Тело шамана стало съеживаться. Оно уменьшалось, будто он рос обратно, чернело, как чернеет заражённая гангреной рука, пока окончательно не превратился в нечто хрупкое и скрюченное, напоминающее обугленное полено. Я представляла, как мечется внутри его обезумевшее от ужаса сознание, и ощущала радость, какую не должна была ощущать.

– Идём, – позвал Ааго, – нам пора.

– Но как же Акамалу? Ты не дашь нам проститься?

– Время не ждёт, Мена, – он расхохотался, и смех этот был наполнен шаманскими песнями и боем барабанов. Ааго повернулся и зашагал, не оглядываясь. Я поспешила следом, прижимая к груди злосчастную монету.

– А ведь ориша приготовили шаману свою месть, – сказал Ааго под тихий шелест песка под нашими ногами. – Время его собственной свободы подошло к концу.

Время. Время снова ожило – и ожило всё вокруг. Горячий утренний воздух задрожал, превращая мир в мираж. Песчинки кололи мои босые ступни и впивались в спину, поднятые ветром. Остывшая за ночь земля щедро отдавала холод. Две одиноких слезинки быстро скатились по моим щекам – я обрекла сына на судьбу его отца. Я обернулась в последний раз, чтобы увидеть сквозь марево, как садится, тяжело дыша, мой маленький испуганный мальчик. Мой Акамалу.

«Зато он будет жить».

– Зато он будет жить, – Ааго повторил мои мысли вслух.

Солнце взошло над священной землёй. Харматан вновь завёл свою песню.

Примечания

В основу рассказа легли традиционные верования народа йоруба, а также некоторые элементы религий вуду и сантерия, однако все они подверглись обработке и нападкам безжалостной фантазии автора.

Фраза, которую повторяет Акамалу – «Земля убегает, мама» – отсылка ко дню смерти его сестры, Илле, чьё имя созвучно со словосочетанием ilẹ ileri, что на языке йоруба означает «земля обетованная».

Имя самого Акамалу – видоизменённое Akọmalu, что означает «бык». Это метафора –