Полевая почта – Южный Урал. Документы военной эпохи

Желания чаще всего были самые простые: выспаться и помытся в бане и получить из дома письмо.

А чем болели солдаты. Ничем поразительное явление: спали в снегу сидели неделями в мокром окопе, пили соленую воду по несколько суток не спали

Приходилось следуя этому правилу, рисковать жизнью. На войне это обычное дело. Ото-го-то люди так прикипали друг к другу. Ничего нет крепче привязанности.

А чего вы лично боялись больше всего

Смерти, особенно глупой нелепой смерти. Боялся плена

Что было для вас самым горьким на войне

Хоронить друзей у меня слезы близко не мог удержатся рыдал

31. Фрагменты из фронтового дневника Максима Ивановича Ковалёва

Если злая судьба надсмеется

И меня уж не будет в живых,

Пусть же первый, кому попадется

Эта память для близких моих.

Прошу переслать по адресу:

Город Челябинск

Улица Красной Молодежи 26

Ковалевой Валентине Павловне

Михаилу (старшему сыну)

Труды ничтожные мои

На память Вам дарить дерзаю

И замечания твои

Я всей душою уважаю.

Пришли ответ, как ты находишь

Труд неумелый и сырой,

Прошу тебя, если позволишь,

Исправь, что можешь, дорогой.

Все тайны повести постигни,

Слова и знаки разнеси.

Погибшим памятник воздвигни,

Живым сердца развесели.

Мои труды не пропадают,

На благо Родины пойдут

Не все, однако, понимают,

А кому нужно, те поймут.

11 августа 1944 года.

Действующая армия

К «Сталинградской были»

Нине: (Конспект для памяти)

Я пишу не ради славы

и не ради просьб твоих.

Ни веселья, ни отрады

Не найдешь в стихах моих.

Только сердце истерзаешь,

Тяжелей задышит грудь:

Из них правду ты узнаешь,

Как тяжел прошел я путь.

Берег Волги защищали,

Нанося удар врагу

И от Волги фронт прорвали,

Развернулися в тылу.

Кто Котельниково знает –

Видел славные бои,

Сталинградских полков знамя

Гордо реяло в степи.

По степям, родным, как деды,

По Донбассу маршем шли,

Знамя красное Победы

К Севастополю несли.

А оттуда курс на север

В Белоруссию, в Литву,

Чтоб вдыхать балтийский ветер,

Видеть Рижскую волну.

Нелегко пришлось, друг, нашим

В эти памятные дни.

Обессмертим славой павших,

Живых встретим впереди.

Но мы знаем, что враг хищный,

Боев много впереди

И недаром Знак отличный

Носим слева на груди.

22.8.44 г.

Запись 1 марта (1944).

Недолго пришлось стоять нам во втором эшелоне. 12 июля (1943) уже все подготовительные работы к крупному наступлению были закончены, бои спланированы. Ждали только приказа. В диспозиции было отведено и нам место для наступления. Из села Малая Ивановка мы должны были наступать на шахту №… (не помню), что находится в 3-х километрах от Штеровки. Разрушенная Штеровская электростанция (Донбас) от нас была справа и хорошо просматривалась простым глазом с высоты на подступах к Малой Ивановке.

Нам предстояло передвинуться километров на 20 – 25 на юго-запад от места, где проходило комсомольское собрание. Как правило, передвижение можно было производить только ночью. Сделав один переход через села Орехово и Круглик, мы остановились на дневной привал. Это было ясное тихое утро 15 июля, когда был зачитан приказ о начале наступления на нашем участке. Часов в 8 утра после объявления приказа и завтрака была подана команда быть готовыми к бою в любую минуту, хотя мы и находились резерве в тылу, километрах 4 – 5.

Как и перед всяким боем, после тщательной подготовки каждый старается выкроить 5 – 10 минут, чтобы написать родным письмо, чтобы известить. Что еще жив, т.к. никто не уверен будет ли жив после боя. Моя задача в подготовке к бою как писаря роты заключалась в том, чтобы собрать от всех написанные письма и отправить их на почту и вручить письма адресатам, полученные с почты, так как другие приготовления мною были окончены раньше. Не дожидаясь, когда напишут письма для отправки, я пошел на командный пункт батальона, куда почтальон приносил письма. Кстати и почтальон к этому времени уже пришел с почты. Я просмотрел все письма и отобрал адресованные бойцам нашей роты, которых я знал всех на память и возвратился в роту.

Василий Косарев, плотного телосложения, 1915 года рождения, уроженец Алтайского края с 15 августа 1941 года находился в армии, был ранен и в 1942 году из госпиталя прибыл с пополнением к нам и попал в нашу роту. За год пребывания в одной роте, да все время вместе в боях и походах, мы не могли не подружиться с этим сибирским крепышом. Охотник по натуре, пчеловод колхозной пасеки по профессии, он не любил много рассказывать о себе, но уж если вызовешь его на разговор, он умел быть хорошим собеседником и замечательно рассказывал приключения из охотничьей жизни в тайге. С момента ухода на фронт он более двух лет не получил из дома ни одного письма. Это сильно его волновало. Не смотря на свою внешнюю суровость, он, очевидно, был верным мужем и примерным отцом. Он настолько был разочарован, что перестал верить в то, что когда-нибудь я принесу и ему письмо. Он же писал домой часто. Когда я приходил с пачкой писем в руках меня обыкновенно окружали все свободные люди роты, а он отходил в сторону, чтобы незаметно смахнуть не прошенную слезу. Так было и на тот раз. Однако это был день, когда я ему принес первое письмо из дома за всю войну. Зная его характер и зная, что он будет взволнован до бесконечности. Я еще дорогой отложил его письмо в карман, чтобы передать его одному, а не в кругу товарищей. Я чувствовал по себе, какое должно быть переживание у человека, получившего первое письмо за два года войны.

Раздав письма товарищам и передав газеты парторгу роты, я отошел в сторону, и так как Василия Яковлевича нигде не было видно, я понял, что он где-нибудь спрятался и пишет письмо. Отойдя в сторону, я крикнул: Косарев, ты написал письмо!? Он поднял голову из-за куста дикой белой розы которая каким-то чудом держала на себе цветы и среди всей зелени казалась большой кучей ваты кое-где утыканной зелеными листочками и ответил, что пишет. Я подошел к нему, и радуясь за его счастливую минуту, тихонько сказал: «Вася, сегодня и тебе принес письмо». «Не шути» был грубоватый ответ Василия. Но очевидно по выражению моего лица и голоса или по каким-то другим, ему одному известным причинам, что тут есть какая-то доля правды. Тем более можно было ему взволноваться, т.к. этим вопросом я с ним никогда не шутил.

Бросив писать, он поднял на меня изумленные глаза и проговорил голосом, в котором чувствовалась нотка обиды и досады: «Принес так давай». Я увидел, что он волнуется и не стал томить его, вынул письмо из кармана, подал ему и сказал: «Из Алтайского края от жены». Он взял дрожащей рукой письмо, посмотрел на адрес и тут же перевел изумленный взгляд на меня. Видно было, что он не мог понять, как это случилось откуда я взял письмо. Он потерял веру, что ему пишут. С минуту он глядел на меня расширенными недоумевающими глазами, потом опустил глаза на измятый затасканный треугольник, поднял его к свету оглядел еще раз со всех сторон и крепко, крепко поцеловал этот свернутый треугольником лист грубой желтоватой бумаги. Руки его мелко дрожали и слезы одна за другой как маленькие стеклянные шарики блестя на солнце катились по его щекам. Для того чтобы дать ему возможность успокоиться и ощутить полное наслаждение первым письмом наедине я хотел уйти. Василий сквозь слезы посмотрел на меня рассмеялся и попросил подождать пока он прочитает письмо. Видно было что держа письмо в руках он еще не верил, что это правда.

Суровый закон войны сделал меня черствым человеком и в этот момент я не был способен ни плакать ни смеяться однако глядя на этого угрюмого с виду сибиряка я благоговел. Василий развернул письмо. Лист желтоватой бумаги весь покрыт каракулями букв. Видно было что не совсем грамотная рука писала его. А в конце как это часто бывает была вычерчена детская ручонка. Не знаю чем кончилась бы наша с ним молчаливая беседа, если бы меня не позвали в канцелярию роты, которая тоже была под кустом, но метров на 50 дальше. Я ушел. Василий крикнул мне вдогонку спасибо и остался один со своим драгоценным письмом. С тех пор как я вручил письмо Василию прошло часа три если не больше. И он все читал его и читал. Очевидно нет ничего дороже для солдата на войне как первое письмо с родины. Время приближалось к обеду. Василий все читал письмо. Кухни дымили во все трубы готовя обед бойцам и офицерам. На передовой нет отдельной кухни для офицеров. Противник просматривая наши ближние тылы очевидно заметил дымок от кухонь догадался что тут сосредоточились части и открыл по балке огонь из дальнобойных орудий. Укрытий в этом месте у нас не было. Все залегли в кустах по балке, а Василий все еще продолжал читать свое письмо. Он был так увлечен этим письмом, что наверное не заметил, что нас обстреливают. Обстрел правда был редкий. И вот один из снарядов ударился в землю недалеко от куста где сидел Василий. Раздался взрыв. Земля, щепки, оторванные от стволов ближних деревьев, ветки и листья высоко взвились кверху и рассыпаясь веером, летели обратно, а белые лепестки дикой розы, сорванные взрывной волной, как белые пушинки снега долго кружились в воздухе и медленно, как в тихую погоду хлопья снега опускались на землю. Василий сидел у куста чуть навалившись спиной на ствол молодого дубка. Письмо держал перед глазами в правой руке, которая медленно опустилась на грудь, но глаза не хотели отставать от письма и в такт его падению опускались книзу.

Внизу по балке, где был расположен командный пункт полка, взвилась зеленая ракета, условный знак к выступлению. Резервы двинулись вперед где шел ожесточенный бой за переправу через маленькую речушку. Забегали офицеры, выстраивая взводы и роты. Все бегают суетятся спешат, а Василий сидит как сидел прислонившись спиной к дереву. Я не выдержал и побежал к нему узнать почему он отстает. Никто не может представить моего удивления когда я подошел к нему. Василий сидит чуть чуть нагнувшись вправо, рука с письмом опущена на грудь глаза смотрят на письмо, а белые лепестки розы ровно, аккуратно засыпали его лицо, грудь и голову как будто невидимой нежной рукой специально посыпаны на него. Маленький осколок снаряда пробил его грудь и вошел в сердце. Смерть наступила мгновенно. Я доложил командиру роты, он приказал мне записать его в списки убитых, и рота двинулась по балке к мосту.

Я не буду утверждать, что это письмо, так долгожданное им привело его к гибели, и не буду оспаривать, что если бы не было письма, Василий Косарев мог бы также уцелеть как и все мы прижавшись где-нибудь в ямку. Очевидно такой случай. Я не берусь судить что было бы с Василием если бы я не вручил ему это роковое письмо. Этот случай с письмом я описал в стихотворении 16 октября 1944 года.

Случай с письмом

По степям, за многоводным Доном

Он третий год свободу защищал.

А из Сибири, из родного дома

Писем долго он не получал.

Вот однажды утром на привале

Ротный писарь Саша Карасев

Письмецо с далекого Алтая

Ему все помятое принес.

Слезы радости искрою засверкали

На его заветренных щеках

Нервной дрожью руки задрожали

Читать его он спрятался в кустах.

На конце письма его красиво

Ручонка детская наведена

И подпись милая под ручкою гласила:

«Нарисовала, папа, я сама»

Под кустом, одетым цветом белым,

К стволу дубка спиною прислоняясь

Он целовал письмо до позднего обеда,

Читая вслух его не торопясь.

Вдруг снаряд шипя ударил близко

Метра четыре сделав перелет,

Свистя, осколки разлетелись низко.

А он лишь ручку девочки берег…

Крошка хищного металла

Шинель ему пробила на груди;

А дочка милая о случае не знала,

В тот миг играла с куклой у реки.

Он от смертельного удара

Застыл тот час с улыбкой на устах

А белый цвет, как будто так и надо

Дождем на грудь посыпался с куста.

Письмо в конце с рукою детской

На грудь пробитую он тихо уронил

И на руке, с улыбкой милой, детской

Потухший взгляд на век остановил.

Он умирал, ему приятно снилось

Он взглядом дочь любимую искал

И на груди, где тихо кровь сочилась,

Письмо он крепко, милое, прижал

Кровь на бумаге ярко заалела

Где дочь писала мелко на углу

В письме она сказать ему хотела:

«Домой тебя я папа скоро жду»

Друзья его пошли в обход лесами,

Где бой жестокий длился у моста,

А он с письмом, осыпанный цветами,

Один лежать остался у куста

Напрасно дочь что ручку рисовала

Мечтает дома папеньку встречать.

Гордись лишь тем что ты рукой накрыла рану

Отцу, где смерть поставила печать.

Сегодня хватит.

На станции Елань 10.1- 42 года

У вагона прощалась со мною

Провожая меня в дальний путь.

Разставались на долго с тобою

Ты слезу уронила на грудь.

От души мне успеха желала,

Прислонясь головой мне на грудь

Со слезами тихонько шептала:

«Не забудь, милый друг, не забудь!»

Не забыть мне прощальные слезы,

Не забуду я просьбу твою.

Эти сладкие, милые грезы

Я еще не утратил в бою.

Я свиданья с тобою желаю

И чтоб было оно поскорей

Я без страха с врагами сражаюсь

За свободу и счастье людей.

И не скоро, дрожащей рукою

Я вскрываю письмо от тебя

И под грохот победного боя

Вспоминаю я часто тебя.

Потерпи же моя дорогая

Не грусти, дожидайся меня

Я вернусь из далекого края

Обниму, поцелую тебя.

13 октября 1944 года

Действующая Армия

Поднажмем

Мы Советскую власть отстояли

В роковой восемнадцатый год

В огне битвы полки создавали

И отбили Антанты поход

По степям мы Деникина гнали,

В море Врангеля сбросили мы,

Колчака у Иркутска нагнали,

Шли под лозунгом: «Крепче нажми»

Пятилеткой страну возрождали

Воевали с разрухою мы

Голод дружным трудом побеждали

Говорили: «На труд поднажми»

У Хасана враги появились

Защищать мы границу пошли

И полки на восток устремились

«На винтовки – сказали – нажми»

Вот на западе черные тучи

Омрачили счастливые дни

Тел убитых замученных кучи

Нас просили: «За нас отомсти»

Не сломить дух России свободной

В пух и прах всех врагов разобьем

Если дружно всей силой народной

Мы покрепче на фронт поднажмем.

Будь в тылу у станка на заводе,

Или пахарь за плугом в степи

Коль трудом дорожим на свободе

Так на танки и пушки нажми.

Победим не сегодня так завтра

До счастливого дня доживем

И в последнем походе на запад

Поднажмем же, друзья, поднажмем!

13-10-44 г.

Армейскому другу

В.И.З. (Величко)

Я усталый и голодный