Успеть изменить до рассвета

Алексей

Он опять с криком проснулся среди ночи.

Варю он в этот раз не разбудил. Его девушка спала тихо-тихо, на боку, как школьница, подложив ладошку под голову.

Данилов взял подушку и одеяло и поплелся в гостиную. На душе было мрачно. Сон про Кордубцева воистину казался ему ужасным – хотя ничего, обычно присущего кошмарным сновидениям, в нем не было: ни неведомой угрозы, ни чудищ, ни бегства неизвестно от кого. Однако такой жутью веяло от этой фигуры в захваченном административном здании, от его чрезмерно красивого лица, от его предложения действовать вместе и разделить весь мир!

Сна не было ни в одном глазу. Он швырнул подушку и одеяло на кожаный генеральский диван – признаться, уже старенький и сильно изношенный – и поплелся на кухню: пить чай, пялиться в телевизор и пытаться изгнать из себя демонов, успокоиться.

Но потом подумал: это не просто кошмар, какие снятся многим. Большинству. Он ведь все-таки был необычным человеком.

В чем-то очень странным и, возможно, избранным.

И, может быть, его сновидение – своего рода предупреждение. Пророчество. Сигнал из будущего. Или, возможно, альтернативного будущего. И кто-то или что-то – какая-то высшая, разумная, благая сила – хочет предотвратить то, что может произойти. И его – его, Данилова – выбрала для этого своим орудием.

И то, что НЕ случилось, но может случиться, нечто явно неприятное и тяжелое – для всех, для людей, для россиян – что может произойти через шестнадцать лет, в две тысячи тридцать третьем году – возможно переменить? И он, Данилов, способен это сделать?

Эта мысль прозвучала в его голове не просто соблазнительно. Она внезапно успокоила, умиротворила. Она выглядела как ответ. Больше того, как единственно возможный ответ. Как отгадка в сложной и запутанной задаче.

Данилов налил себе чаю и вернулся назад в гостиную. Включил свой ноутбук, присел за журнальный столик.

Он хорошо помнил, как звали того жутковатого красавца из сна. Его имя несколько раз произносили в ходе трансляции по радио, его обсуждали, о нем шептались, это имя скандировали в толпе, осаждавшей административное здание в Мытищах.

Фамилия довольно редкая. В сочетании с именем – редкая весьма. А если знать, сколько примерно человеку лет, то и вовсе может быть единичный экземпляр.

Действие в даниловском сне происходило, он совершенно точно знал и помнил, в две тысячи тридцать третьем году. Жуткому человеку, предлагавшему ему разделить власть над миром, на вид было около тридцати. Значит, сейчас, в две тысячи семнадцатом, ему должно быть лет пятнадцать-двадцать. При условии, конечно, что этот человек существует.

Если он не порождение даниловского сна, болезненного выплеска подсознания.

Самые лучшие методы поиска – самые простые. Этому Данилова и Варя учила – в самых общих чертах, не выдавая военные и профессиональные тайны.

Поэтому Алексей, не мудрствуя лукаво, набрал в поисковике фамилию-имя: Елисей Кордубцев. И через пару секунд всезнайка Интернет выплюнул ему ответ. Одно-единственное совпадение в поиске. Имеются профили в Фейсбуке, ВКонтакте, в «Одноклассниках» и даже в Линкедин. Но человек – один, Елисей Вячеславович Кордубцев, 1998 года рождения.

Затаив дыхание, Данилов открыл фотографию.

Никаких сомнений: на него смотрел, правда, лет на пятнадцать моложе, тот самый человек, что предлагал разделить владычество над миром – в том самом кабинете, на верхнем этаже административного здания в Мытищах. Юный, красивый, как херувим, с теми же чуть длинноватыми вьющимися белыми волосами, длинными ресницами и ослепительно-голубыми жесткими глазами.

Елисей Кордубцев.

Данилов встал, взволнованно походил по комнате. Часы показывали половину пятого утра.

Все глухо было в доме и на улице – лишь отдаленный, сильно приглушенный снегом немолчный городской гул. Но если выглянуть за тюлевые занавеси во двор – ни человек не пройдет, ни машина не проедет. Лишь дремлют в свете фонарей присыпанные поземкой автомобильчики.

И почему-то стало казаться Данилову, что он знает, что надо делать. И когда он понял это, сразу какое-то облегчение наступило. Да, поступить так будет самым правильным. Больше того, единственно правильным. И сразу как камень с души упал. И сразу в сон неудержимо стало клонить.

Алексей улегся на диван, некогда принадлежавший тестю-генералу – точнее, Вариному отцу, так и не ставшему его тестем и не увидевшему, кого выбрала дочка.

Прикрылся одеялом и немедленно заснул – но перед этим поставил будильник на телефоне на шесть тридцать утра. Почему-то ему казалось, что разговор, который ему предстоит, не терпит отлагательств.

Варя

В ту ночь Данилов ей не мешал, и она в кои-то веки выспалась. Даже проснулась за пару минут до будильника. Бодрая, деятельная и готовая к жизни и приключениям – что необычно было для столь раннего времени суток, начала зимы и темноты за окнами.

А может, свежа и энергична Варя была оттого, что дело – настоящее дело, а не мелочовка, которое ей наконец впервые за последние три года поручили и которое она вынянчила, выпестовала и пробила – это дело стало раскручиваться и сулило в ближайшем будущем нечто новое, волнующее и опасное? По меньшей мере, дальнюю поездку. И работу под прикрытием. И попытку вербовки.

Когда Кононова встретилась с футболистом Сырцовым, а потом обсудила беседу со своим наставником и старшим другом Петренко, она тут же написала рапорт на имя самого начальника комиссии полковника Марголина (Козла Винторогого). Она подробно изложила все, что поведал ей футболист, а также собственные по этому поводу соображения.

Петренко уже не мог и не должен был, как в прежние времена, корректировать ее рапорт, поэтому она до изнеможения билась над формулировками. Нужно было, чтобы прозвучало уверенно, но не залихватски, взвешенно, но возбуждающе – короче, требовалось, чтобы руководители дали делу ход и при этом не отставили Варю в сторонку, как однажды себя скомпрометировавшую и недостаточно надежную.

Имелось даже искушение показать черновик Данилову – признанному стилисту, все-таки журфак за плечами, да и писательский опыт в бэкграунде – и попросить отредактировать^[6]. Но сие, конечно, было абсолютно невозможно, потому что все, чем занималась по службе Варвара и что она писала, имело гриф «Совершенно секретно – особой важности».

Но в итоге собственным рапортом Кононова оказалась удовлетворена. Удалось ей проскользнуть между Харибдой несерьезности и Сциллой скукотищи, получилось заинтересовать делом вышестоящее начальство.

Ее даже вызвал вскоре сам новый руководитель комиссии Марголин и велел изложить дело устно. Спрашивал прямо в лоб, без обиняков – так что попотеть, отвечая, пришлось.

– Вы утверждаете, что в ходе своих опытов, оплаченных олигархом Корюкиным, российским ученым удалось создать нечто вроде, кгхм, машины времени?

– Так точно.

– И как это, по-вашему, работает?

– Это можно описать лишь в общих чертах – на примере случая с футболистом Сырцовым. В результате незаконных опытов группе ученых удалось в конце девяностых годов преступным путем добыть ДНК великого советского нападающего Эдуарда Стрельцова и оплодотворить им яйцеклетку современной женщины. Опыт увенчался успехом, на свет появился здоровый мальчик. В результате Сырцова можно считать незаконнорожденным сыном Стрельцова. Той же группой специалистов ему были созданы все условия для занятия футболом – и талант Сырцова действительно заблистал, в восемнадцать лет он стал лидером московского «Гладиатора» и сборной страны. Но мое внимание привлекло следующее: после того как Сырцова избили на московской улице и он оказался в коме, он, с его собственных слов, будто бы перевоплотился в своего отца – Стрельцова – и перенесся в тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Сырцов утверждает, что явившиеся ему видения в высшей степени реалистичны. Они последовательны, логичны, полны красок, запахов, звуков. Сырцов утверждает, что провел в шкуре футболиста Стрельцова достаточно продолжительное время – больше года. И вернулся в действительность лишь тогда, когда вышел из комы.

– Звучит чрезвычайно фантастично, – скептически заметил полковник.

– Я знаю, но почему бы не попытаться проверить?

– Есть еще хоть что-то, что может подтвердить вашу гипотезу?

– Сны экстрасенса Данилова во времена работы над делом «Аватар судьбы» – о них я докладывала.

– Вашего, кгхм, бойфренда?

– Точно так. Данилов является признанным экстрасенсом, и порой он видит что-то вроде вещих снов. При этом он как бы вселяется в тело своих ближайших родственников по мужской линии. Если речь идет о прошлом – в тело своего отца. Если о будущем – в тело собственного сына.

– Вашего с ним сына?.. Не краснейте, не краснейте – умение легко краснеть подходит нежной деве, но никак не военнослужащему и оперативному работнику… Да, все это, конечно, выглядит высосанным из пальца. Или написанным вилами по воде… Вас, конечно, Петренко настропалил этим делом заняться? Не возражайте, капитан, не возражайте. Будто бы я не знаю, что вы с ним встречаетесь и, вопреки уставу, консультируетесь… Ладно. А кто еще, кроме олигарха Корюкина, замешан в этом деле? Вот вы все говорите да пишете: «Российские ученые проводили незаконные, преступные опыты». Что за ученые? Имена, фамилии, пароли, явки?

– Во время работы над делом Сырцова мы их установили. Но выяснилось, что никого из той группы ученых больше нет в живых. Все погибли в начале двухтысячных в результате странных несчастных случаев: автокатастрофы, самоубийства, утопления, отравления… Жива только секретарша группы Галина Яковлевна Бочарова – она проживает в США, в городе Рино, штат Невада. Я допрашивала ее в связи с делом Сырцова – но она мало к чему была допущена и мало что могла показать – за исключением того, что опыты в данном направлении, в принципе, велись. И, конечно, я уверена, что в курсе дел олигарх Корюкин. Мало того, он, возможно, и технологией перемещения во времени нынче обладает.

– Догадки, догадки… А что с Корюкиным?

– Он постоянно проживает за границей, имеет гражданство США.

– Что-то на него есть? Сможем мы прижать Корюкина так, чтобы он разговорился? А еще лучше – своими секретами поделился?

– Вот я и предлагаю… – И Варя изложила начальнику свой план.

Тот выслушал ее, не перебивая.

Но не перебить по нынешним временам – не шутка. И совсем другое – взять план за основу. Утвердить. И, что совсем Варе в первый момент показалось невероятным, – назначить ее самое ответственным исполнителем плана.

Ее сделали исполнителем отчасти потому – как без обиняков заявил полковник, – что Кононова должна реабилитироваться за свое злостное нарушение приказов в ходе «Аватара судьбы». Следовательно, чтобы вернуть доверие, она должна, по его выражению, носом рыть землю. А второе – особый режим секретности, в котором существовала комиссия, просто не позволял привлечь к делу никого постороннего.

Короче говоря, сразу после Нового года до Кононовой довели, что она должна готовиться к командировке в США. И завертелась бюрократически-туристическая карусель: анкета, бронь гостиницы, собеседование, виза…

Следует отметить, что место службы Вари являлось легендированным. Иными словами, ни в каких бумагах не значилось, что она является сотрудницей некой спецслужбы. Напротив, числилась Кононова в скромной фирме «Ритм-21», где выступала заместителем генерального директора. И компания эта существовала в действительности, выдавала на-гора продукцию: программное обеспечение для автоматизированных систем в электроэнергетике. И Варя в фирме не только числилась, но и самым реальным образом работала. Писала программы, тестировала их, отлаживала. Была на хорошем счету, получала зарплату – значительно более высокую, кстати, чем денежное довольствие в комиссии. Другое дело, что трудилась она на удаленке. В офисе появлялась от силы два-три раза в месяц – на важных совещаниях или договоры-документы подписать. Даже корпоративами манкировала – объясняла, что у нее бойфренд ревнивый (что даже было наполовину правдой: бойфренд Данилов имелся, но был – к сожалению или к счастью – совершенно не ревнивым). Конечно, и впахивать приходилось в итоге, в буквальном смысле, за двоих. Спасала только с университетской скамьи воспитанная самодисциплина плюс исключительный талант (что уж там скромничать и греха таить!) по части логики, математики, программирования.

Короче говоря, никаких проблем с американской визой у Вари не предвиделось. Однажды она двухгодичную себе уже делала. Дважды съездила: один раз с Даниловым чисто в отпуск, когда еще курс доллара позволял, другой раз – по работе, в город Рино, штат Невада, свидетельницу по делу Сырцова допрашивать. И причин, почему девушке сейчас откажут в туристической, вроде не наблюдалось.

Другое дело, что в Америке ей придется действовать совершенно одной, без связи, подстраховки и прикрытия. Это, конечно, напрягало – но и наполняло кровь адреналином, восхитительным предощущением борьбы, сшибки, рубки. Практически – один на один (если не считать наверняка окружавших олигарха телохранителей).

И вот именно в таком состоянии (о чем он, разумеется, не ведал) застал любимую в шесть часов сорок минут утра в ее постели Алексей Данилов.

* * *

– Боже мой! Данилов! Кофе в постель! Как это мило!

– Вуаля и силь ву пле, мадмуазель.

– И как раз такой, как я люблю! По-турецки! В джезве! Ты просто восхитителен. Или ты провинился в чем? Налево успел сбегать, пока я тут сплю?

– Никак нет, моя госпожа.

– Или, может, хочешь, м-мур, попросить об чем?

– Попросить – это я завсегда. Но если честно, разговор есть.

Варя сделала предостерегающий жест – дескать, возможно, и стены имеют уши. Кто его знает, в комиссии ведь особый отдел имеется. Запросто могут особисты профилактически ее писать. А тут мало того что она устав нарушает – открыто живет с объектом разработки, да еще и болтает с ним о службе напропалую.

– Да не, разговор несерьезный. О снах.

– О снах?! – не удержалась от удивленного возгласа Варвара.

– Да. Является тут мне которую ночь подряд удивительное сновидение…

И пока Варя прихлебывала кофе да сок, апельсиновый свежевыжатый (лично рукой Данилова), он ей подробно и в красках начал рассказывать о мучивших его кошмарах. И получалось, что она знала, да молчала, что ей его сон интересен и важен по службе – и он знал, что его видения ей нужны, да тоже молчал об этом. А пока он излагал: будущее, две тысячи тридцать третий, резкое удешевление нефти, всеобщая бедность и невесть откуда вынырнувший красавчик – всеобщий любимчик, отвратительный господин Елисей Кордубцев.

А когда рассказ и завтрак подошли к концу, ни о каком м-мур и речи не могло быть – история Варю чрезвычайно завела. В том смысле, что показалась ей очень и очень важной. Прямо-таки важней всего: и текущих дел, и олигарха Корюкина, и предстоящей командировки.

– Я тебя по пути подброшу? – спросил напоследок возлюбленный.

– Я на метро.

– Провожу тогда до «Новослободской».

Это означало, что Данилов хочет еще о чем-то поговорить – но вне домашних стен. О чем-то, стало быть, что точно не предназначается ни для чьей записи. Ведь то, что он рассказал ей в квартире, – просто сон. Мало ли кому что снится! Но его мысли вокруг этого сна, его анализ – этого уже никаким особистам знать не надобно.

– Буду только рада.

И Варя побежала в душ – хоть весь мир может рушиться, но воинскую дисциплину, будь она неладна, в комиссии никто не отменял.

Когда они вышли, уже совсем рассвело, и бодрые и невыспавшиеся люди неслись по тротуарам в сторону метро – впрочем, имелось и обратное движение: в институты и офисы, что располагались тут, в районе Новослободской улицы. Варя взяла Алексея под руку. Со стороны они представляли собой прекрасное зрелище: примерно одинакового роста, стильно одетые, красивые. Вот только чрезвычайно озабоченное выражение застыло на лицах обоих – впрочем, подобное для многих москвичей характерно, и совсем не обязательно, что им приходится, в самом буквальном смысле, как Кононовой и Данилову, мир спасать.

Убедившись, что его никто не слушает, Алексей высказался, причем довольно горячо – Варя его таким давно не видела:

– Ты знаешь, у меня есть глубокое убеждение, что вот эта история из моего сна – она как раз для вас. А для чего еще существует ваша комиссия? – Тут Варя нервно оглянулась, но нет, никто не мог слышать их диалога. – Для чего с хрущевских времен ваша комиссия ест деньги налогоплательщиков, если не для таких оказий? Я, как ты знаешь, спецслужбы, оптом и в розницу, не люблю – за исключением отдельных прекрасных представителей в твоем лице. Но в данном случае без зазрения совести о сновидении своем тебе доложил и, типа того, Кордубцева сдал. Потому что я понимаю: может, фабула или сюжет этого сна тебе не доказали, но ощущение мое не врет: он, этот человек (или НЕ человек?), очень, очень и ОЧЕНЬ опасен. Ты у нас, конечно, атеист и агностик – поэтому предлагаю тебе найти любое подходящее ситуации реалистическое и материалистическое объяснение. Я же, как старый мистик и метафизик, скажу тебе, что более всего этот персонаж похож на того самого лжепророка, что явится к нам в преддверии апокалипсиса. Я не знаю, можно ли этот самый апокалипсис остановить, и в наших ли это силах, но Кордубцева этого остановить надо. Причем не дожидаясь тридцать третьего года, когда он будет окружен клевретами и войсками, а желательно сейчас, пока он не набрал еще свою силу.

– Я тебя услышала.

– Фу, ненавижу эту формулировку! Звучит как пошел ты вон со своими предложениями!

– Нет-нет-нет, Алешенька! Ни в коем случае не так! Ты совершенно прав: все, что ты рассказал, чрезвычайно важно! И я даже размышлять и медлить не буду, и советоваться ни с кем не стану. Сегодня же доложу обо всем руководству. Но только ты – ты, пожалуйста, забудь и о том, что мне рассказывал, и о нашем разговоре. И мы с тобой тоже эту тему больше поднимать не станем.

– Ага, хорошо бы забыть, – проворчал Алексей, – если только эта история меня самого больше мучить не будет.

– Хочешь, я тебя вечером убаюкаю? – промурлыкала девушка. – Так, что ты будешь спать безо всяких сновидений?

Приступы нежности у столь большой и спортивной девушки, как Варя, случались довольно редко, но выглядели настолько многообещающими, что Данилов тут же схватил ее за бедро и полушутя повлек обратно: «А ну пошли домой, кокетка!» Кононова вскричала: «Но-но!», вырвалась и обозначила на руку возлюбленного болевой прием. А потом, наоборот, прильнула к нему и прошептала:

– Извини, я не могу, служба, но вечером я тебе обещаю, только приходи пораньше.

У метро они распрощались, и Данилов побрел обратно домой. Первый прием у него сегодня в час дня, и еще есть время, чтобы поразмыслить. Варя Варей, ее дела – это ее дела. Но ему и самому не мешает понять, что и почему происходит с ним и что ему делать дальше.

* * *

В тот же день на службе Варя написала подробный рапорт. Лично отнесла его начальнику комиссии. Тот кивнул: «Оставь, прочту». Обычно мог пройти день или два, а то и месяц, прежде чем полковник Марголин откликнется на инициативы Кононовой. Но тут минуло пару часов, и он ее вызвал – что означало, что в комиссии ее сигнал восприняли именно так, как хотел Данилов: очень и даже ОЧЕНЬ серьезно.

Что это означало? Скорее всего, имелись другие источники, подтверждавшие всю опасность ситуации – какие, можно было не спрашивать, секретность здесь царила такая, что все равно никто ничего не скажет.

Марголин был лапидарен. Даже не пригласив Варю присесть, бросил:

– Готовьте план активных мероприятий по Кордубцеву, срочно.

Разумеется, ей не надо было переспрашивать, а что с Америкой и с подготовкой к командировке – и без того ясно, что от прочих обязанностей Кононову никто не освобождает.

* * *

Варя не любила участковых. Не потому, разумеется, что нарушала порядок или правила человеческого общежития. Повелась неприязнь с тех пор, как у нее во время одного расследования случился с участковым роман^[7]. Было это давно, когда те еще не полицейскими, а милиционерами звались. Задолго до Данилова. Вернее, знакомы-то они в ту пору с Алешей уже были, но она воспринимала его тогда только в роли объекта для разработки и ни о каком романе с ним помыслить не могла. А участковый Борис Федосов очаровал ее, помнится, своей статью, вел себя уверенно, на редкость нахраписто – она и уступила. И только потом оказалось, что Боря – это огромный букет проблем. Ревнивый, пьющий, недалекий самодур. Чрезвычайно долго пришлось его от себя отваживать, даже телефон сменить. Ф-фу, аж вспоминать противно!

Однако участковый майор Галимулин решительно не походил на героя ее романа. Впрочем, трудно было представить, чтобы он вообще являлся героем чьего бы то ни было романа: маленький, толстенький, лысенький, красненький, с крохотными хитренькими глазками. Очень вежливый, пронырливый и себе на уме. И всячески старавшийся Варваре услужить. Кличка ему (по методе Петренко) явилась тут же, сама собой: Самоварчик.

Опорный пункт находился ровно в том самом доме, где проживал девятнадцатилетний студент Елисей Кордубцев. А проживал он в том самом подмосковном городе Мытищи, который фигурировал во сне Алексея. Прописан был в квартире, которой владел единолично, на правах собственника – на проспекте, изящно названным Новомытищинским, в длинном, скучном двенадцатиподъездном доме брежневских времен. Некогда светлая веселенькая панельная девятиэтажка теперь поблекла и загрязнилась, выглядела усталой и обветшавшей – как и большинство коренных жильцов, которые лет сорок назад, радостные и юные, получали здесь новые квартиры от своего секретного завода.

Участковый Галимулин своего подопечного Кордубцева знал. Никаких проблем по службе тот ему не доставлял.

– Он что, один в квартире проживает?

– Так точно.

– А родители?

– Пропали без вести. Признаны умершими. Его опекунами стали бабка с дедом. Но потом в автокатастрофе погибли и они. Кстати, бабка и дед с другой стороны тоже умерли неестественной смертью – их молнией убило.

Варя вздрогнула и чуть не воскликнула вслух: «И как это может быть, что парень раньше в разработку комиссии не попал?!» Но, конечно, сдержалась. Ни о какой комиссии никакой участковый, разумеется, ведать не должен. Работала Варя под прикрытием – представилась капитаном тайной полиции. Свой интерес к молодому человеку объяснила незатейливо: возможны контакты с террористическим подпольем, странный интерес к парню вербовщицы из ИГИЛа^[8] проявляют.

Вместо своего риторического возгласа – почему же столь странные дела, творившиеся вокруг Елисея Кордубцева, раньше до сведения комиссии не доходили? – Варя задала участковому другой:

– Значит, никого из его родных в живых не осталось?!

– Почему? – Галимулин явно гордился своей осведомленностью. – Имеется двоюродная бабушка. Иными словами, сестра его покойного деда. Зовут Мария Петровна Суконцева, в девичестве Кордубцева. Проживает на моем же участке, правда, домовладение другое. Вдова. Супруг лет семь назад скончался. Кажется, от инсульта.

– Возраст ее какой? Род занятий?

– Пенсионерка. Медсестра в прошлом. Правда, подрабатывает. В церкви нашей в свечной лавке торгует. А возраст… – Участковый достал разграфленную тетрадь, полистал. – Одна тысяча девятьсот тридцать пятого года она. Стало быть, восемьдесят два ей.

– Пошли к ней. Познакомите меня. А представлюсь я ей сама. Допустим, я сотрудник страховой конторы. Вы мне подыграете.

– Конечно, конечно, – подобострастно склонил голову майор.

Он закрыл опорный пункт, и они отправились. Снегу в ту зиму навалило предостаточно, да и морозно было. Варя пару раз поскользнулась, но Галимулин не помог ей, под руку не взял – опасался, девушка на полголовы выше него, да и должность ее значилась куда престижней: столичный главк тайной полиции – это вам не подмосковный участковый.

Впрочем, взамен физической помощи коллега стал разливаться соловьем – осведомленность свою демонстрировал. Даже задыхаться при ходьбе начал, тяжело столь полному, маленькому телу торопиться по скользости и одновременно докладывать. Да еще знаки почтения даме выказывать – полной ручкой делать: прошу вас сюда, прошу туда, да вперед ее пропускать.

Из рассказа майора выходило следующее.

Елисей Кордубцев принадлежал не к первому и даже не ко второму поколению тутошних обитателей – к третьему. Родился он в 1998 году в семье тех, кто сам, в свою очередь, в этом доме вырос. И мамаша его, Елена Кордубцева, в девичестве Чигарева, 1972 года рождения, и папаша, Вячеслав Кордубцев, рожденный в 1970 году, во дворе этого дома играли. Сначала – в песочнице и на детской площадке, а затем плавно переместились на площадку игровую. Ходили в один и тот же детский сад, затем в одну и ту же школу, где учились, как положено по метрике, с разницей в два класса. Они росли, взрослели, наливались соком – в то время как шла перестройка, последние годы доживал Советский Союз. Кто знает, как и когда первый раз Слава Кордубцев проявил интерес к Лене Чигаревой? Их уже о том не спросишь, некого спрашивать. Может, в темном переулке (а в конце восьмидесятых все переулки в стране были темными) Кордубцев спас Чигареву от воров или насильников? Или лихо подскочил на коньках на катке в близлежащем Мытищинском парке культуры? Или она проявила инициативу и первой подошла к нему и попросила сигаретку (а в перестройку все напропалую подростки дымили)? Гуляли ли они вместе? Подолгу ли простаивали вдвоем на лестничной площадке того самого дома (где теперь обретался их взрослый сын и где они некогда проживали оба подростками)? Просиживали в обнимку на детской площадке? Пили ли из горла портвейн «Три топора» или, напротив, вели аскетичный образ жизни? Никто уже об этом не расскажет – потому что самих родителей Кордубцевых нет уже на свете, а участковый лирических моментов из жизни семьи ей не поведал, ограничился сухими данными.

Когда Вячеслав Кордубцев закончил школу, в институт поступать не стал, загремел в армию – да по странной прихоти местного военкома (где Мытищи, а где океаны) попал в военно-морской флот. Служил потому три года, да на Тихоокеанском флоте, всего один раз был отпущен в отпуск – зато не попал ни в какие горячие точки тех времен, где усмирять окраины приходилось армейским подразделениям – в Баку, Тбилиси или Карабахе. Как ни странно, все эти три года – да какие бедовые, в стране шуровала перестройка, ниспровергались авторитеты и наживались первые состояния – Елена Чигарева своего Славу ждала. Она закончила школу, поступила в мединститут, и когда Вячеслав Кордубцев, старшина второй статьи, дембельнулся, встретила его второкурсницей. А тут случился августовский путч, Советский Союз благополучно развалился, и на его обломках начал лихо строиться капитализм. А Слава Кордубцев и Лена Чигарева поженились.

На этом месте Варя с участковым дошли. Время было позднее, но приличное – около девяти. Вряд ли Мария Петровна в лавке свечной торгует или по своим делам пенсионерским (поликлиника, собес, магазин) бегает. Скорей всего, дома сидит, телевизор смотрит.

Так оно и вышло. Майор позвонил. (Был он в форме, в шинели, в лихой фуражке.)

– Кто здесь? – раздалось из-за двери.

– Мария Петровна, откройте. Это я, ваш участковый, Олег Хусаинович – да мы знакомы с вами.

Дверь после настороженного рассматривания в глазок отворилась. На пороге стояла сухонькая старушка в душегрейке и шерстяных носочках. На щеке у нее красовалась изрядная бородавка, из которой торчали два седых волоска. Левый глаз так сильно косил, что было даже неловко глядеть в лицо. И прозвище ей явилось тут же, само собой: Леди Косоглазка.

– Вот, гостью вам привел, Мария Петровна. Кто да что – она вам сама представится.

– Мария Петровна, – задушевно сказала Варя, – меня зовут Варвара Конева (она использовала свой оперативный псевдоним), и я работаю в страховой компании «Главная крепость». Оказывается, ваш родной брат, Семен Петрович Кордубцев, и его жена, Кордубцева Людмила Ивановна, были застрахованы у нас на весьма впечатляющую сумму в пользу своего родного внука, Елисея Кордубцева. Знаете такого?

– Знаю, чего ж.

– И прекрасно. Поэтому, это процедура такая, надо мне задать вам два-три вопроса по поводу Елисея и обстоятельств гибели Семена Петровича и Людмилы Ивановны. Можно мне пройти?

– Чего ж, раздевайтесь.

Ледок, с которым хозяйка встретила незваных гостей, потихоньку растапливался.

– Ну, я вас познакомил, теперь откланяюсь. Я вам больше не нужен? – обратился майор к Варваре.

– Огромное вам спасибо, Олег Хусаинович.

Когда хозяйка затворила за участковым дверь, Варя включила природное обаяние на «очень сильно». Да ведь и учили ее, как вызывать доверие и располагать к себе людей. В итоге пятнадцать минут спустя они уже задушевно сидели на тесной шестиметровой кухоньке единственной оставшейся в живых представительницы династии Кордубцевых (если не считать самого Елисея). Мария Петровна поила девушку чаем, потчевала зефиром и демонстрировала семейный альбом столь гигантских размеров, что он больше походил на могильную плиту.

Вот, к примеру, свадебная фотография родителей Елисея – Вячеслава и Елены Кордубцевой – цветная, образца девяносто второго года. У него – двубортный пиджак и галстук с красными переливами, у нее – платье с воланами, а прическа и макияж – точь-в-точь Сара Коннор из «Терминатора». Красивая пара. И он хорош, и она. И оба – да, похожи на Елисея (естественно, Варя изучила все доступные фотографии юноши). Понятно, от кого он взялся такой хорошенький, ангелоподобный.

– Как молодая семья устроилась?

– Они у нее, у Ленки, стали жить. У ее родителей, точнее. В ихнем доме, где выросли все. Где сейчас Елисейка живет. Там же, в десятом микрорайоне. В двушке.

– Не тесно им было?

– Да ладили, конечно, две семьи не так, чтоб очень. Не то чтоб там скандалы или, упаси бог, драки. Но напряженка чувствовалась. Но старшие, Чигаревы, отец Ленкин да мать, они ведь, слава богу, огородниками были. Все на своей фазенде пропадали, как тогда стали говорить. Работы в начале девяностых мало было, завод их стоял практически – так старшие как в деревню в конце апреля заедут, так в конце октября вернутся. Картошку когда выкопают, тогда возвращаются. Молодые, Славка с Ленкой, им, конечно, на выходных помогали. Мотались туда, на фазенду, на электричке. А в будни зато квартира оказывалась в полном их распоряжении.

Была показана еще одна фотка из серии тех, что делали первыми «кодаковскими» цветными мыльницами – стало быть, из середины девяностых годов. На ней изображены были четверо: уже знакомые Варе по фото молодые красивые родители Елисея Вячеслав и Елена Кордубцевы. И еще одна пара, постарше, лет около пятидесяти: расплывшаяся женщина и довольно бравый седой мужчина. Все четверо позировали на фоне дощатой веранды и веселого палисадника с настурциями и флоксами.