у него не было глаз. Это был другой человек.

– Доченька, – Анна прижала к себе Софью, – куда же я его отправлю? Я столько времени его ждала. Пусть он просто живёт с нами. Буду видеть его каждый день, и мне будет хорошо. А без него я просто умру. Поэтому он останется с нами. А дальше – как Бог даст.

Софья с тяжёлым сердцем впервые отправлялась в гимназию. Анна долго настаивала, говорила, что образование необходимо. Но Софье было страшно. А Анна была счастлива, она впервые за несколько месяцев осталась наедине с Германом.

Он подошёл к Анне, прижал её к себе. Она соскучилась по его объятиям, забылась в одно мгновение. К тому времени синяки уже прошли. Страх куда-то ушёл. Герман в этот раз не поднимал руку на пани. Неожиданно для неё заговорил о женщине, потом Анна поняла, что он рассказывает о жене.

– Елена была красива, стройна, как ты. Мне иногда кажется, что она – это ты. Я тогда теряю рассудок. Я не могу взять себя в руки. Она изменяла мне. А я любил её безумно. Все уже смеялись мне в лицо. Я терпел. Без неё не мог прожить и дня.

Она каждый день говорила, что любит меня, и я всё равно лучше всех на свете. И я верил. Верил и делил её с другим мужчиной. Я занимал высокую должность, он тоже. Ни о каких дуэлях и защите чести не могло идти и речи. Я не мог допустить скандала на международном уровне.

Однажды я заметил на ней синяки. Она не прятала их от меня, а как будто гордилась ими. Я рассвирепел. И ударил её. Она смеялась. Ни одной слезинки не было в её глазах.

Наша жизнь стала похожа на схватку. Она выползала из-под меня вся побитая, но не сломленная. И когда стал поднимать руку, Елена перестала мне изменять. Она ждала меня дома. Это она вселила в меня зверя. Мне было больно смотреть на неё, но она просила об этом. И однажды я не рассчитал свои силы.

Пани Анна дрожала. Она смотрела на Германа глазами полными ужаса.

– Но я не просила тебя об этом, – прошептала Анна.

Герман словно не услышал её и продолжил:

– Это было тяжёлое для меня время. Я отправил людей за Густавом. Думал, что он спасёт Елену. Но было слишком поздно. Единственным человеком, который не дал мне тогда сойти с ума, был твой муж. Меня сняли с должности и отправили в Ростов.

Я не понёс наказание. Всё удалось замять. Когда над жизнью вашего с Густавом сына нависла угроза, я не мог не помочь ему. Да и в гибели Густава есть моя вина. Я оступился. Мне хорошо с тобой, Анна. Но мне везде мерещится Елена. Даже твоя невестка напоминает её. А смех Софьи такой же, как был у Елены.

Пани Анна плакала. Она не могла поверить во всё, что рассказал Герман. Когда успокоилась, спросила у него:

– Зачем ты вернулся? Чтобы убить меня?

– Анечка, – Герман встал на колени, – я люблю тебя. Дай мне последний шанс. Ведь сейчас всё хорошо, я буду держать себя в руках. Буду спать в отдельной комнате, тогда я точно не причиню тебе вреда. У тебя замечательная приёмная дочь. Софья смелая. Я до сих пор не понимаю, как она смогла укротить во мне зверя?

– Она мне не приёмная, Герман. Это моя родная дочь. Моя с Густавом дочь. Не смей так говорить! – возмутилась пани Анна.

– Не буду, – ответил Герман. – Позволь мне остаться. Вы с Софьей самые родные для меня!

У Анны не повернулся язык, чтобы сказать: «Уходи».

И Герман остался. Портниха, чтобы не скучать по Софье, стала брать больше заказов. На ночь запиралась в комнате, двигала к двери шкаф. Пускала Германа к себе только днём, когда у неё не было клиенток.

Больше к тому разговору они не возвращались. Несмотря на всё, что рассказал ей Герман, Анне показалось, что она стала любить его сильнее. Только один раз после своего откровения Герман попытался ударить Анну, но она оглушила его шкатулкой, которая стояла на прикроватной тумбочке.

Когда Анна навещала в гимназии Софью, та просила матушку раздеться. Говорила, что если увидит синяки, то сбежит из гимназии. Но сбегать не пришлось.

 
                                        ***
 

Янек назвал дочку Златой. Теперь он и Зою, и дочь называл Золо́то. И часто говорил, что купается в золоте, потому что его любят две золотые девочки. Счастье в Зоиной семье лилось через край.

Удивительным образом в конце 1912 года Янек, Зоя, Николай и Евгения начали дружить семьями. Произошло это случайно. Николай, как-то встретив Янека, долго благодарил за своё спасение. Янек радовался, что ему удалось вытащить Николая из «ямы», в которой тот оказался. Слово за слово и Соломин рассказал, что женился, и у него родился сын. Посоветовавшись с Зоей, Янек пригласил Николая с семьёй в один из выходных январских дней 1913 года.

Зоя сдружилась с Евгенией, и они стали вместе посещать уроки шитья у пани Анны, которые та решила организовать для всех желающих. Иногда уроки пани посещали и гимназистки.

Софья, отучившись в гимназии полтора года, бросила её. Овладев навыками шитья, наравне с Анной обшивала богатых дам, а перед Первой мировой войной стала хозяйкой мини-ателье для женщин среднего класса.

Из тканей подешевле она шила такие же модели, которые предлагала Анна для своих богатых клиенток. Софье на тот момент было 12 лет. Никто из услышавших историю Софьи не верил, что она приёмная, а не родная дочь Анны Левандовски.

Весной 1913 года Зоя забеременела. Как-то прогуливаясь с дочкой по городу, встретила Таисию. Та несла на руках светловолосого мальчика. Подойдя ближе, Зоя заметила у Тайги большой живот.

Поздоровались как ни в чём не бывало. Таисия светилась счастьем. Зоя даже невольно улыбнулась при виде её. Двухлетний Иван без умолку щебетал и кого-то до боли напоминал Зое. Напоминал Макара. Уже больше двух лет о Макаре ничего не было слышно. Иногда Зое казалось, что он перед ней идёт по городу. Обгоняла прохожего, оглядывалась и разочарованно шла дальше.

В середине 1913 года по городу прокатилась волна задержаний на фоне противодействия революционной деятельности. Мужчин, возвращавшихся с работы, задерживали прямо на улице.

Наслушавшись об этом, Зоя спрашивала у мужа, грозит ли ему опасность. Он клялся, что давно не связан с комитетчиками и с ним ничего не случится.

Когда Янек не вернулся домой после очередного рабочего дня, Зоя забила тревогу. Уже стемнело. Она собрала дочь и сначала побежала к отцу. Григорий рассказал, что Янек ушёл домой вовремя.

Оставив дочь с Евдокией Степановной, Зоя вместе с отцом побежала в полицейский участок. Там приняли заявление и велели ожидать. Григорий советовал дочке не беспокоиться и остаться ночевать у него.

Но Зоя, оставив Злату у Кирьяновых, поспешила домой. Всю ночь она не сомкнула глаз. А наутро к ней пришли с обыском. Перевернули всё вверх дном. Ничего не нашли.

На все вопросы о Янеке упрямо молчали. Зоя, отчаявшись, не знала, к кому обратиться. Вся заплаканная прибежала к Парамонову. Тот, увидев Зою, смутился. Потом протянул ей лист бумаги. Среди трёх десятков фамилий кружком были обведены около десяти.

– Это все мои, – еле слышно сказал Парамонов. – Я ничего не смог сделать. Прости, Зоя. Никто не разбирался. Я помогу твоей семье.

Зоя почувствовала, как земля уходит из-под ног.

О том, что без суда и следствия расстреляли революционеров, гудел весь город.

Дни тянулись медленно. Зоя почти не выходила из дома. Почти ничего не ела. Похудела сильно. Евдокия Степановна всё удивлялась, откуда такими темпами растёт живот Зои, если она питания никакого не получает. Когда Злата спрашивала об отце, Зоя не выдерживала и долго не могла успокоиться. Григорий Филиппович как-то сказал внучке:

– А давай я стану твоим папой?

Та покачала головой, а потом иногда стала деда папой называть. Сыновья Григория Филипповича ревновали Злату к Григорию. Перебивая друг друга, твердили, что это их отец. Но Григорий говорил, что в его сердце много места, и любви хватит на всех. Так Григорий стал для внучки отцом.

Пани Анна никак не выходила из шокового состояния. Никто не мог успокоить её: ни Софья, которая всё время находилась рядом, ни Герман.

Иногда Анна приходила к Зое, прижимала к себе Злату, не отпускала её долго и всё время шептала:

– Не верю, не верю… Мне снится Густав, с ним рядом нет Янека. Вернётся твой папа, Золо́то моё.

К глубокому сожалению учениц, школа шитья прекратила своё существование. Софья продолжала шить для дам среднего класса. Но заказов брала мало, так как много времени проводила с Анной, успокаивая её.

Большую поддержку Зое оказал Джан. Как только узнал о случившемся, тут же навестил её. Он не просил успокоиться, когда она заливалась слезами. Просто садился рядом, обнимал её и что-то шептал по-китайски. Зоя не понимала значения этих слов, но иногда ей становилось легче.

Джан заставлял Зою есть. Он насильно кормил её с ложечки. Уже перед самыми родами Джан остался жить у Зои. Именно у неё он впервые после своего ухода от Кирьяновых встретил Евдокию. Мачеха навестила падчерицу с сыновьями. Мальчишки недоверчиво смотрели на китайца и прятались за Евдокией. А Джан улыбался им.

Евдокия Степановна не смогла справиться с эмоциями. Слёзы катились из её глаз. Джан подошёл и обнял Евдокию. Они долго стояли обнявшись. Мальчики уже перестали обращать внимание на китайца и играли со Златой.

С того дня Евдокия каждый день приходила к Зое. Они с Джаном почти не разговаривали, только обнимались при встрече. Когда сыновья рассказали отцу, что их маменька обнимает дядю без глаз, Григорий сразу понял, о ком идёт речь, и запретил жене навещать Зою.

Евдокия не приходила несколько дней подряд, и Джан всё понял. В начале декабря Зоя родила сына. Роды были тяжёлыми. Джан не спал несколько ночей и когда Зое стало немного легче, уснул и не просыпался два дня. Его ждали на работе, за ним приходили родственники больных. Прямо под дверью умоляли его о помощи. А он не мог оставить Зою.

Первое время после родов Зое помогала Евгения. Она менялась с Джаном. Зоя не вставала с кровати почти месяц. Только когда окрепла, Джан разрешил ходить по квартире. Зоя по просьбе китайца назвала сына его именем. Джан был счастлив.

Весной 1913 года город захватила волна эпидемий, которая с началом Первой мировой войны с трудом сдерживалась под контролем.

В мае 1913 года Таисия родила от Лорана сына. Бывший следователь летал на крыльях любви и счастья. Когда повитуха положила Лорану в руки новорождённого сына, тот едва не упал в обморок. Он шептал Тайге слова любви, плакал вместе с ней, прижимая к себе второго сына. Мальчика назвали Степаном.

А в конце декабря 1913 года Таисия тяжело заболела. Доктор изолировал её в лечебницу на койко-место, которое оплатил Парамонов. Лоран молился. Но чуда не произошло.

Бугорчатка (туберкулёз) не пощадила Таисию.

Убитый горем Лоран не мог поверить в случившееся. Оставшись с двумя детьми на руках, он ушёл с работы. Ему казалось, что его жизнь остановилась, и только плач голодного сына возвращал его к реальности.

Нанятая кормилица приходила строго по времени, а Степан не наедался. И тогда Лоран мелко резал морковь, заворачивал в тряпочку и давал сыну. Тот жадно высасывал из тряпочки сладкий морковный сок, а Лоран, сидя рядом и прижимая к себе ничего не понимающего Ивана, плакал от горя.

Когда началась Первая мировая война, и власти объявили всеобщую мобилизацию, Лоран в списки не попал, так как был вдовцом и воспитывал детей сам. Всё с началом войны перевернулось с ног на голову. В городе велась большая пропаганда среди населения. Всех призывали жертвовать деньги на Победу.

Пани Анна в своей квартире развернула швейную мастерскую по пошиву белья для солдат. К ней присоединились Зоя, Евгения и другие женщины. Как только Николай ушёл на фронт, Зоя переехала с детьми в дом к Евгении.

Соседний дом, в котором жил дед, Евгения сдавала, и эти деньги были хорошим подспорьем. Подруги вместе воспитывали детей и обе молились за Николая.

– Зоя, ты сегодня опять кричала во сне, Прохор испугался, я до утра не могла его уложить. Дрожит весь, плачет, – причитала Евгения. – Хорошо, что сейчас все спят.

Зоя виновато опустила голову.

– Ну ладно тебе, уложила же. Давай собираться. Сходим по-быстрому, за два часа управимся, – произнесла Евгения.

Помимо пошива белья, Зоя и Евгения с четырёх до шести утра мыли посуду в одной из харчевен, на скорую руку переделанную под солдатскую столовую. За это платили небольшие деньги и давали кашу на всех детей.

Женщины возвращались домой, и к тому времени уже все дети просыпались. Зоя сначала боялась оставлять детей одних дома, особенно маленького Джана. Зачастую он встречал её со слезами. Мать брала его на руки, долго обнимала и обливалась слезами вместе с ним. А потом сын привык и перестал плакать. Теперь он подползал к Злате, прижимался к ней и спал до тех пор, пока не вернётся мать.

Со слезами сына закончились и Зоины слёзы. Высохли в одно мгновение. И внутри всё стало сухо. Зое даже казалось, что её сердце теперь не бьётся, а скрипит, как старое колесо. Она совсем исхудала. Только молочная грудь по-прежнему привлекала внимание мужчин. Дежурные солдаты насвистывали при виде её, пока она разгорячённая намывала утром посуду.

Однажды, когда у Евгении заболел Прохор, и Зоя одна пошла мыть посуду, к ней пристал солдат. Обычно утреннее дежурство несли двое. Но сегодня был только один.

– Ну что же ты, цыпочка без подружки сегодня? Изголодались, небось, обе. Мужички-то ваши на фронте, поди. Ну давай, мы по-быстрому, пока Соловчук не вернулся.

Зоя испуганно схватила черпак, замахнулась.

– Ну-ну, какая ты боевая, прям как муженёк твой на фронте, – затараторил солдат и крепко схватил Зоину руку. Черпак выпал и с грохотом упал на пол.

Солдат приблизился так близко, что Зоя ощутила его горячее дыхание. Вздрогнула и ей на миг показалось, что это Лоран лезет с поцелуем как в день свадьбы. Зоя задрожала, когда солдат схватил её за вторую руку и с силой притянул к себе.

– Татаринцев, сучонок, отпусти девчонку, – вдруг услышала Зоя.

Она оглянулась. Позади стоял второй солдат, он дулом ружья целился в того, кто держал Зоины руки.

– Отпусти, кому говорю, – прошипел он.

Зоя с силой дёрнула руки, Татаринцев ослабил хватку. А она подняла черпак и несколько раз огрела его. Тот заскулил.

Зоя почувствовала, как второй солдат схватил её за плечи и оттащил от первого.

– Ну-ну, не переусердствуй, – забеспокоился он. – А то, вместо дома, на нарах придётся дневать и ночевать, а дома, поди, дети ждут. Не зря же тебе кашу выдают.

Зоя благодарно посмотрела на солдата.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

– А ты меня совсем не помнишь? – спросил он неожиданно. – Я Паша. Паша Соловчук. Был в комитете с Янеком. Вы поженились?

Зоя удивлённо взглянула на солдата.

– Не помню тебя, – произнесла она.

– Ну как же так? Хотя вы все были заняты не революцией, а любовью. Одна Таисия чего стоила, – произнёс Соловчук.

Зоя пожала плечами.

– Нет её, кстати, больше, – грустно произнёс Паша. – А я ведь тоже её любил. Ладная была баба. Следователь самым хитрым среди нас оказался. Захомутал, приструнил.

– Как нет? – с тревогой в голосе произнесла Зоя.

– Умерла весной. Она с моей матушкой в лечебнице лежала. Так вот матушка выкарабкалась, а Тая – нет. Следователь её рыдал как баба. Страшно было на него смотреть. Любить мне его не за что было, но жалко стало. Так моя матушка иногда приходит к нему, готовит детям. Хотя говорит, он и сам справляется хорошо. Стал детям и отцом, и матерью. Парамонов ему какое-то жалованье платит, помогает. А Янек-то где?

Зоя ничего не ответила. Соловчук продолжил:

– Хороший он парень, дай ему Бог здоровья.

Зоя сложила вымытую посуду в стопку и вышла из кухни.

– Козёл ты, Пашка, чего тебя чёрт принёс сюда? – услышала она голос возмущённого Татаринцева. – Ну ладно-ладно, не буду я её трогать.

Зоя быстрым шагом спешила домой. Она ещё не задерживалась ни разу. Дома её встречала зарёванная Евгения. У Прохора не спадал жар. Зоя, оставив кашу, решила найти Джана и обратиться к нему за помощью. Она слышала отдаляющийся плач своего младшего сына и успокаивающие его слова дочки Златы.